“Nomen mysticum” («Имя тайное»)

Неизвестно, что бы произошло, если бы на помощь не пришёл кастелян – он сделал шаг вперёд и, заслонив княгиню, положил руку на эфес сабли.

– Моё! – повторила старуха, обеими руками переломив палку, словно судейский жезл. Кастелян выхватил из ножен клинок. Лицо старухи исказилось, подбородок затрясся, бессмысленные глаза закатились, она попятилась назад и упала в высокую траву.

– Уйдём, уйдём, – умоляюще прошептала Катажина. Кастелян левой рукой сжал правую ладонь княгини, правой обнял за талию и повёл прочь. Эльжбета, боясь отстать, семенила рядом.

– Моё! – за спиной в третий раз каркнула нищенка, погрозив иссохшим, костлявым, но страшным в своём безобразном бессилии кулаком, в котором были зажаты обломки. Славута почувствовал, как спутница теряет равновесие, и, ускорив шаг, почти вынес Катажину из ворот погоста, где их ожидала ни о чём не подозревавшая Эльжбета.

– Ваша милость, что случилось? – захлопотала она вокруг княгини. – Вам стало плохо?

– Всё хорошо, всё пройдет… – Катажина с видимым облегчением опёрлась на плечо придворной дамы и сделала несколько шагов, но вскоре силы окончательно покинули Катажину – её дыхание стало прерывистым, она опустилась на траву и неожиданно разрыдалась. Кастелян, не зная, что делать, подал руку спутнице, однако княгиня и бросила на собеседника холодный уничижающий взгляд. Краска досады отразилась на щёках – она, княгиня Радзивилл, сестра короля Польского и великого князя Литовского, вторая дама Речи Посполитой, позволила себе раскиснуть перед каким-то безвестным шарачком, да ещё в присутствии придворной дамы.

Решительным движением княгиня отстранила кастеляна.

– Прошу не забываться, пан Славута.

Кастелян, сжав губы, сделал шаг назад и застыл в холодно-почтительной позе.

Гордыня, на мгновение затопившая разум, схлынула, как сходит вода при отливе – и Катажина вновь почувствовала себя слабой и одинокой женщиной. Да гори огнём все титулы, короны, гербы, если рядом простого человеческого понимания.

– Да что случилось? – не унималась Эльжбета. – Пан Славута, я побуду с княгиней, а вы отправляйтесь за каретой и лекарем…

– Ничего не надо… – Катажина ослабила шнуровку на вороте платья. – Просто та старуха… она напугала меня…

– Какая старуха? – Эльжбета склонилась над княгиней.

– Та нищая старуха… – выдохнула из себя Катажина. – На кладбище…

– Какая старуха? – переспросила Эльжбета, после чего перевела удивлённый взгляд на кастеляна.

– Разве вы её не встретили? – спросил Славута.

– Никого не было.

Княгиня и кастелян обменялись взглядом, после чего Катажина, опираясь на руку кастеляна, поднялась с травы.

– Пан Славута, проводите нас до костёла. А потом ступайте.

– Вы уверены? Я могу подождать.

– Нет, нет, мы придём сами.

Через Слуцкую браму спутники вошли в местечко, где их пути разошлись: Славута повернул направо, к церкви Святой Троицы, Катажина и Эльжбета – налево, к костёлу Святого Миколая Чудотворца.

Людей на утренней мессе было немного. Войдя в костёл, княгиня преклонила колени, перекрестилась, прошептала: “In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen”[], и заняв место не возле алтаря, как обыкновенно, а поодаль, в левом нефе.

Ксёндз читал: “Sanctus, Sanctus, Sanctus Dominus Deus Sabaoth Pleni sunt caeli et terra gloria tua. Hosanna in excelsis. Benedictus qui venit in nomine Domini. Hosanna in excelsis” [10]. Облачённые в белые одежды мальчики, стоявшие возле алтаря, звонили в колокольчики, подавая знак, когда миряне должны встать на колени. Ещё один плебан кропил прихожан святой водой.

Княгиня подошла к подсвечнику, на который установила семь свечей – в память о своих детях, покинувших этот мир.

Из всех детей Катажины в живых оставались только самые младшие дети от обоих браков – Теофилия Людовика, ставшая княгиней Любомирской, да Кароль Станислав Радзивилл, князь на Несвиже и Олыке, ординат несвижский.

