Научите своих детей

Часть 1

Глава 1

Опустошённый отсутствием движения дом прояснялся рассветом. Кое-где, сквозь незанавешенные края окон пробивалось солнце. Для некоторых обитателей данной комбинации помещений рассеивание темноты означало лишь одно – начало нового дня.

Какой должна быть реакция хозяина, когда собачий лай и неистовые звуки, кои являются результатом их бурной деятельности, заставляют его разомкнуть веки, ведь сон уже ушёл. Если б он не был знаком со своими питомцами, сначала проследовала попытка их успокоить, разъединить друг от друга, дабы хоть как-то продлить себе тот покой, что был прерван. Увы и ах, данный алгоритм действий уже давно изжил себя, и никакого другого выхода у хозяина не оставалось, кроме как подняться с глубокой постели.

Человек сел на край кровати, растирая заросшее щетиной лицо, как будто бы избавляясь от остатков сна. Цифровые часы, что стояли на табурете справа от кровати, показывали шесть часов утра. Взглянув на них, человек окончательно поднялся на ноги, растворяясь в темноте комнаты.

Он прошел сквозь коридор и свернул налево во вторую дверь. Движением руки включив свет, человек столкнулся с собственным отражением в грязном, заляпанном зеркале. Перед ним, опёршись одной рукой на раковину, другой на стену у зеркала, стоял хмурый, тридцатилетний мужчина. Он видел перед собой небритое уже около трёх недель лицо, глубокие зеленые глаза, отдающие красным раздражением, над ними густые брови, средней длины тёмные волосы, которые местами вьются.

Человек долго рассматривал собственный вид, по всей видимости, несколько удивляясь ему, затем неоднократно умылся, провёл необходимые манипуляции с зубной щеткой, и, раздевшись, залез в душевую кабину.

Принимал душ он крайне пассивно – вся процедура состояла в попеременной смене температуры воды – сначала очень холодная, затем предельно горячая. Однако сам человек, нисколько не реагируя на изменения, стоял как вкопанный.

После двадцати минут контрастного душа он вышел из кабинки, обмотал себя длинным полотенцем, что висело на трубах, и уже было хотел выйти из ванной комнаты, как ещё раз пересёкся с собственным отражением. Мгновенно среагировав, человек подошел к раковине, достал пену для бритья, нанес её и несколькими движениями опасной бритвы быстро, словно цирюльник, лишил себя лишней растительности на лице. Умывшись и взглянув на обновлённые черты в зеркале, мужчина вышел из ванной. Лай затих.

Коридор из ванной комнаты вел из спальни к кухне, сведённой с широким залом. Однако человек предпочел вернуться в спальню. Напротив кровати, у дальней стены находился шкаф с беспорядочно уложенными вещами. Человек лихорадочно, ускоряясь в темпе стал искать что-то среди одежды на самой верхней полке. Затем он резко остановился, видимо найдя, что было нужно. На ощупь он был доволен находкой, но из-за темноты в комнате все ещё не понимал, то ли он нашёл. Разглядывая какую-то веревку, он все-таки решился включить свет. Это оказался старый погрызанный кожаный поводок. Но человек вдруг швырнул его на пол, в угол, и продолжил копошиться в вещах. Через минуту, судя по его лёгкой улыбке, нащупав то, что нужно, он вынул из кучи вещей другой поводок, намного толще и грубее прежнего. Осмотрев предмет, не найдя на нём изъянов, человек кинул его на кровать, после чего начал одеваться. Натянув на себя неброские джинсы и рваную местами рубашку, мужчина зацепил рукой поводок и вышел из комнаты.

По пути к прихожей, в конце коридора, прямо перед комнатой человек запнулся о свой слюнявый, погрызанный тапочек. Подобрав его, мужчина прошёл ещё несколько шагов и нашёл его пару, рядом с которой, на боку, лежала красивая сука белого бультерьера.

– Доброе утро. – Он угрюмо поприветствовал свою собаку.

Не дожидаясь ответа, он потрепал суку за бок. Та, сразу приободрившись от касаний хозяина, пробежала через зал к выходу из дома.

Человек, проводив её взглядом, направился сквозь темноту к камину, у которого на светлом коврике находилось другое, черно-белое существо. Заметив приближающуюся фигуру хозяина, пёс тихо заскулил.

