Полная версия
Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года
72
Свои пожелания делегатам съезда по «Радио „Освобождение“» направили также Джон Дос Пассос, Торнтон Уайлдер и Эптон Синклер.
73
Владимир Померанцев и Михаил Лифшиц не названы прямо, но именно они прежде всего имелись в виду.
74
«Только что вернулся со Съезда, – записывает в дневник Корней Чуковский 15 декабря. – Впечатление – ужасное. Это не литературный Съезд, но антилитературный съезд» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).
Ср. с дневниковой записью Юрия Нагибина:
«И само действо съезда, от которого хочется отмыться. Ужасающая ложь почти тысячи человек, которые вовсе не сговаривались между собой. Благородная седина, устало-бурый лик, грудной голос и низкая (за такое секут публично) ложь Федина. А серебряно-седой, чуть гипертонизированный, ровно румяный Фадеев – и ложь, утратившая у него даже способность самообновления; страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачев. Вот уж вспомнишь гоголевское: ни одного лица, кругом какие-то страшные свиные рыла» (Ю. Нагибин. С. 86–87).
75
«Скучные мертвые доклады, особенно духовно лысого Герасимова по кинодраматургии», – комментирует Александр Довженко (А. Довженко. С. 725).
76
«Съезд, – в тот же день записал в дневник Евгений Шварц, – встал, встречая его, – и не без основания. Он чуть ли не лучший писатель из всех, что собрались на съезд. Да попросту говоря – лучший» (Е. Шварц. Живу беспокойно… С. 426).
Представим, однако, точку зрения Вениамина Каверина: «Это – ложь. Встали – не все. Оставшиеся сидеть и были те, кто впоследствии основал «Литературную Москву» и поддержал Солженицына, когда он обратился со своим знаменитым письмом к Четвертому съезду» (В. Каверин. Эпилог, 343).
77
«Грубовато, но довольно здраво прозвучал выпад Шолохова против Симонова – мне особенно приятный, ибо я Симонова в его любой ипостаси считаю бездарным», – сообщил Варлам Шаламов в письме к Аркадию Добровольскому от 23 января 1953 года (В. Шаламов. Собрание сочинений. Т. 6. С. 105).
78
«<…> Почти все выступавшие осуждали речь Шолохова – и Ф. В. Гладков, и М. Турсун-Заде, и В. Ермилов, и С. Антонов, и К. А. Федин, и А. А. Фадеев, и Б. С. Рюриков, и К. М. Симонов, и А. А. Сурков. Для меня было непонятно такое единодушие, не понимаю его и теперь» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 365).
79
Елена Благинина тогда же откликнулась на речь Шолохова эпиграммой:
Тебе в молчании влюбленномВнимал народ, дохнуть не смел.Но ты на этот раз не Доном,А мелкой речкой прошумел (Книжное обозрение, 20 октября 1989 года).80
Предысторию выступления Федора Гладкова раскрывает запись в дневнике Корнея Чуковского от 29 апреля 1957 года: «Он, по его словам, не готовился к съезду и не думал выступать на нем. Но позвонил Суслов: „вы должны дать Шолохову отпор“. Он выступил, страшно волнуясь. На следующее утро ему позвонили: „вашим выступлением вполне удовлетворены, вы должны провести последнее заседание…“
– И сказать речь?
– Непременно.
Это его и доконало, по его словам. После его выступления против Шолохова он стал получать десятки анонимных писем – ругательных и угрожающих. – „Ты против Шолохова, значит, ты – за жидов, и мы тебя уничтожим!“
Говоря это, Гладков весь дрожит, по щекам текут у него слезы – и кажется, что он в предсмертной прострации.
– После съезда я потерял всякую охоту (и способность) писать. Ну его к черту» (К. Чуковский. Дневник. С. 262).