Тридцать лет назад на свет появился её первенец, плод греховной любви с князем Дмитрием Вишневецким. Несмотря на то, что рождение ребёнка произошло всего месяц спустя после венчания Катажины с князем Владиславом Домиником Заславским-Острожским, супруг признал своё отцовство. Ребёнок при крещении был наречён Александром Янушем. Затем в браке родилась дочь Теофилия Людвика. Казалось, семейному счастью юной княгини ничто не угрожает – однако после рождения дочери князь Владислав Доминик неожиданно скончался.

Брак со вторым мужем князем Михаилом Казимиром Радзивиллом принёс семерых детей. Вначале родился здоровый Николай Франциск, затем – слабоумный Богуслав Кристоф. Трое других детей – Текла Адела, Ян и Людовик – умерли во младенчестве. Наконец, родились сыновья Ежи Юзеф и Кароль Станислав.

Ещё двадцать лет казалось, что род князей Заславских и несвижская ветвь Радзивиллов дали достаточно молодых отростков. Однако судьба решила иначе: вначале скончался болезненный Богуслав Кристоф, спустя год – Николай Франциск, затем из Острога пришла весть о смерти Владислава Доминика. А три года спустя крипта несвижского костёла Тела Господня приняла бездыханное тело Ежи Юзефа…

Огоньки свечей трепетали, словно стараясь оторваться и вознестись куда-то вверх. Уже смолкли звуки органа, стали расходиться прихожане, а княгиня, не двигаясь, стояла на коленях – её дрожащие губы беззвучно двигались, но глаза оставались сухими.

Наконец Катажина сотворила крёстное знамение и, никем не узнанная, в сопровождении пани Эльжбеты покинула костёл.

Глава VII. Алая шёлковая накидка

В замке Катажина спросила, вернулся ли кастелян – Славута уже находился в библиотеке, где слушал доклады войта и эконома. При виде княгини паны склонили головы в поклоне. Катажина, ответив на приветствие коротким кивком, опустилась в кресло.

Четыре года назад Славута, сославшись на занятость, отказался от поста эконома, сохранив за собой должности возного и кастеляна. После некоторых колебаний Катажина по рекомендации кастеляна назначила на освободившуюся должность престарелого шляхтича Мартина Гротовского, более похожего на святого отшельника, чем на эконома. Тем не менее, княгине ни разу не пришлось сожалеть о сделанном выборе – этот седой благообразный старец крепко держал в своих цепких руках всех арендаторов Мирского графства.

– Куплено железа пять слитков, всего сто двадцать фунтов. Расход железа: слесарю Слуцкому слиток весом в три фунта на лужение замков. Кузнецам Даниле и Зурке для ремонта круглой печи и дымохода – пять фунтов. Прочие слитки сложены в склад. За вставку стёкол стекольщику Дмуховскому и Мальке Гиршу выдано двадцать грошей. Гончару Дзядзичке за кувшины, иную утварь для кухни выдано сорок грошей. Маляру Турецкому за покрас ограды погоста выдано пятнадцать грошей. На цагельне в Бирбаше готова партия кирпича, нужно шесть подвод. И в Свержене готова известь.

Славута, заложив руки за спину, расхаживал вдоль стены.

– Пошли подводы вначале в Свержень, затем в Бирбашу. Новая черепица готова?

– Пока нет.

– Пошли в Карпову Луку, поторопи их. Что ещё?

– От молдавского господаря пришёл обоз с вином. Всего сорок восемь бочек.

– Половину оставить здесь, остальное отправить в Несвиж.

Эконом на секунду замялся. Кастелян остановился и с прищуром посмотрел на докладчика.

– Что ещё?

– Одна бочка пустая. Дно протекло. Возчики божатся, что сами не знают, как это случилось.

Славута недобро усмехнулся.

– Я знаю, что случилось. Рассчитаться только за полные. А за пустую бочку им сполна заплатит их милость господарь Константин, – кастелян вновь усмехнулся – на этот раз собственной шутке: молдавский господарь Константин Кантемир едва ли оставит проступок своих слуг без достойной награды.

Кантемир всегда вызывал у Славуты уважение, граничащее с восхищением. Господарь Молдавии, будучи подданным падишаха Высочайшего Османского государства Мехмеда Четвёртого, в ходе последних войн втайне оказывал поддержку Яну Собесскому. Слуги Кантемира служили надёжными проводниками литовским отрядам, помогая обходить засады и ловушки, расставленные османами. Под покровом ночи его посланники проникали в литовский лагерь, доставляя информацию о перемещениях и численности турецких войск. И неизвестно, каким был бы итог войны с турками, если бы не помощь молдавского господаря.

