Кладезь компиляций. Писательский самоучитель. Том 3

81.12. Публиковать ли частную переписку?..

Антон Чехов аккуратно хранил письма всех лиц, к нему писавших. Содержались в архиве писателя в образцовом порядке. Чего нельзя сказать о его корреспондентах, хранивших письма Чехова с меньшим тщанием. // Характерно, что Чехов, как правило, не сохранявший своих рукописей, бережно хранил не только письма родных и знакомых, но и лично ему неизвестных людей, читателей его произведений. Каждое 1 января Антон Павлович аккуратно, по алфавиту раскладывал на своём рабочем столе письма, полученные за прошлый год. Потом он перевязывал стопки писем тонкой бечёвкой или шнурком, накладывал на них сургучные печати и складывал в ящики стола. // За несколько лет до смерти Иван Гончаров печатно обратился ко всем своим адресатам с просьбой уничтожить имеющиеся у них письма и сам сжёг значительную часть своего архива. После смерти Гончарова его душеприказчик, согласно с волей покойного, возвратил все хранившиеся в его архиве письма их авторам. Часть этих писем впоследствии была навсегда утрачена. // Флобер хранил копии своих писем; после смерти писателя его племянница госпожа Комманвиль опубликовала эти письма. // Исаак Левитан незадолго до смерти поручил своему брату сжечь все хранившиеся у него письма, что тот и исполнил на глазах умирающего. Сгорело более ста писем Антона Чехова, долгие годы связанного с художником самой тесной дружбой, письма Валентина Серова, которых и вообще-то сохранилось крайне мало, письма Константина Коровина. // Каждый писатель свою настоящую и лучшую суть выражает не в письмах, а в писаниях – в священном писании своего таланта. Вот почему иные авторы так ревниво и щепетильно относятся к своей переписке и не хотят, чтобы их частная корреспонденция сделалась когда-нибудь достоянием всего общества. // Не раз биографы писателей задавались вопросом: публиковать ли частную переписку писателей? Пушкин был против этого. Мопассан тоже. С их мнением не посчитались. Скрыть частную жизнь писателя никогда не удавалось. Огромный интерес общества к жизни писателя пробивал все защитные преграды. // Чтоб ни одна фраза не пропала для потомков. // Письмо – предатель: кто поверяет ему свои мысли, не должен рассчитывать на сохранение их в тайне. Мария Чехова. Эдмон Гонкур. Юлий Айхенвальд. Лев Славин. Александр Пушкин. Ян Парандовский.

81.13. Архивы наших современников…

Час разговора лучше пятидесяти писем. // Настанет время, когда переписка заменится електрическим разговором. // Наизобретали телефонов. Все говорят, писем друг другу не пишут, и останутся потомкам от современных людей в качестве эпистолярного наследия только протоколы партийных собраний. // Эпистолярное искусство исчезло уже давно. Чувствую, что искусство вести беседу тоже находится на пути к исчезновению, и уверен, что первые шаги в этом направлении уже сделаны. // Люди оставляют после себя хотя бы письма. Я, вероятно, оставлю только кучу несбывшихся надежд и сладких мечтаний. Крайне невесомое наследство. // Архивы наших современников с каждым годом скудеют перепиской. Не нужно быть историком, архивистом, чтобы заметить, с каким ускорением вытесняется переписка из нашей повседневности. Живущие в одном городе уже не переписываются вовсе. Но и люди, живущие в разных городах, всё охотнее берутся за телефонную трубку, прежде чем вспомнят о пере и бумаге. Беседы в письмах почти исчезли из обихода. Исчезает сама возможность такой когда-то богатой содержанием эпистолярной формы, как письма с дороги. // Письма писать нынче не в моде, и в писательской среде – тоже. А ведь некогда процветал совершенно самостоятельный литературный жанр – эпистолярный. Прелестный жанр, оставивший нам немало шедевров. Читая подобного рода письма, невольно испытываешь сожаление, что в наше время писательская переписка становится редким явлением, что постепенно редеет этот доверительный, изящный по форме и удивительно ёмкий по содержанию эпистолярный жанр. // Пока сын был в армии, мы писали друг другу письма. В середине второго года службы у него появилась возможность иногда звонить домой. Сначала я очень обрадовалась, но быстро поняла разницу. Письмо я могла сколько угодно раз перечитывать, разглядывать, просто держать на столе и наслаждаться его видом. Другое дело, разговор по телефону вместо письма. После нескольких минут восторга (позвонил!!!) вдруг накрывала волной тоска. В этот момент сильно напоминаешь голодную собаку, которая налету проглотив крошечный кусочек колбасы, озирается по сторонам, не понимая, куда всё делось. Разговоры по телефону хороши как приятное дополнение, а не вместо письма. // Телефон убил письма. Но телефон не имеет той силы общения человека с человеком, как письмо. Мари Севинье (1626 – 1696). Владимир Одоевский (1803 – 1869). Антонина Пикуль. Жорж Сименон. Александр Письменный. Мариэтта Чудакова. Григорий Кипнис-Григорьев. Альбертина Биба. Владимир Крупин.

