Надежда

ЛЮБИМОЙ БАБУШКЕ

Мать купила книгу «Домоводство», и я сразу принялась ее читать. Сколько в ней полезного! Но главное, там описывалось, как делать выкройки для любой одежды. Выбрала я подходящее платье и начала изучать чертежи. Оказывается, каждая деталь имеет свои особенности, свои тонкости при изготовлении: там надо загладить, тут припустить или, напротив, присборить материю.

Сделала я выкройки на газетах, позвала бабушку и давай примерять на ней. Бабушка смеется, замечания разные делает, вроде того: на грудь припуск больше дай, вытачки глубокие не делай. Возраст учитывай и удобство при носке. Я все учла, переделала выкройки под конкретного человека и пошла к матери выпрашивать материю. Я знала, что бабушка мечтает о серо-голубой шотландке, потому что любит нежные и светлые тона. Не нравится ей, что здешние женщины после пятидесяти лет ходят в черных юбках и темных платках.

Мать с сомнением посмотрела на мои выкройки:

– Материя дорогая. А вдруг испортишь?

– Я не буду спешить. Сто раз проверю и примерю, прежде чем отрезать, – обещала я горячо.

– Может, ситцевое сначала сошьешь? – осторожничала мать.

– Опять ситцевое? Всегда вижу бабушку в линялых заштопанных халатах. У нее скоро юбилей. Не пожалейте денег на подарок, пожалуйста. А я очень постараюсь, – настойчиво упрашивала я.

Пошли в магазин вместе с бабушкой. На наше счастье, нашлась шотландка нужной расцветки. Только качество материи плоховато. Редкая какая-то ткань. Мать засомневалась:

– Плотная ткань дольше служит.

– У бабушки это платье будет для праздников, его не каждый день у печки тереть. Давайте возьмем. И тесемка зеленая есть для отделки воротника, карманов и пуговиц. Видите, по ткани поперечная, зеленая ниточка проходит, – старательно отстаивала я свой выбор.

Бабушка не вмешивалась в разговор.

– Скажите от души, нравится вам цвет или нет? – обратилась я к ней.

– Очень, – вздохнула бабушка.

И мать пошла платить.

Шила я целых две недели. Долго мучила бабушку примерками. Но она не только терпела, но и поддерживала меня: «Хорошо дело идет. Соседки в обморок упадут, когда я появлюсь у колодца».

Успела я к праздничному дню. Именинница нарядилась и покрыла голову новым белым платочком. Я начистила ей черные туфли с новыми шнурками. В радостном волнении бабушка выглядела лет на десять моложе. Наконец, она решилась выйти на улицу. Я стояла у окна за шторкой и из комнаты наблюдала за происходящим у колодца. Женщины вмиг окружили именинницу. Слов я не слышала, но по одобрительным улыбкам и веселым лицам поняла, что они рады за соседку и что платье всем очень понравилось. Бабушка стояла гордая, немного смущенная вниманием. А как я радовалась – представить себе трудно!

ЯМА

Сегодня мои друзья придумали новое развлечение: сбрасывать сахарную свеклу с машин, а потом печь ее на костре.

– Не проще ли свеклу надергать у себя на огороде? – удивилась я.

И все же, когда стемнело, отправилась к «столику». А засыпающей бабушке сказала, что пошла в туалет. Соврала, чтобы не волновалась.

Сырой, пронзительный ветер скрипел ветвями, шуршал стрехами соломенных крыш. Но ребят такая погода еще больше будоражила. Они уже заготовили ворох веток, а девчонки помогли перегородить ими дорогу. Таскали ветки весело, но тихо, не привлекая внимания взрослых, которые еще не разошлись по домам. Ореол таинственности окружал все действия нашей компании. Будто не на грузовик со свеклой готовили нападение, а вражеский поезд с боеприпасами собирались останавливать.

Себе я в этом предприятии отводила достаточно скромную роль наблюдателя и советчика. Разумеется, я понимала, к чему может привести на первый взгляд невинная шалость, и не хотела скрывать охватившего меня волнения.

– Ребя, может, ветки чуть подальше оттащите, здесь слишком крутой поворот? – неуверенно предлагала я.

Во мне теплилось желание остановить скороспелые суждения и действия друзей. Впрочем, серьезной надежды на свою способность убеждать я не возлагала и довольно скоро поняла, что «акция» совершенно неизбежна. Ребята уже завелись на полную катушку, и разумные доводы отскакивали от них как мячики.

