Уалий

Тирр не ответил. Никогда я не видел его таким. Губы его были сжаты. Глаза налиты кровью. Волосы растрепались. Взгляд был наполнен решимостью и бешенством. Он отстранился от меня и молча направился в сторону Базилика, которого Якша исхитрился поймать за уздечку и теперь пытался успокоить.

– Уйди в сторону, – сказал Тирр Якше.

И с этими словами Тирр вытащил из-за пояса кожаную плеть. Взгляд его был устремлен на Базилика. Казалось, никто и ничто другое в этот миг для него не существовало. Я хорошо знал Тирр. Он готов был на все. Он готов был пустить в ход плеть, расшибиться об землю, но объездить Базилика. Любой ценой.

– Прошу, не надо, – ответил Якша. – Довольно на сегодня.

– Уйди в сторону, – повторил Тирр.

– Вам надо успокоиться. И Базилику тоже. Это до добра не доведет, – продолжал уговаривать Якша.

Упорство Яшки окончательно вывело Тирра из себя. В негодовании он замахнулся плетью. Якша согнулся, защищая лицо руками, а Базилик отпрянул назад.

– Что ты делаешь? – закричал я Тирру. – Погляди, на кого ты похож!

Тирр обернулся и опустил плеть.

– На кого же? – спросил он меня.

– Ты стал хуже цепного пса. Держишь в страхе весь дом. На всех бросаешься. Тебя боятся и люди, и даже животные. Все шарахаются от тебя. Почему нужно непременно кричать и размахивать плетью? Почему нельзя добиваться своего по-хорошему?

Тирр выслушал меня со странным спокойствием.

– По-хорошему никто не понимает, – произнес Тирр тихо.

Бешенство внезапно сменилось в нем безразличием. Он выглядел усталым и опустошенным. Взгляд сделался рассеянным и был устремлен куда-то вдаль. Руки безжизненно повисли вдоль туловища. Плечи сутуло опустились вперед.

– Но ты никогда и не пробовал, – ответил я.

– Получить свое можно только силой, – сказал Тирр.

– Все можно получить, завоевав доверие, – ответил я.

– Это бесполезный разговор, – сказал Тирр. – Каждый из нас все равно останется при своем.

Безумная мысль внезапно посетила меня. Я поглядел на Базилика, наблюдавшего за нами с Тирром так, словно он понимал, о чем мы говорили. После бешеной езды конь глубоко дышал, широко раздувая ноздри. Сильная шея была напряжена, а красивая морда гордо поднята. Весь его вид излучал неукротимость и прыть. Казалось, не было на свете силы, способной сломать его. Но я вдруг ясно почувствовал, что могу оседлать Базилика. И для этого мне не нужна будет плеть.

– Я докажу свою правоту, – сказал я Тирру.

Сев на траву, я развязал шнурки, разулся и снял носки. Босиком я подошел по траве к Базилику.

– Дай мне поводья, – обратился я конюху.

Якша непонимающе глядел на меня, моргая глазами. Но поводья отдал.

Встав так, чтобы Базилик хорошо видел меня, я осторожно прикоснулся ладонью к его шее. Конь вздрогнул, но не отстранился. Я осторожно погладил его, а затем прошептал на ухо:

«Не бойся, я не причину тебе зла».

Я провел рукой по гриве коня. Он стоял неподвижно, внимательно глядя на меня. Тогда я медленно поставил ногу в стремя и взобрался в седло. Базилик затоптался на месте и замотал головой.

«Тише, тише … », – сказал я, наклонившись к нему.

И он успокоился.

Подобрав поводья, я слегка коснулся ногами боков коня, и он пошел. Сердце мое билось. Я чуть взмахнул поводьями и Базилик перешел на рысь. Мы скакали с ним вдоль деревянной ограды загона, и я чувствовал себе совершенно счастливым! Солнце приятно слепило мне глаза. На какой-то миг я позабыл обо всем на свете. Передо мной были только небо и облака, а в ушах – лишь ветер и топот копыт. Вдруг я увидел Тирра, и улыбка сразу исчезла с моих губ. Лицо Тирра было бледным. В пронзительном взгляде смешались боль и обида. Плеть выскользнула из его рук и упала на землю. Еще мгновение Тирр глядел мне прямо в глаза, затем повернулся и быстро пошел прочь.

