Полная версия
Записки на кардиограммах
Комнатные собачки.
Визгливый комочек на одеяле.
Но с гордостью:
– Это он меня защищает!
Дано: вызван доктор оказать помощь.
Вопрос: олигофрения или деменция?
– У меня поливалентная аллергия – на все лекарства.
Сезонный недуг.
Поражает старушек – весной, локально, проходит с наступлением холодов.
С окончанием посиделок.
Элементарно, Ватсон!
После инфаркта.
– Нитроглицерин? Не-е-ет… Ей-богу не говорили!
И глаза – честные-честные.
Боль в животе.
Симптом Щёткина: тронешь – отпустишь, тронешь – отпустишь…
– Что больней: когда нажал или когда отпустил?
– Мне уже аппендицит вырезáли.
Многие с раздражением: о, дятел, дескать, шрама не видит!
Извиняющиеся непрерывно.
Отдельная категория.
Час на вызове – час извинений: за всё.
– Перестаньте же наконец извиняться!
– Да-да, извините…
И по башке не дашь – не патефон, чай.
– О-о-ох, мне плохо, сделайте что-нибудь. Мне плохо-о, сделайте что-нибудь…
– Плохо – что? Что беспокоит?
– Пло-о-охо. Сделайте что-нибудь…
В сознании, ориентированны, контактны.
– Дорогая моя, что – плохо? Скажите, чтоб я смог помочь.
– Не зна-а-аю, мне пло-о-охо. Сделайте что-нибудь. Мне плохо, сделайте что-нибудь. Мнеплохосделайтечтонибудь…
И е…ись как хочешь.
Но результат дай.
– Что беспокоит?
– Я в субботу на даче патиссоны высаживала…
Слушаешь-слушаешь.
– А беспокоит-то что?
– Мне, вон, таблетки врач прописал…
Ещё минуту.
– Бабушка. Дорогая. Сейчас на что жалуетесь?
– Почки, наверное. Надо укол сделать…
– Что – почки?
Спотык.
Пауза.
Нарастающее молчание.
– Я блокадница.
С козыря.
Диагноз носят как орден, щеголяя оным при случае.
«Вечерний звон».
А ещё «утренний вылет».
Когда, проснувшись, тянутся за тонометрами.
Пароль: «Сто двадцать на восемьдесят».
Отзыв: «Как у космонавта».
Половые партнёры.
Тут же, рядом, под одеялом.
Облокотились и наблюдают.
Случается, вопросами засыпают.
Сферический врач в вакууме.
Терпит и улыбается.
Тихой, светлой, всепрощающею улыбкой.
Нам такого.
Как нету?
Вы чё?
Суки, бл…дь!
Вконец о…уели, стрелять вас надо!
Опередят – шасть в лифт! – и поехали.
А нам, оказывается, в ту же дверь.
То-то лебезят, то-то угодничают.
Многолюдье на адресе.
Вызвавший вычисляется.
Или гонор, или, наоборот, отчуждение – он-де уже своё дело сделал.
Феерически нерешительны.
При мне однажды тёте Нюре во Псков звонили.
Советовались.
Госпитализация.
Карты на стол: разъяснено, разжёвано, весь расклад – ну?
– А вы бы как поступили?
Тьфу!
– Понятия не имею. Я ж ваших нюансов не зна…
Ой!
Мама!!!
Вываливают нюансы.
И жмут на Enter: вот, ждём.
– Ищите носильщиков.
Кто идёт?
Жена, верно.
Супруг робеет и тухнет.
Любимое:
– Зовите соседей.
– Э-э… Мнэ-э…
И, просветлев:
– Звони Вовке, звони Серёге – пусть подъедут. Вы подождёте?
А иной раз упрутся: не пойдём, и весь сказ!
Ваша обязанность, говорят.
Пациенты – из тех, кто в сознании, – обижаются: ни х…я родня, типа!
Вполголоса сетуют, момент улучив.
– Ой, можно мне с вами?
– И мне.
– И мне.
Один больной – один родственник: железно!
– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!!
– Садитесь, ладно.
ДТП.
И тут же спец по правам: а врач нарушил, вы знаете? Можете подавать – компенсирует.
Подали.
Компенсирует.
Десятый год скоро.
Отмороженные водилы.
А вы думали?
Что мы, хуже других?
I
Вмажется и поедет: мечтательный, не отсюда, по синусоиде, через двойную на поворот…
II
Врубись – на…бенился!
В кабине.
Пока на вызов ходили.
Истерил потом: стукачи, крысы!
Он, бля, по автоспорту кандидат в мастера…
III
Бычки за борт – щелчком.
И всю дорогу про повальное свинство.
IV
Двор, дети, снежок в борт – ну случайно же!