– Неужели ты думал я поверю в то, что Ти грызла мои тапки? – спросил мужчина и шлёпнул парой сланцев своего второго бультерьера. Пёс заскулил ещё сильнее. – Идём.

Человек застегнул на железном ошейнике собаки поводок и повёл питомца к выходу из дома. Перед самой дверью хозяин снял с крючка кожаную куртку и надел на себя.

Этого человека зовут Том, Томас Поулсон. Ему тридцать лет. Родился он в пятьдесят девятом году, на севере Канады.

В это тёплое утро, а на календаре было четырнадцатое сентября, Том впервые за месяц так рано вышел из дома. Последние две недели он регулярно приходил домой пьяный, оставляя входную дверь открытой, дабы собаки сами могли выгулять себя. Все дело в наступлении не то чтобы долгожданного, но весьма подходящего, наконец-таки официального отпуска.

Томас – полицейский, а точнее детектив. Вся его роль, как он бы сам рассказал, состояла в выявлении последовательности преступления, нахождении улик, поимке нарушивших закон и выяснение их мотивов. Но на самом деле, этот человек занимался куда большим объёмом работы. Может быть я тороплюсь, и, пожалуй, стоит рассказать о детстве этого парня, чтобы вы поняли, какой путь выбрал этот человек, или хотя бы попытались понять.

Как было сказано, Том родился в шестидесятых, на северо-западе Канады, где-то в Юконе. Томас был единственным, ребёнком в семье, но семьи, как таковой, у него не было. Отца мальчик никогда не видел, и тем более не знал, мать же, Офелия Поулсон, девушка со славянскими корнями, сидела на наркотиках. По существу, её сын все детство был предоставлен сам себе. До пяти лет мать пыталась заниматься Томом, пускай и не так успешно, но хоть как-то, пока над ней не взяли верх вещества, из-за которых, через год, она покинула своего сына навсегда.

Они жили в небольшом, практически пустом домике, на окраине городка Уайтхорс, в грязном районе, где было отвратительно находиться любому уважающему себя человеку. Контингент населения этих кварталов составляли наркоманы, проститутки, разного рода фрики, хулиганьё и так далее. Даже люди пролетариата старались избегать нахождения здесь. Том не знал, кем работала его мать, но, став взрослым, он начал догадывался, хотя и с отвращением, что молодость, не дав ей никакого шанса на образование и нормальную жизнь, заставила девушку терпеть разных ублюдков, желающих за пятнадцать долларов или шприц разведённого мака отодрать её в туалете ближайшего бара или на переднем сидении своего авто. Другого объяснения тому, откуда она находила деньги и наркоту, Том дать не мог. Мальчик изо дня в день оставался один, в то время как мать уходила вечерами и приходила днём, а то и вовсе не возвращалась больше суток. Но, надо заметить, что Офелия действительно старалась уделять сыну время. Томас вовремя научился ходить, разговаривать и читать. Как ни странно, он помнил усердие матери, с которым она учила его первым шагам, буквам и звукам, затем чтению по слогам. Но где-то лет с четырех, когда у матери было плохое настроение, причиной чего являлись, видимо, проблемы с деньгами или наркотой, мальчик старался не высовываться из своего уголка, куда он притаскивал и хранил все купленные Офелией детские книжки и игрушки, так как в эти моменты мать будто теряла голову. Попадаясь тогда ей на глаза, мальчик несомненно испытывал на себе всю жестокость и низость существа, беглым взглядом желающего увидеть лишь заветную дозу, что на время избавит бедную наркоманку от начинающегося дерилия. И это чувство несправедливой обиды, не смотря на столь юный возраст, Том сохранил где-то глубоко в душе. Он был очень хорошо знаком с ним, но никогда бы не хотел его знать.

И вот, уже в сознательном возрасте, с четырёх-пяти лет, когда единственным его увлечением были мелкие книжки с легкочитаемым шрифтом и незамысловатыми фразами, для детей, Том изо дня в день оставался наедине с собой. Кушал он один раз в день, потому что Офелия практически не появлялась в доме, лишь единожды заскакивая оставить своему сыну обед или завтрак. Засыпал Том всегда один. С каждым днём настроение матери, а впрочем и её душевное состояние ухудшалось, что приводило к постоянным беспочвенным истерикам, целому комплексу отрицательных эмоций, которые выливались, естественно, на ребёнка. Том очень хорошо помнил спонтанные избиения Офелией, когда она приходила домой только лишь для того, чтобы сделать сыну больно. После этого она всегда запиралась в ванной, очень громко что-то выкрикивала, постоянно разбивала, а затем покупала новые зеркала, висящие над умывальником. А в это время маленький мальчик сидел под кроватью и разглядывал разводы от собственных слёз на грязном, пыльном полу.