81.14. Обращаясь к письменной форме…

Маком по белой земле посеяно, далеко вожено, а куда пришло, там взошло. Письмо: письменная речь, беседа, посылаемая от одного лица к другому. // Переписка даёт нам средство сделать теснее тот союз, который уже произвели между нами обстоятельства, так сказать, без нашего участия. Теперь этот союз может сделаться произвольным, основанным на согласии мыслей и чувств, словом, может быть дружеским союзом. // Ты напомнил мне своим письмом старинный обычай (первая четверть ХХ века) – переписку. // Только на письме, только в письменном слоге вполне является синтаксис, только там развивает он все свои стороны, все богатства и разнообразие оборотов, чего не может допустить разговор. // Обращаясь к письменной форме, не только овладеваешь богатствами родного языка, но учишься размышлять. Для гуманитария переписка, кроме прочего, один из путей незаметного, ежедневного совершенствования профессионального языка. Не только качества мысли, но качества воли, характера формируются писанием писем. В письме ты принужден найти для всего, что хочешь сказать, полное словесное выражение. Не с одним своим адресатом входишь в соприкосновение, а с огромною письменной традицией, со всеми, писавшими до тебя на родном языке. Чем ближе отношения, интенсивнее духовный обмен между людьми, тем больше потребность дополнить его перепиской. Те, кому этот случай не представился, не испытали в полной мере наслаждения человеческого взаимопонимания. И ещё одно следствие пренебрежения к переписке – резкое сужение форм общения с другими людьми. // Прекрасен эпистолярный жанр! Вспомним «Письма к сыну» Василия Сухомлинского, «Письма к другу» Михаила Пришвина, «Письма молодому поэту» Райнера Рильке, «Выбранные места из переписки с друзьями» Николая Гоголя, «Письма к незнакомке» Андре Моруа… «Письма из Парижа» немецкого публициста Карла Бёрне, составившие впоследствии два тома его сочинений, принесли автору общеевропейскую известность. // Всю ночь он читал чужие письма. // Меня письма Кафки захватили так, как уже много лет не увлекало ни одно произведение словесности. // Это одна из самых сильных трагедий, какие только мне удавалось прочитывать. // Письма в жизни других – эпизод, у меня они – история моей жизни.  /// Владимир Даль. Василий Жуковский. Юрий Тынянов. Константин Аксаков. Мариэтта Чудакова. Александр Дюма. Элиас Канетти. Иван Крамской – о письмах художника Александра Иванова. Пётр Вяземский.

82. ПЕРСОНИФИКАЦИЯ

Рисуя ветку, надо слышать, как свистит ветер.

Тин Нун.

82.1 – 82.11: Видеть до галлюцинации. – Десятки личин. – Воображаемые переживания. – Примерять смерть. – Влазь в кожу действующего лица. – Раскрой себя на восемь десятых. – Вчувствуйся до боли. – Перевоплощение на основе переживания. – Без волнения дело не идёт. – Самовнушённый ожог. – Проводники близкие к идеальным.

