Надежда

А мудрый умело обращается со своим разумом. Он понимает и смиряется с тем, что так называемое здравомыслие, элемент конформизма должны присутствовать. Нельзя умному солдату сказать полковнику, что он дурак, если тот, по его мнению, что-то делает не так. Он должен предвидеть, что за этим последует, и искать другие пути достижения истины. Скажем так, хотя бы для соблюдения приличий ему стоит помолчать. Ум и скромность украшают не только до шестнадцати лет, – усмехнулась Ольга Денисовна и немного погодя добавила: – В большинстве своем дети умные и яркие. Маленьким часто бывает скучно, бывает больно и обидно, когда их не понимают, и тогда, к сожалению, к годам к тридцати они тупеют, – раздумчиво объясняла мне учительница.

– Знаете, на станции живет богатый дядька. Так он даже школу не смог закончить. Получается, он талантливый дурак? – с легким сомнением предположила я.

– Надо признать: зачастую ум и хитрость путают. Хитрость и изворотливость сродни непорядочности.

– Ленка Ивашина из десятого класса сделала татуировку, выколола на тыльной стороне кисти руки имя парня, в которого влюбилась. А если она через год другого полюбит? Почему ей в голову не пришла такая простая мысль? Она же вроде не глупая! – продолжила я с разбегу.

– Издержки юности. Повзрослеет. Ты о Лене, знаешь ли, с какой-то наивной гордостью рассказала. Наверное, не без некоторого удовольствия подумала, что умнее ее? Необоснованное кокетство. Иногда ты тоже бываешь не так хороша, как о себе думаешь, – бросила камешек в мой огород Ольга Денисовна, снисходительно улыбнувшись, и тут же успокоила: – Не заводись. Все мы спотыкаемся.

Я почувствовала некоторую досаду, но спохватившись, беспристрастно оценила свои слова, упрекнула себя в жестокосердии, в завуалированной самонадеянности и мысленно поспешно согласилась с учительницей.

А через месяц был устный зачет по теме. Ольга Денисовна пригласила второго учителя, чтобы успеть всех опросить за один урок. Мы знали, что Василий Никанорович – нестрогий учитель. Некоторые девчонки в очередь выстроились к нему. Но Алла первая подошла к Ольге Денисовне, проделала опыт и блестяще его объяснила. Я видела, с каким удовлетворением и радостью она получала пятерку и похвалу. Еще бы! Ее ответ сделал бы честь любому отличнику. Все с уважением смотрели на Аллу. Не сбежала, где легче, не испугалась.

ОЛЬГА ДЕНИСОВНА

Я сегодня дежурная по классу и помогаю Ольге Денисовне вытирать с приборов пыль. Вдруг она спросила меня:

– Ты видела тревогу в глазах Аллы на зачете? Знаешь, почему она волновалась? Некоторые учителя занижают оценки на экзаменах за плохое поведение. Я никогда не смогу позволить себе опуститься до такого. Иначе уважать себя перестану.

– А я не смогла бы так долго конфликтовать. У меня характера нет, – виновато потупилась я.

– Напротив, есть. Понять ошибку, быстро оценить обстановку, пересилить свои амбиции и извиниться не всякому удается. Умнеешь помаленьку. А почему ты тихонько улизнула в коридор, когда я пропускала слабый ток через цепочку ребят? Мне хотелось доставить всем вам живое незабываемое удовольствие от эксперимента. Я думала, ты смелая, – с беспощадной прямотой закончила учительница.

– Я своей осторожности и благоразумия не стыжусь. Я смелая, где уверена. А электричество для меня – новое. Не стала рисковать из-за пустого куража или щенячьего любопытства, – объяснила я спокойно и просто, не давая волю уязвленному самолюбию.

– Не поверила мне? – огорченно, с легким упреком спросила Ольга Денисовна.

Слова отчаяния, желания избыть чувство вины перед любимой учительницей застряли в моем горле. Я только смогла упрямо пробурчать:

– Никому не доверяю. Только себе.

– Нельзя так, – участливо и великодушно заметила Ольга Денисовна.

– Не обижайтесь! На консультации все произошло так быстро, что я не успела сообразить, доверять мне вам или нет, – брякнула я, несколько позже поняв, что опять совершенно не заботилась о чувствах педагога.