Ветхий одноэтажный дом семьи Поулсон состоял из соединённой кухни с залом, и двух спальных комнаток, одна из которых была детской, что находилась в самом дальнем углу дома. Другая же комната была комната матери, ближайшая к выходу, куда Офелия часто приводила своих клиентов и коллег по цеху. Ежегодно, понимание ответственности на матери Тома уменьшалось, вплоть до того, что она попросту забыла о собственном сыне, полностью окунувшись в наркоманию. От чего она только не зависела. И Том наблюдал всё это. Он видел жестокость людей, видел их дикими, страшными, злыми, и просто-напросто запирался у себя в комнате, а если предоставлялась возможность, убегал из дома.

Когда становилось совсем скучно, Том выходил на мрачный, серый переулок. Мальчик любил играть с бездомными котятами, и часто таскал их домой, пока матери не было. Он любил играть с ними, ухаживать за их шёрсткой, мыть их, гладить расчёской. Тому нравилось, как мурлычут котята, и, заметив, что эти звуки – реакция кошки на приятные ощущения, старался делать животным хорошо. Он делился с ними своим завтраком, потому что, в какой-то степени, может привыкнув, перестал ощущать чувство голода, и считал долгом накормить своих маленьких друзей. Наблюдая за ними, он был по-детски счастлив, не ругал их, если они гадили, пытался за ними убираться, так как знал, что кошки должны ходить только в одно место. Но в один день, наверное, один из самых врезавшихся в память ребёнка дней, к Тому в дом явилась мать с другой проституткой, что привела двух, возможно, клиентов. Мальчик, услышав звук ключа в замке, стал поспешно прятать котят под одеяло собственной кровати, с надеждой на то, что в его комнату никто не войдет. Тихо притаившись около закрытой двери, он стал слушать разговоры взрослых. Том слышал растянутые, плохо выговаривающие некоторые слова голоса мужчин, отвратительно смеющуюся шлюху, и только от матери не было слышно ни единого звука.

– Где он? – Спросил первый грубый голос. Послышался смех проститутки, но, видимо, не дождавшись ответа, голос сказал: – Мне повторить ещё раз?

Через мгновение послышался, как оказалось, удар пощёчины.

– У неё есть сын, – проехидничала шлюха.

– Нет, не трогайте его! – Это уже кричала мать.

– Сидеть. – Послышался злобный, но спокойный, уверенный голос другого мужчины.

Затем шли звуки возни, борьбы, визги матери и другой женщины. Через минуту все утихло, но вдруг разразился смех, и одновременно с ним кто-то затопал ногами к комнате мальчика. Испугавшись, Том отлетел от двери к кровати.

Дверь распахнулась. Перед мальчиком предстал огромный, лысый и одновременно бородатый мужчина, с большим животом. Глаза у него страшно горели, на отвратительной морде сквозь заросли щетины просматривался грубый оскал. Одетый в широкие чёрные штаны, на ногах – сапоги, туловище же его пряталось за тёмного цвета футболкой с оборванными рукавами, над которой – кожаный жилет. Руки мужчины, толстые и волосатые, были покрыты татуировками: женщинами, ножами, черепами.

Проникнув в плохо освещённую детскую, человек сначала оглянулся по сторонам, прежде чем заметил Томаса.

– А вот и мальчишка, – мерзким голосом прошептал гость.

Громко стуча сапогами по полу, он преодолел расстояние от двери до кровати и вплотную приблизился к Тому, который сидел на краю кровати, сместив котят под одеялом у себя за спиной.

– Иди сюда, паршивец.