82.1. Видеть до галлюцинации…

Писатель всегда должен галлюцинировать, научиться видеть то, что он описывает. Чем отчётливее видишь призрак своей фантазии, тем точнее и вернее язык произведения. Это закон для писателя – создавать произведения путём внутреннего видения тех предметностей, которые описываешь. Лев Толстой – гениальный писатель. Он достигает такой высоты своим языком, что глазам больно, до чего ты ясно видишь. Когда Толстой пишет как чистый художник, он до галлюцинации видит движение, жесты и находит соответствующие слова. Когда он пишет об отвлечённых вещах, философствует, он не видит, а думает. // Я знаю, когда я пишу хорошо: когда пишу и как будто пером вытаскиваю людей. // «Мёртвые» текут живо, и мне совершенно кажется, как будто я в России. Передо мною всё наше: наши помещики, чиновники, офицеры, мужики, наши избы, словом вся православная Русь. Мне даже смешно, как подумаю, что я пишу «Мёртвых Душ» в Париже. // Когда я пишу, я не только вижу и слышу своих героев, я улавливаю шорох их платьев и чую запах их духов. // Однажды к Бальзаку зашёл приятель и услыхал, как за дверьми хозяин бешено бранится: «Мерзавец, я тебе покажу!..» Открыв дверь, приятель застал Бальзака одного. Тот кричал на персонажа, изобличив его в подлости; галлюцинировал. Каждому писателю нужно видеть до галлюцинации то, о чём он пишет. Развивать в себе это свойство. // Я не сочиняю содержания книги, но вижу её и записываю. // У меня всегда есть один образ и вместе главный мотив: он и ведёт меня. По дороге я захватываю всё, что близко лежит к нему. Тогда я работаю живо, рука едва успевает писать. Работа меж тем идёт в голове, лица пристают, не дают покоя, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров. Мне часто казалось, прости Господи, что я не выдумываю, что всё это носится в воздухе около меня, только гляди и вдумывайся. // …у Гофмана образы его фантазий приобретали такую правдоподобность, полноту материализации, что он просил жену не оставлять его, пока он пишет. Алексей Н. Толстой. живые голоса Василий Шукшин. Николай Гоголь. Валентин Пикуль. Алексей Н. Толстой. Чарльз Диккенс. Иван Гончаров.

82.2. Десятки личин…

Я много дней жил «Японской любовной лирикой». И, как мне показалось, в какой-то степени перевоплотился в героев этой истинно прекрасной поэзии. Следовательно, сам пережил и перечувствовал то, чем жили древние японские стихотворцы. Моя дочь уверяла меня, что во время работы над книгой я сам стал похож на японца. Думаю, она несколько преувеличила. // Э, вы не знаете актёрскую природу. Сейчас про деда заговорил – стал похож на деда, про маму заговорю – буду на маму похож. // Поразительно, когда Леонид Андреев создавал своего Лейзера, еврея из пьесы «Анатэма», он даже в частных разговорах, за чаем, невольно сбивался на библейскую мелодию речи. Сам становился на время евреем. Когда же он писал «Сашку Жегулева», в его голосе слышались волжские залихватские ноты. Он невольно перенимал у своих персонажей голос и манеры, весь душевный тон, перевоплощался в них как актёр. Однажды вечером удивил меня бесшабашной весёлостью. Оказалось, только что написал Цыганка, удалого орловца из «Повести о семи повешенных». Сам превратился в него и по инерции оставался им до утра – те же слова, интонации, жесты. Герцогом Лоренцо он сделался, когда писал свои «Чёрные маски», моряком – когда писал «Океан». Потому так разноречивы суждения о нём. Люди упускали, что перед ними художник, который носит десятки личин. Было много Андреевых, и каждый был настоящий. // Литератор, будучи щедрым, вообразить себя скупым, будучи бескорыстным – почувствовать себя корыстолюбивым стяжателем, будучи слабовольным – убедительно изобразить человека сильной воли. // Усилие, которое я делаю, чтобы проникнуть в чужие души – беспрерывно, непроизвольно, неодолимо. Это даже не усилие; это души завладевают мной, проникают в меня. Я ими пропитываюсь, покоряюсь им, утопаю в окружающих меня влияниях. // Например, когда я писал своего Антона Антоновича, то до такой степени сжился с ним, что в разговорах со знакомыми в те дни невольно сбивался на польскую манеру говорить. Иной раз в моём голосе слышался польский акцент. Георгий Клодт, художник-иллюстратор. Михаил Ефремов. Корней Чуковский. обязан Максим Горький. Ги Мопассан. Сергей Сергеев-Ценский.

