Научите своих детей

Марвин шёл впереди, Томас старался держаться ближе к выходу – видеть парковочные места, чтобы, в случае чего, убедиться в присутствии тех, кого он так ждал.

– Миссис Хьюз, – Додсон аккуратно подсел к женщине, приобняв одной рукой, – это я, Марвин.

Ребекка подняла заплаканное лицо на детектива, всматриваясь ему в глаза:

– А, мистер Додсон. – Она вновь опустила голову.

– Мы с моим напарником, Томом Поулсоном, решили тоже попрощаться с Даниелем. Вы не против? – Марвин указал на Тома, который тотчас поспешил к первым скамьям.

– Конечно нет, – ответила женщина, всхлипывая.

– Миссис Хьюз, – обратился Том к женщине, – примите мои глубочайшие соболезнования.

Том говорил без единого намёка на лицемерие, но это всё равно не помогло убитой горем обратить на него внимание. Посидев так около минуты, Том ощутил еле-слышимый шум мотора автомобиля.

«Они здесь»

Наверняка они ненамного просунут свой нос в эту церквушку, полностью не появляясь на виду у присутствующих. Том подождал, пока это произойдёт, и как только он почувствовал появление кого-то чужого за скрипучей входной дверью, он обратился к Ребекке:

– Миссис Хьюз, обещаем вам, виновный будет наказан по всей строгости.

Плач той ещё больше усилился, тогда как Том прибавил величину голосу:

– Я понимаю, насколько сильно данная потеря ударила по вам – я сам всю жизнь терял людей, близких и дорогих моему сердцу. И я прекрасно понимаю, чего желает душа человека, родственник которого был убит, убит ни за что.

Том обошёл скамью и сел рядом с женщиной с противоположной Марвину стороны. Полуобняв своими сильными руками беззащитную женщину, Том шепнул ей на ухо:

– Скоро будет публичный суд, и решение о жестокости наказания для виновного будет зависеть только от вас.

Он тут же отпустил женщину, что подняла голову и посмотрела своими маленькими, серыми глазами на детектива – в ответ на этот полный только что приобретённой надежды взгляд Том кивнул, взяв её за руку.

– Обещаю вам, Господь, – Поулсон глянул на алтарь, – покарает виновных за их грехи, а тем, кто перенёс страдания, подобные мучениям Христа, обеспечит райскую жизнь.

С этими словами он встал, вежливо попрощался с Ребеккой, подошёл к закрытому гробу Даниеля, положил на него руку, развернулся и зашагал, не дожидаясь напарника, к выходу.

– Прощайте.

Марвину ничего не оставалось делать, кроме как последовать примеру коллеги.

Выскочив из церкви, Том нарочно, но будто случайно, с видом пренебрежения, оттолкнул стоящего за дверью мерзавца, после окинув взглядом ещё нескольких ТВ-шных крыс, после чего направился к машине. Марвин вышел за ним, и, ненавистно посмотрев на каждого из подслушивающих, прорычал им, чтобы они убирались отсюда.

Через полтора часа, как и оговаривалось, два детектива приводили себя в порядок перед выступлением. Том стоял в туалете и глядел на себя в зеркало – небольшие мешки под глазами, слегка посеревшее благодаря отсутствию режима и лёгкой щетине лицо. Если приглядеться, можно было рассмотреть раздражённые слизистые глаз. Он думал, взять ли ему «подкрепления» перед конференцией, и скажется ли на этом, казалось, обычном, моменте его жизни, но лишь представив, как он палит себя перед огромной аудиторией, Томас осознает – всякий сверху лишит его возможности творить суд дальше, лицезрев подобное.

Мысли о предстоящем всё чаще и чаще напоминали ему об МДМА, ещё со вчерашнего разговора с начальством. В ящике Пандоры у Тома лежало ещё одно оружие – алпразолам. Если первое, чем он хотел воспользоваться, могло выдать его внешним видом перед камерами, то бишь нестандартным, слегка возбуждённым, поведением, хотя без сторонней стимуляции Том был уверен, что будет выглядеть гораздо хуже, то алпразолам был способен выбить из него категорически всю панику, наделив железным терпением – тогда хватит ли ему харизмы и эрудиции, чтобы обратить толпу против того, кто сейчас за решёткой?