Мужчина схватил ребёнка за тёмные волосы и сильно одёрнул его, что тот упал с кровати. Затем, приподняв мальчика за воротник рубашки, потащил из комнаты в зал. Том терпел. Выйдя из коридора в помещение, человек бросил мальчика к дивану, прямо у ног матери. Та, залившаяся слезами, с ссадинами на лице, схватила Тома и крепко обняла, разрыдавшись ещё сильнее и громче. Томас оглянулся по сторонам: рядом с матерью сидела страшная женщина, всем своим недружелюбным видом указывающая на черноту собственной души. Она покуривала, время от время взглядывая то на мальчика, то на Офелию, то на другого персонажа, о присутствии которого Томас забыл – у занавешенного окна, в тёмном углу зала, сидел одетый в подобие делового костюма мужчина. Стилистика его вещей была приобретена вследствие диффузии классической, офисной моды и культуры байкеров. Худое, дряблое лицо, глубоко посаженные глаза, не длинные, но и далеко не короткие поседевшие волосы разделяли его темя, свисая по обе стороны открытого, морщинистого лба. Ему было около сорока пяти-пятидесяти лет. Мужчина выглядел очень опрятно и чисто, в противовес толстяку, по-видимому, работавшему на него.

– Что мы будем делать, Офи? – Спросил тот же самый голос, который приказал матери сидеть. – Мы в любой момент можем лишить тебя сына, ты ведь это понимаешь.

– Я знаю, знаю… – Сквозь слезы прошептала мать. – Я верну всё!

Том ничего не понимал, кроме одного – им грозит опасность. Но он настолько привык терпеть неадекватную мать, что в данной ситуации был более чем спокоен. Кстати, он практически не обнимал Офелию, лишь символично взяв её за руки, когда она вцепилась в него после освобождения от рук толстяка.

– Что значит вернёшь? – От злости старик привстал с кресла. – Я не верю в то, что ты успела всё потратить!

– У меня ничего сейчас нет, я же сказала почему.. – Мать всхлипывала через каждое слово.

– Обыщи дом! – приказал старик своему амбалу.

Толстяк начал переворачивать всё вверх дном. Хотя, по сути, дом был пуст, но в то же что-либо спрятать в нём среди разного мусора и тряпок было возможно. Байкер рылся везде – в кухонных шкафах и на полках в зале, рвал подушки на диванах и креслах, шарил по стенам. Когда он начал переворачивать кровать в комнате матери, Тома охватил страх – он испугался за котят.

Ничего не найдя, байкер вернулся к своему хозяину и попросту развёл руками.

– А в его комнате? – Старик указал на мальчика.

В этот момент Том почувствовал, как мать дрогнула.

– Сейчас. – Угрюмо ответил байкер и скрылся в коридоре.

Как только он потерялся из виду, Том вырвался из рук матери и побежал за толстяком. Однако человек, что сидел в углу комнаты, в одно мгновение догнал шестилетнего ребёнка и сильно схватил его за шею. Офелия, только осознав, что сын вырвался из рук, вскочила за ним, однако женщина, сидящая около, подскочила и пощёчиной вернула её обратно на место.

– Сиди, – грозно сказала она.

Молча вжавшись в диван, мать наблюдала за кряхтевшим, извивающимся от боли Томом, а человек в костюме ровно стоял и смотрел в сторону коридора, ожидая своего наёмника.

– Оставь его, прошу!

Мужчина, отвлёкшись от коридора, развернулся в пол-оборота и посмотрел краем глаза сначала на Офелию, затем на узника собственной руки.

– Заткни свой поганый рот и не притворяйся, будто бы он волнует тебя и когда-либо волновал!

Через несколько толстяк вышел из комнаты Тома, держа что-то наподобие шкатулки, футляра черного цвета. Томас мельком посмотрел на него – лысый с издёвкой улыбнулся, заметив взгляд мальчика на себе, затем подошел к старику и, раскрыв, передал ему находку. Его хозяин, рассмотрев внутреннюю полость коробки, кивнул своему рабочему и отшвырнул Тома обратно к матери:

– Тут не всё, но лишь ради твоего блага. За оставшейся частью мы вернёмся в понедельник.

Офелия кивнула, схватив сына на руки и сильно прижав к себе.

Чужие люди ушли. Мать долго держала сына на руках, покачиваясь из стороны в сторону. Том очень давно не видел её такой живой. Лишь через минут двадцать-тридцать она отпустила мальчика. Том смотрел на неё заворожённо, а затем спросил:

– Кто это был?

Офелия, вытирая щёки от солёной воды, сначала молчала, не решаясь что-либо сказать, но, призадумавшись над ответом, лишь выдавила из себя:

– Это плохие люди, Томас. Но не такие плохие как твоя мама.

В этот момент Офелия в очередной раз разрыдалась, схватив мальчика.

