В глубине осени. Сборник рассказов

– Почему? – недоуменно спросил Поздникин.

– Как тебе объяснить, чтобы ты понял. Не буду мучить тебя медицинской терминологией – всё равно ты в ней ни бельмеса не смыслишь. В общем и целом, пока что он вроде куклы: глазами только лупает и мычит. Мы ему обезболивающие и снотворное колем, так что он спит. Сон – для него это сейчас лучшее лекарство. Так что придётся тебе, дорогой мой человек, ещё подождать.

– Ети его мать, опять ждать! И сколько?! Иван Степаныч, мне ж в отпуске уже пора быть, в море за русалками нырять.

– Ну, в этом я тебе помочь не могу. Ты вот что, Ихтиандр, номер телефона мне оставь. Как тока больной в себя более-менее придёт, я тебе брякну, тогда и поспрошаешь его. Лады?

– Лады! А как скоро?

– Не знаю. Всё зависит от того, какие будут последствия ранения.

– А какие могут быть?..

– Они могут быть многообразны. Пулевое проникающее ранение височной области – и, как я разумею, не скоро он тебе что-либо сможет поведать. Опыт мне подсказывает, что возможна тотальная потеря речи, частичная памяти, непонимание того, что ему говорят, и так далее. Да что об этом сейчас гутарить! Всё это строго индивидуально в каждом отдельном случае, поживём – увидим. Скажи спасибо, что очнулся и жить будет. Лекции я читать тебе тут не подряжался. Так что ступай, мил дружок, и жди звонка. Вот и весь тебе на сегодняшний момент мой сказ.

Поздникин с тоской подумал о том, что плакал теперь его отпуск, и уже собрался было уходить.

– Погоди, чуть не позабыл! – Лурье потянул на себя ящик стола, достал спичечный коробок и протянул Поздникину. – На вот тебе трофей, изучай.

Старший лейтенант взял коробок, открыл. В нём оказалась пуля, слегка сплющенная с одного конца, по-видимому, от удара о череп пострадавшего.

– Что ж вы молчали? – укоризненно спросил он врача.

– Прости, сынок, ночью три часа с лишком оперировал, так, знаешь ли, чуток притомился. Возраст, однако.

– Это уже кое-что! Теперь можно будет установить ствол, если, конечно, он учтён, хотя вряд ли. Сейчас оружия незарегистрированного полно. Надо экспертам нашим отдать. А что можете сказать о характере ранения?

– Что сказать? Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. Скорее всего, в тамбуре. На коже головы и шеи имеются пороховые частицы. По всему видно, что он оказал сопротивление – на теле гематомы и ссадины. Остальные повреждения связаны с тем, что его на ходу выбросили из вагона, но они для жизни не опасны. Ничего более сказать не могу. Подполковник медицинской службы Лурье доклад окончил, товарищ генерал! – доктор шутовски вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

– Иван Степаныч! Ну что вы как ребёнок, ей-богу!

– Ладно, уж и пошутить нельзя. А если серьёзно, я тут войну вспомнил. Сколько мы таких операций за четыре года переделали, мама дорогая! Скольких ребят с того света вытащили, – он призадумался, помолчал, – а скольких и не смогли, не успели. Этому повезло, что нашли его вовремя – ещё бы чуть и ау… – Лурье встрепенулся. – Всё, катись отселева колбасой, у меня ещё дел по горло, обход необходимо произвесть.

Поздникин, делая вид, что обиделся, направился к выходу. В дверь неожиданно постучали. Николай застыл от неожиданности. На пороге в белом халатике, облегающем стройную фигуру и высокую грудь, стояла голубоглазая красавица-врач, держа подмышкой стопку бумажных папок с медкартами. Николай не сразу узнал её.

– А, Леночка! Вы уже готовы? Я сейчас, – приветствовал коллегу Лурье.

– Да, Иван Степаныч, пора, – девушка лихо мотнула головой, покрытой белоснежной шапочкой, и её толстая русая коса, сделав полукруг, легла на упругую пышную грудь. Она внимательно вглядывалась в Поздникина.

– Вот, дорогой Пинкертон, Елена Михайловна, она ведёт вашего подопечного. Леночка, а это следователь по его душу. Прошу, как говорится, любить…

– Ленка! Ты как здесь? – Поздникин узнал в прелестном докторе свою одноклассницу Лену Воронцову.

– Колька! А я смотрю – ты или не ты? В форме. Деловой!