Ольга Денисовна опешила от моего наивного откровения, как от утонченного издевательства, почувствовала себя в роли обвиняемого и не сразу справилась со своими чувствами. По ее лицу сначала пробегали нервозные тени, потом блуждала растерянная обиженная усмешка. И тут прописная истина забрезжила в моем мозгу. Снопом света брызнуло прозрение: «Она считает, что я обязана верить учителю безоговорочно!» Ощутила себя глупой, голой, беззащитной. Потом захотела сгладить свой промах, но, как всегда в таких случаях, от волнения в голову ничего хорошего не пришло. Я смущенно опустила голову.

– Может, у тебя уже была неприятная встреча с напряжением? – грустным и, тем не менее, интригующим тоном спросила учительница, первой нарушив тягостную паузу.

Я тут же оживилась, как человек, сбросивший с себя тяжесть непонимания, неловкости от непреднамеренной обиды близкого человека.

– Было дело, – мгновенно и радостно созналась я, – в квартире у дедушки за кроватью находилась электрическая розетка. А крышка на ней болталась. Я взяла малюсенькую, совсем как игрушечную, отвертку от швейной машинки и начала закручивать винтик. Но до розетки доставала с трудом. Тогда я завернула постель, села удобно и принялась за работу. Панцирная сетка подо мной прогибалась, качалась, пальцы соскакивали с деревянной ручки. В общем, попала я отверткой в отверстие розетки. Вмиг мощная волна очень болезненными жгутами скрутила мне мышцы рук и груди и, на мое счастье, сбросила меня с кровати. Очнулась. Губы дрожат, слова сказать не могу. Через пару часов нормальной стала. Только слабость в теле осталась и в сердце покалывало.

А как-то швея мамы Оли приходила с четырехлетней внучкой. Мы в зале обедали, а девочка на кухне была. Вдруг она как закричит! Подскакиваем, а она сидит на полу, круглые бессмысленные глаза замерли на месте. Глядим, а у нее к пальчикам приварились две булавочки с петельками, те которые используют при шитье. Она их в розетку зачем-то засовывала. Еще там же на кухне мокрая газета коснулась розетки, и меня ударило током.

А на полевом стане я выпрямитель потрогала. Он был отключен, а меня все равно здорово тряхнуло, потому что внутри него находился неразряженный конденсатор. Локти долго болели, – скороговоркой перечисляла я результаты своих первых неудачных контактов с новинками цивилизации.

– Громадный у тебя опыт знакомства с электричеством, – покачала головой Ольга Денисовна и пророчески сказала, как предначертала: – Теорию учить надо!

И мы обе зашлись хохотом.

Мне было приятно вот так запросто общаться с учительницей (и одновременно двоюродной тетей по отцу). Я осмелела и спросила:

– А почему Вы только сейчас учитесь в институте? Пожалуйста, не обижайтесь, я не хочу вас обидеть, – предупредила я, заметив ее безмолвный напряженный взгляд.

Ольга Денисовна ответила не сразу. Видно, тщательно оберегала она свое прошлое от бесцеремонных вторжений и нечасто сотрясала свое сердце горькими воспоминаниями.

– В нашей семье было десять детей. Я меньшая. В колхоз отец не пошел, чувствовал, что не прокормимся. А корову отдал. Все равно нас в кулаки записали, потому что дом имели кирпичный. Отец сам его строил. Труженик он великий. Обложили нас огромным кулацким налогом. Пришли сборщики и забрали всю одежду из сундука. Отец без отдыха работали снова заработал на одежду и корову. На следующий год опять все отобрали. Братья мои отцу помогали кирпич соломой выжигать. А как-то раз солома загорелась или кто по злобе, из зависти поджег. Младший брат стал тушить. Обгорел сильно, но выжил. Летом всей семьей в колхоз нанимались на работу. Все постройки из нашего кирпича до сих пор стоят. В армию детей кулаков не брали, но, когда началась война, мои братья пошли добровольцами. Пете шестнадцать тогда было.

– Это вы про дядю Петю, который труды у меня вел? – поняла я.

– О нем, – подтвердила Ольга Денисовна.

– А вы помните, как война началась? – не удержалась я от следующего вопроса.