За «ксани» Томас брался очень редко – давний знакомый, практикующий психиатр-нарколог, в ходе лекций о наркомании, её связи с криминалом, а также о криминогенных состояниях, к которым приводит то или иное вещество, очень помог Тому в плане ориентации в собственной «зависимости». Почему в кавычках? Да потому что Томас не был зависимым. Он мог годами не употреблять даже спиртного, и окажись в его руке что-нибудь, объективно оценив ситуацию, Том способен решить – употреблять или нет. Также дела обстояли и с “ксанакс” – о действиях этого чудо-препарата среди молодёжи ходили легенды, однако Том не знал ни одного выжившего едака этих таблеток – все либо сходили с ума от переизбытка наркотика, либо от его нехватки. В любом случае дело всегда кончалось самоубийством. Наркологи же не хотят связывать своих пациентов, сколько бы они их не любили или не ненавидели, с ним – «ксанакс» такое же ужасное изобретение человека, как и героином. Ребята, что без перерывов употребляли его чуть больше двух недель, уже никогда не научатся радоваться жизни без этого «чуда в меле».

Решив остаться в трезвом сознании, Том посмотрел на себя в зеркало – ему уже не нравилось, как он выглядит – ему не хотелось участвовать в фальшивой демонстрации подготовленных заранее достоинств сотрудников их отдела, поэтому галстук, который так редко оказывался на шее своего хозяина, был снят, так же, как и теснящий плечи пиджак, рукава вновь завёрнуты, а верхняя пуговица освободила свод шеи.

– Плевать, – сказал он вслух, посмотрев на себя обновлённого.

Вернувшись в кабинет, Том увидел своего коллегу, видом напоминающего офисного работника.

– Что? – Мартин расставил руки в стороны.

– Ничего. – Том увёл взгляд в сторону.

В кабинет зашёл Йозеф – по его внешнему виду не сказать было, что он отработал дежурство.

– Так, парни, они уже внизу. В принципе, мы можем выходить. – Взгляд его пробежался по Додсону и остановился на Томасе. – Надеюсь, ты пиджак оденешь?

– Шеф, я иду не на свидание – вот мой рабочий вид.

– Ну, ладно, – он, ухмыльнувшись, махнул рукой и вышел из кабинета.

Весь штаб начальства находился в актовом зале, напротив нескольких десятков камер и микрофонов – те же самые, отвратительные лица подготовленных журналисточек, светящие своими белоснежными зубами. Том не слушал выступление Йозефа, какие вопросы ему задавали и чем он на них отвечал – его интересовала лишь интроспекция своего внутреннего состояния. Задолго до выхода на «сцену», до собственного приближения к кафедре, он чувствовал увеличение давления, приток непонятной паники, тогда как даже в самых экстремальных, казалось бы, для обычного человека, ситуациях его состояние почти ничем не отличалось от обычного.

Рядом стоял Марвин – ни намёка на улыбку, высокоподнятая голова, руки за спиной. Том же стоял, обхватив одной рукой живот, другая просто висела перед ним – его не волновали, возможно, неодобрительные взгляды кого-либо из присутствующих, будь то просто зевака из отдела, либо полковник – Томас думал о себе. Лёгкая паника заставляла его нестандартное мышление искать причины её появления, и Том копал внутри себя – но все попытки словно тычок пальцем в небо – куда не вставь лопату, она упиралась в какой-то абсурд, абсолютно нелогичный вывод.

Он вспоминал все моменты своей работы, анализировал их на приближение, возможно даже прямой контакт со смертью, и задавался вопросом, почему ни одно из пережитых состояний не отложило на него след, отпечаток, благодаря которому сейчас он бы держал себя в руках. Нельзя было сказать, что он сильно мандражировал – но давление у него точно было повышено.

Каким страхом вызвано это состояние? Страх чего именно? Томас начинал прямо издалека, чтобы не пропустить ничего: неужели это страх опозориться перед камерами, ляпнув что-то не то? Точно не этот страх, хотя это предположение следует здравому смыслу, так как перед камерами Том никогда не выступал. Страх подвести своего коллегу и начальника? Ничего подобного, на обоих в глубине души ему было плевать. Всё-таки может быть это страх нестандартной ситуации? Ну да, она не совсем стандартная – всего лишь встать перед десятком микро и на целую страну поведать о картине происходящего..

Стоп. Поведать о происходящем. О том, что произошло. А произошло убийство.