82.3. Воображаемые переживания…

Каждый настоящий писатель, конечно же, психолог, но сам больной. // Когда я в «Домби и сыне» описал смерть ребёнка, эта воображаемая смерть так сильно расстроила меня, что я всю ночь не спал, ходил по пустынным улицам Лондона и плакал. // Отравление Бовари заставило меня блевать в ночной горшок. // Написать такой роман («Парфюмер») – ужасно. Я не думаю, что я сделаю это ещё раз. // Яркое восприятие описываемого места иногда совершенно уносило меня вдаль от письменного стола. Однажды, сидя в кресле, я так ясно представил себе вершину швейцарской горы, что невольно вскрикнул, обеспокоив домашних. // Стендаль при описании Аустерлицкого сражения слышал пушечные залпы, ружейные выстрелы, стоны раненых. // За месяц работы я измучил себя до полусмерти. Под рукой не было моих обычных средств отвлечения. Не сумев хоть на время избавиться от своей повести, я почти лишился сна. Прочти сценку в конце третьей части два раза – я ни за что не стал бы писать её вторично. Так как я в начале второй части уже знал, что должно произойти в третьей, я испытал такую горесть и волнение духа, словно всё это происходило в действительности. Я ни за какие блага не согласился бы писать «Колокола» снова. Когда вчера кончил, мне пришлось запереться, потому что физиономия у меня вся распухла и была необыкновенно смешной. Я совершенно измучен работой и на сегодня бросаю перо. // «Иван Грозный и сын его Иван» писался с невероятным напряжением и затратой нервов. Я работал заворожённый. Минутами мне становилось страшно. Я отворачивался от своей картины, прятал её. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то гнало меня, и я опять работал над ней. Мне очень обидно отношение ценителей к этой моей вещи. Знай бы они, сколько горя я пережил с нею! И какие силы легли там. Ну да, кому же до этого дело? // Нужно умереть несколько раз, чтобы написать такую картину! // Рассказать – значит пережить сызнова. Поступки – первая трагедия жизни, слова – вторая. И слова, пожалуй, хуже. Слова жалят. // И я невольно подумала: не оттого ли последнее время он плохо себя чувствует, снова жалуется на головные боли, что пишет «Раковый корпус», живёт среди больных и умирающих, решает проблему смерти? // Александр Куприн не раз признавался, что воображаемые переживания или поступки вызывают у него такое же физическое и нервное утомление, какое вызвала бы живая действительность. Леонид Андреев несколько дней чувствовал себя больным после того, как им был написан рассказ «О семи повешенных». // Не то бывало, когда описывалась охота или бал в «Войне и мире». Весёлый и возбуждённый, он имел вид, как будто сам побывал и участвовал в этих увеселениях. Василий Шукшин. Чарльз Диккенс. Гюстав Флобер. Патрик Зюскинд. Евгений Салиас. Чарльз Диккенс. Илья Репин. Винсент Ван Гог, в музее у картины Рембрандта. Оскар Уайльд. Наталья Решетовская. Софья Толстая.

82.4. Примерять смерть…

Чаще бывает, что мучение, которому мы сами себя подвергаем, имеет свой источник в нашем собственном воображении. // Страдания, пусть и воображаемые, причиняют не меньшую боль. // Я не верю, что писатель может равнодушно относиться к своим героям. Описывать смерть – это значит примерять свою смерть. // Из похорон элегии не выкроишь. Надо ещё вообразить и пожалеть себя в гробу. // Помню, когда я описывал в романе «Чудаки» смерть генерала, то несколько дней ходил разбитый, будто и вправду пережил смерть. // Персонаж умирает по-настоящему. Габриель Маркес закончил писать «Сто лет одиночества» в пять часов утра. Поднялся на второй этаж в спальню, рухнул на постель и зарыдал. Жена проснулась и сказала: «Ты убил полковника». // Нет воображаемых несчастий. Все несчастья реальны, если переживаешь их; горе воображаемое – это истинное горе. // Тот, кто хочет прожить больше, чем одну жизнь, должен больше, чем одной смертью умереть. // Как-то приятель застал Бальзака в обморочном состоянии, обмякшим в кресле. Пульс был неровный, слабый. «Скорее за доктором! Господин Бальзак умирает!..» Писатель от суматошного крика ожил и горестно произнёс: «Ты ничего не понимаешь. Только что умер отец Горио». // Создаваемый образ для меня столь же достоверен, как и объективная реальность. Меня увлекают, преследуют мои воображаемые персонажи, вернее, я сам перевоплощаюсь в них. Когда я писал сцену отравления госпожи Бовари, у меня во рту был такой сильный вкус мышьяка, я сам так сильно отравился, что дважды кряду сделалось расстройство желудка. Настоящее расстройство, ибо после ужина меня вырвало.// Каждый том «Кристофа» принёс мне много седых волос, вернее, стряхнул их с моей головы. Все кризисы, через которые проходил мой герой, потрясали меня даже сильнее, потому что у меня не такой крепкий организм. // С тех пор как мир страниц возник, везде всегда одно и то же: на переплёты лучших книг уходит авторская кожа. // Съёмки фильма «Калина красная»проходили тяжело. Шукшин не играл, а проживал за героя всю его судьбу. Един в трёх ипостасях: сценарист, актёр, режиссёр. От нервных перегрузок обострилась язва. Да и роль какая трагическая! Сцена смерти – самый экстремальный момент. Казалось, по-настоящему от нас уходит! Гримёры и художники, которые делали кровь ему на рубашке, все рыдали, было страшно! И я боялась, что вот сейчас у него дыхание остановится. // Пути у поэта окольны, и надо правдиво до слёз, ему притворяться, что больно, когда ему больно всерьёз. Самуэль Смайлс. Генрих Гейне. Илья Эренбург. Иннокентий Анненский. Алексей Н. Толстой. Анатоль Франс. Оскар Уайльд. Гюстав Флобер. Ромен Роллан. Игорь Губерман. Лидия Федосеева-Шукшина. Фернанду Песоа.