«Поздней ночью на 28 декабря, – в тот же день Гладков пожаловался заведующему Отделом науки и культуры ЦК КПСС А. М. Румянцеву, – писатель Бубеннов М. позвонил мне по телефону и грубо бросил мне фразу, что я возглавляю борьбу космополитов против русских писателей, что русские писатели не простят мне выступления на съезде против Шолохова. Я не придал бы значения выходке Бубеннова (кстати пьяного), но перед этим звонил неизвестный человек с таким же черносотенным (антисемитским) наскоком. Очень прошу обратить внимание на этот симптоматический факт» (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 535).
81
«Перед съездом и во время съезда писателей, – вспоминает Александр Фадеев в письме Владимиру Ермилову от 4 мая 1956 года, – нас несколько раз вызывали с партийными членами секретариата, которые перед лицом тт. Суслова и Поспелова всячески дискредитировали и осуждали меня – при поддержке со стороны секретарей ЦК.
Меня старался защищать – не в смысле позиции моей, а лично, так сказать, – один лишь Поликарпов. На этих встречах сказали, что никаких председателей не будет, что первым секретарем будет Сурков, который, по словам т. Суслова, „зря скромничает“ и „недооценивает“ свои силы. Меня фактически не поняли, изнасиловали в смысле вхождения в новое руководство и связали дисциплиной» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 213–214).
82
«Единственное, что приятно: не будет во главе пропитого Горького с малой буквы – Фадеева, – комментирует Александр Довженко. – Второе – возвращается в правление Поликарпов, человек честный, умный и морально чистый» (А. Довженко. С. 725).
83
Имеется в виду Георгий Максимилианович Маленков. Робеспьера звали Максимилиан.
84
Л. Сергеева. С. 49.
85
«Леня Чертков был главным заводилой и стержнем этой поэтической компании, – подтверждает Людмила Сергеева. – Он учился в Библиотечном институте, но больше всего времени проводил в Ленинке, в ее спецхране, в архивах, в походах по букинистам. Борис Слуцкий называл Черткова „архивным юношей“. Леня вместе с Андреем Сергеевым почти ежедневно обходили центральные букинистические магазины – выискивали там дореволюционные поэтические сокровища. Андрей Сергеев вспоминал о Черткове: „Благодаря ему мансарда оперировала такими редкостями, как Нарбут, Ходасевич, Вагинов, Оцуп, Нельдихен, Леонид Лавров, Заболоцкий, протообэриут Аким Нахимов, ботаник Х (Чертков быстро раскрыл псевдоним: Чаянов“)» (Л. Сергеева. С. 52).
86
Эта книга будет подвергнута разносной критике на совещании молодых литераторов Ленинграда 27 ноября 1955 года. «Тут недалеко и до „Нового мира“, и до той померанцевской линии, которая естественно потерпела полное осуждение. Нельзя сбиваться на сплошное отрицание всего положительного», – заметил А. Решетов. А Ю. Помозов обратил внимание на то, что «тягостное впечатление создается после прочтения его книги. Его герои живут мелкими страстишками, в рассказах почти не чувствуется примет нашего времени – времени великих свершений нашего народа, которое, собственно, и породило володинских героев» (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 368).
87
Восстановлен в Союзе писателей СССР в 1959 году.
88
Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.
89
Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.
90
Выделено К. Чуковским.
91
Речь о Г. М. Маленкове.
92
Т. е. государственного переворота, по аналогии с тем, какой привел к власти Наполеона Бонапарта.
93
«Когда я слушала эти письма, – вспоминает Раиса Орлова, – мне было страшно и стыдно. Стыдно за партию и за себя, ведь прежде я считала это клеветническими слухами, отмахивалась от них или пыталась опровергать. Но после каждого письма уходила я с чувством облегчения и надежды: это партия сама очищалась от скверны» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 23–24).
94
В. С. Кружков – заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС.