Том опять почувствовал учащение сердцебиения. Во-первых, он поймал себя на том, что в его голове стоит лишь мысль об убийстве – не о двойном убийстве – ведь Карл убил и Даниеля Чарльза Хьюза. Он помнил лишь о том, что была убита Алиса.

Том застрял взглядом на этом моменте – его задача была рассказать о том, что произошло с человеком, который, как никак, был ему дорог, хоть и давно выпал из его жизни. Он должен был рассказать о смерти надежды. Но этого сделать было нельзя – суть разговора была несколько в другом. Том улыбнулся. Он должен был рассказать, показать, что совершил Карл, дабы расплата за содеянное настигла виновного, и весь мир резал по нему живьём и наблюдал, как он страдал.

– Детектив Поулсон? – Где-то вдали эхом проговорил голос Йозефа.

Томас мгновенно опомнился, оглядев все лица, направленные на него – шеф приглашал его к микрофону.

Томас расслабился, принимая эту участь, подошёл к кафедре и лениво облокотился на неё. С момента начала его движения защёлкали фотовспышки, детектив заметил плавное передвижение камер за его фигурой. Незаметно набрав полную грудь воздуха, Том ещё раз оглядел всех присутствующих, выпрямился и начал монолог.

– Благодарю за предоставленное право слова, ведь редко полиции при подобных случаях дают право на огласку столь жестоких событий. Как и сказал мой старший коллега, майор Йозеф Хоуфман, в четверг, четырнадцатого сентября, около двух часов дня, по версии следствия, произошло зверское убийство двух людей, – Том ощутил привкус серости в своих словах. – Я понимаю, что вас, саму прессу, в этом деле интересует лишь обстоятельства смерти фигурирующей в данном деле личности, но я напомню вам, погиб ещё один невинный человек. – Его несло не в том направлении. – Алисиа Анна Дойл и Даниель Чарльз Хьюз были убиты в фамильном поместье Дойл.

Тут Том внезапно остановился, отвёл взгляд в сторону, посмотрел на майора, который пристально наблюдал за ним в ответ, и вернулся к микрофону:

– Мне отвратительно находиться здесь и кормить вас, жадных до инфоповода ублюдков. – Том схватил микрофон, отвёл его в сторону и взглянул на удивившиеся лица присутствующего начальства, ошеломлённое лицо Хоуфмана, затем снова вернул микрофон. – Но так уж вышло, что я стою перед вами и жду ваши грёбанные вопросы.

Весь присутствующий зал был просто ошарашен, тогда как Том впервые за несколько лет почувствовал, что сделал что-то действительно правильно.

– Я вижу вопросов у вас нет, – быстро начал Поулсон, предвкушая, как вышедшие из шока сотрудники поспешат оттащить детектива от кафедры. – Тогда я дам вам то, за чем вы сюда пришли. Убийца, по единственно верной и объективной версии следствия, уже пойман и арестован. А теперь я передам слово своему коллеге детективу Додсону, который расскажет подробности последнего раскрытого мною дела.

Томас оттолкнул ладонью микрофон от себя и, торопясь, вылетел из зала.

Глава 16

Томас валялся на ковре, оттачивая броски взгляда в потолок.

Совсем недавно он совершил опасный, необъяснимый для себя, манёвр, и сейчас, уже бывший, как он говорил себе, детектив пытался представить, что из этого могло получиться.

Почему бывший? Потому что спонтанно произнёсшаяся вчера речь заставила Томаса задать себе вопрос – а тем ли он вообще занимается? – после чего никакого чёткого ответа он себе не выдал.

Том переживал глобальную смену парадигм. Что это может быть? Кризис среднего возраста? Смешно? Но как понять то, что взрослый мужчина не может объяснить себе, в чём заключается жизнь, в которой он пребывает? Он будто вернулся в подростковый возраст, в тот момент, когда перед ним только-только, издалека, проглядывался дивный, взрослый, мир, в который каждый неопытный щенок стремится сунуть свой мокрый нос. Но только теперь Том не чувствовал перед собой что-то новое – он будто смотрел назад, на пройденный путь, и не мог дать себе объективную оценку – так ли он жил дарованную им жизнь?