*   *   *

За обедом Тирр не появился. Не пришел он и на вечерние занятия по истории. Когда по окончанию уроков я стал собираться домой, начался сильный дождь. Он не прекращался несколько часов, и лишь около полуночи небо прояснилось, и на нем замерцали звезды. Возвращаться домой было слишком поздно. Я решил заночевать в поместье, где у меня была своя комната.

Чувство голода заставило меня спуститься в столовую. Там я застал Йошека, соскребавшего воск с подсвечников. По моей просьбе он принес из кухни хлеб, паштет и немного сыра с виноградным соком. На вопрос, не видел ли он Тирра, Йошек ответил, что Тирр заперся у себя в комнате и никого не желает видеть.

Я поужинал в одиночестве и вернулся в спальню. Сна не было ни в одном глазу. Я пытался читать, но мысли мои были заняты другим, и после нескольких неудачных попыток сосредоточиться на книге я отложил ее в сторону.

Сев на подоконник, я принялся размышлять об исчезновении профессора Кварца. По словам Ирис профессор исчез на следующий день после доклада в академии наук. Люди думали, что это небесные тени похитили профессора. И я единственный знал, что небесные тени тут не причем. Профессора похитил консул. Но зачем? И как похищение было связано с докладом?

Вдруг я увидел сквозь окно темную фигуру, закутанную в плащ. То был консул. Быстрым шагом он направлялся по дорожке в сторону старого сада. В руке у него была корзина, накрытая куском белой ткани. Спустя мгновенье он исчез в темноте. Я почувствовал непреодолимое желание последовать за ним. Я знал, что это нехорошо. Но желание было так велико, что я не мог ничего с собой поделать. Схватив куртку, я выбежал из комнаты.

После недавнего дождя на улице было холодно и сыро. Я понесся по дорожке, шлепая ногами по лужам. Ближе к старому саду я перешел на шаг, желая отдышаться и не создавать много шума. До моего слуха донесся леденящий кровь вой, который невозможно было ни с чем спутать. То был черный пес. Но не прошло и нескольких мгновений, как ужасный вой сменился на лай, переходящий в радостный визг. Преодолев последний поворот, я нырнул в густой кустарник, осторожно раздвинул ветки и выглянул из своего укрытия.

Я увидел огромного черного пса, который упал на спину и, скуля, принялся кататься по земле. Склонившись над ним, консул снисходительно трепал пса за ухо и гладил по брюху. Затем консул запер ворота изнутри.

«Что консул там делает?» – спросил я себя. – «Неужели каждый день дрессирует пса?»

Я знал, что у консула было так много работы, что временами он по несколько дней не видел Тирра и спал не более четырех часов в сутки. И все же он каждую ночь находил время наведаться в старый сад. Это было очень странно. И я не мог поверить в то, что черного пса консул любил больше своего племянника. Кормить пса тоже не было необходимости. Эту обязанность выполнял дворецкий. Как бы там ни было, я решил непременно докопаться до правды. Для этого нужно было проникнуть в старый сад.

Оглядевшись вокруг, я увидел дерево, которое росло так близко к стене сада, что ветви его свисали по ту сторону. Не теряя времени, я взобрался на дерево, а оттуда и на стену. Усевшись сверху и свесив ноги, я принялся раздумывать, что делать дальше. Из-за густой растительности с моего наблюдательного пункта невозможно было увидеть, что делается в глубине старого сада. Но и прыгать со стены на землю я тоже не спешил.

Оттуда, где я сидел, открывался вид на небольшую поляну в нескольких десятках метров от меня. Она была залита серебряным светом звезд, и я отчетливо мог различить каждый кустик на другой ее стороне. Но консула там не было. А ведь поляна была отличным местом для дрессировки пса. Вероятно, консул приходил в старый сад не ради него. Тогда что же?

Сидя на месте, я не приближался к ответу на этот вопрос. Нужно было действовать, и я решил спрыгнуть вниз и двинуться вглубь старого сада. К моему великому счастью я нечаянно заметил, что шнурок развязался на моем левом ботинке. Это заставило меня задержаться на стене и спасло мне жизнь. Едва я принялся завязывать шнурок, как внезапно раздался оглушительный треск кустов и прямо из темноты на меня выскочил черный пес. Разинув пасть, он прыгнул, пытаясь достать меня и лишь чудом я успел подтянуть ноги. Страшные челюсти черного пса с лязгом сомкнулись в каких-то сантиметрах от моего ботинка. Приземлившись на землю, пес принялся бросаться на камену стену. Он свирепо рычал и лаял. Опомнившись от испуга, я бросился обратно на дерево и через миг уже со всех ног бежал прочь от старого сада.

Оказавшись на безопасном расстоянии, я повалился среди кустов прямо на мокрую траву и долго лежал, уткнувшись носом в землю. Сердце мое бешено колотилось. Во всем теле была слабость, какая овладевает человеком после пережитого сильного страха. А со стороны старого сада до меня все еще доносился неистовый лай пса. Я мог погибнуть в его лапах. Это чудовище в миг способно было разорвать человека. Ужасно было думать об этом. Мне стоило больших трудов взять себя в руки и успокоиться. Но постепенно трезвость ума вернулась ко мне. Я даже сделал попытку побороть страх перед псом. Я нарочно принялся вспоминать, как пес катался по земле подле консула, скулил и поджимал хвост.

«Каким бы огромным и страшным он не казался, это всего лишь пес» – сказал я себе. – «Наверняка, у него есть своя конура и он любить грызть кость. А еще страдает от блох. Подает лапу и приносит палку. Ну и разумеется, гоняется за кошками. В общем, обычный пес».

Внезапно меня как молнией поразило! Мне вспомнился кот нашей горничной, пропавший несколько месяцев назад. Со слов горничной ее кот исчез в ночь Ветра перемен. Именно в ту ночь черный пес сбежал из старого сада и напал на меня на улице, когда я возвращался поздно вечером домой. Я хорошо помнил это, потому что на следующее утро началась оттепель и весна пришла на смену долгой зиме. А спустя несколько недель Гозэ нашел пропавшего кота на дереве недалеко об городского базара, что всего в двух улицах от места, где пес подкараулил меня. После этого несчастный кот стал шипеть и бросаться наутек даже от безобидной местной дворняги, вместе с которой вырос под одним крыльцом. Все сходилось. И если я был прав, то это могло означать только одно. Кто-то и в самом деле пытался проникнуть в старый сад в ночь Ветра перемен. Незнакомец сумел открыть ворота и бросил в старый сад кота. Пес почувствовал кота и погнался, оставив старый сад без охраны. Пес так увлекся погоней, что оказался далеко в городе. Вероятно, в какой-то момент черный пес потерял кота из виду и принялся рыскать по улицам, ища другую жертву. И ему на пути попался я. Но кому понадобилось проникнуть в старый сад? И зачем? Я вспомнил слова дворецкого о том, что ключ от ворот старого сада был только у двух человек – один у него, другой у консула. Свой ключ дворецкий всегда держал при себе, храня в кармане пиджака. Но за день до того, как все случилось, Ирис нечаянно пролила кофе дворецкому на пиджак и на время уносила его, чтобы застирать пятно. Этого было достаточно для того, чтобы сделать слепок. Ирис? Но это было невозможно. Ирис была так добра, улыбчива и красива, что не могла пойти на такое. И я поспешил выбросить эту мысль из головы.

   Размышляя обо всем этом, я потерял счет времени. Вдруг я услышал шаги, и вскоре на дорожке показался консул. Он возвращался из старого сада в поместье. Я затаился в высокой траве. Консул прошел в нескольких метрах, не заметив меня. Корзина в его руке была уже пуста. В другой руке он нес сверток пергаментных листов. Внезапно консул споткнулся в темноте и едва не упал, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие. Корзина упала на дорожку, а пергаментные листы разлетелись во все стороны. Консул принялся собирать их, но один из листов не заметил. Порыв ветра подхватил его и отнес в сторону дальше остальных. Вскоре консул скрылся за поворотом. Когда его шаги стихли, я выбрался из своего укрытия и подбежал к тому месту, куда ветер отнес пергаментный лист.

Позже я долго изучал свою находку через увеличительное стекло. На листе пергамента был нанесен сложный чертеж с цифрами и многочисленными приписками, в которых Эрудит узнал почерк профессора Кварца! Чертеж изображал нечто, отдаленно напоминавшее рыболовецкую лодку, но с многочисленными причудливыми деталями. Было и еще одно значительное различие. По обеим сторонам у лодки были крылья, делавшие ее похожей на огромную стрекозу. И хотя у меня не было ученых степеней, и я не состоял в академии наук, сомнений быть не могло – передо мной был чертеж летающего корабля!

Глава XIII. Три монеты

Печальные вести ждали меня по возвращению домой. Пока я был в поместье, полиция устроила обыски на нашей улице. Жителям было велено покинуть дома и ожидать снаружи. В это время полицейские с собаками обыскивали чердаки и подвалы, переворачивая все вверх дном. Обыски продолжались до позднего вечера. Когда пошел дождь, отец отдал свой плащ моей матери. Она укрылась им вместе с Мирой. А отец за несколько часов вымок до нитки и промерз до костей. Но ничего нельзя было поделать. Самовольно покинуть место оцепления означало совершить преступление, а с преступниками разговор был короткий. В лучшем случае человека бросали за решетку до выяснения обстоятельств и суда, а в худшем – объявляли отступником и ссылали на рудники, где даже самые стойкие не протягивали и года.

Поздно вечером, когда все закончилось, у отца начался жар. Мать всю ночь просидела у его кровати, пытаясь облегчить лихорадку. На утро состояние отца не улучшилось. Он впал в беспамятство и стал бредить. У него начался сильный озноб. Он был бледен и дрожал. Около полудня пришел доктор – человек с аккуратной седой бородкой, в поношенном костюме и маленьких круглых очках на умном лице. Осмотрев отца, он сказал, что его состояние крайне тяжелое. Доктор выписал лекарства и ушел, велев ни на шаг не отходить от отца, потому что от этого могла зависеть его жизнь. Не смыкая глаз, мать просидела рядом с отцом до следующего утра. Я сменил ее, насилу уговорив отдохнуть. Волнение и две бессонные ночи совершенно выбили ее из сил. Пока она спала, я ухаживал за больным отцом, давая ему лекарства и прикладывая ко лбу холодный компресс. К вечеру состояние отца как будто улучшилось. Он пришел в себя. Бледность кожи прошла, он стал разговаривать и даже сумел приподняться на кровати, когда мать кормила его похлебкой. Но затем отцу вновь сделалось хуже. Жар стал еще сильнее. Отец словно горел изнутри. Не помогали ни лекарства, ни холодный компресс. Я бросился за доктором. Несмотря на поздний час я принялся барабанить в дверь его дома, а когда мне открыли, я дал понять, что не уйду, если доктор не пойдет со мной.

Повторно осмотрев отца, доктор заключил, что его состояние ухудшилось и было критическим.

– Увы, мы не в силах ничего поделать, – сказал он моей матери. – Медицина здесь бессильна. Остается лишь надеется, что организм вашего мужа достаточно силен.

Последующие несколько суток прошли как в дурном сне. Мы с матерью и Мирой поочередно дежурили у постели отца, делая все возможное, чтобы сбить жар. Дни и ночи смешались. Мы мало спали, мало ели и почти не разговаривали друг с другом. Когда жар, наконец, спал и отец попросил оладья с вареньем, мать разрыдалась от счастья.

Еще несколько недель потребовалась на то, чтобы отец окреп и поднялся с постели. Болезнь отняла все его силы. Для восстановления нужны были деньги на лекарства, и я впервые за многие месяцы переступил порог мастерской. Меня встретило привычное слуху тиканье часов, которое я знал с первых дней своей жизни и которое всегда любил. Но вместо радости странное чувство тоски овладело мной. Словно, возвращаясь к ремеслу отца, я отказывался от мечты.

Помню, как сев подле рабочего стола, я долго бессмысленно разглядывал свои руки. Неужели и в самом деле мое предназначение было стать часовых дел мастером? Неужели вся моя жизнь пройдет здесь, в этой самой мастерской? Я почувствовал, как начинаю задыхаться. Мне хотелось бежать прочь. Но какая-то сила удерживала меня на месте. Быть может, то был стыд. Мне было стыдно за свои мысли. Какое право имел я отвергать то, чем так дорожил мой отец? Почему я решил, что могу идти другим путем? Все мои мечты были несбыточны. Все устремления – туманны. Голова моя была забита фантазиями. Еще недавно я был счастлив работать в мастерской вместе с отцом, а теперь желал сбежать оттуда. Неужто жизнь в поместье консула и в самом деле изменила меня? Мне вспомнились слова отца о консуле и Тирре.

«Они люди из другого мира», – сказал отец.

Значение этих слов я понял лишь теперь.