– Конечно. Вся наша семья уже за столом сидела. Завтракали. Вдруг подбежала соседка с криком: «Война!» Отец побелел сразу. Все затихли. Жутко мне стало от их молчания. Потом… страшно даже вспоминать… Два года в школе не училась. При немцах только начальная школа была. Они считали, что для русского народа достаточно. Мальчиков в Германию угоняли. Староста у нас хороший был, предупреждал, чтобы успели попрятаться. Брат Коля в девушку переодевался. Когда девочек начали забирать, мы к партизанам ушли. Зимой вернулись. Немцы одного партизана в деревне поймали, расстреляли и село подожгли с двух сторон. Скот весь порезали. Нас, детей, на мороз выгнали, а мать заставили печь топить. Мылись они голыми. Мы на чердак забрались, лестницу убрали и дрожим от холода. Тут наши разведчики на лыжах приехали. Ой, как мы радовались! Потом ополченцы в лаптях появились, а следом – регулярные войска. Только успокоились, опять немцы пришли. Окопы пришлось рыть и для своих солдат, и для врагов. Зима выдалась на редкость лютая. Голод небывалый. Жили немыслимо тяжко. Как звери. Только бы выжить. Только бы проснуться утром. Печи бурьяном топили. В тот год нас мешок семечек от смерти спас… Да много чего было. Ты смотри, про кулаков никому… – наклонившись совсем близко к моему лицу, шепнула Ольга Денисовна.

– Понимаю, – кивнула я солидно.

– А после войны о десяти классах речи не могло быть. В педучилище поехала. В общежитии снег на стенах. Если кто уходил, то одеяло сразу хватали другие. В два часа ночи шли очередь занимать, чтобы восемьсот граммов хлеба на день получить. Да еще хозяйственную рачительность проявляли – для родных хлебушка хотелось хоть немного сэкономить. В сорок шестом году страшный голод был… С Украины к нам люди ползли… картофельные очистки, фрукты с земли подбирали… пухли… хоронить не успевали… Все-таки посчастливилось педучилище закончить. Поехала работать по направлению. Школа маленькая. Учителей не хватает. Я отлично училась, и мне позволили сразу в старших классах преподавать. Учила русских и нагайбаков (крещеные татары). Татары быстро русскому языку обучались, но между собой все равно по-своему разговаривали. Я жила со своей подружкой Раей. Темными вечерами сидели с ней в школьной квартире и пели любимые песни из заветных тетрадей-альбомов. Вроде этой: «Далеко, далеко, где кочуют туманы…» Ты знаешь, счастливы были! Потому, что юные. Быстро катились удивительные годы. Каждый день как щелчок. Раз и нет его! Упоительные, влекущие, запредельные мечты, озаренные светлой надеждой и любовью!

У молодых жизненные инстинкты удивительно могучи. Вера в то, что учим детей для прекрасного будущего, придавала сил и поднимала нас в своих глазах… Очень уважали учителей в деревне. Какая бы очередь большая ни была, нас всегда первыми обслуживали. В Сибири я тогда работала. А потом родители домой затребовали. Пришлось послушаться. Я очень не хотела уезжать. И молодой человек не пускал…

Ольга Денисовна медленно наматывала медную проволоку на катушку трансформатора, а мыслями была в далекой Сибири, ставшей ей второй родиной, в которой она оставила частичку своего сердца, но увезла с собой тепло душ благодарных людей суровой земли.

А мне показалось, что после нашего разговора, Ольга Денисовна стала мне как-то ближе, понятней.

МУЗЫКА

С утра таскала уголь в сарай двумя ведрами. Мать увидела из окна и зашумела: «Одним работай! Пупок развяжется». Послушалась. Носила уголь до тех пор, пока пальцы перестали удерживать ведро. И вроде бы недалеко куча от сарая, а руки «развелись». Ничего, за ночь боль стихнет. Не впервой.

Вечером родители отправились на станцию смотреть индийский фильм «Бродяга». Нас не взяли. Фильм «до шестнадцати». Брат пошел к Ленчику, а я лежу на раскладушке, слушаю радио и вспоминаю Лилиного папу. Удивительно располагающий к себе человек! Красиво он вчера рассказывал о музыке ребятам из своего ансамбля русских народных инструментов! Я стояла в школьном буфете за сахаром и сначала задумчиво внимала через открытую дверь класса только звучанию густого мягкого украинского акцента, делающего речь Дмитрия Федоровича обаятельной вне зависимости от содержания. Потом вникла в суть.

– …Магия цыганского темпераментного пения душу затрагивает потому, что они изначально через сердце пропускают потрясающие фразы. Не поют а плачут. Есть у них грандиозные исполнители, певцы от бога.