– Как же я тебя люблю, мой маленький.

Том видел её сейчас такой незащищённой и такой красивой – худая, светловолосая, с большими сверкающими от слёз глазами. Он не помнил, когда в последний раз мать говорила ему о своей любви, когда она так нежно обнимала его. И маленький человечек не мог понять, что происходит – кто эти люди, что сделала мама, что её били прямо дома, почему именно эта ситуация пробудила в матери такую нежность, и почему она никогда не была с ним такой доброй.

Внезапно Тома разразила невероятного масштаба обида, что он оттолкнул мать от себя, гневно взирая на неё, сидящую рядом, на полу, всю в слезах, недоумевающую от поступка сына:

– Мальчик мой, что случилось? – Разводы туши делили её щёки на несколько частей.

Том не мог объяснить себе до сих пор, почему именно он тогда оттолкнул её. Какая мысль в его голове заставила ребёнка отторгнуть единственного близкого человека в его маленькой вселенной?

Он помнил, как отвернулся от неё и побежал к себе в комнату. И следующий момент Том не забудет никогда.

Он увидел на собственной кровати удавленными всех котят, что он спрятал. Бездыханные тельца лежали не двигаясь, будто застывшие. Томас очень хорошо помнил это знакомство, первое знакомство со смертью. Прежде он и не подозревал о том, что любую жизнь можно прервать, однако прикоснувшись к быстро охладевшим телам маленьких питомцев осознал, что и это возможно. Когда Томас прокручивал в последующие моменты это воспоминание, он отчётливо помнил, что боялся того, как мать или тот толстяк начнут бить котят, делать им больно, но о возможности принудительного завершения их жизни он и не мог задуматься. И в то мгновение мальчик стоял над кроватью с лежащими на ней мёртвыми котятами, на секунду пустив слезу, он впервые почувствовал ненависть. Слёзы тут же пропали, и появилась чистой воды ненависть, желание причинить аналогичную боль и страдания тем, кто этого заслуживает, тем, кто творит такое же зло, безнаказанно рассуждая о том, что им ничего за это не будет. Он не мог перебить эту ненависть слезами, как делают обычные дети. Впервые Томас почувствовал чужую боль, так рано перестав быть ребёнком.

Самым странным Том считал то, что в тот момент, будучи маленьким человечком, он не задумался о причине смерти котят, почему они были убиты. В тот миг он осознал, что человеческая жестокость есть спонтанное, немотивированное чем-либо явление, присущее абсолютно всем, кроме него самого.

Тишину прервала мать, негромко постучав в дверь.

– Можно? – тихо спросила она.

Не дождавшись ответа, Офелия вошла в комнату. Мальчик молча стоял напротив кровати.

– Господи, – прокомментировала увиденное мать и завернула котят в покрывало, на котором они лежали.

Она обволокла собой заворожённого мальчика, затем взяла ладонями его щёки и направила взгляд Тома в собственные, глубокие зелёные глаза.

– Послушай меня, милый, – она нервно шептала, боясь заплакать в очередной раз. – Твоя мама сделала очень много плохих и злых вещей, за которые она всю жизнь будет расплачиваться. В этом нет ничего страшного, таков этот мир – ты делаешь зло и оно к тебе возвращается. Я не хочу чтобы ты повторял все мои ошибки, я не хочу чтобы ты рос так. – Она крепко обняла Томаса. – Сегодня я позвоню дяде Роме, и ты поедешь отдыхать к нему. А мама в это время будет работать, пытаться сделать твою жизнь лучше и лучше, – она опять начала плакать, время от времени пряча глаза в разные стороны. – Пообещай мне, что будешь хорошим мальчиком, что не будешь делать злые вещи, не будешь причинять другим боль.

Последнее её предложение сопровождалось временным потряхиванием сына, дабы привести его злое состояние в нормальное чувство.

– Обещаю, – сказал Том еле слышно.

– Вот и хорошо, мой маленький. – Офелия еще раз крепко стиснула сына. – А котят нужно похоронить.

– Что значит.. похоронить? – повторил Том.

– Когда кто-либо умирает, его принято хоронить – дать душе слиться с землёй, а над похороненным воздвигнуть памятник или надгробие – для того, чтобы близкие погибшему люди могли приходить и скорбеть, то есть вспоминать и оплакивать умершего. Держи и идём за мной.