82.5. Влазь в кожу действующего лица…

Автор никогда не говорит себе: «Я буду писать про Саньку и Митю». Нет, он должен стать Санькой и Митей, войти в их биографию, как в свою, перевоплотиться в воображаемый образ. Это очень трудно, тут литератор приближается к искусству актёра. Но актёру легче, у него одна кем-то написанная роль, а писатель, создавая образы своих персонажей, сам поочередно перевоплощается в каждого из них. Героя нельзя просто выдумать, писатель должен «войти в него», тогда писать легко. // …когда Диккенс создавал любую из своих гротескных фигур, он то и дело во время писания подбегал к зеркалу. Воспроизводил её облик, все гримасы, ужимки, превращаясь то в Урию Гипа, то в мистера Дика, то в Джингля. Это давало ему для каждого образа новые штрихи. // Итальянский живописец Доменикино нарочно старался рассердиться, собираясь изобразить гнев. Всегда столь живым духом пребывал в представляемом предмете, что чувствовал в себе самом те ощущения и страсти, кои хотел изображать, и невольно передразнивал их телодвижения // Художник на то и художник, чтобы уметь поставить в себя вместо своего «я» – чужое. // Не я в тебе гощу, а ты во мне – как дома. // И вот, как только это достигнуто, что чужая жизнь представляется почти как своя, что своё личное как бы растворяется в чужом, можно с уверенностью приступить к писанию. Написанное будет для всех интересно, совершенно независимо от темы, Шекспир это или башмачники. // Искусство писателя состоит в основном не в умении наблюдать людей, а в умении наблюдать себя. // Влазь, так сказать, в кожу действующего лица. // Чтобы сделать живыми своих героев, поэты должны были отыскивать их чувства, их мысли, даже их движения, их поступки в самих себе. Были минуты, когда Шекспир был Макбетом, Гёте – Мефистофелем, Пушкин – Пугачёвым, Гоголь – Тарасом Бульбою… // Прочитав «Холстомера», Тургенев сказал Толстому: «Лев Николаевич, теперь я вполне убеждён, что вы были лошадью». Валентин Катаев. . Всеволод Гаршин. Павел Антокольский. Михаил Пришвин. Александр Афиногенов. Михаил Щепкин. Владимир Одоевский.