Как от всевидящего ока великого визиря султана Мехмеда IV, хитрого и недоверчевого Кары Мустафы укрылась двойная игра Кантемира? Это до сих пор осталось загадкой для Славуты – кастелян хорошо знал, что и за меньшие проступки подданные падишаха Великой Порты нередко расплачивались жизнью. Сам Кара Мустафа дорого заплатил за собственную близорукость – после разгрома под Веной великий визирь по прямому приказу султана был удавлен шёлковым шнурком в Белграде…

– Это всё?

– Привезены из Каменеца по приказу их милости князя два зубра. Ещё доставлена птица павлин.

Княгиня на секунду подняла голову. Лет десять назад на расстоянии половины версты от замка по её личному распоряжению была огорожена целая сосновая роща – там был основан известный на всю Речь Посполиту зверинец.

– Интересно, – заметила княгиня. – Я желала бы их посмотреть.

– В любой момент, когда ваша милость это пожелает, – Гротовский согнулся в низком поклоне.

– Это всё? – нетерпеливо повторил кастелян.

– Для итальянского сада прибыли новые деревья. Две дюжины апельсиновых саженцев, полтора десятка фиговых, два десятка миртовых растений.

– Передать садовнику, если хоть один росток загубит, ответит спиной.

– Готов реестр расходов за месяц, пан кастелян, – Гротовский положил на стол толстую тетрадь в деревянном переплёте. Кастелян передал тетрадь расходов княгине, и та углубилась в чтение.

Эконом сделал шаг назад, уступая место войту Миколаю Зеновичу – пожилому грузному шляхтичу, назначенному на свою должность ещё покойным ординатом Михаилом Казимиром Радзивиллом.

– Шинкарь Гурвич жалуется: мещане Самсович и Тягла устроили драку в шинке, – с одышкой забубнил войт, словно любое слово давалось ему с большим усилием. – Много посуды побили. Еле разняли. А затем жинка Самсовича жинке Тагле клок волос выдрала.

Кастелян скосил глаза на княгиню – та, не поднимая голову, делала в тетради пометки пером.

– Мужиков на неделю в холодную, – распорядился Славута. – Пусть остынут немного. И взыскать за разбитую посуду с каждого поровну. А бабам дать по двадцать розог. Далее.

– У Борки Райтника свели корову со двора. Борка говорит, что не иначе как сосед, Миколка Бондарь.

– Проведи дознание. Может, сам пустил корову пастись, да и прозевал. Далее.

– Рядом с прудом, у фальварка, в ольшанике, найдена мёртвая женщина, Неведомо кто.

– То есть как неведомо? – Катажина оторвала голову от реестра.

– Вся обглодана, узнать невозможно.

Княгиня и кастелян обменялись взглядом.

– Кто-нибудь из местных пропадал?

– Наверно, неместная. Может, лихие люди убили. А может быть, волки порвали, или медведь помял.

Катажина по обыкновению осенила себя крестом.

– Пан Славута, проведите дознание. Покойницу похороните у ограды погоста. Всё?

– Всё, пани.

Катажина перевернула последнюю страницу реестра.

– Двадцать мушкетов… Шестьдесят фунтов пороху… Пятнадцать фунтов свинца… А это что за расходы?

– Эта покупка сделана по моему настоянию, – ответил кастелян.

– С кем вы собираетесь воевать, пан Славута?

– Я всегда предпочитаю держать порох сухим… и наготове.

Катажина пожала плечами, закрыла тетрадь и вернула эконому.

– Хорошо, я согласно. Передайте пятьсот талеров на нужды несвижского монастыря. И ещё двести талеров костёлу в Бяла-Подляске.

– Слушаюсь, ваша милость.

Доклад был окончен, войт и эконом покинули библиотеку.

Едва стих шум шагов, Катажина закрыла тетрадь.

– Сегодня я думала о том деле, пан Славута, – без вступления начала княгиня, – и хочу сообщить нечто, что наверняка укрылась от вашего проницательного взгляда.

– Я весь во внимании, ваша милость.

– Вы помните, во что была одета Наталья в ночь убийства?

– Минуту, – кастелян задумался, – исподняя рубаха, сарафан, красная накидка. И ещё чепчик.

– Верно, верно. И какие ваши выводы?

Славута пожал плечами.