95
См. о нем в дневниковой записи Корнея Чуковского от 8 мая 1959 года: «Умер Еголин – законченный негодяй, подхалим и – при этом бездарный дурак. Находясь на руководящей работе в ЦК, он, пользуясь своим служебным положением, пролез в редакторы Чехова, Ушинского, Некрасова – и эта синекура давала ему огромные деньги, – редактируя (номинально!) Чехова, он заработал на его сочинениях больше, чем заработал на них Чехов. Он преследовал меня с упорством идиота. Он сопровождал Жданова во время его позорного похода против Ахматовой и Зощенко – и выступал в Питере в роли младшего палача – и все это я понял не сразу, мне даже мерещилось в нем что-то добродушное, только года два назад я постиг, что он беспросветная сволочь» (К. Чуковский. Т. 13. С. 288).
96
Музыковед, пианист и композитор Александр Семенович Розанов.
97
В тексте документа здесь оставлено место для фамилии.
98
Физик Никита Алексеевич Толстой, сын А. Н. Толстого и Н. В. Крандиевской-Толстой.
99
На XX съезде КПСС А. Фадеев будет избран уже только кандидатом в члены, а не членом ЦК, как прежде. А. Твардовский, бывший в 1952–1956 годах членом Центральной ревизионной комиссии, кандидатом в члены ЦК станет только в 1961 году.
100
Роман «Тучи на рассвете» был под именем Аркадия Сахнина опубликован в журнале «Знамя» (1954, № 2, 3), вышел отдельными изданиями в «Роман-газете», в Детгизе и в Гослитиздате. Суд, в который обратилась Раиса Левина, привлек к разбору этой жалобы комиссию Союза писателей, которую возглавил В. А. Рудный. После того, как вина Сахнина была установлена, суд обязал его выплатить Левиной часть гонорара и, так как текст романа был все же переработан, ставить ее имя как соавтора при последующих переизданиях.
Тем не менее «Тучи на рассвете» были переизданы в 1957, 1965, 1968 и 1975 годах без какого-либо указания на имя Левиной.
Достойно внимания, что именно Сахнину будет доверено написать «Малую Землю» – первую часть трилогии, изданной под именем Л. И. Брежнева.
101
На первых порах, разумеется, еще только инициативную группу.
102
«Вся работа происходила у нас в Лаврушинском или на даче», – подтверждает Лариса Казакевич, дочь писателя (http://www.newswe.com/index.php?go=Pages&id=5299&in=view).
103
«Вы, может быть, и сами не знаете, что Вы написали классическую книгу, которая рано или поздно создаст Вам всемирное имя, – 23 ноября письмом к Вере Пановой откликнулся на эту повесть Корней Чуковский. – Не сомневаюсь, что ее переведут на все языки. Дело не только в том, что впервые в истории русской литературы центральным героем повести поставлен шестилетний ребенок, но и в том, что самая эта повесть классически стройна, гармонична, выдержана во всех своих – очень строгих! – (подлинно классических) пропорциях» (К. Чуковский. Собрание сочинений. Т. 15. С. 417).
104
Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate (Оставь надежду, всяк сюда входящий).
105
5 июня 1956 года восстановлен в членах СП СССР.
106
Правильно: «От всего сердца».
107
Опера Дмитрия Кабалевского по повести и пьесе Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69». Премьера в Большом театре прошла 26 ноября 1955 г.
108
Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были, после долгого перерыва, выпущены Гослитиздатом с предисловием Константина Симонова в 1956 г.
109
Е. Б. Пастернак датирует передачу в «Новый мир» и «Знамя» полной рукописи романа «ранней весной 1956 года», указывая, что «потом» она поступила в издательство «Художественная литература».
Сколько можно судить по докладной записке председателя КГБ И. Серова от 24 августа, рукопись была передана в «Новый мир» только в апреле.
«Его роман лежал в редакции примерно два месяца в ожидании возвращения Симонова из отпуска», – сказано в дневниковой записи Константина Федина от 14 августа (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 160).
