Либералы и экономика России. Издание переработанное и дополненное

Температура поверхности Луны на солнце +130 градусов Цельсия, в тени -160 градусов. Продолжительность ночи и дня на Луне – 2 недели. На ночь крышка Лунохода с солнечными батареями закрывалась. Температура внутри отсека ночью поддерживалась с помощью обогревателя, работавшего на радиоактивном изотопе полоний-210. Выносной блок работал в естественных температурных условиях Луны, поэтому корпус блока был выполнен из теплоизоляционного материала, и помимо счётчиков и усилителей в нём были контейнеры с литием для пассивной стабилизации температуры внутри блока.

Наземное оборудование не представляло труда, т. к. к нему не предъявлялось каких-либо специфических требований. Однако у нас не выпускались амплитудные спектроанализаторы. Времени на разработку его не было. Пришлось быстро собирать из того, что есть под рукой. А под рукой были механические счётчики. Поэтому на завод Лавочкина мы привезли этакого монстра – табло из 128 электромеханических счётчиков. Позже нам была выделена валюта, и мы купили финский анализатор. У нас не было ничего подобного отечественного. Да и браться за его разработку было бесполезно – у нас не было необходимых деталей: всяческих ручек настройки, радиокомпонентов и пр.

В кандидатской диссертации Гранта К. большая часть была посвящена исследованию применения лампы 6Ж1П в качестве входного каскада усиления сигнала с пропорционального счётчика. Он измерял спектры шумов этой лампы в паре с пропорциональным счётчиком и пришёл к выводу, что основным источником шума являлся сеточный ток лампы. Понятно, что использовать эту лампу на луноходе было немыслимо. Можно было бы использовать полевой транзистор, но их экземпляры ещё только начинали появляться. Выходом из положения явились стержневые лампы 1Ж24Б: экономичные и с практически отсутствием сеточного тока. Эти лампы уже давно применялись в военной технике, но Грант о них просто не знал. Усилитель показал прекрасные результаты. Вместе с использованием на Луноходе я сделал несколько образцов усилителей и для низкофоновой установки, исследованлями на которой занимался один из сотрудников группы Гранта Виктор Н.. Сейчас он доктор наук, профессор.

Счётчиками занимался Сергей В., одного возраста со мной. Ему в помощь Грант приставил более солидного сотрудника Георгия К. из филиала ФТИ в Гатчине. Эти двое составили самую молчаливую и закрытую группу. На них было возложено создание выносного блока (используя мою электронику).

Подоспела помощь и мне. Первой прибыла Антонина Д. У нас была опасная разница в возрасте, и я был руководителем её дипломного проекта. Впоследствии я не раз убеждался, что быть руководителем дипломных проектов девушек опасно вдвойне. Поневоле проводишь с ними больше времени, чем с другими, и они проникаются чувством благодарности, а любое чувство между мужчиной и женщиной постепенно переходит в отношения не совсем невинные. С Антониной было другое. Она относилась к роду Петрашевских, и в ней чувствовался отголосок этого рода. Однажды у неё собралась группа во главе с Грантом К. Я увидел старинную комнату и шкаф, полный редких изданий книг. Здесь впервые я читал «Божественную комедию» Данте Алигьери с иллюстрациями Гюстава Доре. Кончилось чтение тем, что я остался на ночь, очень захотелось книгу дочитать. Книги для прочтения на дом она не давала. Фактически я впервые встретился девушкой, причисляющей себя к либеральной интеллигенции дореволюционного типа. Одно из правил этих либералов были свободная любовь и гражданский брак. Для меня это было в новинку.

Это было время перехода от транзисторов к микросхемам. Я не решился на этот переход по нескольким причинам, но главной было опасение за надёжность работы в условиях лунохода. Прежде всего, это касалось диапазона рабочих температур. Хотелось максимально обезопасить работу прибора. Поэтому я разработал методику расчёта элементов транзисторной схемы. Брались параметры транзистора при крайних температурах, составлялись уравнения, описывающие состояния схемы, и после решения этих уравнений определялись параметры схемы. Такой поход гарантировал работу схемы в широком диапазоне температур. Был распространён другой подход: экспериментальный подход, когда параметры схемы подбирались разработчиком. Такой вариант разработки был допустим для схемы, работающей в комнатных условиях, но слишком неэффективен, если рядом должна находиться климатическая камера. Я научил Антонину этой методике. Ей она очень понравилось. Позже она написала книжку по этой методике «Расчёт транзисторных ключевых схем». Меня тоже включила соавтором.