– Гляжу, вы и без меня знакомы, – Лурье встал и подошёл к Лене с Николаем.

– Это же Ленка, мы со школы не виделись! – радостно воскликнул Поздникин.

– А я уже почти год как тут, в больнице, после института.

– Как же мы с тобой раньше-то не встретились?

– Ладно, молодёжь, после наговоритесь. Кстати, как там наш «недострелённый»? – перебивая, спросил Елену Лурье.

– Состояние стабильно тяжёлое, температура держится в районе 38—39, сердечные тоны в норме.

– Ну что же, картина типичная. Всё, пора на обход, больные ждать не будут.

Лурье приобнял молодых за плечи и слегка подтолкнул их к выходу.

– Ты вот что, Николай, обращайся теперь по всем вопросам напрямую к Елене Михайловне. Она будет наблюдать твоего пострадавшего до самой выписки. Так ей, как говорится, и карты в руки. Да и тебе с ней общаться будет интересней, чем со мной, стариком, – Иван Степанович хитро подмигнул слегка смутившемуся следователю.

Поздникин и сам не заметил, как невольно залюбовался Леной, что не укрылось от проницательного взора старого доктора.

– Смотри, не зевай, а то опоздаешь, уведут красавицу наши докторишки. Они уж все шеи поскручивали, на неё заглядываясь. Больных похерили, так хвостами за ней и увиваются целыми днями. Дисциплина вся к чёртовой матери летит! Придётся мне вспомнить молодость, приударить за ней на старости лет. Авось, тогда отстанут. Эй, залётные! – и он неожиданно подхватил раскрасневшуюся Елену за талию и потащил по коридору.

– Увидимся! – крикнул им вдогонку Николай, продолжая со спины разглядывать ладную фигурку Елены. Она не успела ответить и только на прощание помахала рукой.

Неожиданная встреча с Леной взволновала Поздникина. «Неужели эта та самая девчонка, с которой мы десять лет сидели за соседними партами? Хороша!..» Он вспомнил, что, кажется, был слегка влюблён в неё в старших классах и что-то даже как будто начиналось между ними: провожал домой, обнимались, целовались несколько раз – но до чего-то серьёзного их отношения так и не доросли, и сами собой сошли на нет. «А теперь, поди ж ты, как изменилась, совсем дамой стала! А я даже не успел спросить, замужем или нет. Может, и дети уже есть. Надо будет всё как следует разузнать», – размышлял Поздникин, спускаясь по лестнице и выходя из больницы.

Но долго размышлять на подобные темы не приходилось. Надо было продолжать расследование. Было ясно, что в скором времени ждать показаний от пострадавшего не приходится, а начальство входить в обстоятельства не будет и спросит с него за каждый упущенный день. Он решил, что необходимо ещё раз тщательно обследовать тот район полотна, где был обнаружен раненый, и что сделать это надо сегодня же, пока ещё светло.

«Попрошу у начальства машину и поеду. Да и повторный запрос надо бы разослать, а то ведь спустят всё на тормозах и забудут», – подумал Николай и решительно направился сторону ГУВД.

Но опасения его были напрасны. Преступлений с применением огнестрельного оружия на железной дороге за последнее время было немного, и этот случай не прошёл незамеченным мимо недреманного ока московского милицейского начальства. Были даны соответствующие указания линейным отделам, срочно были опрошены поездные бригады, всем проводникам предъявлены фотографии неизвестного пострадавшего, и личность его вскоре была установлена. Мужчину по фотографии опознала проводница шестого вагона поезда «Москва-Волгоград-1». Она вспомнила, что именно этот мужчина 28 июня на Павелецком вокзале в 13:50 сел в её вагон: «Вёл себя обычно, не скандалил. Правда, в пути, кажется, выпивал с соседями, по виду кавказцами, часто выходил с ними курить в технический тамбур, но вели они себя спокойно, не шумели, так что жалоб на них не поступало. После станции Грязи все легли спать, и я его больше не видела. Я и сама прилегла, уж простите – вымоталась за день. Он должен был выйти ночью на станции Филоново в 3:26. Я подумала, что он вышел. Постель мне не сдавал. Вещей не оставлял».