– Ты че! Не соображаешь! Так интересней, да и свеклы больше слетит при торможении. Верняк, – самозабвенно частил Лесик.

– Дорога после дождя раскиселилась. А вдруг машина перевернется? – упреждала я, вытаскивая осторожность из глубоких закоулков своей «многоопытной» души.

– Талдычишь, талдычишь! Обрыдло твое занудство! И кто тебя рассусоливать учил? С чего артачишься? Не трусь! Нечего пенять на дорогу. Здесь аварий никогда не случалось, – с презрительным негодованием грубо отхлестал меня Ленька, развязавший самогоном свой находчиво-дерзкий острый язык.

Меня обидело обвинение в трусости. Я почувствовала себя задетой за живое и вознамерилась уйти домой. Но девочки упросили остаться.

Ждать пришлось долго. В голову лезли всякие глупые мысли. Почему-то вспомнилось раннее детство в деревенском детдоме, бесчисленные червяки на дорожках между грядками после дождя. Я их собирала в баночку и относила на луг, в ямку, чтобы их случайно не раздавили… Смешная была…

Наконец, белые стрелы света пронзили черноту ночи. Буйная радость охватила пацанов. Они восторженно запрыгали вокруг кучи веток. Некоторое возбуждение передалось и мне, но беспокойство все еще тормозило сознание. А ребят ощущение опасности подхлестывало, звало к решительным действиям.

Грузовик двигался осторожно. Еще до поворота шофер заметил незнакомое препятствие, заподозрив неладное, свернул к обочине, вылез из кабины и в недоумении обошел ворох. «Вот дьявол? Что за чертовщина? Бред сивой кобылы, – совершенно искренне удивился он. – Дрова на дороге рассыпать стали. Так и голову можно потерять!»

Он перетащил часть веток в сторону от дороги и вернулся к машине. В темноте он не заметил, что прикрыл ветками яму, из которой женщины нашей улицы брали глину для хозяйственных нужд, и, объезжая препятствие, одним колесом угодил в нее. Машину сильно тряхнуло и накренило. На землю посыпалась свекла. Девчонки с радостным, азартным визгом бросились собирать ее, а ребята, подпрыгивая, выхватывали корнеплоды из кузова, радуясь своей лихости. В темноте они не разглядели причины такой удачной «охоты».

Водитель приглушил мотор, выскочил на дорогу и, вспоминая весь алфавит, занялся обследованием места аварии, не представляя, в чем же он так досадно просчитался и откуда на него свалились неприятности. Моих друзей как ветром сдуло, но шофер успел понять, что ветки – шалость детей. Сгоряча он схватил палку и кинулся за виновниками своего несчастья, но поскользнулся, шмякнулся оземь, прокатился на спине и ухнул в ту же яму. Теперь из нее в тишину ночи неслись эпитеты трехэтажного оформления. Я представила себе человека в мокрой, склизкой одежде, с ободранными руками, лицом, и горький стыд за наши безобразия пригвоздил меня к месту. Жалость к ни в чем не повинному дяде не отпускала. Мне обязательно надо было знать, что все закончится хорошо. Я спряталась тут же у дороги, за деревом. Шофер кое-как выбрался из глиняного плена, сел на ступеньку кабины и жадно закурил. Свет от горящей спички, зажатой в грязных ладонях со скрюченными от холода пальцами, на мгновение осветил измученное лицо пожилого человека. Он уже не матерился, а, привалившись спиной к теплой кабине, счищал палкой с одежды липкую грязь и удрученно бурчал себе под нос: «Чертова яма! Сукины дети! Вот подлость какая!» Тяжелые вздохи доносились все реже и реже. И только надсадный кашель разрывал тишину. Потом он втиснулся в кабину и долго умащивался в ней.

А я в это время предавала самоуничтожению свою неуверенность и неспособность предотвратить опасную ситуацию. Жгучее желание помочь не находило практического выхода. «Может позвать шофера к себе ночевать, а утром найти трактор? Но как я объясню родителям свое ночное появление на дороге? Наверное, дядю семья ждет, волнуются, – переживала я, переминаясь с ноги на ногу. – А ребята где? По домам разбежались или пекут свеклу?» Мысленно почувствовала запах паленого сахара и ощутила на губах сладкий вкус. Он был с привкусом горечи. Для очистки совести решила стоять у дороги до победного конца.

И все-таки наш шофер оказался везучим. Боже мой, как он обрадовался, завидев далекий свет фар, направленный в сторону нашей дороги!