Когда появился второй сотрудник, я его сразу узнал, но виду не подал. Это был член комитета комсомола, который исключал меня из комсомола, Валерий С. В ЛЭТИ он учился в группе конструирования и технологии производства радиоаппаратуры. Я тоже был руководителем его дипломного проекта и помог ему разобраться в схеме, а потом и провести расчёт схемы источника питания прибора. Вообще говоря, это была оригинальная схема, изюминкой которой было отсутствие транзистора с большой мощностью рассеивания. На Луноходе это было очень важно. Чуть позже я этой схемой поделился с сотрудником московского СНИИПа, с которым удалось сохранить хорошие отношения, несмотря на нашу победу в конкурсе. Всё же тогда ещё не было звериных правил рынка. Ну, а с Валерием и его женой я с Людмилой ходили с палатками к озёрам, казалось, прошлое забыто.

Определились с названием прибора – РИФМА (Рентгеновский Изотопный Флуоресцентный Метод Анализа). Начались поездки в Москву для согласования параметров и стыковки прибора с аппаратурой лунохода. Как правило, я ездил с Грантом. Приезжая в Москву, он отбывал «по делам», а я «традиционно» должен был заниматься нашим устройством в гостинице. Для этого нужно было отправляться в Академию наук в хозяйственный отдел, в котором строгий мужик указывал каждому приезжающему его место, конечно, Гранту очень не хотелось оказываться в одной очереди с просителями. Чаще всего распределяли в общежитие Академии ааук на улице Горького (сейчас 1-я Тверская-Ямская) рядом с Белорусским вокзалом. На первом этаже располагался рыбный ресторан «Якорь». Сейчас на этом месте располагается «Шератон Палас Отель Москва». Ресторан «Якорь» расположен на том же месте, но и ресторан и общежитие полностью перестроены. До революции в этом доме располагался публичный дом. В нём были номера по первому разряду, в которых теперь размещали докторов и академиков. Такой номер очень напоминал о тех временах, когда этот дом выполнял другие функции. Грант был очень доволен, когда ему доставался такой номер, ну а мы (остальные сотрудники) размещались в 4-8-местных номерах. Грант в таких номерах не селился. Однажды, когда мы были в Москве с Олегом В., я впервые увидел живых гомосеков. С нами в номер поселили двух мальчиков с Кавказа. Спали они на одной кровати, поутру один из них оказался под кроватью, и оттуда неслись частые звуки выпускаемых газов. Олег потом рассказывал, что они его угощали фруктами и вообще были неплохими ребятами. Мне это было сильно непонятно.

Б. П. Константинов захотел познакомиться с разработчиком радиоаппаратной части прибора, и Грант предъявил ему меня. Я побывал в Президиуме Академии наук. Константинов уже занял место первого заместителя М. В. Келдыша. Кабинет занимал большое пространство на втором этаже отдельного здания первого вице-президента АН СССР. Разговор был пустяшный. Поразил нездоровый цвет его лица (теперь я понимаю, что это была высшая стадия гипертонии). От давления он спасался коньяком, я ограничился минералкой.

В другой раз мы с Грантом посетили ресторан «Националь». Было хорошее грузинское вино «Твиши», которое понравилось Гранту. Не помню, сколько бутылок мы выпили, но, когда Грант посчитал, что я «готов», он предложил мне выполнять функции «стукача». Я сдержался и аккуратно отказался. Я поехал в гостиницу, а он отправился на вокзал. После моего приезда Сергей рассказал мне, что Грант приехал злой и с забинтованным пальцем (который он повредил, захлопывая дверь купе). Видимо, очень расстроился.