Стекло вниз и мат.
Заповедный, чудовищный.
– Э, алё! Ты что, в прохожих в детстве не попадал?
– Меня за это наказывали.
Спокойно так, без эмоций.
V
Пришёл, представился, кинул шмотки, пошёл в сортир.
Зашли следом – стульчак обоссан.
– Мокрый толчок, – заявил, – проблема следующего.
Набили морду, выкинули за дверь.
Получаса не проработал.
VI
Пролетарий, дорвавшийся до мигалки.
Пи…дец, неуёмен!
Первый месяц особенно.
О, пока не забыл!
Вы не знаете, почему не говорят «отъедь» ментам и пожарным?
Во дворах, в смысле.
Пользуясь случаем.
НИ ОДНОГО ИЗ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ НЕ ВОЗЯТ В СТАЦИОНАР НА «ГАЗЕЛИ»!
Решающий аргумент.
Летишь под сиреной – пристраиваются: я с ними, типа!
Отвлёкся – и уже двое, цугом.
Идеалисты, сглотнув слезу, умиляются вслед.
– Так!
Ещё раз!
Если.
Вам.
Нужен.
Больничный.
Вызывайте.
Участкового.
Терапевта!
Не верят.
Думают – ленимся.
Наберут повторно и тем же голосом: температура двести, не дышу, теряю сознание…
– Я хочу вызвать «Скорую»…
– А что случи…
– …на завтра, на 9:30, отвезти мужа в больницу.
Количество в качество.
Дождались.
Peractum est![8]
Требуют ЭКГ в отсутствие показаний.
Откажешь – перезванивают: боли в сердце.
И торжествуют – добились!
– А кардиограмму нам не оставите?
Вот!
Момент истины, суть, смысл.
Чтоб в поликлинику не ходить.
В жалобах обычно по максимуму:
– пинал мебель;
– сморкался в скатерть;
– прыгал со штор на люстру;
– катался по полу, визжал, бил ногами;
– ну и, само собой, вымогал – это уж как бог свят!
А чего мелочиться?
Потребуешь очной ставки – оп! – стихло.
Отзывают бумажку.
Истинная леди откроет свой возраст, лишь жалуясь на «03» журналистам.
Телеведущие.
Приглашают врачей, задирают вопросом.
Те отвечать: по существу, с логикой, без эмоций, а им – стоп! – рекламная пауза.
Обратите внимание.
Накосячит больница, но в кадре всё равно «Скорая».
Внутрь репортёров-то не особо, вот и шакалят по территории: общий план, пандус приёмного, с разных точек, под гневный текст…
– Я очень уважаю врачей…
Ладонь к груди, обозначить полупоклон.
– …и дай бог всем им здоровья…
Поднять глаза, посмотреть в камеру.
– …но то, что произошло на днях…
И по сценарию: обрезать, передёрнуть, выхватить из контекста.
Ток-шоу.
Тема: «03».
Обвиняемых затыкают – сидят чурками, обтекают, пытаясь прорваться через картечь, усиливают неприязнь зрителя.
Одни предъявляют, что долго едем.
Другие – что не на всё.
Предлагаю стравить этих с теми и ложиться под победителя.
Обсуждают проблемы.
– Нас не волнует…. Хотим, чтоб быстро… Значит, набирайте людей… Не нравится – пусть уходят…
На одном вдохе.
«Этот чубарый был сильно лукав…»
Николай Гоголь– Они как слышат, что старше восьмидесяти, так сразу не хотят ехать…
Не без этого.
С оговоркой – восьмой раз за неделю.
И снова студия.
Снова «03».
Обязательный атрибут – неизвестный артист с громкой предъявой.
– Значит, будем врать – говорить «без сознания», если просто температура…
Резюме передачи.
Определимся?
Или на всё подряд, но тогда ждите.
Или фильтровать вызова, но зато пулей.
А то вам и канарейку за рупь, и чтоб ещё басом пела!
Да, вот ещё:
– ИДИТЕ НА Х…Й СО СВОИМ ГИППОКРАТОМ!!!
Уф-ф, гора с плеч!
А то всё стеснялся, откладывал…
В аэропорт?
Под сиреной?
За деньги?
Та нема дурних!
А ДТП словишь – как, спросят, голуба, вы там оказались?
И всё: секир-башка, сыктым, джахен-джахен.
Так что, извините, пурга-с!
Но уж очень её в телевизоре обожают.
– Почему так долго? У вас норматив двадцать минут!
Так точно.
Двадцать.
Не дольше.
От станции до границы района.
Пространство-время, короче.
Ещё б журналистам растолковать, а то ж они как обычно…
«Медленная Скорая».
«Скорой нужна помощь».
«Проблемы страны 03».
Из статьи в статью, из журнала в журнал.