По месту в вагоне и дубликату билета выяснили, что он был куплен в Москве за сутки до отправления поезда на Павелецком вокзале до станции Филоново гражданином Андреем Васильевичем Резцовым 19… года рождения, постоянно зарегистрированным в станице Филоновской. По адресу был направлен сотрудник милиции. В результате проверки было установлено, что гражданин Резцов А. В. действительно проживает по данному адресу с женой и дочкой, но три месяца назад выехал на работу в Москву. Со слов жены, за неделю до этого он звонил ей и сказал, что скоро приедет домой, но не приехал, и она подумала, что, возможно, какие-то непредвиденные обстоятельства задержали его на работе. Подобные ситуации возникали и раньше, поэтому она сильно не переживала. На вопрос сотрудника, могли ли при нём находиться денежные средства или что-нибудь ценное, жена ответила, что деньги (зарплата за три месяца, около ста тысяч) у него должны были быть с собой обязательно, без них он бы домой не поехал. По предъявленной ей фотографии она уверенно опознала своего мужа Резцова А. В.

Также были приняты меры по выяснению лиц, которые ехали в вагоне № 6 на соседних местах с потерпевшим. Установлены места их постоянного проживания, направлены запросы с целью снятия свидетельских показаний по обстоятельствам дела. Было указано обратить особое внимание на личности двух попутчиков Резцова А. В. – жителей г. Дагестанские Огни: Алиева Н. А. и Бекбулатова К. Р., как возможных подозреваемых в совершении преступления. Соответствующие ориентировки разосланы по месту жительства подозреваемых.

Эти сведения были получены в то время, когда Поздникин находился в больнице. Как только он вошёл в здание ГУВД, оперативный дежурный передал приказ начальника следственного отдела полковника Колдыбина: старшему лейтенанту Поздникину, как только вернётся, явиться «пред его ясные очи».

Сидя в кабинете начальника и читая полученные сводки, Николай с удовольствием думал о том, что дело, кажется, сдвинулось с мёртвой точки, и скоро он сможет спокойно плескаться в тёплом море и валяться на пляже. Он мысленно представил, как рядом с ним плещется «прекрасная Елена», и до того увлёкся, что не заметил, как губы его расплылись в блаженной улыбке, но грубый окрик Колдыбина быстро вернул его на бренную землю:

– Ты чего лыбишься, лейтенант?!

– Так я насчёт отпуска, гражданин начальник.

– Размечтался! – саркастически хохотнул полковник. – Ты думаешь, что уже всё, преступники установлены и почти у нас в руках? Держи карман шире! Даже если это и джигиты стрельнули, то вряд ли они теперь спокойно поедут в свои Огни. За ними ещё по горам побегать придётся.

– Так…

– Знаю, что хочешь сказать: мол, не наша это забота. А потерпевший? Этот, как его, Резцов. Вдруг он очнётся и даст совершенно противоположные показания, и окажется, что даги эти ни при чём. Тогда как? Молчишь? Ты вот что, Николай, на время об отпуске забудь. Ты мне здесь нужен. Пока с пострадавшим всё не выясним, расслабляться рано.

Поздникин расстроился, но рассудив, что спорить с полковником бесполезно, предложил:

– Я, товарищ полковник, вот что подумал: хорошо бы ещё разок осмотреть место происшествия. Есть мысли. Мне бы машинку, так я бы мигом.

Полковник, прикидывая что-то в уме, с минуту внимательно смотрел на Николая.

– Что ж, правильная мысль. Пошукай! Обо всех новых обстоятельствах этого дела немедленно докладывай лично мне. Из Москвы каждый день звонят. Требуют! – и он со значением поднял вверх кривой указательный палец.

– Понял, товарищ полковник.

– Хорошо, что понял. Ступай! Я распоряжусь насчёт транспорта. Пулю, не забудь, экспертам занеси.

Поздникин вышел из кабинета начальника. Подумал, что надо будет зайти в больницу к Лене, сообщить новости о Резцове. Вспомнил, что сегодня ещё не обедал, но решил, что всё наверстает за ужином. Успел только заскочить к баллистикам.

У входа в управление уже стоял милицейский газик. Вокруг машины в ожидании прохаживался пожилой водитель.

– Ну что, прокатимся, старшина? – обратился к нему Поздникин. На что водитель молча кивнул и плюхнулся на своё место. В разогретой на солнце кабине было нечем дышать от жары. Николай хотел было попенять старшине на то, что тот не проветрил машину перед отъездом, но передумал, не видя в этом никакого смысла. Прыгнул на раскаленное сиденье, крутанул ручку и приоткрыл окно. Газик глухо заурчал, тронулся с места и понесся по раскаленным от жары улицам за город.