Наши с Тирром веселые проделки, огромное поместье консула со всеми его тайнами, учеба, новые знакомства – все это так захватило меня, что в круговороте событий я поверил будто нашел новую жизнь. Но то была не моя жизнь, а жизнь Тирра. Я осознал это после нашей ссоры с ним. Мы с Тирром были слишком разными. Мы были людьми из разных миров. Наша ссора была не случайностью, а неизбежностью. Рано или поздно это должно было произойти. Я не винил Тирра, не винил и себя. Просто его место было в поместье, а мое здесь – в мастерской.

* * *

За несколько дней работы в мастерской мне удалось отремонтировать старые карманные часы на серебряной цепочке, которые отец давным-давно купил за бесценок в какой-то барахолке. Я почистил их и довольно выгодно продал на городском базаре одному пузатому мужчине в новеньком костюме и до блеска начищенных ботинках. Вырученных денег хватило на то, чтобы купить лекарства для отца, муки и молока.

* * *

Чтобы не скучать в одиночестве, вместе с собой в мастерскую я приносил Эрудита. Он наблюдал за моей работой с чрезвычайным любопытством и на второй день попросил взять из городской библиотеки книги по механике. Хотя безудержная тяга Эрудита к наукам и отвлекала меня – ведь я постоянно должен был переворачивать листы – она приносила и много полезного. Очень скоро Эрудит начал давать дельные советы, благодаря которым мне удалось наладить перезвон больших настенных часов и ровно в полдень они вновь стали заливать мастерскую звучной трелью.

По временам к нам присоединялась и Мира. Всякий раз она являлась со своей любимой куклой и коробкой, набитой пестрыми тряпками, украшениями и игрушечной посудой. Мирра устраивалась на другом краю стола, аккуратно раскладывала все свои ценности и начиналась игра. Все бы ничего, но главным героем в играх Миры неизменно оказывался Эрудит. Как правило, он становился мужем куклы. Не помню имени этой куклы, но хорошо помню ее ярко размалеванное лицо, круглые удивленные глаза, облезлые волосы и широко распахнутые руки. Мира наряжала куклу в костюм невесты, Эрудиту же доставалась украшенная ленточками шляпа жениха. Заканчивалось дело свадьбой, цветами и поцелуями. Эрудит был не в восторге, но противиться Мире не решался. Да это было и бесполезно.

* * *

Я работал в мастерской, когда снаружи послышался топот копыт и шум повозки. Решив, что приехал доктор, я продолжил заниматься своим делом. Спустя минуту до меня донесся голос матери. Я едва успел накрыть Эрудита куском старой ткани, когда дверь мастерской отворилась. На пороге стояла моя мать. Вид у нее был совершенно растерянный.

– Уалий, к тебе гость … – сказала она.

Не успел я что-либо сообразить, как в дверном проеме появился человек. Я не мог поверить своим глазам. То был консул!

– Приветствую тебя, Уалий, – обратился консул ко мне. – Могу я войти?

– Разумеется, – ответил я, поднимаясь ему навстречу.

Переступив порог, консул остановился и огляделся по сторонам. Неизменный серый китель. Гладко выбритый череп. Крепкие лобные кости, поражавшие причудливой анатомической формой. Руки неподвижно свисали вдоль туловища. Ничего не выражавшее лицо. Только во взгляде глубоко посаженных глаз читалась едва заметная теплая улыбка. Консул со вниманием разглядывал часы, висевшие на стенах, а я смотрел на него и не знал, что сказать. Так продолжалось почти целую минуту. Консул первым нарушил молчание.

– Значит, это твоя часовая мастерская … – произнес он.

– Моего отца, – ответил я. – А ему помогаю.

Кажется, мой ответ понравился консулу. Он одобрительно кивнул и спросил разрешения присесть. Я подвинул ему стул, а сам остался стоять.

– Мне стало известно от Тирра, что ты перестал появляться на занятиях, – сказал консул. – Что-нибудь произошло?

– Мой отец был тяжело болен. Я не мог оставить мать одну.

– Как твой отец чувствует себя сейчас? – спросил консул.

– Уже лучше, – ответил я. – Но все еще слаб.

– Отрадно иметь сына, на которого можно положиться, – произнес консул, повернувшись и обращаясь к моей матери. – Не правда ли?

Мать в ответ кивнула. Руки ее беспокойно теребили испачканный мукой фартук.

– Я всего лишь сделал, что должен был, – сказал я.

– Достойные слова, – произнес консул. – Но скажи мне теперь, намерен ли ты продолжить учебу?