– …А милые сердцу смешные и забавные частушки? Уникальное явление! Они «своей самобытностью, искренностью и залихватской целебностью всегда скрашивали непробудно тяжкую жизнь народа. Отзвуки неизмеримо далекого неведомого прошлого и сейчас властвуют над нашими душами, наполняя их живительной силой, опьяняющей радостью, неисчерпаемым богатством и глубиной интонаций, а еще мудростью. В них заключено высшее проявление народной музыки. Пока такое искусство живет в наших сердцах, с нами ничего плохого не произойдет. Через песни и частушки каждое следущее поколение лучше понимает историю своей страны».

Я сразу вспомнила весну второго класса, странные, на мой взгляд, развлечения девочек на переменах между уроками: танцы, дружное звонкоголосое пенье старинных обрядовых песен, проникнутое истинным, от сердца, весельем. Исполнение деревенскими детьми «преданий старины далекой» я тогда объяснила себе их необразованностью, дикостью, серостью, даже дремучестью. Почему я не понимаю истинно народного песнопенья, особенно частушек? Почему они оставляют меня равнодушной? Может, моя душа была сразу расположена к более серьезной музыке? Или этот недостаток является следствием ограниченного детдомовского общения с внешней средой, а знакомить с основами, корнями подобного вида творчества надо было еще в очень раннем возрасте? Если так, то досадно.

Опять прислушалась к разговору в соседнем классе.

– …Не зная романсов, мы теряем одну из составляющих нашей души… Нежно льются, словно вьются тонкие звуки музыки Вивальди! А какие есть у него мятежные мелодии!.. Некоторые русские, украинские и молдавские народные мелодии вы уже освоили. Скоро возьмемся за немецкие и итальянские.

Кто-то из ребят свирепо возмутился:

– Немецкие?!

Дмитрий Федорович усмехнулся:

– Мы изучаем музыку. Если всюду слышать только «хенде хох» да «шнель», то любой язык может показаться грубым, а любой народ жестоким. Так и Моцарта можно начать поносить. А ведь «когда звучит его музыка, все беды теряют власть над людьми», – сказал мне однажды мой учитель. Ему нельзя отказать ни в уме, ни во вкусе. Культуры разных стран можно понять путем любви. И себя лучше осознавать в сравнении с другими нациями. Будем, ребята, последовательно изучать танцевальные ритмы Запада и Востока. Вы уже много знаете про головокружительные вальсы, а кто может рассказать мне о танго?

Молчание в рядах артистов. А я представила напускную суровость, строгость, исполненную достоинства сдержанность своего учителя на уроках, его улыбку и неистощимый запас шуток на переменках. Сейчас он был совсем другим: романтичным, взволнованным.

– Танго – танец нежный, лиричный, томный и в то же время сдержанно-страстный, я даже посмею сказать – сладострастный, дурманящий, обволакивающий всего человека до кончиков пальцев. Вот что значит танго! Это танец объяснения в любви. В школе я был лучшим танцором. «Убивал» всех безупречной изысканной галантностью. Как мне завидовали друзья! …Гитару до сих пор люблю. Под нее не поют, а будто с душой разговаривают. А на минорный лад скрипка настраивает. Музыка, ребята, выманивает из глубины сердца новые непонятные незнакомые чувства, дает возможность побывать в особом, прекрасном мире. Она уносит в неведомое пространство, связывает с неизвестными мирами. В юности я совершил, как говорила моя бабушка, очень разумный поступок: я осуществил свою мечту. Не томился раздумьями, а купил на первые же накопленные деньги баян. И теперь он всегда со мною. Кто из вас слушал блюз?

Ребята смущенно молчали. Дмитрий Федорович продолжал:

– Мне один музыкант как-то сказал: «Блюз исполняют люди, когда им очень грустно». Он был из обрусевших немцев Поволжья. Мальчонкой я жил в тех краях… С детства надо прививать вкус к хорошей музыке, тогда и в старости она будет дорога и понятна. Старикам подчас малоинтересны новые направления в музыке, привычных традиций придерживаются. Ничего в этом плохого нет. Они хранители прекрасного, а молодым нужна свежесть чувств… Классическая музыка предназначена не только для узкого круга. Это ошибочное мнение некоторых критиков, воображающих себя элитой и не желающих утруждать себя просвещением широких масс…

– Я слышал, бывает вредная музыка, которая расслабляет, взвинчивает нервы, даже убивает волю, – тихо произнес какой-то мальчик.