В отношение меня была предпринята более серьёзная попытка вербовки. Уже упоминаемый брат жены Виктор Г. служил лётчиком и имел отношение к КГБ. В частности, он занимался реабилитацией осуждённых. Один из реабилитированных (бывший комсомольский секретарь завода) подарил мне зачитанный до дыр №11 за 1962 год «Нового мира» с публикацией Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Видимо, этот журнал имел для него большое значение. В то время Виктор работал преподавателем в техникуме, но, говорят, бывших сотрудников КГБ не бывает. Однажды он со своим таким же отставником предложил мне ездить в качестве наблюдателя с научными делегациями за границу. Тут я здорово испугался. Поговорил с женой, а она со своим братом. Всё затихло, но однажды его жена Женя Г. спросила меня: «Что испугался?». И тут я рассердился и задумал соблазнить её.

Я собирал выходящие тогда книги серии «Литературные памятники». Среди народа эти книги были не слишком популярны и поэтому доступны для покупки. Одна из этих книг была «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Я дал Женьке почитать эту книгу. Потом поехал к ней, взять книгу. Вижу, почти готова. Однажды я это проверил и потрогал так сексуально за грудь. Хорошая грудь, но тут я отступил: было бы нелепо развивать эту ситуацию дальше. Однако после этого у меня появилась обязанность пригашать её на танец во время семейных собраний.

Жизнь в ФТИ шла своим чередом. Я поступил на курсы по математике при Университете (ЛГУ). Шла математика неплохо. В числе прочего были и лекции по программированию, но я быстро понял, что учиться здесь нечему, нужно просто решать конкретные задачи.

Мои задачи были связаны с пропорциональным счётчиком.

Стеночный эффект. Суть этой задачи – описание статистического распределения наведённых в счётчике импульсов от космических лучей. Решение сводилось к цилиндрическим функциям и пришло мне в голову в трамвае.

Оптимальная обработка при стабилизации параметров пропорционального счётчика.

Оптимальная обработка при низкофоновых измерениях.

Последние две задачи имели для меня принципиальное значение в будущих исследованиях при построении сложных комплексов обработки сигналов. Суть выводов сводилось к следующему: простые логические правила обработки мало проигрывают оптимальным правилам, но зато благодаря своей простоте много выигрывают в стоимости этих комплексов. Для проверки сделанных математических расчётов я делал математические модели обработки на ЭВМ и сравнивал результаты. Доступной для меня ЭВМ была БЭСМ-2.

Все эти три задачи были использованы в диссертации.

Я выступил с докладом по одной из этих задач на зимней школе-семинаре по физике космических лучей в ПГИ (Полярный геофизический институт) г. Апатиты. Это была необходимая проба сил. Была и отличная лыжная программа – длинная красивая трасса спуска.

Шла своим чередом и сдача кандидатского минимума. Во время «хрущёвской оттепели» институты Академии наук стали оплотом либерализма, и прежде всего физические институты. Это, к примеру, сказалось на наших семинарах по философии. Был в нашей группе сотрудник ФТИ с подвешенным языком, и он выступил на семинаре с лекцией ««Шербургские зонтики» как пример закона о единстве и борьбе противоположностей». Молодой преподаватель не знал, что с ним делать. В дискуссию вступать? У меня с ним, правда, установились дружеские отношения, может быть, из-за неожиданной для него темы – теория информации. Понятия энтропии, информации тогда были в новинку, да, и чем-то запретным веяло…

Активисты ФТИ пригласили В. Высоцкого. Он приехал с какими-то шлюшками, а пел тогда много песен-сказок. И вот как-то сама собой родилась песенка:

В заповедных и дремучих, знать, физтеховских лесах

Кандидаты ходят тучей, на людей наводят страх,

Воют, воют, что твои упокойнички,

А что ни есть там доктора, то – разбойнички.

Страшно, аж жуть…

Запомнилась одна сцена у библиотеки ФТИ. Выйдя из библиотеки, я увидел человека, который при виде меня стал вжиматься в стенку. Это был молодой физик-теоретик. Почти шизик. Как-то это не привлекало слишком втягиваться в теоретическую физику. Поэтому когда Грант решил проверить мои математические способности (нужно было решить систему дифференциальных уравнений), я не стал глубоко вникать в задачу, показал схему решения и дал понять, что меня подобные задачи не слишком привлекают.