– Слава тебе, Господи. Снизошел! – со слезой в голосе бормотал он, выбираясь из кабины.

И вдруг радостно воскликнул:

– Не верю своим глазам! Петро, какими судьбами тебя Бог послал мне в помощь?

– К теще на часок заскочил, вот и припозднился. Трос у тебя есть? Привязывай, а я ветками займусь. Колеса сильно просели в глину, мать ее!.. – беззлобно ворчал Петр. – Как тебя угораздило? Не вписался в поворот?

– Пацаны здесь шастали. Шалопаи, паршивцы! Игрища на дороге затеяли. Безмозглые, безответственные мерзавцы! Ни дна им, ни покрышки! Машина – это еще полбеды. Промок я насквозь. Холод собачий. Чуть совсем не загнулся. Ни сном ни духом не ожидал подлянки. Изрядно вымотался, – с трудом ворочая языком, отвечал водитель.

– Успокойся, помогу. Чего теперь антимонии разводить? Негоже на шершавые слова силы тратить. Тащи лопату, – добродушно успокаивал друга долговязый сухопарый Петр.

Наш шофер ни в чем не возражал. Он готов был на все, лишь бы поскорее выбраться из пакостного места.

Долго натужно ревели и кряхтели моторы. Наконец, машины тронулись. Я облегченно вздохнула и направилась домой. Искать ребят не хотелось. Промерзла до костей. Непроницаемая густая тьма скрыла ночное происшествие. А в душе осталось жгучее обессиливающее недовольство собой.

ПЕСТРАЯ ЛЕНТА ДНЯ

Что-то не спится мне сегодня. Может, оттого, что день прошел бурно? Утром соревнование выбило меня из колеи. Отец ехал на мотоцикле, а Коля на велосипеде пытался его перегнать. Я стояла у колодца и нервничала: «Нашли место для гонок! Поля им мало? Людно ведь здесь». Метров за сто до дома отец затормозил, а брат не смог. Скорость развил большую. По лицу видела, что он лихорадочно пытается найти выход из создавшейся ситуации. Наверное, думал: «Что делать? Свернуть на тропинку? Там люди идут. Вскочить в нашу калитку? Рискованно! Узкая. А вдруг бабушка во дворе? Сшибу». Проходившие на тот случай женщины притихли и смотрели на происходящее с широко открытыми глазами напряженно и выжидательно. Соседский Колька со вздернутым облупленным розовым носом и яркой россыпью веснушек по лицу открыл рот и закатил глаза. Бабушка Сима цыкнула на него и тревожно поджала губы.

Отец уже понял, к чему привел их азарт, остановился и испуганно смотрел вслед сыну. Я с ужасом ожидала развязки. Коля врезался в забор. Его выстрелило из седла, и он полетел вверх тормашками в траву. Голову ему сберег твердый козырек школьной фуражки. Я подбежала. Лицо брата было бледным. Переведя дух, он прошептал: «За бабушку испугался».

Коле повезло. Удачно приземлился. Отделался ушибами и ссадинами. А рама велосипеда в дугу согнулась. «Счастливчик! Бесспорно, это перст судьбы», – многозначительно прошептала тетя Ксеня…

Потом я участвовала в воскреснике по сбору металлолома. Мы по всему селу железки собирали, а Павлушка Иванов попросил отца привезти на тракторе списанную сеялку. Мол, позарез нужно первое место. Ребята из других классов возмутились: «Пусть колхоз сам сдает технику. Не зачтем сеялку. Нечестно родителей привлекать!» Не удалось пятому «А» первое место заполучить. Они помалкивали, понимали, что не правы. Глаза в землю опускали.

Еще с Яшкой из седьмого класса подралась. Неуважительно, пренебрежительно он отозвался о девочках. Разозлилась я. Решила показать, что мы и в силе, и в ловкости не уступаем мальчикам. Долго боролись. Тут поскользнулся Яшка, а я воспользовалась его неустойчивым положением, мгновенно сделала подсечку и оседлала. Девчонки были довольны! И хотя борьбу мы вели «без правил», мне все равно было стыдно, томило неутолимое чувство вины за недостойную, не совсем честную победу. Вспомнились бабушкины слова по поводу лыжных соревнований, когда я случайно выиграла приз: «Не считай чужое поражение своей победой».