110
«<…> у тебя в журнале, у тов. Кожевникова <и> в Гослитиздате несколько месяцев лежала эта рукопись, и ни у кого не вызвало это чувства протеста», – 7 декабря 1956 года выговаривает Симонову Поликарпов на совещании в ЦК КПСС по вопросам литературы (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Ед. хр. 12). «Время шло, а роман все еще не был опубликован. И отрицательных отзывов не было никаких» (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 187). «Посланные в журналы экземпляры романа лежали там мертвым грузом, предложенный в альманах «Литературная Москва» вернулся к автору с отказом», – подтверждают Е. Б. и Е. В. Пастернак (Б. Пастернак. Собр. соч. Т. 4. С. 655).
111
В начале 30‐х годов, – сообщает Надежда Кожевникова, – «у них с папой был роман, я думаю, это был первый роман в ее жизни» (Алеф. 2003. № 924. С. 37). «<…> Человеком, которому небезразлична моя собственная судьба» называет Кожевникова и сама Ивинская (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 197).
112
Об этом разговоре («Я сейчас же позвонил ему <…>») Кожевников 7 декабря 1956 года напоминает и на совещании в ЦК (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Ед. хр. 12). Следует, однако, принять во внимание, что телефона на даче Пастернака тогда еще не было.
113
Этой информации противоречат воспоминания Л. М. Кагановича о том, что решение прочесть доклад было принято спонтанно, уже когда «XX съезд подошел к концу» (Л. Каганович. С. 570). См. 25 февраля.
114
«Но в один из первых дней после открытия съезда, – вспоминает Наум Коржавин, – кто-то из моих друзей, к чьим словам я относился серьезно, встретил меня словами: „Выступление Микояна на съезде читал? Нет? А ты прочти!“
И я прочел. Впечатление было оглушающим. Это была резкая, откровенно антисталинская речь, первая такая в открытой советской печати. Потом пошли такие же речи других руководителей. Именно руководителей. Отчасти потому, что так, видимо, было договорено, но был и элемент искренности» (Н. Коржавин. Т. 2. С. 703–704).
«Окажутся ли слова Микояна подхваченными другими? – 16 февраля задается вопросами в своем дневнике Сергей Дмитриев. – Найдут ли они развитие и последуют ли за ними реальные действия? Или эти слова окажутся чем-то вроде „Оттепели“ Эренбурга? Не подлежит сомнению, что слова эти прежде всего произнесены для нужд и потребностей внешнеполитической пропаганды (вот, мол, мы какие самокритики; вот мы как далеки от политики главы двадцатилетнего периода культа личности!)» (Отечественная история. 2000. № 1. С. 165).
115
«Первый том, – 4 июня написал Эммануил Казакевич Константину Федину, – был пробой наших сил и разведкой в стане праздно болтающих и обагряющих руки. Второй, надеюсь, будет более решительным и определенным» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 374).
116
Сам факт этой публикации вызвал раздраженную реакцию Анны Ахматовой: «Совсем дикие люди. Казакевич поместил 400 страниц собственного романа. Редактор не должен так делать. Это против добрых нравов литературы» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 86).
Следует, однако, иметь в виду, что роман «Дом на площади» был ранее принят к печати журналом «Знамя». Но Эммануил Казакевич вынужден был забрать его оттуда, чтобы в срочном порядке заменить своим произведением роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» – его рукопись столь долго лежала в журнале «Новый мир» без движения, что автор, потеряв надежду, передал ее в «Литературную Москву». Однако, узнав об этом, редколлегия «Нового мира» прислала категорический протест против напечатания романа в сборнике, ссылаясь на договор, ранее заключенный с Дудинцевым, и Казакевичу как одному из составителей сборника пришлось вернуть роман «Не хлебом единым» обратно в «Новый мир». См. об этом письма Казакевича Дудинцеву и в редакцию журнала «Знамя» (Э. Казакевич. С. 372–373).