Лена после обхода сидела в ординаторской. Просматривала истории болезней. Что-то записывала. Из прикреплённых к ней больных самым серьёзным был недавно оперированный мужчина с огнестрельным ранением головы. Во-первых, он был первым подобным пациентом в её недолгой практике, а во-вторых – он представлял для неё и чисто научный интерес. Наблюдение и лечение этого больного – не только ценный практический опыт, но и материал для её будущей кандидатской диссертации. Вот и Иван Степанович настоятельно советовал ей внимательно и серьёзно заняться этим больным. А авторитет доктора медицинских наук, профессора Лурье для неё, начинающего хирурга (да и не только для неё, почти весь состав врачей-нейрохирургов больницы – его ученики), был непререкаем. Тем более Елене было приятно, что Иван Степанович с первых дней её поступления в больницу стал по-отечески опекать её и вообще отнёсся к ней серьёзно. А в этом последнем случае с огнестрельным ранением оказал неоценимую поддержку, предоставив в её распоряжение свою обширнейшую картотеку и архив времён Великой Отечественной войны, и даже разрешил ей брать документы на дом. Изучение этих материалов занимало теперь всё Еленино время, свободное от работы и дежурств. Успевала она разве что повидаться и поговорить с мамой, в основном о её здоровье, да нужное лекарство для неё достать – сердечко у старушки в последнее время стало пошаливать.

Лена жила одна, отдельно от матери, в частном доме, оставленном ей покойным отцом. С матерью Лены он давно развелся, но так больше и не женился, а других наследников, кроме Лены, не было. Не замужем. Как-то так получилось, что пока не встретился в её жизни тот, единственный мужчина. Нет, конечно, с её красотой в поклонниках не было недостатка, и вокруг неё постоянно кружился и жужжал рой интересантов и ухажеров, но того, кто бы запал в душу и лёг на сердце, пока не нашлось.

Встреча с Николаем несколько смутила её. Она вспомнила своё школьное увлечение. Поздникин ей нравился и внешне был приятен. Спортивный, неглупый, уверенный в себе. Но это тогда, а теперь? Каков он теперь? Ведь люди со временем меняются. И вообще нужно ли приближать его к себе? Этого Елена пока не знала и рассудила так, что им всё равно придётся встречаться, пока идёт следствие, а будущее покажет.

Елена нашла нужную тонкую папку. В ней пока что было не так уж много записей, но с каждым днём она становилась всё толще. Данные больного. Графы фамилии, имени, отчества, год рождения написаны простым карандашом: «неизвестно». Всё это ещё необходимо было выяснить. Анализы, данные МРТ головы, ЭКГ, рентгеновские снимки переломов, результаты проведённых операций. Елена вспомнила разговор с Лурье после операции, в которой она ассистировала Ивану Степановичу. Он сразу же предупредил её, что если больной выживет, в чём он был почти уверен, то лечение и реабилитация будут долгими. От неё потребуется много терпения. Исходя из характера поражений мозга, вероятна травматическая афазия, что, в свою очередь, потребует восстановления артикулированной речи. Пострадавшего практически заново придётся учить говорить, а процесс этот весьма длительный. Тем более, не ясно, как быстро будут проходить восстановительные процессы. Формы афазий бывают настолько многообразны и индивидуальны, что прогнозировать, каковы они будут в данном случае, не берётся даже он. «Я верю, Леночка, что у Вас всё получится, а я чем смогу – помогу», – добавил тогда Лурье. Произнёс он эту фразу так тепло, по-доброму, что Елена и сама с лёгкостью поверила, что, несомненно, справится.

Но ежедневно наблюдая больного, который и в себя-то ещё толком не пришёл, Лена чувствовала себя глупой и беспомощной. Опыта явно маловато. Что у неё было за прошедший неполный год? Падение строителя с третьего этажа, бытовуха – жена ударила пьяного мужа сковородкой по башке, да несколько случаев избиений в уличных драках. А тут пулевое ранение, первое в её небогатой практике. Но то, что рядом с ней такой врач, как Лурье, его опыт, архивные данные и восстановительные практики, которыми он так щедро с ней поделился, вселяли определённую надежду на успех. Она твёрдо решила, что сделает всё, чтобы добиться положительного результата.

Лена взглянула на часы. Половина двенадцатого. У неё до утра дежурство. Можно было бы прилечь и поспать, но она решила заглянуть в реанимацию и посмотреть на раненого.