Остроумно, креативно, свежо.
Стрессовые профессии.
Газетный рейтинг.
Первыми – журналисты.
Следом бухгалтеры.
Маркетологи и менеджеры оспаривают друг у друга.
«01», «02», «03»?
А им-то что?
Им лафа: не знают, каково в офисе!
Пекло.
Пресса вопиет о сердечниках, хотя обгадившихся – в разы!
Пьют, собаки, откуда ни попадя, тухлятиной заедая.
Но о дристунах прессе не комильфо.
– Скоро приедут?
– Не могу сказать, все бригады в работе – как освободятся…
Президенту пожаловался.
Телеграммой.
Принимаешь вызов – звонок на вторую трубку.
– Минуту на телефоне.
Запишешь: слушаю, говорите! – а в тебя матом.
Тенденция.
– И чтоб быстро мне…
– Я засекаю время…
– А меня не еб…т!
Примерно так.
Лезут под руку.
– Сердечное! Поставьте ему сердечное! Чё тупишь – сердечное ставь, сердце чтоб задышало…
Восхитительно экспрессивны.
Говорят:
– Они ведь больные!
А если не пациенты:
– Они же волнуются!
И заканчивают:
– Вы не должны…
Чужая мысль, но нравится – спасу нет!
Цитирую:
Темпераментов – пять: меланхолик, флегматик, сангвиник, холерик и уе…ан.
В яблочко.
Деньги суют с наказом:
– на пиво;
– на тортик;
– на конфеты, «марожино», «купите там себе что-нибудь» и «это вам, девочки, на колготки».
Интересно, с кардиохирургами так же?
К слову, о хирургах.
Друган-виртуоз про интернов:
– По нулям, веришь? Стерильны. Аж оторопь: а мне, говорят, не надо – я пластиком буду…
Борзота и гонор улетучиваются в приёмном.
Тихие, безропотные… любо-дорого!
Лапоньками сидят.
– У меня та-а-акая мигрень, така-а-ая…
Симптомов ноль, доводы по…уй, поможет только укол.
– Пенталгин есть? Глотайте.
И физраствор по вене, для видимости.
Отпускает.
Откроешь тайну – нелюдь и изувер!
Воздушная мадемуазель.
Ранима, трепетна, кольнёшь в попку – взвизгнет, соскочит, и по стенам, по потолку, снова по стенам, в слезах и губной помаде…
А родня на тебя – будто ты в храме на икону пописал.
Молодые люди до тридцати.
Начинают со слов:
– Я понервничал и…
По нарастающей.
Acne[9] носогубного треугольника.
– Это опасно – я в Интернете смотрел.
Если не трогать, то нет.
– Бросьте, там в один голос… короче, я настаиваю на больнице.
Охренеть – слепая ночь на дворе!
– Да вам просто западло ехать, я ж вижу.
Ах ты…
Гнойная хирургия в ебенях: свёз.
Курим – выходит.
– О, вы здесь? Подвезите до дома, я…
– ПАШ-Ш-ШЁЛ ТЫ!!!
Слаще мёда во рту.
Открыв, выдыхают, втягивают животы и, распластавшись по косяку, кивают: пр-р-рошу!
Вариант: два шага в глубь коридора, и бригада входит не боком.
Назвать от балды номер подъезда.
Понаблюдать за поиском из окна.
Предъявить претензию на задержку.
Да как нех…й!
А ещё можно с собакой уйти гулять.
И вызвать повторно, устроив встречный пи…дёж:
– Ничего, съездите, не развалитесь! Собаку, ё…анаврот, сутки не выводили – что ей, страдать теперь?
Иной раз звонят – кол в груди, не иначе.
А приезжаешь – панариций.
Повод: без сознания.
Фактически – спит.
Сплошь да рядом, в порядке вещей.
Попробую снова.
Внимательнее, пожалуйста.
Наше – когда дверь настежь и:
– Скорее, доктор, скорее!!! Сюда…
А «наденьте бахилы» и «вы разве рук мыть не будете?» – это к другому врачу, к другой службе.
Надеюсь, допрёт однажды.
Новенькие квартиры.
В них – ветераны ВОВ.
Тридцатых г.р.
Дождь, асфальт, фотографии россыпью.
Жёлтые, блёклые, с обрезанными краями.
Сарафаны, гимнастёрки, височки под полубокс.
Как листья…
Даже на помойку не понесли.
Так выкинули.
Интерьер.
Дизайн.
Углы чёрного дерева.
Позолота.
Хром.
Хитровы…банный подсвет.
И – нежилое, ну хоть убей!
Стерильно.
Безжизненно.
Как музей: шпалеры, бархат, пустота, эхо…
Брызнуло с иглы на обои.
Что началось!