– Я так и полагала, – княгиня улыбнулась, сделала небольшую паузу, затем выдохнула. – Красная шёлковая накидка, которая была на Наталье, принадлежит Агнешке Олейник, моей второй горничной.

– Ошибки быть не может?

– Пан Славута, есть вещи, в которых могут ошибаться мужчины, но не женщины.

– Иными словами?..

– Я сказала только то, что сказала. Я не утверждаю, что Агнешка может иметь к убийству какое-то отношение. Более того, в ту ночь я шла в каплицу и сама видела Агнешку возле колодца.

Кастелян на мгновение задумался.

– Погодите. Я на это не обращал внимание. Шёлковая накидка у горничной… Откуда?

– Нет, нет, я не это хотела сказать.

– Но такая накидка должна стоить немало денег…

– Пан Славута, мне бы не хотелось, чтобы вы заостряли внимание именно на этом вопросе. Это подарок Агнешке. Просто каким-то образом он оказался у Натальи. Больше вам знать не следует.

В этот момент в дверь постучали. Януш, испросив взглядом разрешения у княгини, доложил:

– Ляхович приехал из Несвижа.

– Допросите его, пан Славута. Может быть, он сможет дать ответ на интересующие нас вопросы.

Славута встал, опять поклонился, и неожиданно потерял равновесие – от падения его спас лишь дубовый стол, на который он в последний момент успел опереться.

Кастелян пришёл в себя, когда почувствовал прикосновение руки княгини на своём плече.

– Сколько ночей вы не спали? Хватит на сегодня дел. Ступайте к себе, отдохните. Сегодня я освобождаю от всех обязанностей. А завтра прошу составить мне компанию, я хочу посмотреть павлина и зубров. Ступайте, ступайте! Януш, помогите же ему!

Кастелян решительно отстранил племянника, потёр виски, словно пытаясь отогнать усталость. Ещё бы, столько суток на ногах!

– Сегодня заступишь в караул, – охрипшим голосом бросил он Янушу. – Возьмёшь Ляховича, поставь его у ворот, чтобы он постоянно был на виду. Слышишь, ни на минуту не оставляй одного. Завтра я с ним побеседую.

Славута нетвёрдой походкой, придерживаясь за стену, направился в свою комнату. Несколько раз он останавливался, с трудом переводя дыхание, пока, наконец, не добрался до своей комнаты, где обессилено опустился в кресло.

Память отбросила кастеляна на три десятилетия назад, когда он, овдовев, вернулся в Литву. За четыре года в Речи Посполитой много изменилась: войско, долго не получавшее денег, создавало конфедерации и грозило выйти из повиновения. Сейм, остро нуждаясь в деньгах, был вынужден разрешить чеканить вместо серебряной монеты медные шеляги – и скоро полновесная серебряная и золотая монета оказалась вымыта грубыми медными боратинками. Ещё никогда престиж королевской власти не падал так низко, и среди магнатов уже начали раздаваться голоса о детронизации Яна Казимира и избрании нового монарха, достойного короны Речи Посполитой…

За спиной хлопнула дверь. Кастелян обернулся – в дверном проёме стояла Богдана, самая молодая горничная княгини.

– Пан кастелян позволит? Пани княгиня послала меня помочь вам. Опять зарядили дожди, – защебетала девушка, ловко накладывая в камин поленья. – Я так соскучилась по теплу. А у нас опять холода. Я так продрогла сегодня на погосте, что кажется, простудилась.

Дрова, занимаясь огнём, начали трещать. Из приоткрытой дверцы печки потянуло теплом, и приятная истома растеклась по всему телу. Славута, уже не сопротивляясь накатившей усталости, закрыл глаза. Откуда-то издалека, сквозь пелену дрёмы, доносился звонкий голос Богданы:

– Так жаль Наталью. Я теперь боюсь одна ходить по замку. Мы с Кристиной уговорились ходить вместе. Не ровен час, всё может произойти. Наталья была хорошим человеком. Кто мог поднять на неё руку. Пан кастелян знает, что мы были дружны с Натальей. У нас почти не было секретов друг от друга, да и какие могут быть секреты. Всё время на виду…

Последние слова были произнесены на полтона ниже. Кастелян разлепил веки и внимательно посмотрел на девушку: Богдана краем глаза наблюдала за его реакцией. Убедившись, что посыл достиг цели, девушка подошла к кровати и принялась взбивать подушку.

Славута потёр ладонью затылок.

– Продолжай.