В палате смягчённый свет. Негромкий писк и мигание приборов. Дежурная медсестра встрепенулась за столом, подняла заспанное лицо, узнала Елену и улыбнулась. На вопрос «как вы тут?», ответила «всё спокойно», положила голову на руки и опять задремала. Лена подошла к койке, на которой лежал неизвестный. Голова до бровей забинтована. Бледное лицо, покрытое десятидневной чёрной щетиной, ярко контрастировало с бледно-восковой кожей, нога в гипсе, подвешенная на вытяжке, как будто больной шагнул, да так и застыл в воздухе. От стойки с капельницей к руке раненого, синеватой от света ночника, змеилась прозрачная трубочка. Из одежды – был ещё гипс на руке.

За годы учёбы в институте Лена достаточно насмотрелась на обнажённых мужчин и давно перестала смущаться. Ханжой она не была и, конечно, испытывала к мужскому телу природный интерес. Записав показания приборов в журнал, она впервые взглянула на него как на мужчину. Несмотря на беспомощность и нелепое положение, он не производил жалкого впечатления – пропорционального сложения, в меру развитая мускулатура (она не любила неестественно накачанных мужчин), широкие плечи и грудь, стройные крепкие ноги, чёрные волосы на груди и там, где необходимо, детородный орган не маленький, но и не слишком большой. Она представила его на пляже и подумала, что такие мужчины нравятся женщинам и что, пожалуй, при других обстоятельствах была бы не против познакомиться с ним поближе.

Затенённые веки пациента слегка подрагивали. Ему что-то снилось. Внезапно он глубоко вдохнул, слегка застонал, приоткрыл глаза и сквозь сон посмотрел на Елену. Она осторожно погладила его по руке. «Всё будет хорошо», – ласковым шепотом произнесла она. Он явно ничего не осознавал и через мгновение снова впал в забытье.

«Опять эти облака. Давит на плечи. Тяжело. Тянет, тянет к земле».

Андрею снилось, что он проваливается и резко падает вниз. Тут же без всякого перехода, как обычно бывает во сне, он уже сидит в поезде у окна вагона. Поля, поля, поля. Подсолнухи… Блестящим нескончаемым потоком пересекает вагонное стекло, проносится мимо ячменное, ржаное, пшеничное золото, течёт сверкающим слитком. Напротив, женщина тетёхается с мальчиком лет четырёх. Женщина ещё не старая – Резцов подумал, что это мать с сыном. Но нет – оказалось, бабушка. Работает учителем в школе.

– Егорка, Егорушка, – прокурлыкала женщина.

– Егор, Георгий, Джорж, Егорий-Победоносец! – довольно заметил Андрей. – Вырастет – в армию пойдёт. Генералом станет.

– Ну что Вы, какой же он Георгий? Просто Егорка. А Джорж и Георгий – это совсем другие имена, – раздражённо сказала женщина и строго посмотрела на Андрея. – И в такую армию я его не пущу. Кого там защищать? – отрезала она, делая ударение на «такую», и лицо её стало злым и некрасивым.

– Родину! – Андрей в свою очередь обозлился. – Вы не пустите, другие не пустят. Кто страну защищать будет? Воевать, помяните моё слово, ещё придётся и не раз. А имена эти все одного корня, только в разных странах звучат по-разному. Нельзя же быть такой невежественной, а ещё учитель!

Егорушка перестал плакать и с укоризной посмотрел на Резцова.

– А вы! А ты… алкаш! – задохнулась тётка от возмущения и потом без перехода совсем другим голосом: – Ну что Вы, спите спокойно, всё будет хорошо, – и ласково погладила Андрея по руке.

Он чуть приоткрыл веки, но увидел белые больничные стены, приборы и койки. Сквозь туман различил доброе, красивое лицо девушки в белом халате и врачебной шапочке. Голубые с искрами глаза. Милая улыбка. Ему показалось, что он уже когда-то видел эту девушку, но когда и где – он не мог вспомнить, и было непонятно, куда подевался поезд, вагон и женщина с мальчиком, но он тут же забыл о них и успокоился. Веки его сами собой закрылись, кто-то его голосом произнёс:

– Смилуйся, государыня-рыбка! – и он снова провалился в облака, в пелену, в сон.

Уже почти стемнело, когда Поздникин возвращался в город. Он был доволен.