Более того, за прошедшую безо сна ночь Томас успел усомниться в своих изначальных мотивах. Он поймал себя на мысли, гласившей, что может он «вершил свой собственный суд» не ради справедливости и искоренения зла, а ради удовлетворения собственной жажды власти. Ведь проанализировав пол-ночи все события детства, которые и первично, как правило, сформировали его характер, он склонился к идее того травматизма, который он испытал, ещё будучи ребёнком. А уж находясь в солидарности с дедушкой Фрейдом, Том и пришёл к таким ужасным для себя открытиям. Как он не замечал подобной связи ранее?

– …который расскажет подробности последнего раскрытого мною дела.

Том проговорил собственную цитату снова, обращая своё внимание на то, что когда он говорил, он совершенно не имел ввиду то, что больше не станет заниматься расследованиями. Томас помнил, что потерял контроль над собой после первой части его монолога – и врятли бы у него получилось исправиться за тот мизерный, предоставленный ему момент..

Стоп!

Томас спросил себя, употреблял ли он перед конференцией то, о чём он сомневался до?

«Нет»

Но на всякий случай он переспросил ещё раз, и понял, что не может сказать точно.

Он даже не помнил, сколько таблеток у него было на руках, но на всякий случай вернулся к пиджаку и сунул руку во внутренний карман – один листок с двумя пустыми ячейками. Но память не вернулась..

Неужели результат недавнего события полностью на совести употребления алпразолама?

Том уже не верил самому себе.

– Чёрт!

Он схватился за голову, затем ударил кулаком по мягкой картонной стене, оставив на хрупкой конструкции вмятину. Опёршись на повреждённую поверхность, он кинулся в ванную.

Холодная вода в миг вернула его в чувства – он стоял, облокотившись на раковину, наблюдая за тем, как капли стекают по носу.

Том понимал, почему он мог заговорить с журналистами в таком тоне, не обязательно было карать себя за, повторюсь, возможное употребление препарата, но лишь мысль, чуточка воспоминания о том, что Алиса выпала, теперь уже навсегда, и окончательно, из его жизни, пробивала Томаса на слёзы.

Взрослый мужчина с многолетним стажем работы с самыми зверскими и жестокими проявлениями человеческой природы рухнул на плитку и зарыдал во весь голос.

Звонок в дверь уже в который раз резал по уху – Том проснулся у себя в ванной, половиной тела на холодном полу узкого помещения, другой же он лежал в коридоре.

В дверь уже стучали, было слышно, как мужской голос за дверью кричит что-то непонятное.

Том, разваливаясь, встал и поплёлся ко входу.

«Собаки молча сидят у двери и ждут?»

Действительно, неразлучная пара щенят сидела и виляла узкими хвостами около двери. Томас расслабился, подошёл к двери и отворил засов.

Перед ним, укрывшись от дождя, который Том тоже почему-то не сразу услышал, под козырьком, стоял Марвин. Как только дверь отворилась, от него ничего не было слышно – Вин просто стоял и пялился на Томаса.

– Я вижу, тебе есть что сказать, – промямлил Том, щурясь от внезапного подъёма.

Он отошёл, уступив дорогу нежданному гостю, хотя, после вчерашнего, или уже позавчерашнего, Томас явно должен был ожидать визит интересующихся в произошедшем.

Марвин снял плащ в прихожей, прошёл в зал, где сразу кинул взгляд на полупустую бутылку виски у подножия дивана. Он покосился на коллегу – тот лишь развёл руки и рухнул в кресло. Додсон сел напротив.

Прошло около минуты. Эта дуэль взглядов не нравилась Тому, он решил разбавить молчание вполне ожидаемым вопросом:

– Зачем пришёл?

– Хочу узнать, что с тобой происходит, – моментально выпалил Марвин, пододвинувшись ближе к краю кресла.

– Слушай, если бы я сам знал, что со мной происходит.. – Том ухмыльнулся.

– Сколько сейчас времени?

Том прищурился, рассчитывая, сколько времени прошло с того момента, когда он последний раз смотрел на часы:

– Не знаю, часа три? Я только проснулся..

Марвин потёр ладони и выдохнул:

– Что ты вчера устроил?

– Слушай, это похоже на допрос – мне не нравится..

– Нет, это ты послушай, – Марвин нарывался, хотя этой реакции на поведения Тома и следовало ожидать, – тебе доверяют место в медийном пространстве не для того, чтобы ты обсерался на виду у всего города, а вчера произошло именно это.