Припали, высматривают, мелкоскоп велели принесть.
Нашли: всё, вы попали – будете за ремонт платить!
И в срыв, фальцетом:
– Да у нас рулон дороже ваших зарплат!!!
С-с-сраных…
– Я тока ва Вта-а-арую пайеду.
Запрашиваю – не дежурит.
– А чё – нет? Да-а-вай, ва Вта-а-арую.
– Друг, она не у меня в кармане. Не принимает сегодня.
Тянет корку, суёт под нос.
Разрешение на волыну.
– И что?
– Ты чё, не по-о-оял? Мне чё – доста-а-ать?
– Валяй, доставай.
Не достал.
Матюгнулся и в Третью истребительную, как простой.
Видел его там мельком, через пару часов – сидел в клетке.
Уже отпи…женный.
Самые первые сутки.
Самая первая жалоба.
Обмочилась – и:
– Вытрите мне пису. Что смотрите – вытирайте мне пису! Вытирайте пису, я вам говорю!! ВЫТРИ МНЕ ПИСУ, ФАШИСТ!!!
И хор близких:
– Вытрите ей пису! Вытирайте-вытирайте!! Вы-ти-рай-те пи-су – мы будем жаловаться!!!
Храни тя Христос, скоропомощник…
Коротко напоследок
Результат выезда
«– Не могу себе представить, чтобы это было вкусно.
– Да и я, пожалуй, уже не знаю, вкусно ли это».
Эрих Мария Ремарк«– Да вы сами тут больны на всю голову! Как может нравиться такая работа?»
Командированный журналистНу и ещё ассоциацию, под занавес.
Старатели.
Речка, течение, грязь в тазике.
Моешь, моешь – терпеливо, внимательно.
Выплёскиваешь, набираешь, снова выплёскиваешь… о! вот оно!
Золото.
Крупинками.
Оно – когда стихают хрипы и уходит муть из зрачков.
Когда розовеет кожа и, под «ф-фу-ты, бля!» фельдшера, ловишь наполнение пульса.
Когда, приняв младенца в машине, натираешь его, скрипучего, подсолнечным маслом, купленным метнувшимся в минимаркет водилой.
Когда, заколов бронебойным коктейлем погибающую онкологию, ощутишь на своей кисти прозрачные, благодарные пальцы.
Когда тебе, при отце-ханыге, дитё говорит «папа».
А вы мне – никто не держит!
Держит.
Ещё как!
«Скорая».
Она ж словно курево:
Знаешь, что вредно.
Тянешь годами.
Бросил, и маешься.
Часть пятая
Остановка в пути
Доработав до лета, пишешь по собственному – отстегнуться месяца на три от узаконенного безумия. Благо найти работу – минута по телефону: родной, вскричат, где ты ходишь?! Давай рысью! Как насчёт в ночь выйти?
Только вот с годами как-то не особо и тянет… ну разве на четверть ставки.
Раз в неделю.
Как на сафари.
«– Когда вы говорите, Иван Васильевич, впечатление такое, что вы бредите».
Доктор Булгаков«От госпитализации отказалась».
– Почему?
– Я ещё не готова.
Повтор.
Констатация.
Готова, бля!
– Что беспокоит?
– Давление.
– Чем проявляется?
– А?
– Проявляется чем, говорю?
Молчание.
– На что жалуетесь?
– Давление.
Ладно, с другого бока…
– Что чувствуете при этом?
– Что?
– Жалобы какие у вас?
– Давление.
О, Санта-Мария, где ты?
– Что принимали?
– Четвертинку амлодипина.
– Почему четвертинку?
– Он слишком сильный.
То есть он помогает.
Дас ист фантастишь!
Баба Нюра.
Коновалов с Малаховым.
Рушель Блаво.
И лишь потом – «Скорая».
На неё, кстати, можно жалобу накатать.
Пасхальные яйца.
Десятидневные.
Сожрут – и на горшок, не слезая.
– Они ж свячёные!
Нетленные, то есть.
Диарея.
Дрищет дальше, чем видит, но в инфекционку:
– Вы что?! Они ж меня там заразят…
Три инфаркта в анамнезе, вызывает на боль в груди.
Тянешь кардиограмму, смотришь… сравнить бы.
– Старые ЭКГ где?
– Нету. Я их выбрасываю.
Преклонный возраст.
Только что, скажут, бегала стометровку, тягала гири, гребла как боцман, а уж еду готовила…
Перевернёшь – пролежни.
– Ой! – не смутившись. – А вчера не было…
Больны с утра, но звонят ночью.
– Э-э… могу я спросить – почему? Так, для статистики…
Довольны, хихикают.
Темнота в комнате.
– Не включайте – глаза режет.
– И как прикажете мне осматривать?