Сначала не сразу отыскал то место, где обнаружили Резцова: пришлось поездить вдоль полотна, пока не нашёл сваленную ветром старую берёзу – примета. Запомнил, когда осматривал место происшествия в первый раз. Долго искал в буйно разросшейся траве и кустах у насыпи, но ничего, кроме дорожного мусора, не обнаружил. Он и сам ещё точно не знал, что ищет, но рассуждал примерно так: «Судя по всему, преступление произошло где-то между двумя и половиной третьего ночи. Странно, что никто не слышал шума драки и выстрела. Впрочем, ночь, все спали, если они не кричали, то и не услышит никто. Да и пистолет мог быть с глушителем. Проводница утверждает, что вещей Резцова в вагоне не осталось. В тамбуре он был в тапочках, мы их нашли сразу. Но не мог же он из Москвы ехать в домашних тапках, без обуви, без сумки или чемодана. Стало быть, вещи забрали преступники. Но зачем рисковать, на кой им лишние улики? Не разумнее ли на их месте просто избавиться от вещей потерпевшего и выбросить их из поезда вслед за Резцовым? Логично!»

Тогда он медленно пошёл по тропинке, протоптанной деревенскими, в сторону города, внимательно вглядываясь в придорожные заросли. Газик потихоньку двигался за ним по грунтовой дороге, идущей вдоль лесополосы. Не прошёл он и километра, как нашёл то, что искал – спортивную сумку. Сумка зелёного цвета, и если бы Поздникин был менее внимателен, то он ни за что не заметил бы её в высокой траве. Николай надел резиновые перчатки, чтобы не стереть возможных отпечатков пальцев преступника. В сумке были скомканные как попало мужские вещи, несвежее бельё, бритвенные принадлежности, полотенце, мыло и так далее – ничего ценного, сверху лежали ботинки. Он продолжил осмотр и в одном из боковых карманов обнаружил то, на что не надеялся, – паспорт Резцова. Теперь сомнений не было – это сумка пострадавшего. Расчёт Поздникина оказался верным. Довольный, он с сумкой в руке вышел на дорогу, сел в поджидавшую его машину и, облегчённо вздохнув, приказал водителю:

– Всё. Теперь в отдел.

Прошло два месяца с тех пор, как Резцов оказался в больнице. Память частично вернулась, но ранение было очень серьёзным – и у Андрея всё ещё оставались признаки атероградной амнезии: он вспомнил всё, что было до выстрела, но сам момент драки и того, кто стрелял в него, он вспомнить пока не мог. С ним рядом на боковых полках ехали двое кавказцев, ещё женщина с ребёнком, девушка лет двадцати пяти по имени Галина и парень, назвавшийся Алексеем. Помнил, что называл Алексея «божьим человеком». Все по дороге выпивали, кроме женщины с ребёнком. С мужчинами он часто выходил в тамбур – покурить. Выпито было достаточно много, и к моменту преступления он был уже в изрядном подпитии и слабо соображал.

Но всё это Резцов смог рассказать не сразу. Восстановление проходило медленно и сложно.

Поздникин держал карту Резцова в руках и читал написанное Еленой, с трудом продираясь сквозь заросли непонятных медицинских терминов. Но основной смысл был ясен. Ясно и то, что Резцов ещё не скоро сможет дать нормальные показания, если вообще сможет. В принципе, в них уже не было особой необходимости, и нужны они были только для того, чтобы формально закрыть дело. Преступление и так раскрыто. Двое подозреваемых дагестанцев были обнаружены во Владикавказе в одном из городских ресторанов. При задержании они оказали вооружённое сопротивление, отстреливались, взорвали гранату, сдаться отказались – и были застрелены бойцами ОМОНа. Правда, была одна небольшая неувязка: ни один из двух пистолетов, принадлежавших преступникам, по утверждению баллистиков, не соответствовал типу оружия, использованному в случае с Резцовым. Но следствие решило, что преступники могли избавиться от ствола где-нибудь по дороге. Да и других подозреваемых, у которых могли быть мотивы и возможности совершения данного преступления, у следствия не было. На том и порешили.

Поздникин за это время успел отгулять отпуск. Предложение поехать вместе с ним к морю Елена отвергла, сославшись на занятость в больнице. Николай не оставлял попыток сблизится с Леной: он то вызывался проводить её до дома, то приглашал в кино или поехать куда-нибудь отдохнуть за город. Но она всякий раз отвечала уклончиво, и чем настойчивее становились предложения Поздникина, тем твёрже и холоднее был её отказ. Вечерами, вспоминая Николая: его лицо, фигуру, манеру говорить, – она чувствовала: ничто не шевелилось в ней, не вздрагивало сердце, не тосковала душа.