– Так говорят те, у кого убогие вкусы или узкие пристрастия. На свадьбе надо одни песни петь, перед боем – другие, – задумчиво произнес Дмитрий Федорович. – Сколько израненных душ и тел искало в войну приюта под крылом музыки и музы! Я сам был в их числе.

Слова прядут узорные воспоминания. Затаив дыхание ребята слушают учителя. Мир музыки входит в их сердца…

Я представила себе строгий магический профиль учителя и подумала о том, что он облагораживает все, к чему бы ни прикасается.

А чьи песни мне теперь нравятся? Дунаевского и Таривердиева. Их музыка то легкая и восторженная, то глубокая и трепетная. Я тону в ней…

Услышала объявление диктора о концерте итальянской музыки. Вскочила с дивана и включила приемник на максимальную громкость. Полились чудные звуки «Баркароллы». Всем своим существом я слышу шорохи далеких волн, нежные всплески и мощные лавинообразные удары о прибрежные камни. Я чувствую присутствие бесконечного морского пространства. Но оно выражается иначе, чем просторы наших полей и лесов. Эта музыка потрясла меня новым, неожиданным звучанием природы. Вот так же я когда-то открыла для себя ночное звездное небо, краски заката и французские песенки, беззаботные, но душевные, которые, наверное, могли появиться только от безделья, когда есть возможность любоваться прекрасным.

Мысли потекли в другое русло. В этом году у меня снова, как раньше в детдоме, стали возникать в голове мелодии. Чаще всего на лугу или в поле. Почему? Оттого, что я на природе? Но когда я работаю, то не вижу ее. Природа сама проникает в меня? А может, музыка появляется во мне так же, как рифмовки и фантазии?

Оперную музыку по радио я не воспринимаю, если занимаюсь домашними делами. Приходится хоть на время бросать работу, чтобы сосредоточиться, настроиться.

Интересно, а музыканту придет в голову красивая сложная музыка, если он будет работать в холодной, темной лачуге да еще голодным? Выйдет ли из его души радостная мелодия? Почему в наших старых русских песнях много грусти, тоски, безысходности или необузданного веселья, как с похмелья, а современная музыка вдохновенная, торжественная, светлая, полная предвкушения счастья? А мне в голову всегда приходили и приходят только восторженные или удивительно торжественные мелодии! Почему? Может, потому что я ребенок?

Мне редко нравится все большое сложное произведение. Наверное, потому что я не разбираюсь в тонкостях музыки. Обычно я запоминаю всего лишь несколько отрывков. Когда мы во втором классе слушали с учителем оперу, то оказалось, что всем ребятам очень понравился один и тот же отрывок. Учитель пения назвал его шедевром. Вот бы услышать целый концерт шедевров сразу! Фантастика!

Удивительно! Сочетания семи нот создают в человеке мир трепетного блаженства, красоты и гармонии. Музыка проникает в глубины души, потрясает, возбуждает, открывает самое сокровенное. Через нее я познаю себя. Суета уходит в сторону, все плохое исчезает. Я наполняюсь любовью! А букв в алфавите тридцать три. Интересно, в них меньше или больше возможностей влиять на чувства человека?

Эх! Жаль, что у меня нет ни красивого голоса, ни музыкального слуха. Бесталанная. Отец и Коля играют на многих музыкальных инструментах. А я обожаю петь, когда в хате никого нет. При этом чувствую полнейшее удовлетворение. Мне нравится! Мне приятно. Что еще надо! Я имею право восторженно и вдохновенно исторгать любой набор звуков, который ярко выражает мои чувства. Иногда я изображаю чужой язык, подбираю звучные или мягкие лирические сочетания слогов. Когда я пою, весь мир кажется мне состоящим только из счастливых людей. Я расслабляюсь, во мне появляется удивительная легкость свободного, ничем не обремененного человека. Я пою отрывки из оперетт, песен, свои рифмовки – все то, что соответствует в данный момент моему состоянию души, что радует меня. Я ношусь по комнате, кружусь и воображаю, что на самом деле хорошо исполняю и всем приятно меня слушать. Я так выражаю радость не конкретно кому-то, а небу, вселенной за то, что они есть, потому что очень здорово жить на планете Земля! В эти минуты мне хочется смеяться, говорить слова любви солнцу, облакам, людям! Моя душа восторженно кричит миру: «Я люблю тебя! Солнце светит всем!» И пусть мне в чем-то не везет, но внутри меня есть желание счастья, ощущение счастья. И оно держит меня на этой земле, зовет мечтать, достигать желаемого. Я обязательно добьюсь чего-то нужного, важного! Чего? Пока не знаю.