Вместо ответа Богдана осмотрелась, потом осторожной походкой подошла к двери, приоткрыла её, заглянула в коридор, и затем аккуратно прикрыла.

– Пан кастелян, я не знаю, как сказать.

– Скажи, как есть.

Богдана ещё раз бросила взгляд по сторонам, приблизилась и полушёпотом произнесла:

– Вот только я не знаю, надо ли это говорить… пан должен знать… она, Наталья, брала чужие вещи…

На лице Славуты отразилось разочарование, и Богдана поспешила внести ясность.

– Нет-нет, пан кастелян не так всё понял. Она всегда всё возвращала. Наталье это уже не повредит… Просто она тайно встречалась с их милостью, и когда шла на встречу, брала чужую одежду.

Сон окончательно покинул кастеляна.

– Чужую одежду, – машинально произнёс он.

– Да. И понимаете, та накидка, в которой была Наталья…

– Знаю, – остановил её Славута.

Кастелян мысленно прокрутил в голове всё, о чём говорилось сегодня: по словам княгини, Агнешка получила накидку в подарок от неизвестного, личность которого Катажина не сочла необходимым ему раскрывать. Эта накидка в роковой вечер оказалась на Наталье, которая встречалась с «их милостью»…

Неожиданно он поймал себя на мысли, что эта юная горничная, всегда казавшаяся ему наивной, на поверку оказалась не такой уж и простушкой: рассказав много, она не раскрыла главного.

– Кто он?

– О ком вы, пан кастелян?

– С кем встречалась Наталья?

– О, пан кастелян, вы же понимаете… чужая тайна…

– Останется тайной навсегда. Я обещаю, что никому не скажу.

Богдана приблизилась к кастеляну почти вплотную, и тихие, едва слышимые слова слетели с её губ:

– Их милость королевич Якуб.

Кастелян приподнялся с кресла.

– Кто ещё об этом знает?

– Пан понимает, что они скрывали эти встречи…

– Но кто-то об этом знает?

– О пан, – девушка многозначительно улыбнулась, – разве любовный секрет может быть тайной?

«Неплохо сказано», – отметил про себя старый вояка, краем глаза наблюдая за девушкой. Горничная между тем с явно излишним усердием вновь принялась взбивать подушку, время от времени бросая взгляды на собеседника.

Наконец Богдана вышла.

Едва за девушкой закрылась дверь, Славута встал с кресла и задвинул засов, после чего взял со стола тяжёлый бронзовый подсвечник с тремя свечами, подошёл к гобелену, откинул его и отворил потайную дверцу – их чёрного проёма потянуло сыростью, и огоньки свечей заколыхались под порывом воздуха. Кастелян осторожно прикрыл за собой дверь, и стал осторожно спускаться по крутым ступенькам, держа в правой руке подсвечник, а левой касаясь холодной кирпичной стены.

Славута лучше кого-либо знал, что, помимо торжественных залов с колоннами и роскошных спален с альковами, помимо облицованных мрамором парадных лестниц и отделанных орехом и дубом гостиных, в замке имеется ещё сложная систему потайных лестниц, коридоров, чуланчиков, лазов, слуховых окон. Впрочем, кастелян отдавал себе отчёт, что и он не знает всех секретов крепости – замок раскрывал свои тайны неохотно, а восточное крыло, до сих пор не отремонтированное, пребывало в запустении.

Наконец ступеньки кончились – в конце лестницы стояла такая же дверца. Потянуло приятным запахом жареной рыбы и свежеиспечённого хлеба. Кастелян отодвинул засов, открыл дверь и оказался в кухне.

Кухня представляла собой просторное помещение, в центре которого стояли четыре кирпичные печи. В расположенных вдоль стен многочисленных шкафах стояли разнообразные сковороды, вафельницы, чайники, кастрюли, котлы, ножи, тёрки, ковши, вертела, крюки. Ещё совсем недавно здесь крутились десятки поваров, мясников, пекарей, молочниц. Сейчас же единственной хозяйкой осталась Кристина, любимая кухарка княгини.

Когда кастелян вошёл, кухарка накладывала в печь дрова. Увидев кастеляна, она улыбнулась и кокетливо поправила фартук.

– Добрый день, ваша милость, Не желаете откушать? Есть варёная гречка, есть пироги с рыбой. И квас свежий.

– Я пришёл по делу, – ответил кастелян, садясь на широкую лавку. – Что слышно?