117
«Я <…> принялся читать стихи Твардовского, – записал Чуковский 28 февраля 1956 года, – и вдруг дошел до „Встречи с другом“ <…> и заревел» (К. Чуковский. Дневник. С. 211). И совсем по-другому отозвался бывший лагерник Аркадий Добровольский в письме от 18 августа к другому бывшему лагернику Варламу Шаламову: «Конечно, кусок из поэмы Твардовского „Друг детства“ – хорош. Но он и радует и возмущает одновременно. В начале поэмы ляпнуть этакий домостроевский реквием на смерть Великого Хлебореза и блядски вилять задом, оправдывая это „крутое самовластье“, а через пару сотен строк строить из себя хризантему и задавать риторические вопросы: „Винить в беде его безгласной страну? При чем же тут страна?.. Винить в своей судьбе жестокой народ? Какой же тут народ!..“ Талант „применительно к подлости“ и больше ничего!» (В. Шаламов. Т. 6. С. 144–145).
118
См. позднейшую запись Евгения Пастернака: «Боря рассказывал, как весной 1956 года к нему приходили два человека. Это были Каверин и Казакевич, но папа не назвал их имена, только сказал, что одного из них даже считают талантливым. Они предлагали ему печататься в „Литературной Москве“, и он дал им „Замечания к переводам Шекспира“. Но вообще он не понимает этих, якобы свободных, писательских журналов. Лучше уж государственные, в них всё ясно, что можно говорить, а что нет. А тут вроде всё можно, тогда как из чувства взятой на себя ответственности они боятся вообще что-либо сказать. Он предлагал им напечатать роман, но они отказались, хотя Всеволод Иванов готов был его отредактировать» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 698).
119
18 р. 50 к.
120
С. 794–809.
121
В «Литературной газете» 28 февраля появилось «Письмо в редакцию» члена партии с 1918 года А. Гиндина, который, прочитав выступление Шолохова, обвинил его в снижении творческой активности и отметил демагогию в высказываниях о писательских дачах и отдыхе на курортах (с. 8). Критические замечания в адрес Шолохова содержались и в подборке читательских писем, которые были напечатаны в «Литературной газете» 5 апреля (с. 2).
А вот мнение Варлама Шаламова:
«Шолоховская речь произвела и на Вас, и на Валю впечатление, – 30 марта пишет он в Магадан Аркадию Добровольскому. – А мне было стыдно ее читать – как может писатель, большой писатель понимать свое дело таким удивительным образом. Как странно, если искренне, определены болезни писательского мира. Какие бесподобные рецепты тут предлагаются. Горький – во многом великий пошляк, но он все-таки был работником искусства, он был обучен как-то понимать искусство, а этот ведь не дал себе труда заглянуть в свое собственное дело» (В. Шаламов. Т. 6. С. 138).
122
«Был, – вспоминает А. И. Микоян, – небольшой спор по этому вопросу. Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы этого доклада вообще не делать. Хрущев и больше всего я активно выступили за то, чтобы этот доклад состоялся. Маленков молчал. Первухин, Булганин и Сабуров поддержали нас. Правда, Первухин и Сабуров не имели такого влияния, как все остальные члены Президиума.
<…> Было принято решение, что в конце съезда, на закрытом заседании, после выборов в ЦК (что для Молотова и Кагановича казалось очень важным) такой доклад сделать» (А. Микоян. С. 594).
Живописные подробности добавляют воспоминания Л. М. Кагановича:
«XX съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущев ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка – проект текста доклада.
Заседание проходило в ненормальных условиях – в тесноте, кто сидел, кто стоял. Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение. Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан. <…>
Именно об этом и говорили товарищи Каганович, Молотов, Ворошилов и другие, высказывая свои возражения. Кроме того, товарищи говорили, что мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы. Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с этой стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел, чтобы трудящиеся поняли и давали отпор спекуляции врагов нашей партии и страны на этом.
Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд. Там было объявлено о дополнении к повестке дня: заслушать доклад Хрущева о культе личности Сталина» (Л. Каганович. С. 570, 571).
123
В книжных изданиях эта повесть получила название «Тугой узел».
124
Но вот мнение Вениамина Каверина: «Эренбург, привычно оценив альманах с политической точки зрения, сказал мне, что он мало отличается от хорошего номера „Нового мира“. Он был не прав. Правда, Казакевич, которому не нравился собственный „Дом на площади“, сказал: „Что же делать, нам все равно не обойтись без социалистического реализма“. И действительно, этот роман как бы подтверждал ту благополучную мысль, что альманах ничем не отличается от других изданий подобного рода» (В. Каверин. Эпилог. С. 353).
«Пока я его <роман> писал, время перепрыгнуло через меня. <…> Во всяком случае я „Домов на площади“ строить больше не буду!» – вспоминает Владимир Тендряков слова Казакевича, сказанные весной 1956 года (М. Тендрякова, О. Розенблюм // Знамя. 2019. № 7. С. 153).
125
«Доклад, – 9 апреля записывает для памяти Сергей Дмитриев, – напечатан типографским путем, состоит из 38 стр., сброшюрованных в красной обложке. Надпись на нем гласит: „Секретно. Подлежит возвращению в течение трех месяцев и последующему уничтожению“» (Отечественная история. 2000. № 1. С. 170).
126
В некоторых случаях писателей (видимо, все-таки только известных) знакомили с этим документом и в индивидуальном порядке. См. письмо Вяч. Вс. Иванова Л. К. Чуковской от 24 апреля 1969 года: «<…> отцу <Вс. Иванову> с курьером прислали из Союза Писателей напечатанный типографским способом доклад Хрущева. Текст был снабжен грифом: „Совершенно секретно. Не подлежит распространению“. Вернуть просили через 2 или 3 часа; за это время отец и вся наша семья прочли текст» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 655).
127
Курсив С. Дмитриева.
128
Имеются в виду Всеволод Вячеславович Иванов и его сын Вячеслав Всеволодович.
129
Здесь и выше выделено К. Чуковским.
130
Как, выступая в Москве 15 июня, заявила Ольга Берггольц, «у нас, в Ленинграде, на читку этого доклада не допустили одного из зачинателей советской литературы – М. М. Зощенко, несмотря на то что большая группа товарищей была возмущена этим и дошла вплоть до обкома партии с требованием допустить Зощенко на читку» (цит. по: М. Золотоносов. Гадюшник. С. 229).
131
На пару с «поздним реабилитансом» появился в речевом обиходе «ранний репрессионизм».
132
Сортировочная станция Харьковского железнодорожного узла.
133
«В мои обязанности, – вспоминает Д’Анджело, – входила также роль литературного агента и „разведчика талантов“ для Фельтринелли, богатого и молодого коммунистического издателя в Милане, которого я должен был извещать об интересных явлениях в советской прозе и поэзии. <…> Одним из моих первых сообщений было известие, услышанное мной по московскому радио: „Скоро будет опубликован „Доктор Живаго“ Бориса Пастернака. Это роман, написанный в форме дневника, охватывающий первые три четверти века и оканчивающийся Второй мировой войной“» (Континент. 2001. № 7).
134
По утверждению издателя журнала «Культура» Ежи Гедройца в письме переводчику Ежи Стемповскому от 19 января 1959 года, «<…> машинописная рукопись, а также ряд копий находятся там <в Польше> с 1955 года» (Новое о Пастернаках. С. 530). И вот еще одна цитата, на этот раз из письма Гедройца тому же адресату от 1 декабря 1958 года: «PIW <Государственный издательский институт – Państwowy Instytut Wydawniczy> намеревался в 1957 году издать роман, однако позиция ряда знатоков во главе с Федецким, считавших роман графоманией, серьезно задержала развитие всей истории» (Там же. С. 525).