Подружки успокаивали: «Не переживай. Яшка тоже воспользовался бы твоей промашкой. Так ему и надо! Заслужил. Где это видано, чтобы мальчишка маленькой девочке руку за спину заламывал! Если его не поставить на место, кто из него вырастет? Бандит? Проучила зазнайку. Теперь он на своей шкуре почувствовал, как бывает неприятно, когда обижают или оскорбляют незаслуженно. Может, наконец, поумнеет». Я думала, Яшка взъерепенится. Нет. Все-таки молодец, с честью свою неудачу перенес, не стал спорить, «права качать», по-мужски поступил… Может, и правда осознал свое поведение?

Возвращалась с воскресника через лесок. Иду, головой во все стороны кручу, заглядываю под деревья в поисках чего-нибудь особенного. Вспомнила, как в апреле шла через школьный парк и, споткнувшись, о змеевидные корни старого дуба, случайно обнаружила на его коре темные влажные подтеки, по которым сновали муравьи. Оббежала остальные дубы. Оказалось, что все старые деревья имели мокрые пятна с южной стороны ствола. Они начинались на высоте моего роста и заканчивались на мощных витых корнях, под которыми в земле я заметила небольшие ходы. Из них непрерывной цепочкой выбегали муравьи. «Насекомым нравится сок дуба или им не хватает влаги для питья? Они сами прогрызают древесину или пользуются готовыми природными трещинками?» – задавала я себе вопросы. После три месяца наблюдала интересное явление. Подтеки сохранялись, муравьи продолжали сновать. «Значит это их столовая», – решила я…

В нос ударил сильный незнакомый запах. Обшарила полянку, обнюхала все растения, но не нашла источник странного аромата. Может он вовсе не траве принадлежит? Задержалась у огромной ели. Она растет в самом центре муравейника! Длинный ствол березы лежит у дороги. Он похож на правую руку великана. Большой палец ладони отогнут вверх, а остальные поджаты. Представила себе такого человека. Сказки сразу вспомнились, раннее детство…

Что-то грибов не вижу. Наверное, влаги им не хватает. Сейчас рыжики и волнушки уже могли бы расти. Они для меня как солнечные зайчики. Маленькой я их «пятнушками» называла. Подосиновики меня всегда умиляют, белыми – восторгаюсь, даже дух захватывает! Лисички удивляют. Кудрям маленьких осенних опят радуюсь, как букету цветов. А на многочисленные колонии маслят у меня азартный, но практический взгляд, овеянный кулинарными предвкушениями.

Набрела на кучку пестроголовых курятников. Восемь штук! Принялась рыскать вокруг. Еще девять! Вот радость-то! Огромные, не старые. Как их донесу домой? А вот необъяснимым образом к ветке прирос желто-бордовый гриб. От сказочно ярких сочетаний его окраски у меня приступ естественного изумления. К своему стыду не знаю названия гриба. Не стала срывать. Слишком яркая окраска подозрительна. Как бы не ядовитый. Витек тепло вспомнился. Наши уроки с практиканткой Галей. Витя Ледовитый океан в шутку Ядовитым прозвал. А маленький Сашок денежные купюры «капюрами» называл…

Совсем рядом слышу детское разноголосье. Узнаю маленьких детдомовцев, тех, что из «пропащих». Они на ходу дружно с удовольствием уплетали огромные скибки хлеба.

– Здравствуйте! – восклицаю я радостно. – Как выросли, еле узнала вас! Что интересного было в лесу?

– Бересклет! – вразнобой загалдели малыши. – Мы называем его плоды цыганскими сережками.

Детки, конечно, не вспомнили меня, но им приятно внимание постороннего.

– А муравейников много видели? – спрашиваю.

– Три, – это звонко сказал самый высокий мальчик, на вид которому было лет шесть.

– Вова! Два, – строго поправила его воспитательница.

Ребенок мгновенно сник. Он нескрываемо огорчен. Глаза потухли. В них огромные страдальческие слезы. Он попытался сделать лицо безразличным, но у него ничего не получилось.

Дети по-разному реагируют на ошибку мальчика. Их тихих слов я не слышу. А на личике Вовы явно читаю протест. Он испытывает неловкость, отмахивается от друзей и раздраженно произносит: «Отстань! Иди ты в баню! Мозги у тебя защемились?.. Ты что? Того? У тебя первобытные дебри в мозгах!» И вертит пальцем у виска. (Где он услышал такую бесподобную фразу?!)

– Все видели два муравейника, а ты нашел еще один, совсем маленький. Он только твой, секретный. Правда? – обратилась я к малышу.

Мальчик задумался, потом оживился. И вдруг просиял! Мне показалось, что он понял меня.