Я замешкался. Мысли мои смешались.

– Не знаю, – ответил я, опустив голову.

– Говори прямо, – мягко произнес консул. – Не таись от меня.

– Отец еще слишком слаб. Я должен работать, чтобы добывать деньги для моей семьи …

Воцарилось молчание. Лишь мерный ход часов нарушал тишину. Наконец, консул сказал:

– Предлагаю тебе поступить ко мне на службу. Ты станешь помощником одного из моих распорядителей. Будешь работать несколько часов в день, а оставшееся время сможешь посвятить учебе. Разумеется, за службу тебе будет полагаться жалованье. Три серебряные монеты ежемесячно. Эти деньги помогут твоей семье.

Три серебряные монеты! Это было почти столько же, сколько зарабатывал мой отец! Я не знал, что ответить. Я окончательно растерялся. Язык мой сделался сухим и прилип к зубам. Наверное, у меня был глупый вид. Я поглядел на мать в надежде, что она придет на помощь. Перехватив мой взгляд, она поспешила взять дело в свои руки.

– Он согласен! – воскликнула она.

Вмиг она оказалась рядом со мной и принялась ласково трепать меня по голове.

–Уалий с благодарностью принимает выше предложение, господин консул!

– Это правильное решение, – произнес консул и поднялся со стула.

В дверях консул обернулся и сказал:

– Я пришлю сегодня своего врача. Он осмотрит твоего отца, Уалий, и сделает все необходимое для его выздоровления.

– Благодарю вас, – произнесла моя мать. – Вы очень добры.

– Это самое малое, что я могу сделать, – ответил консул. – А тебя, Уалий, я завтра жду в поместье.

С этими словами консул вышел из мастерской. Я услышал его удаляющиеся шаги и затем, как хлопнула дверь. Поддавшись порыву, я бросился следом и успел застать консула на улице прежде, чем его карета в сопровождении нескольких всадников выкатилась за ворота.

– Стойте, – крикнул я. – Я должен сказать вам …

Карета остановилась. Всадники разъехались по сторонам, давая мне пройти.

– Я слушаю тебя, – произнес консул, внимательно глядя на меня.

– Вы сказали, что учеба вместе с Тирром пойдет на пользу нам обоим … – сказал я, задыхаясь.

– Я помню этот разговор, – ответил консул.

– Но я только мешаю Тирру. Из-за меня ему приходится топтаться на месте и повторять то, что он давно уже знает. Тирр мог бы учиться намного быстрее, не будь меня в классе.

Я выпалил это и в тот же миг ощутил, что мне сделалось легче. Будто камень спал с сердца. Я глядел на консула, приготовившись услышать приговор. Но вместо этого испещренное морщинами лицо консула вдруг прояснилось словно сделалось моложе. Консул впервые улыбнулся и произнес:

– Благодаря тебе Тирр научился дружить. Это важнее всех других наук.

* * *

На следующее утро консул познакомил меня с человеком по имени Крух, занимавшим должность распорядителя. У Круха было бледное невыразительное лицо, короткие русые волосы и сутулая спина. Голос у него был глухой и тихий. Говорил он коротко и только по делу. На вид Крух был человеком нервным и замкнутым. Как и все государственные служащие одет он был в темно-синюю гимнастерку с высоким прямым воротником и металлическими пуговицами на груди. При себе Крух всегда носил кожаную сумку с гусиным пером, чернилами, карандашами и бумагой для письма.

Консул поручил Круху взять меня под свою опеку и обучить основам государственной службы. И Крух с готовностью принялся исполнять. Первым делом он потащил меня к портному, ведь форменной гимнастерки моего размера на складе попросту не нашлось. Вслед за этим мы отправились в Северную башню, служившую для сбора подношений. Так Крух усадил меня за стол в приемном отделении и принялся втолковывать, как вносить записи в книгу учета.

Приемное отделение располагалось на нижнем уровне башни и представляло из себя большую залу с каменными стенами и высоким сводчатым потолком. Сквозь небольшие круглые окна внутрь проникал рассеянный дневной свет. Над головой висели тяжелые металлические люстры со свечами, которые зажигали с наступлением сумерек. Массивный письменный стол, за которым мне предстояло скрипеть пером, находился сразу у входа в приемное отделение. Здесь же стояли двое вооруженных солдат с суровыми лицами, а рядом с ними бородатый горбун с веселыми глазами и огромными волосатыми ручищами.