У сотрудников ФТИ была одна существенная возможность – получить квартиру вне городской очереди. Для этого нужно было в поддержку чьё-то веское слово. Грант стал секретарём партийной организации института. Для того чтобы мне получить квартиру, было достаточно прописаться к моей жене Людмиле и открыть лицевой счёт. Тогда нас бы было трое на 9 кв. метров жилплощади. Но я был прописан у своих родителей, у которых подходила очередь для своей квартиры. Пришлось от этого отказаться.

Тем временем радиоинженерам пришлось пережить весьма неприятный момент. Как я уже писал, Валерий С. имел специальность конструктора-технолога. И вот он предложил залить платы с радиокомпонентами компаундом. Вроде бы мы соблюдали всю технологию, но когда прибор собрали и стали проверять на изоляцию, то она оказалась ниже нормы. Уж мы мыли, мыли платы и разъёмы спиртом. От запаха спирта можно было потерять сознание. В конце концов сопротивление изоляции поднялось до нормы.

После того, как были согласованы все стыковочные параметры, испытаниями на заводе занимался Жора К. Это было вполне естественно, т. к. технологически нашим слабым звеном был выносной блок, в котором стояли самопальные счётчики, и условия эксплуатации были самые жёсткие. Но может быть, роковой ошибкой был тот факт, что Грант отдал ему все бразды правления по проведению испытаний. С тех пор эта работа приобрела закрытый характер. Я до сих пор не знаю, какие испытания проходили на заводе Лавочкина, но об этом – позже. Жора стремился стать организатором работ и рвался к программам завода Лавочкина. На заводе занимались автоматическими станциями не только для Луны, но и для Венеры, и Марса. Он, обойдя Гранта, предложил исследовать пыль в атмосфере Венеры в обход Гранта. Само по себе, предложение достаточно разумное, но Грант не любил такой самостоятельности, и между ними сложились напряжённые отношения. Думаю, что Грант тоже не знал, что делается по программе испытаний. Двоевластие всегда вредит делу, но Грант, как руководитель проекта, должен был понимать важность проведения испытаний, но понимал ли?

Собственно, кроме занятых работами по Луноходу, в группе оставалось ещё три сотрудника. Одного (Виктора Н.) я уже упоминал. С двумя остальными я поддерживал дружеские отношения. Судьба их сложилась по-разному. Юрий С. рассорился с Грантом из-за «квартирного вопроса» и ушёл из ФТИ, хотя он казался мне самым умным из нас. Валентин Д. был более гибким и сейчас он – доктор наук и профессор.

Байконур

Байконур – это полигон для испытаний и запусков межконтинентальных и космических ракет. Распложен он на территории Казахстана в пустыне Кара-Кум на берегу реки Сыр-Дарьи. Рядом расположена железнодорожная станция Тюратам. Климат резко континентальный. Летом жара до +30, зимой до -10 и сильные ветры. По ощущениям и жара и стужа значительно сильнее. Зимой для поездок на полигон нам выдавали лётные костюмы, при этом устоять под напором ветра было непросто.

Добраться до Байконура можно двумя способами. К началу испытаний нас доставили самолётом из Москвы. На Байконуре есть аэродром, но он используется для доставки либо срочных грузов, либо больших групп работников (командированных), либо высокопоставленных гостей. Впрочем, мы однажды вылетели из Байконура на «попутном» самолёте. Второй способ – поездом из Ташкента. Добирался я и таким путём. В Ташкенте в 1966 году произошло землетрясение, которое разрушило весь центр города. Следы были заметны и в 1967 году. Более того, были повторные толчки. В этот момент я устроился на телеге для перевозки багажа и заснул. Потом мне рассказали, что я проспал землетрясение. Эх, сейчас бы мне такой сон!