По жизненному опыту Славута знал, что любая власть держится на информации, и, как возный Новогрудского повета, он просто не мог обойтись без доносчиков, вследствие чего был вынужден содержать целый штат осведомителей, готовых во имя благих целей и за относительно небольшую плату доносить на ближнего своего.

Кухарка заперла входную дверь на щеколду и вернулась к столу.

– Если вы про Наталью, то никто ничего не знает.

– Совсем никто и совсем ничего?

– Никто и ничего.

– Но к кому же она шла в такой час? Не на свидание же! Ляхович в Несвиже!

Кристина улыбнулась.

– Это уже старая история. Они больше не встречаются.

Кастелян нахмурился.

– Это верно?

– Вернее верного. Уже больше месяца как расстались. Наталья удостоилась внимания кое-кого из гостей.

– Королевича Якуба?

– Вы и это знаете? А Наталья так скрывала… Она по вечерам даже переодевалась, чтобы не быть узнанной.

– Да-да, – кастелян кивнул головой.

– Но я больше скажу, – Кристина понизила голос. – Агнешка в тот вечер тоже с кем-то встречалась…

– С кем?

– Было время, когда ей уделял внимание их милость несвижский князь… Но это было до свадьбы, и я не возьмусь утверждать, что он сохранил к ней прежние чувства.

Кастелян внимательно посмотрел на собеседницу.

Сколько же в этом деле экивоков, загадок, недоговоренностей! Впрочем, и не мудрено: весь Мирский замок – это настоящее женское царство, где он, кастелян, несмотря на свои полномочия, человек чужой – ему невозможно понять сложную систему симпатий и антипатий в этом замкнутом женском мирке, и потому самая последняя служанка могла разбираться в хитросплетениях взаимоотношений куда лучше, чем он, возный Новогрудского повета, наделённый законом всеми необходимыми полномочиями.

Во внешнем коридоре послышались шаги, в дверь постучали.

– Кристина, ты готова? – раздался голос Богданы. – Пойдём! Или передумала? Скоро полночь!

– Да, сейчас иду, – Кристина засуетилась.

Славута бросил вопросительный взгляд на кухарку.

– Нет-нет, ваша милость, это не то, что вы могли подумать… просто… прогулка…

– Кристина, ты идёшь? – горничная опять нетерпеливо забарабанила в дверь.

Кастелян, которому не хотелось быть объектом женских пересудов, быстро встал и, открыв маленькую дверцу, проскользнул в коридор, откуда через потайную лестницу вернулся в свои покои.

Огонь в печи уже погас, и лишь по угасающим углям пробегали огоньки. Кастелян задвинул заслонку, подошёл к столу и принялся было писать, но накопившаяся усталость уже брала своё – дрёма вновь обволакивала мозг густой пеленой, путала мысли, мешала образы.

Славута пальцами погасил свечи и лёг в кровать. Тревоги и заботы ушедших дней поглотила волна спокойного сна.

Глава VIII. Сон, разорванный пополам

Крик ворвался в сон в тот момент, когда Славута пытался взять в руки какой-то неизвестный, ранее никогда не виденный, но очень важный для него предмет. Кастелян уже держал эту вещь в руках, чтобы рассмотреть получше, но предмет рассыпался в руках, и Славута пытался поймать бесценные обломки, от которых, казалось, зависела его судьба.

Крик повторился. За дверью послышались шаги, в щели заметался свет факелов. Кастелян привычным движением руки схватил саблю и, оказавшись в коридоре, побежал на свет.

Уже светало. В оружейной толпились растрёпанные горничные и растерянные желнеры. В центре стояла княгиня, прижимавшая двух девушек. Катажина недовольно кивнула головой, давая знак всем присутствующим удалиться. Кастелян остался, однако Катажина повторила свой жест, и Славута был вынужден уйти, притворив за собой двери.

Впрочем, зная характер княгини, Славута не сомневался, что вскоре она придёт к нему за советом. Расчёт оказался верным: не прошло и четверти часа, как Катажина вошла в его комнату.

– Кухарка Кристина и горничная Богдана решили проверить, вернётся ли тень Натальи на место убийства, – произнесла княгиня, тяжело усаживаясь в кресло.

– Проверили? – не смог сдержать улыбки кастелян.

– Вы напрасно смеётесь, пан Славута.

По тону собеседницы кастелян неожиданно понял, что княгиня не склонна шутить.

– Вы хотите сказать, что им явилась Наталья?

– Я не знаю, как это объяснить, – княгиня упёрлась подбородком в кулак. – Просто они верят в то, что говорят.