– Ты сам отказался говорить!

– Да, но ты вызвал меня разгребать всё то дерьмо, что оставил после себя! Что это было, чёрт возьми?!

– Да не знаю я! – Том закричал и тут же понизил голос. – Просто вчера я понял, что нахожусь не там, где надо.

Он опустил голову.

– Дело всё равно уже можно закрывать и передавать прокурору – завтра я подпишу бумаги, и сдам рапорт на увольнение. Я больше не детектив.

Марвин хмыкнул. В ответ на это Том развернул лежащий перед ним на столе пакет с заготовленной травой, собрал косяк и нетерпеливо затянулся тлеющим углём.

– Этого и следовало ожидать. Но..

Додсон сделал небольшую паузу.

– Но пока ты уйти не можешь.

Он бросил на стол перед ним газету. Томас лениво потянулся за ней, держа одной рукой гаснущий «корабль».

– Ничего не могу прочитать. – Том кинул бумагу обратно.

– Теперь ты – лицо, привязанное к этому делу.

Поулсон смутился.

– Что это значит?

– Ты лицо первых страниц, если не заметил, – Марвин поднял перед собой две газеты, на главных страницах которых были кадры пресс-конференции, где Томас успел шокировать всех, – я приехал только лишь потому, что этого требуют выше. Ты – кусок дерьма, но как и я, привязан к этому делу. И просто так у нас уйти не получится.

Лицо Томаса ещё больше скривилось.

– Я больше не детектив!..

– Только лишь майор Флинс разрешил оставить тебя – все остальные, включая Йозефа, были за твоё увольнение – никто так не позорил нас, и уж тем более не привлекал ненужного внимания. Но теперь ты звено между прессой и нашим расследованием.

– А как же ты? Что ты сказал после меня?

– Рассказал всё как есть, только не в столь ультимативной форме. Но люди любят дерьмо наподобие тебя – кадры с твоим лицом можно увидеть даже с похорон Алисы. Молодец Томас, надо же было так обосраться!

«Они фотографировали всех прибывающих на прощание..»

Тому был настолько удивлён вылившимся ходом событий, что, путаясь между недоумением и ненавистью вскочил и набросился на Марвина:

– Убирайся нахрен! – Ему надоело терпеть это в своём собственном доме.

Марвин не стал сопротивляться, лишь одёрнув чужие руки от себя.

– То состояние, в котором ты сейчас – то, чего и следовало ожидать. Ты к этому шёл всю свою жизнь, – повторил он, хлопнув выходной дверью.

Томас вернулся обратно в зал, затянулся косяком и взялся за газеты.

В обеих газетах, помимо самих заголовков и титульных листов, Томасу и его следствию было посвящено не менее трёх страниц каждой. Там же была указана и оправдывающая Тома речь Марвина, по своему, но, впрочем, объективно выражавшая позицию следствия – ведь «Додсон всё ещё следовал здравому смыслу».

Но как и Томас, Марвин не стал называть имя подозреваемого, поэтому преступник до сих пор интересует прессу.

«Зачем же я там нужен?»

Вслед за заявлениями Додсона, к микрофону, видимо, вернулся Йозеф, который как бы ни относился к Томасу, должен был оправдать его поведение. Хоуфман перечислил заслуги детектива, что только что, будто в состоянии психоза, «пообщался» с журналистами, и эти слова были переданы печатным текстом.

«Прощу прощения за столь ошеломляющий казус. Про мистера Томаса Поулсона я могу сказать лишь одно, совсем не знаю, сойдёт ли это за оправдание – но каким бы он не был удивительным на глазах у публики – этот человек – редкий профессионал своего дела, которых не так просто сыскать. Не поймите меня неправильно, я отнюдь не хочу заявить о том, что подобное поведение – норма в нашем отделе, и уж ни в коем случае не подумайте, что кроме мистера Поулсона, с нами больше нет профессионалов. Но этот человек, за то время, сколько он служит с нами, раскрыл колоссальное количество преступлений. И его результатам свидетель не только я»

Надо же, как лестно Йозеф отмазывал своего сотрудника не столько перед публикой, сколько перед начальством, подумал Томас.

Он отбросил газету, вернувшись к смолистому дыму. Что ж, благо его поступок не столько нагадил, сколько помог ему в его первоначальном замысле. Теперь, наверняка, он ещё не раз увидит свои щи на экране телевизора во время новостей. Но Том уже сомневался – ради справедливости ли это? Или же ради утоления собственной жажды мести?

«Конечно ради справедливости»

Но справедливость – понятие, не разделяющее дела по приоритетам – почему в отделе до сих пор столько «висяков», а Томас так стремится наказать именно Карла? Правильный ответ – Алиса. И как журналистам, Томасу наплевать на мистера Хьюза и его мать Ребекку.

«Но разве я не человек?»

Конечно человек, и любой бы из сотрудников, случись что с дорогими ему людьми, членами его семьи или просто друзьями, отбросил бы все имеющиеся дела и стал катализировать суд для виновных в его потере. Но разве это справедливость?

Может, справедливости вообще нет?

Глава 17

Утро следующего дня.

После очередной попытки уснуть, Томас так и не дождался попадания к Морфею, и лишь луч встающего солнца вступил на опустошенное тьмой небо, Поулсон сел в свой автомобиль и направился к кладбищу St Prayer.

Он толком и не был на её захоронении, и сейчас, когда ему ничего не оставалось, как просить у мёртвого совета, детектив на всех парах мчался по шоссе Центрио.

Следующим моментом Томас опомнился у плиты его погибшей надежды. Поначалу надгробие показалось ему безымянным, и лишь через мгновение он увидел мелкий шрифт её полного имени да дату рождения и смерти.

Томас взял одной рукой другую и уселся на влажный от травы газон.

Какие мысли посещали его в тот момент, он уже и сам не сможет вспомнить – наверное, ничего, кроме отчаяния.

За такое короткое время усомниться во всех парадигмах предыдущей, стабильной тридцатилетней жизни, нужно уметь – но никто, естественно, его этому не научил.

Он просто сидел и смотрел на свежую кучу земли, что была оставлена здесь несколько дней назад. Тремя метрами ниже лежало тело, гибель владелицы которого прибила некогда величайший корабль Томаса к вершине айсберга, и пред ним был выбор – обойти его, либо со всего ходу наехать – за ответом «как его обойти?» Томас и пришёл сюда.

Я сам не знаю, как передать то переживание, что чувствовал Томас – его настолько сильно волновал совершённый им выбор, и следующие возможности, при которых тоже необходимо будет выбирать, что ничего другого его не волновало – человек настолько запутался, что думал о суециде, о решении пропасть со всех радаров, лишь бы никогда ни с кем ни сталкиваться – ведь в окружающих людях, в обществе, что сделало Томаса таким, каким он считал, «глупым», что так неправильно проживал всю предыдущую жизнь, он видел виноватых.

– Простите?..

За спиной у Тома раздался вопрос, автор которого, видимо, сильно заинтересовался сидящим вразвалку на свежей неопрятным мужиком, – хотя, кого это может удивить?

Томас привставая, начал оборачиваться к вопрошающему – лишь увидев римский воротник на шее у неизвестного, Томас уже хотел усесться обратно, ничего не отвечая, но его остановил взгляд священника.

«Бог?»

– Не хочешь пройтись, Том?

– Вы кто? – Детектив напрягся, вставляя вопрос наперекор.

Ему на глаз было лет семьдесят – он был невероятно высок, волос почти не имелось, щетины тоже. Плечист, выпрямлен, как палка. Во внимание первым попадался невероятно мудрый взгляд – но тотчас приходилось отпускать его из списка интересов – не было особого желания сталкиваться с ним глазами, он будто прошивал тебя насквозь.

– Я обычный священник, чей вид, вероятно, очень ненавистен тебе, и потому ты необычно долго раздумывал, скорее всего над тем, стоит ли со мной разговаривать или нет.

«Как точно»

Опустошённое кладбище растягивалось от власти тумана, рассвет только-только настигал это окружённое холмами место. Вдали, у лесочка зашумели расселенные здесь повсеместно вороны. Подул ветер.

– Здесь не самое лучшее место для бесед.

Мужчина указал рукой на тропинку между рядами плит – Томас послушно прошёл к ней, и они молча побрели к границе кладбища.

– Зачем ты пришёл сюда? – похрипывая, спросил старик.

– Я не хотел её беспокоить. – Том оправдывался, сам тому не веря.

Руки старика были спрятаны за спиной. Походкой своей он будто парил над землёй. Это пугало.