– А к двум прибавить один, сколько будет? – продолжила я игру.

Малыш гордо и радостно сообщил:

– Три!

И благодарно глянул в мою сторону.

– Здорово считаешь, молодец! – похвалила я мальчика очень серьезным тоном. – Кстати, и друзей своих научи.

Мальчуган расцвел.

Сначала личики детей светились любопытством, а потом они снова сделались удручающе однообразными, отрешенными, воспитателям кивали невпопад. Жалкое, мучительное зрелище. У меня у самой от грусти мозги замутились на мгновение.

– Ребята, где ваши улыбки? Больше улыбайтесь, скорее вырастите! – напутствовала я малышей, вручая каждому по грибу-курятнику.

Ребятишки дружно порадовались и пошли дальше, оглядываясь на меня и нежно прижимая к груди подарки.

Мне было хорошо, будто лучших друзей встретила.

Дорога сузилась в тропинку, и я свернула в расцвеченную аллею. Заблудилась? Раньше здесь росли неприметные мелколистые кусты. Боже мой! Бересклет! Я впервые попала сюда в пору созревания его удивительных семян. Зеленые плотные рельефные корзиночки плодов теперь стали красными, розовыми, малиновыми и сиреневыми. Они раскрылись и выпустили удивительной красоты подвески из черных шариков в оранжевом обрамлении. Я оказалась в хороводе любопытных веселых глазок. «И впрямь как цыганские сережки!» – тепло вспомнила я слова малышей…

Разноцветная радуга дня проплывала перед глазами. Не спится. Ворочалась-ворочалась и есть захотела. Подошла к кухонному столу, на ощупь отломила кусок хлеба. Сижу, жую. Между створками двери комнаты родителей пробивается слабый свет. Заснули, не потушив лампу? А нам с Колей за керосин нагоняй дают! Заглянула в щель. Отец читал книгу, заслонив лампу куском картона со стороны кровати, на которой спала мать. Я уже хотела уйти, но тут отец встал, на цыпочках подошел к книжной полке, почему-то оглянулся и поставил книжку во второй ряд, а затем прикрыл сверху пачкой газет. Меня разбирало любопытство: что он читает по ночам без матери да еще прячет? Легла, помаялась еще немного. Потом перед глазами поплыли грибы, цветы, пушистые сосенки… все закружилось в карусели запахов и звуков… я засыпала…

На следующий день, когда родители ушли на педсовет, я отыскала книгу. Она была сильно «зачитана». На обложке с трудом разглядела раздетого мужчину с головой осла. Интереса он у меня не вызвал. Прежде чем начать читать, просмотрела другие иллюстрации. На них женщины изображены в богатых одеждах девятнадцатого века, а мужчины – нагишом. С трудом прочитала замусоленный текст под первым рисунком: «Стоя на коленях, она с вожделением смотрела на распростертое великолепное тело незнакомца…» «Что такое вожделение? Бессовестная женщина, не прикрыла человека. Невоспитанная! А еще из богатой семьи!» – возмутилась я.

Новое слово не давало покоя. Чтобы выяснить его смысл, я начала читать первую главу, но ответа не получила. Попыталась представить себя на месте той женщины. Но даже в мыслях никак не могла поставить себя рядом с противным волосатым дядькой.

Вдруг в памяти возникла мелодия «Марыя» из спектакля «Вестсайдская история». Сразу потеплело под сердцем и внутри возникло безмятежное приятное чувство. Такое бывает поздним утром, когда выспишься, потянешься как котенок, и беспричинное, радостное волнение охватывает все тело, и на душе становится хорошо-хорошо!.. Но у женщины с картинки какое-то неприятное лицо. Жадно смотрит, будто много денег увидела. Почитала еще немного. Содержание не вызвало у меня ни малейшего интереса: дамы ссорились из-за мужчин, их мужья на балах ухаживали за другими женщинами. Ерунда какая-то! Скучная, неинтересная книга. «Видно, отец прячет ее из-за неприличных картинок», – подумала я, положила книгу на место и принялась за уроки.

СПУТНИК

Сегодня по радио сообщили о запуске искусственного спутника Земли! Отец ходил по комнате взволнованный, говорил матери, что на педсовете надо срочно обсудить это чрезвычайно важное событие. Потом, обычно невозмутимый и медлительный, вдруг побежал к Ольге Денисовне, чтобы попросить ее выступить перед учителями с докладом.