Получается, что радость жизни во мне? Значит, от меня зависит, какой мне быть: веселой, оптимистичной или кислой занудой? Это же здорово!..

Чувствуя свою «музыкальную неполноценность» в семье, я пробовала вместе с братом учиться играть на балалайке. Освоила «Во поле березонька стояла». Сыграла несколько раз, но удовольствия не получила. Прошел месяц. Я снова взяла балалайку в руки. Но воспроизвести полностью мелодию не смогла, кое-что забыла. Коля сказал: «Подбирай на слух». Я долго путалась, а потом заглянула в тетрадку и проиграла правильно. И таким скучным показалось мне запоминание нот, что я повесила инструмент на гвоздь и больше к нему не притрагивалась! Пусть отец как угодно обзывает. Не мое это дело. Вот рисовать – хоть сто порций! Особенно если портреты или карикатуры. Применения, говорит, нет моему рисованию! Так ведь и Коля не собирается на свадьбах играть и деньги зарабатывать. Он только на школьных вечерах выступает. Жаль, негде поучиться рисованию. Как-то взяла у Коли книжку рассказов с иллюстрациями и свои рисунки к ней нарисовала. Показала матери и спросила:

– Разве мои хуже?

– Не хуже, – отвечает, – но тебе все равно не дадут книги оформлять.

– Почему? – удивилась я.

– Подрастешь, сама поймешь, – был ответ.

Конечно, рисовать желание не пропало, а вот мечтать на эту тему больше не хотелось.

Я не переживаю, что не научилась играть на музыкальных инструментах. Главное, что я люблю и понимаю музыку. Она дарит мне радость. Слушаю ее, – и хочется жить ярко и красиво! А еще хочется делать много-много хорошего…

Иногда я чувствую острую необходимость послушать оперную музыку, вроде той, которая появлялась у меня в голове с раннего детства. Сначала я думала, что Бог пошутил надо мной, давая возможность слышать эту музыку, но, не вразумив, как записать ее для других. Теперь я смотрю на эти события иначе. Мне кажется, я тогда слышала ту музыку, которая должна вести меня по жизни, которую я буду любить всегда.

Может, человеку нужна любовь к определенной музыке? Недостаток любого вида любви вызывает грусть, а иногда и болезнь. Вот когда тетя Жанна и дядя Женя разошлись и тетя вскоре заболела, я спросила бабушку: «Почему именно тетя заболела, ведь оба переживали?» Она объяснила так: «Женщины в большей степени любят других – мужа, детей, они отдают много душевных сил, поэтому нуждаются в их пополнении, то есть в особом внимании, и очень страдают от недостатка заботы». Значит, если я не слышу оперную музыку, когда мне очень хочется, то при этом что-то теряю? Нет, недаром люди придумали радио, театр! Они заряжаются в них хорошими эмоциями и получают дополнительную любовь. Ох, Витек! До чего я дофилософствовалась!.. Жаль, я не знаю твоих теперешних музыкальных пристрастий. Орать военные песни ты был большой мастак!

Не мешая моим мыслям, тихо воркует радио о событиях в районе. Вдруг оно заскрипело, захрипело, выбрасывая обрывки фраз, потом «заокало» и «заекало». Диктор будто передразнивал кого-то. Я его тоже немного подразнила и пошла за спичками. Пора зажигать лампу и повторять устные уроки.

АЛЬБИНА

Я в городе. Мать пошла в библиотеку, а я села в автобус, чтобы поскорее добраться до реки. Свободных мест было много, но я предусмотрительно пристроилась у выхода и даже кресла не стала занимать. Ведь шофер по доброте душевной согласился подвезти меня и еще одного старичка. В салоне в основном рыбаки. Одни дремлют, другие тихо переговариваются, делятся впечатлениями ночной озерной рыбалки. Рядом со мной на заднем сидении, свернувшись калачиком, спит мальчик лет шести, нежно оберегаемый матерью.

Вдруг автобус резко затормозил и остановился. Я слышу, как шофер сердито выговаривает безрассудному молодому человеку, который чуть не попал под колеса: