Уалий

– Просто я недавно прочитал о профессоре Кварце в одной газете. И там было написано, что он бесследно исчез несколько лет назад.

– Так и есть, – ответила Ирис. – Но идею создания парового комбайна он предложил значительно раньше этого.

– Чего же тогда он сам не воплотил свою идею в жизнь? – скептически спросил Тирр.

– Насколько мне известно, профессор Кварц увлекся другой научной идеей. Она забрала все его мысли и время. И ему уже не было дела ни до чего другого, – объяснила Ирис.

– Интересно, – сказал я, стараясь говорить как можно более непринужденно. – Что же это была за идея?

– О, настолько безумная и опасная, что и рассказывать не хочется, – ответила Ирис.

Услыхав это, Тирр от нетерпения зачесался и заерзал на стуле.

– Вижу, вам хочется о ней услышать? – с улыбкой произнесла Ирис.

Мы оба утвердительно замотали головой, причем Тирр вдвое энергичнее меня.

Прислонившись спиной к стене, со сцепленными на груди руками, Ирис устремила взгляд в окно. Мы послушно ждали, пока она заговорит.

– Слушайте …

И Ирис поведала нам следующую историю.

Профессор Кварц был выдающимся ученым. Многие считали его гением, другие называли безумцем. Его имя всегда гремело в научной среде. Его превозносили, осуждали, славили, бранили. И ему всегда завидовали. Ему принадлежало множество достижений в разных областях науки, но особенно преуспел он в механике.

– Ходили слухи, будто профессор Кварц даже изобрел говорящего робота, – рассказывала Ирис. – Но я думаю, это всего лишь выдумки. Вокруг жизни профессора всегда было множество мифов. А после его исчезновения их сделалось еще больше.

По словам Ирис, идею создания парового комбайна поддержал сам наместник. После блестящей защиты проекта в академии наук профессор Кварц приступил к работе, набрав команду помощников, в числе которых был и профессор Соло. Наместник не скупился на серебро, ведь паровой комбайн обещал во множество раз увеличить сборы зерна. Дело пошло полным ходом. Но затем внезапно для всех профессор Кварц словно охладел к своему детищу. Он забросил работу над проектом и вообще стал вести себя странно. Все дни он безвылазно проводил в своем доме. Никуда не выходил и почти ни с кем не общался.

– Он даже перестал читать лекции в университете, – вздохнула Ирис. – А лектором он был выдающимся. Во время его выступлений аудитории всегда были полны. Я не раз посещала его лекции, и каждый раз они заканчивались бурными овациями. Профессор Кварц любил успех и признание, и не скрывал этого. И вдруг такой поворот …

Внезапно профессор Кварц стал нелюдим и начал вести отшельнический образ жизни. И никто не мог его образумить. Советники наместника тщетно пытались убедить профессора продолжить работу над паровым комбайном. Проект были вынуждены временно заморозить. И вот … шли месяцы. Время от времени профессора видели гуляющим в парке. Он задумчиво бродил в одиночестве, бормоча себя что-то под нос. Многие даже решили, что он сошел с ума. Но вскоре все прояснилось. В один из дней по городу разнеслась весть о том, что профессор Кварц собирается прочитать доклад в академии наук. Это было первое появление профессора на публике за долгое время. Подробности не разглашались, но все чувствовали, что это будет сенсация. За несколько часов до начала выступления огромный актовый зал академии наук уже весь был полон народу. Все места были заняты.

– В проходах толпились репортеры. Собрался весь цвет общества. Ученые, преподаватели университета, крупные торговцы и промышленники, врачи, чиновники и кого еще только не было. Мне тоже посчастливилось присутствовать, – вспоминала Ирис, глядя в окно.

Незадолго до начала появился сам наместник. Ему заранее было приготовлено место в центральной ложе, где он расположился со свитой и телохранителями. Ровно в назначенный час на трибуну поднялся профессор Кварц. Собравшиеся приветствовали его бурными аплодисментами. Казалось, профессор волновался. Профессор поблагодарил присутствующих за теплую встречу и объявил тему доклада … Перемещения по воздуху.

– Да, да. Вы не ослышались. Перемещения по воздуху, – произнесла Ирис. – Звучало как безумие. Но на трибуне стоял сам профессор Кварц!

Невообразимый шум поднялся в зале. Дождавшись, когда голоса стихнут, профессор продолжил. Речь пошла о создании летающего корабля. Время от времени из зала доносились неодобрительные возгласы и оскорбительные выпады, но профессор не обращал на них внимания. Большинство же людей слушали профессора, затаив дыхание. Несмотря на невероятные вещи, о которых говорил профессор Кварц, люди верили ему. Профессор пояснил, что все его выводы о возможности перемещения по воздуху основаны исключительно на теоретических расчетах и нуждаются в практических экспериментах, однако он полностью уверен в успехе своего замысла. Профессор также представил на обозрение изумленной публике несколько своих чертежей и формул. Правда, они были настолько сложны, что лишь немногие могли по-настоящему их оценить. Остальные же взирали на них как на магические заклятья, начертанные на доске. А на следующее утро ужасная весть поразила жителей города.

– Профессор Кварц исчез! Дверь его дома была взломана, а внутри все перевернуто вверх дном. С тех пор никто о нем не слышал. Люди говорят, будто это небесные тени похитили профессора. Ведь профессор посягнул на запретное – подняться в небеса. А покуда меж облаков дремлют небесные тени, там нет места человеку …

Исчезновение профессора Кварца вселило страх в сердца людей. Боясь навлечь гнев небесных теней, верховный жрец наложил запрет на всякое упоминание о докладе профессора. Нарушители запрета объявлялись отступниками. Все найденные в доме профессора чертежи были сожжены. Главу академии наук арестовали.

– С тех пор осторожные люди стараются не произносить вслух имя профессора Кварца, – сказала Ирис, понизив голос. – Что же до него самого? Похоже, исчезновение профессора навсегда останется загадкой.

*   *   *

Вечером за ужином я думал о том, что рассказала Ирис. Несколько раз родителям приходилось окликать меня по имени. Я был погружен в свои мысли и не слышал ничего вокруг. Наконец, недовольный моей рассеянностью, отец произнес:

– Тебе не нравится еда, которую приготовила твоя мать?

– Что? – переспросил я машинально, поднимая голову. – Почему же? Нравится.

– Тогда почему ты не ешь?

– Я ем, – ответил я.

– Ты уже пол часа полощешь ложку в тарелке с супом, но не съел еще и половины.

– Просто нет аппетита, – ответил я.

– Оставь его, – мягко сказала мама, обращаясь к отцу. – Видишь, он не голоден.

– Наш сын не голоден, потому что с некоторых пор предпочитает домашней еде блюда, приготовленные поваром консула, – сказал отец с раздражением в голосе. – Верно я говорю?

Я в ответ отрицательно помотал головой. Отец усмехнулся.

– Зачем ты так говоришь? – вступилась за меня мама. – Если ему нравится ужинать в поместье, я не против. Это ничуть меня не оскорбляет.

– А меня оскорбляет, – резко произнес отец. – Мы его родители. Мы вырастили его и воспитали. И ему следует проявлять больше уважения к традициям нашей семьи. Таким как ужинать вместе. За ужином мы обсуждаем все существенное, что происходит в нашей жизни. Так было всегда. Только с некоторых пор один из нас почему-то стал забывать об этом.

– Не стоит сгущать краски, – ответила мама, ласково беря отца за руку. – Просто Уалий взрослеет. У него появляются новые увлечения …

– Эти новые увлечения не идут ему на пользу. Посмотри, каким он стал. Рассеянный. Избалованный. Витает в своих мыслях. Не прошло и пол года, как он стал водиться с этим племянником консула. И я знаю, в чем причина. Это все от безделья.

– Уалий получает образование. Это не безделье, – возразила мама, улыбнувшись.

– Откуда ты можешь знать, чем он там занимается целыми днями? – произнес отец, поднимаясь со стула. – Да и какой вообще прок от образования в наши дни? Образованием сыт не будешь! Кем наш сын станет, когда вырастет? Образованным человеком? А кормить семью он будет чем? Энциклопедическими знаниями? Я так скажу. Овладеть ремеслом . . . вот к чему нужно стремиться. Однажды я твердо усвоил один урок – положиться можно только на себя. Только на свои собственные руки. Я не много за свою жизнь прочитал умных книг, но зато я умею делать часы. И делаю это хорошо. И благодарю этому на нашем столе всегда есть хлеб и горячий суп. Я всю жизнь работал, не покладая рук. Но годы идут, а я не становлюсь моложе. И потому я хочу вырастить сына, который станет мне опорой. На которого можно положиться. И который однажды займет мое место, став главой семьи.

Я слушал отца молча. В голове моей проносились истории. Мне хотелось рассказать отцу про выдающихся людей, о которых я прочитал в книгах. Об ученых, расширявших представления о мире. Об исследователях, отправлявшихся в опасные путешествия на другой край света, чтобы нанести на карты границы нашей земли. О докторах, самоотверженно спасавших жизни во время эпидемий. И еще много о ком. Но я молчал. Я знал, что отец не поймет меня. А мои слова лишь разозлят его.

*   *   *

Сын повара Флофф никогда мне особенно не нравился, но меня возмущало, когда Тирр беспричинно задирал его. И так случилось, что вскоре из-за Флоффа между нами с Тирром произошла новая размолвка.

Дело было так. Тирру взбрело в голову построить домик на дереве. По его словам недалеко от поместья на возвышенности стоял высокий раскидистый дуб, как раз подходивший для этой цели. Я не возражал, и мы приступили к приготовлениям. Гвозди удалось раздобыть у Гозэ. А вот одолжить инструмент он наотрез отказался, боясь, что мы его испортим. Поэтому Тирр составил длинный список необходимых вещей. Зачитав список вслух, Тирр вручил его Флоффу, велев взять повозку и ехать в город, где можно было все это раздобыть. Кроме самого необходимо – пары молотков, пилы, гвоздодера и нескольких мотков крепкой веревки – Тирр включил в список и другие вещи. Два ведра зеленой краски и малярные кисти, чтобы выкрасить стены домика. Два гамака, чтобы повесить внутри. Деревянный сундук на замке, чтобы складывать туда все ценное. Походный котелок. Подзорная труба. И еще много всего прочего. Когда ближе к вечеру Флофф вернулся в поместье, оказалось, что он забыл купить добрую половину из того, что было написано в списке. Тирра это жутко разозлило. Он терпеть не мог, когда что-то шло не по плану. Он так громко принялся отчитывать Флоффа, что бедняга Флофф едва не расплакался.

– Зачем ты с ним так? – упрекнул я Тирра, когда мы остались вдвоем.

– Зачем? – усмехнулся Тирр. – Потому что нельзя быть таким безнадежным тупицей как Флофф. Ведь я специально написал все на бумаге. А что в результате? Из-за Флоффа мы потеряли целый день!

– Разве ты еще не понял? – сказал я. – Флофф не умеет читать.

Мои слова озадачили Тирра. Он даже почесал затылок.

– А ты откуда знаешь? – спросил он.

– Флофф сам мне признался, когда я его спросил.

– Даже если и так, – сердито сказал Тирр. – Это его проблемы. Я то умею читать.

– Не у всех есть богатый дядя, – ответил я.

Тирр поглядел мне прямо в лицо, глаза его метнули молнии.

– Вздумалось учить меня хорошим манерам!? – резко сказал он.

– Не слушай, если не хочешь, – невозмутимо ответил я, пожав плечами.

На этом наш разговор был закончен. На следующий день Флофф привез недостающий инструмент, и мы с Тирром приступили к строительству домика на дереве. Во время работы мы непринужденно переговаривались, шутили и смеялись, и все же я чувствовал, как будто тень пролегла между нами.

*   *   *

В один из дней я возвращался вечером домой, когда увидел на улице пожилую женщин. Она стояла, прислонившись к столбу. На земле рядом с ней лежала корзина. В темноте лицо женщины было едва различимо, но я заметил, как тяжело она дышала. Остановившись, я предложил ей помощь. Женщина вздрогнула, словно не слышала, как я приблизился. Несколько мгновений она молчала, напряженно вглядываясь в мое лицо.

– Что ж, я буду тебе признательна, – наконец, сказала она.

Я поднял корзину с земли. Та оказалась довольно тяжелой.

– Я живу недалеко отсюда, – сказала женщина, неопределенно махнув рукой в сторону. – Как тебя зовут, юноша?

– Уалий, – ответил я.

– Твои родители могут гордиться тобой. Не часто встретишь молодого человека, готового предложить помощь старой женщине.

– Вряд ли родители гордятся мной. Ругают меня они намного чаще, чем хвалят, – ответил я.

Женщина хрипло рассмеялась, но тут же закашлялась.