Я вышла к колодцу и сразу поняла, что известие о спутнике взбудоражило всех. Женщины обсуждали: хорошо ли, плохо ли, что в небе появился спутник, «не супротив ли Бога» направлено это изобретение?

– …Ах, не говорите! Вот давеча слышала… сердце екнуло… о том, о сем говорили… Неспроста это. В тупик я стала… И посейчас неведомо чего ожидать…

– Вдругорядь, поговаривали что… Обмерла от страха… Если бесперечь такое твориться будет?.. За что нам бесчисленные беды насылаются?..

– …Окстись, чего б ты понимала…

…Понимаю или нет – дело десятое… гложут совершенно немыслимые неразрешимые проблемы, – со своей обычной суетливостью, как из автомата, строчила Ивановна, женщина трудолюбивая, некорыстная, но любившая отводить душу разговорами на людях.

– Хватит пугаться. Чего убиваться без толку, – возразила смуглая черноглазая Ефимовна снисходительно и покровительственно. – Загляните в свою бездонную память! Когда люди на самолетах полетели, наши родители тоже волновались, что в Божьи дела влезаем. Все конца света ждали. А теперь и вы за голову хватаетесь. Запомните, бабоньки, ахнуть не успеете, как услышите о новом спутнике или о полете человека в Космос!

Она всегда была немногословна, но говорила так, что никто не пытался ее оспорить.

– Никому не ведомо, что делается в поднебесье. Раз Господь позволил придумать эту штуку, значит так надо, значит, полезный он. Попробуйте опровергнуть, – категорично подытожила спор находчивая, многоопытная, дородная Семеновна.

– И бомбы полезные?! – с трудом изображая праведное негодование, прошипела тщедушная, обычно бессловесная Еремеевна, суетливо и бестолково рыская глазами.

– А какая польза от тебя? Кумекаешь? Но ведь всех терпит Боженька и воздает каждому сообразно уровню разума, – не утерпела подколоть соседку Ефимовна, зная, что главные черты простенького характера Еремеевны – жадность, скудость души и дремучая бездарность в житейских делах.

Ее острый взгляд сверлил и ввинчивался в вялую собеседницу.

Замечания Надежды Ефимовны удивляли меня непостижимой точностью проницательного ироничного ума. (Позже я научилась ценить их.) В словах всегда присутствовала достоверность уверенность. Ее сочных шуток с лихвой хватило бы на всех женщин у колодца, но она была разборчива в людях и понимала, кто привычно притворяется, с умыслом, плутовато, а кто по дури, по глупости брякает. Народный самородок!

– Насчет бомб мне внук вот как объяснял: «Существует в жизни прогресс. Сначала люди палками дрались, а теперь ружьями да бомбами. Закавыка в том, что не самого оружия надо бояться, а людей, в чьих руках оно находится», – строго и деловито доложила соседкам высокая степенная полноватая Артемовна.

Что бы она ни поверяла подругам, ее голос и глаза всегда оставались спокойными, даже холодными. По-уличному звалась она «делягою». Но на кличку не обижалась, похоже даже, гордилась.

– Не нарушит этот спутник порядок мироздания? Или мы теперь к Богу ближе будем? В его руках справедливость и возмездие, – скособочившись, обреченно прошелестела пингвинообразная прабабушка моей подружки Зои, тяжело опираясь на клюку с резным набалдашником, которая, как говорят, досталась ей в наследство еще от ее прабабки.

Ее землистое лицо с безмерно усталыми, вылинявшими глазами было испещрено мелкими морщинками-насечками и выражало панический, религиозный страх.

– Бредите! Мозгами сдвинулись! Скажите еще, что увидим Господа! – без тени почтения к преклонным летам соседки шепотком съязвила болтливая пронырливая неказистая Петровна, безуспешно стараясь вернуть своему лицу благопристойное выражение.

Я недолюбливала ее. Ее мелкая душа всегда выбирала выгоду.

Баба Катя стушевалась и отвела глаза.

– Я понимаю в науке не больше чем ворона в политике. И если чего не знаю, то помалкиваю. Растолкуйте мне, бабоньки, про спутник. Внук читал газету, но я не больно-то поняла. Присоветуйте, как разобраться? – с неподдельной искренностью попросила баба Катя, уловив, но стерпев, обидную насмешливость молодой соседки.

Боялась старушка бесцеремонности, недомолвок, сложных взаимоотношений и всегда вела разговор так, чтобы не возникало неловкости, смущения и неприятного многозначительного молчания.

Женщины обступили Семеновну.