Структурно Байконур состоит из площадок. Городок для людей, постоянно занятых на обслуживании полигона, назывался Ленинск-10 (сейчас просто Ленинск). Остальные площадки построены под определённый тип ракет и задач. Например, Площадка №1 (Гагаринский старт) для ракет семейства Р7. Площадка №81 для ракет «Протон-К», ну а мы проводили время на площадке №92, где располагался МИК (монтажно-испытательный комплекс) и общежитие.

Наука на Луноходе была представлена тремя приборами. Я опишу их в том порядке, как это обычно приводится в литературе.

РИФМА – тот прибор, в разработке которого я принимал участие.

РТ-1 – рентгеновский телескоп. Разработка ФИАН (Физический институт им. П. Н. Лебедева АН СССР) Москва. Испытаниями прибора занимался Игорь Т.

РВ-2Н – детектор радиации. Разработка НИИЯФ (Научно Исследовательский Институт Ядерной Физики) Москва. Испытаниями прибора занимался Евгений Ч.

Испытания проходили в МИК и, как правило, для науки отводилось ночное время, поэтому необходимо было неотлучно находиться рядом с МИК (в общежитии). Пребывание на космодроме сводилось к убиванию времени между проверками и приёмами пищи. Кормили на космодроме неплохо, в ФТИ выдавали талоны на питание, которые использовать полностью было невозможно. Для меня это была неплохая помощь семье, потому что денег на себя я практически не тратил. Однажды на спор прошло соревнование по съеданию котлет.

Научные сотрудники убивали время по-разному. Некоторые москвичи под гитару пели на мотив песни Яна Френкеля «Ну что тебе сказать про Сахалин»:

Ну что тебе сказать про Тюратам?

В степи такая знойная погода.

Пылищу ветер гонит тут и там,

Закрутит — не увидишь небосвода.

Игорь Т. занимался изучением поведения местных насекомых, к примеру, гонял прутиком пауков по зданию МИК. Он был полиглот в иностранных языках, и рассказывал мне, как он это делает.

Куратор с завода Лавочкина пропагандировал ленинградцам важность Москвы и необходимость перемещения всего лучшего из Ленинграда в Москву, речь шла и о ценностях и о людях. К примеру, он обосновывал необходимость перевода Б. Штоколова и Г. Ковалёвой:

– Что им делать в Ленинграде? У нас и слушателей больше, и зарплаты выше, и руководство страны рядом.

Конечно, это было мнение не только этого куратора, но и руководства страны. Желание переводимого в расчёт не принималось. Не знаю, участвовал ли в этом куратор, но отказавшейся от высокой чести Г. Ковалёвой нагадили выше крыши. А что, зато другим, чтобы было неповадно! Ишь, удумали! Если в Москве своих мозгов не хватает, вся страна должна снабжать ими столицу! Правда, ведь не помогло. Этого оказалось мало, и в 1991 году устроили разграбление страны. Всё ворьё в Москве собралось и начало делить страну между собой. По крайней мере, на 90%.

Но всё же основное время уделялось чтениям книг и игре в карты. Вокруг преферанса собралась небольшая компания, наиболее заметным в ней был Евгений Ч. После ужина он провозглашал: «К барьеру!», что означало – поторопитесь товарищи к карточному столу. Научные сотрудники играли сильно, но у меня в отсутствие другой её загрузки что-то, видимо, подвинулось в голове. Играл я практически безошибочно. Обыграть такого игрока в отсутствие шулеров практически невозможно. Впрочем, не было цели раздеть партнёра, цель – убить время.

В упомянутой бардовской песенке были такие слова:

Нас из беды спасал не раз

Напиток, что зовётся Чемергезом.

Вот тут в чём дело. На полигоне был сухой закон и в ларьке столовой спиртное не продавалось. Командировочные, зная это, привозили с собой спирт. Когда он заканчивался, единственным способом пополнения спиртного было посещение магазина на ж/д станции. Там продавался «Чемергез» (мне помнится, что по-казахски он звучал через «з»). Вообще-то, в русском переводе чемергес означает самогон, и этот напиток действительно напоминал самогон неизвестной крепости, но существенно меньше 40 градусов. За карточным столом я услышал такую историю. Двое сели играть в «гусарика». Наутро их застали мертвецки спящими. Рядом со столом лежало 10 пустых бутылок «Чемергеза» и одна пустая бутылка портвейна. Как проносились бутылки со спиртным на полигон, избегая патрулей, история умалчивает. В 1967 году, когда погиб космонавт Владимир Комаров, полигон гудел несколько дней, но за это не наказывали.