– Проклятая сырость. Когда-нибудь она меня окончательно одолеет. Нынче лето выдалось на редкость дождливым, не правда ли?

– Наверное, – ответил я. – Я не обратил внимания.

– Чем же ты был так занят все лето? – с улыбкой спросила женщина.

– Учился.

– Учился?! – удивилась она. – Но разве еще остались школы, которые не закрыл наместник?

– Я получаю домашнее образование, – ответил я.

– В самом деле? Это очень хорошо! Это очень похвально. Дети в твоем возрасте должны учиться, а не работать. Наместник пытается убедить нас в том, что лучшее образование – это труд. Слышала я эти выступления. Чушь несусветная! По мнению наместника, ничто так не облагораживает, как мозоли на руках. Недавно в газете наткнулась на статью, где он призывал родителей как можно раньше приучать детей работать наравне со взрослыми. Ведь это неслыханно! Человек, который должен нести людям свет науки, пропагандирует эксплуатацию детского труда. И знаешь все почему? Безграмотными легче управлять. Вот истинная причина!

Какое-то время мы шли молча. Украдкой я разглядел свою спутницу. В первые секунды она показалась мне бродяжкой, коих с каждым годом на улицах становилось все больше. Но затем я переменил мнение. Одежда на женщине была хотя и сильно поношенной, но опрятной и аккуратно выглаженной. На ней были старая вязаная кофта и длинная шерстяная юбка. Из-под юбки виднелись заостренные носки туфель со сношенными каблуками. Голову женщины покрывал платок. Несколько прядей седых волос выбились из-под него, упав на высокий лоб, испещренный глубокими морщинами. Лицо женщины было сосредоточенным. Она как будто была взволнована чем-то. То и дело она оглядывалась назад, словно опасалась, что нас могут преследовать.

Мы миновали еловый сквер и спустились к реке. Вскоре мы подошли к калитке одного из домов. Ставни на окнах были заколочены. Тропинка к крыльцу заросла сорняком. Во дворе стояла раскидистая яблоня, и вся земля под ней усыпана была плодами, но их никто не собирал и они гнили на холодной влажной земле. Ощущение было такое, что в доме давно никто не живет. И от этого почему-то сделалось жутко. Отворив калитку, женщина направилась к дому. Я последовал за ней. Вокруг было ни души. Признаюсь, я начал жалеть, что вызвался помочь. Мне хотелось поскорее убраться оттуда.

Подойдя к двери дома, женщина настороженно обернулась и некоторое время вглядывалась в темноту. Только убедившись, что за нами никто не следит, она отперла тяжелый замок, и мы вошли в дом. В нос мне ударил запах сырости. В доме было холодно. Женщина зажгла керосиновую лампу. Слабый свет озарил небольшой коридор и часть гостиной. К моему удивлению внутри дома царили чистота и порядок. На стенах висели картины в металлических рамах. Небольшой круглый столик в прихожей был накрыт светлой кружевной скатертью. В углу гостиной я разглядел обеденный стол, а на нем – высокую хрустальную вазу с букетом засушенных полевых цветов. Рядом стояла пара кресел с красивыми декоративными подушками. И все же из-за холода и сырости уютным жилище не было.

– Можешь поставить корзину сюда, – произнесла женщина, указав рукой на деревянную скамью для обуви.

Я сделал, как она велела. Выпрямившись, я поежился и сказал с улыбкой:

– Прохладно у вас. Не мешало бы растопить камин.

– Нет … нет, – неожиданно громко и резко вскрикнула женщина, словно я предложил ей сделать нечто преступное, и замотала головой.

Я с изумлением уставился на нее. Ее реакция была странной. Впрочем, она и сама поняла это. Смутившись, она быстро проговорила:

– Спасибо за помощь, Уалий. Наверное, тебе пора идти. Уже поздно и твои родители будут волноваться.

– Да, я пойду, – ответил я. – Доброй ночи.

Кивнув в знак прощания, я вышел за дверь.

– Знаешь, а ведь когда-то я была учителем в школе, – вдруг произнесла женщина мне вслед.

Я обернулся.

– Да … да, – быстро сказала она. – Я работала в школе здесь неподалеку. Учила детей. До сих пор помню имена всех своих учеников. Они у меня были славные. Разумеется, всякое бывало. Озорничали иногда, куда ж без этого. Но все-таки хорошие были дети. И учились хорошо …

Стоя на пороге в свете керосиновой лампы, она задумчиво поглядела куда-то в темноту. Лицо ее озарилось слабой улыбкой. Я молчал, не спуская с нее глаз.