Томас вытянул руки и Офелия положила на них завернутых в покрывало котят. Мать вышла из комнаты и направилась в чулан. Том проследовал за ней. Она достала из ветхого тёмного помещения лишь лопату.

– Похороним их на заднем дворе.

Том прошёл, держа на руках усопших, к другому выходу, что вёл к оставшейся части участка их дома. Территория была огорожена сначала ржавым забором в сетку, а за ним – колючим кустарником. Дом находился рядом с одним из оттоков местной реки, и соседских домов за ним, ближе к берегу, не было.

Задний двор их был пуст, за исключением старой сломанной качели, на которой Том никогда не катался, и молодого клёна, странным образом растущего именно вверх, не раскидывая ветви по сторонам.

– Думаю, под деревом им будет, где успокоиться, – сказала мать, сняла свитер и начала копать. – А ты, чтоб не терять времени попусту, считай, сколько раз я капну землю.

Это занятие отвлекло Тома от притянутых к смерти мыслей, и он начал считать, сколько раз мать коснулась земной поверхности лопатой.

Когда мать закончила, Томас проговорил:

– 24 лопаты.

– Молодец. Клади их в ямку.

Том аккуратно положил покрывало в выкопанное место и отошёл. Офелия взялась за лопату. Как только она прикоснулась, Том заметил её слезящиеся глаза.

– Раз… Два… Три… – Каждую лопату мать пересчитывала дрожащим голосом.

Мальчик не вытерпел и убежал в дом.

Глава 2

После того самого дня жизнь Томаса резко поменялась. Представьте себе, что может испытывать ребёнок после одновременного, столь близкого знакомства с настоящим страхом, человеческим злом и смертью? Ваши представления могут быть склонны к появлению паники у ребёнка при малейшем намёке на подобие пережитого, детском страхе, зацикленности, но уверяю вас, тот день изменил жизнь Томаса в совершенно другом направлении.

В этот же день, Офелия позвонила своему брату, Роману Бёртреду, рассказала ему обо всём происходящем, дабы он помог ей или хотя бы забрал племянника на некоторое время. Роман, грозный и вспыльчивый человек, мгновенно отказал ей в этой самой помощи, но согласился забрать мальчика, с которым виделся всего лишь два раза в жизни – на момент рождения мальчика, и на один из рождественских выходных, когда Тому было три года. В тот момент Роман был в Канаде по собственным делам, и решил заехать в Уайтхорс, в котором он вместе с двоюродной сестрой вырос.

Роман не знал, как обстоят дела у его сестры на протяжении всей жизни, и никогда не стремился интересоваться, ибо образ её жизни всё время смущал его, и узнав, где она поселилась с сыном, сказал ей лишь одно, после чего перестал вообще звонить или писать: «Если мальчику понадобится помощь – сообщи».

В следующую ночь Томас плохо спал, несколько раз просыпался ото всякого шума, который, по словам успокаивающей его матери, являлся лишь частью его сна. Полное тоски сознание ребёнка с трудом сопротивлялось переживаниям, и с того самого момента Том вообще потерял шансы на здоровый сон. Всю сознательную жизнь он вспоминал, что с того времени не было ни единой ночи, где он мог со всей полнотой насладиться отдыхом от моментов пережитого. И та ночь являлась самой мучительной.

Мать осталась дома, и, несколько раз проверив комнату сына, перешла к нему, чтобы быть рядом. Мальчик постоянно отталкивал одеяло, не в силах терпеть напавший на него жар. Несколько раз он просыпался и вжимался всей силой в мать. Тогда Офелия давала ему отпить негорячего чая с мёдом, и на час-полтора мальчик засыпал. Это недолго действовало, и через равные промежутки Том снова начинал вертеться из стороны в сторону, убегая во сне от собственных страхов, и в конечном итоге, просыпался в поту.

Под утро, когда осенний ветер дал о себе знать, завывая в сквозняках дома, температура мальчика спала, и мать решила оставить Томаса одного, чтобы отлучиться приготовить завтрак. На часах было около семи утра.

Войдя в помещение кухни, Офелия вспомнила, что на данный момент приготовить что-либо покушать не было продуктов, и тогда пошарив в собственных вещах и найдя пару десятков долларов, переоделась, чтобы добраться до ближайшего магазина. Перед самым выходом, когда Офелия надевала сапоги, в дверь постучали.