82.6. Раскрой себя на восемь десятых…

Современные писатели не умеют перевоплощаться. В сущности, у большинства из них по одному, у меньшинства по два и только у очень немногих моих современников по три типа. // Надо забыть самого себя. Если играю Бориса Годунова, чувствую себя царём. Когда пою Варлаама, чувствую себя беглым монахом и пьянчужкой Варлаамом. // Когда они играют, это уже не они, это кто-то другой. Те слова, которые вылетают из уст актёров, принадлежат другим людям. // Когда я репетировал почти одновременно две пьесы Лермонтова «Маскарад» и «Два брата», я так глубоко влез в тридцатые годы XIX века, что однажды в ответ на одно печатное оскорбление совершенно серьёзно пытался вызвать моего обидчика на дуэль. // Уж не помню, который год я, считая с начала работы ещё над пьесой «Кабала святош», живу в призрачном и сказочном Париже XVII века. // Фигаро, Фигаро, вечно и постоянно один лишь Фигаро. Голова и руки настолько полны оперой, что неудивительно, если я сам превращусь в оперу. // Понимать чужую душу – это значит перевоплощаться. // Солженицын так вошёл в образ мыслей и чувств Ивана Денисовича, что часть неискушённой публики приняла рассказ за документальный, отождествив автора с героем. // Тот волшебный, бесценный миг, когда писатель вдруг замечает, что герой вырвался на свободу, начинает жить «сам по себе», говорить, чувствовать и действовать без авторской указки, и есть, как это ни странно, наиболее полная фаза перевоплощения и вживания автора в образ героя. То есть время наиболее пристального внимания к герою. // Я до того вошёл в жизнь моей героини, поверил в то, что она существовала, что влюбился в неё. Беру перо в руки и плачу. Начал видеть её во сне. Она являлась ко мне такая же, какой я её выдумал. Проснулся однажды и думаю: Господи, да ведь это, может быть, главная моя любовь за всю жизнь. А оказывается, её не было. // При вживании в того или другого персонажа не надо отравляться собственным воображением. Великие актёры хорошо знают, что полное перевоплощение невозможно и даже излишне. Оно может повредить игре актёра, а в писателе усыпить критика, контролирующего его писание. Однако не всегда удаётся соблюдать равновесие. // Излишняя горячность портит дело, бедой чревато пламя без предела. // Если хочешь выразить свои чувства полностью, раскрой себя на восемь десятых. // Когда я пою, воплощаемый образ передо мною всегда на смотру. Он перед моими глазами каждый миг. Я пою и слушаю, действую и наблюдаю. Я никогда не бываю на сцене один. На сцене два Шаляпина. Один играет, другой контролирует. Антон Чехов. Фёдор Шаляпин. Ингрид Бергман. Всеволод Мейерхольд. Михаил Булгаков. Вольфганг Моцарт. Павел Флоренский. Николай Москвин. Иван Бунин. Сергей Сергеев-Ценский. Юсуф Баласангунский. Заповедь английских актёров. Иван Шаляпин.

82.7. Вчувствуйся до боли…

Автор описывает движения сердца не столько для того, чтобы их описать, как для того, чтобы их внушить. Он сеятель чувств, как философ – сеятель мыслей. // Во всех видах искусства необходимо самому испытать те ощущения, которые хочешь вызвать в других. // Нельзя описать труса, не струсив в жизни хотя бы на минуту. // Надо сильно чувствовать, чтобы другие чувствовали. // …чувствуй – и будут чувствовать; проливай слезы – и будут плакать. // Только трогательное действует в искусстве неотразимо. Тот, кто умеет растрогать, умеет всё. // Ничего нет заразительнее для живого человеческого организма зрителей, как живое человеческое чувство самого артиста. Если хочешь, чтоб я плакал – плачь сам. // Нет слёз у писателя – не будет их и у читателя. Не удивляется автор – не удивляется и читатель. // Если ты хочешь, чтоб плакал и я, сам будь растроган. // Читатель не поддаётся никаким иллюзиям, если писатель сам не разделял их, когда творил. // Когда я писал сцену расставания отца с дочерью в «Накануне», я так растрогался, что плакал. Я не могу вам передать, какое это было для меня наслаждение. // Не перо пишет, не чернильница – пишет горюча слеза. // Я сам плачу, смотря на картину. // Василий Шукшин писал последние страницы романа «Я пришёл дать вам волю». Попросил супругу: «Не ложись, пока не закончу казнь Стеньки Разина. Боюсь, чего бы со мной ни содеялось». Часа в два ночи сон сморил жену. В половине пятого разбудили громкие рыдания. Бегом к мужу, а там форменная истерика. Лицо в слезах, кулаками молотит по столу. Сквозь стенания неразборчиво: «Такого-го… му-жика… погу-у-били-ли… сво-лочи!.. Такого мужика погубили сволочи!..» // Создание произведения искусства – это взаимопроникновение личности автора и личности его героя. // Писатель не сможет правдиво изображать людей, если он не способен думать и чувствовать, как его герои. // Если чувства будут не истинны, то и весь наш разум окажется ложным. // Вчувствуйся до боли, до муки, до веселья – тогда передашь их. // Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя. // Чтоб тронуть нас до слёз, сам зарыдай, поэт. Эмиль Фаге. Фредерик Стендаль. Илья Эренбург. Николо Паганини. Гавриил Державин. Альфонс Ламартин. Константин Станиславский. Роберт Фрост. Гораций. Оноре Бальзак. Иван Тургенев. Русская пословица. Николай Ге. Томас Элиот. Сомерсет Моэм. Лукреций. Дмитрий Кедрин. Валентин Пикуль. Никола Буало.