– Потом школу закрыли, – сказала женщина. – Меня пригласили давать частные уроки для племянника одного состоятельного человека. Мальчика зовут Тирр. Я случайно видела его недавно … издалека. Он повзрослел. Вытянулся. Очень способный мальчик. У него сложный характер, но доброе сердце. Мне кажется, нам удалось найти с ним общий язык. А потом … Потом однажды вечером в дверь моего дома постучали. На пороге стоял незнакомец. У него был шрам на левой щеке. Это был агент тайной полиции наместника. Он сказал, что в интересах государства я должна немедленно покинуть город и никогда не возвращаться. А если я вздумаю ослушаться или расскажу об этом кому-нибудь … То он … то он расправится со мной как с отступницей.

Голос женщины дрогнул. Она тихо всхлипнула. Достав носовой платок, она вытерла им глаза и высморкалась.

– Но идти мне некуда. Этот дом … это все, что у меня есть …

Она протянула руку и осторожно коснулась моего плеча, поглядев мне прямо в глаза.

– Пообещай, что никому не расскажешь обо мне. Никто не должен знать, что я здесь. Ты обещаешь?

Я молча кивнул.

– Пообещай, – повторила она взволновано.

– Обещаю, – ответил я.

Со вздохом облегчения она опустила руки. Лицо ее вновь просветлилось. Она поглядела на меня с печальной улыбкой и медленно закрыла дверь.

В темноте холодной ночи я остался один. Мыслей в голове не было. Постояв немного, я повернулся и зашагал домой. Я почти привык, что в последнее время со мной происходят события, таящие в себе столько странного, что о них никому невозможно рассказать. Случившееся сегодня проливало свет на внезапное бегство из поместья госпожи Широкой, бывшей учительницы Тирра и доброй знакомой Йошека. По воле случая мне открылась причина, по которой эта женщина вдруг оставила работу и бесследно исчезла, никому ничего не объяснив. Но что это могло означать? Причем тут агент тайной полиции? И зачем ему понадобилось угрожать беззащитной пожилой женщине? Как всегда, вопросов было слишком много и все они не имели ответов.

Глава XII. Укрощение Базилика

В то утро Тирр проснулся в дурном настроении. Началось с того, что во время перерыва между уроками он заметил на своей рубашке бледное пятно, оставшееся после стирки. Вызвав горничную, круглолицую смешливую женщину в белом фартуке и с чепчиком на голове, он потребовал у нее объяснений. Та в ответ заявила, что подобные пятна с одежды не выводятся и если Тирру так дорога его рубашка, то следовало подумать об этом прежде, чем кушать в ней ягодное варенье. Возможно, в другой день бойкая горничная и заставила бы Тирра отступиться, но на этот раз она лишь вывела его из себя.

– Вам платят за чистые воротнички, а не за глупые советы, – произнес Тирр сквозь зубы. – Если не нравится, предлагаю подыскать другую работу.

Испугавшись, горничная поспешила извиниться и обещала, что через день рубашка будет белой как первый снег.

Сразу после этого досталось Йошеку. Тирр обвинил дворецкого в том, что он недостаточно строг с прислугой, из-за чего те совершенно обнаглели.

– Некоторые настолько распоясались, что не только плохо выполняют свою работу, но и смеют хамить хозяевам, – раздраженно сказал Тирр.

Когда Йошек постарался выяснить, о ком именно идет речь, Тирр ответил, что в последнее время недоволен всеми, а в первую очередь самим Йошеком.

– Я все больше убеждаюсь в том, что ты не ценишь доверие моего дяди, – заключил Тирр с досадой в голосе. – Я даю тебе шанс исправиться. Но помни, что мое терпение не безгранично.

Накрутив себя таким образом, Тирр решил устроить ревизию и за пару часов обошел все поместье и всю территорию вокруг него, кроме старого сада. Все обнаруженные упущения и провинности были записаны им в блокнот, и к концу обхода их набралось на несколько страниц. Я не сопровождал Тирра, но мне мельком удалось заглянуть в его записи, где я разглядел: «Сорняки в цветочных клумбах. Пыль на шкафах в библиотеке. Скрип паркетной доски в прихожей … ». Там было еще много всего. Под каждой строкой этого списка грехов Тирр вписал имя виновника и запланировал после обеда вызывать каждого по очереди в гостиную для проведения воспитательной беседы.

Как назло в кухне что-то приключилось и обед задерживался. Желая как-то убить время, голодный и в дурном настроении, Тирр отправился в конюшню. Я пошел вместе с ним.

– По-моему, это все пустяки, – сказал я по дороге.

– Что именно? – спросил Тирр.

– Пыль, сорняки . . . Да и все остальное. Не стоит обращать на это столько внимания. Есть вещи и поважнее.

– Например?

– Например, учеба. Ирис начала сегодня новую тему, пока ты заглядывал в каждый угол поместья.

– Ты не понимаешь, – ответил Тирр. – Это дело принципа. Нельзя позволять прислуге расслабляться. Сегодня они забудут сменить скатерти, а завтра начнут воровать столовое серебро.

   Едва мы переступили порог конюшни, в нос пахнуло сеном и конским навозом. За несколько месяцев я привык к этому запаху, и он уже не казался мне противным как в первое время. Я даже почти не замечал его. А конюх Якша и вовсе говорил, что любит запах конюшни больше аромата самых изысканных цветов. Как обычно, при звуке наших шагов лошади высунули свои морды из стойла и с любопытством принялись таращиться на нас, мотая головой и растопыривая уши.

– Якша, – крикнул Тирр. – Где ты есть?

Появился Якша. Прихрамывая и улыбаясь во все зубы, он приблизился к нам.

– Запрягай Базилика, – приказал Тирр. – У меня хорошее предчувствие. Сегодня я объезжу его.

– Слушаюсь, – ответил Якша и живо заковылял на улицу, где Базилик в загоне щипал траву.

Мне не нравились эти упорные попытки Тирра укротить Базилика. Ничего хорошего в них не было. Даже не знаю, кого было жальче – Тирра, раз за разом больно ударявшегося о землю, или Базилика, который при одном виде своего мучителя начинал пятиться и раздувать ноздри. Конь был силен и строптив. А Тирр был упертым и не знал страха. И оба не собирались уступать.

Вслед за Якшей мы с Тирром вышли на улицу с обратной стороны конюшни. Завидев Тирра, конь фыркнул и забил копытом. Якше стоило огромных трудов закрепить седло на его спине. Я знал Базилика уже несколько месяцев, приходя навестить его почти каждый день. Вообще-то у него был спокойный и дружелюбный характер. Мне кажется я нравился ему. Он позволял мне гладить себя и кормить морковью и яблоками. Временами я рассказывал ему что-нибудь и тогда он поднимал уши торчком и внимательно слушал. Но при виде Тирра он делался нервным и своенравным. Так было и сейчас. Взяв Базилика за уздечку, Якша подвел его ближе к нам. Конь с опаской покосился на Тирра, стараясь не выпускать его из виду.

– Ну, посмотрим, кто кого, – сказал Тирр, засучив рукава. – Якша, давай!

Якша резко и неожиданно свистнул, отвлекая внимание коня. Одновременно Тирр подскочил к Базилику сбоку и ловко запрыгнул на спину, крепко обхватив ногами. Базилик рванулся с места, встал на дыбы, заржал и понесся прочь, выгибаясь и прыгая. Тирра как ватную куклу болтало из стороны в сторону, но он держался. Цепко ухватившись за седло, Тирр старался двигаться в такт коню, чтобы слиться с ним в единое целое. Тирр то приседал, то выпрямлялся. Надо сказать, он здорово наловчился держаться в седле. Он словно прилип к Базилику. Так продолжалось больше минуты. Конь хрипел и отчаянно брыкался. Он носился по кругу, неожиданно начинал прыгать из стороны в сторону и закидывал круп, пытаясь сбросить Тирра с себя. Казалось, это никогда не закончится. Но вот Тирр пошатнулся и стал крениться в сторону. Его руки начали слабеть. В этой ожесточенный схватке силы покидали его первым. И Базилик почувствовал это. Конь закрутился из стороны в сторону. Затем несколько раз прыгнул вверх, выгибая спину, и сбросил Тирра на землю. Тирр покатился по траве. Якша бросился ловить Базилика, а я побежал к Тирру.

– Все в порядке? – спросил я его, помогая подняться.