Ракета Протон М на старте

На всю жизнь осталось впечатления от запуска ракеты. Конечно, нас не пустили на ту площадку, откуда стартовала ракета. Мы видели запуск со своей площадки. Это было поздно вечером. Сначала мощная вспышка и пламя, частично закрывшее ракету. Потом медленный подъём, невероятный для такой махины! Затем быстрый набор скорости и высоты. Ракета выскакивает в освещённую часть атмосферы и через небольшое время в небе возникает огненный крест – это отделились двигатели первой ступени. Сверкающая на солнце ракета быстро удаляется, становясь всё меньше и меньше. А ведь на старте высота ракеты – десятки метров!

И всё же один раз нам удалось побыть на макушке «Протон-К» в сборе. Нам нужно было провести проверку влияния ядерного отеплителя Лунохода на наш прибор. Нас привезли на 81-ю площадку. По дороге мы проезжали полуутопленные хранилища ракетного топлива. Из вентиляционных труб легко клубился рыжий дымок ракетного топлива (или окислителя?). Нас на лифте подняли на макушку ракеты, где был установлен объект Е8 (Луноход и посадочная ступень). День был ясный и безветренный. Вокруг расстилалась полустепь, полупустыня. Почему-то было не страшно, хотя я и боюсь высоты. Проверка прошла достаточно быстро и дала положительный результат.

Через некоторое время, 19 февраля 1969 года, ракета была запущена. Запуск был неудачный. При разгоне головной обтекатель, закрывавший луноход, под воздействием силы трения и высоких температур начал разрушаться – обломки попали в топливный бак, что привело к взрыву. Этот погибший Луноход получил название «Луноход-0».

ФТИ

Передо мной встала проблема дальнейшей карьеры. Выбор был такой.

1. Остаться в Физтехе и дожидаться следующего запуска. В июле 1969 года состоялась высадка американского астронавта на Луну. Лунная гонка закончилась. Неизвестно было, когда состоится (и состоится ли вообще) следующий запуск. С другой стороны нужно было определяться с дальнейшей работой. Работа по Луноходу была в некоторой степени случайная. Ждать работу по моей основной специальности было бы опрометчиво, да и возможности Физтеха не позволяли сделать крупную работу. Можно было бы попытаться найти подходящую лабораторию и сменить специальность, но это уж чересчур. Получить новую специальность по физике – это потребовало бы много времени, но я ведь был уже сложившийся специалист! Мне хотелось работать по избранной специальности. Чисто теоретическая работа была для меня скучна.

Была ещё одна важная причина: моя семья жила в бедности, а сын этого никак не заслуживал. Даже после защиты диссертации в должности младшего сотрудника я получал бы 170 руб. в месяц. Моя жена с премиями получала уже столько же (т. е. больше меня с моей зарплатой в ФТИ).

2. Оставалось перейти в другой институт.

Я всё это изложил Гранту. Он меня понял, но предложил мне работать над диссертацией. Точнее, над её оформлением, т. к. материалов для диссертации у меня уже было с лихвой. К этому времени астрофизический отдел был уже под руководством М.М. Бредова. В его кабинете было заключено соглашение о моей защите. Были тут, конечно, и некоторые подоплёки. С моей стороны это, конечно, был риск. Моя работа по Луноходу уже была закончена, и её можно было передать кому угодно. С другой стороны, Грант, конечно, не хотел рисковать, и привязывал меня к участию при следующем запуске Лунохода.

Теперь нужно перейти к некоторым выводам. Это касается правил игры по защите диссертаций в Академии наук, а позже и в отраслевых НИИ. К докторской диссертации и выше можно двигаться следующими путями.

1. Сделать выдающееся открытие. Это совершенно естественный путь, но такое событие относится к весьма редким из общего числа защит. Их энергично сманивают на Запад.