Теория Фокса

Это были его последние слова.

***

Пилот ждал Джима в баре терминала. Табло вылетов и прилётов пестрело красным. Паника только-только начала проникать сюда, и персонал ещё по инерции был на месте. Но предчувствие катастрофы уже витало в воздухе.

«Нужно выбираться отсюда. Скоро всё посыплется…» – сквозь туман мысли доносились до Джима.

– Дружище, – сказал пилот, протянув бутылку воды, – я бы предложил тебе кофе, но он закончился. Тут вообще ничего не осталось, даже печенья. Я и топливо-то еле нашёл.

У него была улыбка человека, не знающего тревог и волнений.

– Зоя? – машинально спросил Джим.

– Ага.

– Тогда вперёд. Времени нет. Сначала Владивосток, потом Нанкин.

– Так, не понял… Разве мы не в Тофино?

– Тофино?

– Ну да, Канада, – сказал пилот. – Самое большое научное открытие столетия.

– Открытие столетия? – машинально переспросил Джим, слова пилота ускользали от него.

– Ну да. Чарли говорил, что мы летим туда на конференцию о главном научном открытии столетия. Все его друзья уже там.

– Мы – во Владивосток. Нужно быть там не позже четырёх вечера. – Джим открыл бутылку. Внезапно чувство нестерпимой жажды охватило его, и в три глотка он осушил её до дна.

Полчаса спустя они вырулили на полосу и оторвались от земли, взяв курс на север. Сжавшись в кресле, Джим молча рыдал. Внизу, подсвечивая тёмные здания, разгорались багровые огни пожаров. Город в огне провалился в никуда…

Глава 5

Датчик аварийного остатка топлива отчаянно моргал уже больше часа.

– Владивосток-контроль. Владивосток-контроль. Это ББД-115. Экстренная посадка. Топливо на нуле, освободите полосу, – раз за разом сухо повторял пилот.

Тайфун заставил их сделать широкую петлю, и пилот сначала умолял, а затем требовал, чтобы они дозаправились в Японии. И лишь когда Джим пообещал, что по прибытии в Нанкин самолёт станет его, тот взял в руки калькулятор. Долго он рассчитывал что-то столбиком в блокноте, поглядывая на топливомер, и наконец бросил:

– Когда мы рухнем, знай, это твоя вина.

Джим сжался в кресле второго пилота, стараясь ничем лишний раз о себе не напоминать. Панель приборов мерцала, как оркестр лампочек и датчиков. Всем дирижировал, целиком подчиняя своей непреклонной воле, индикатор топлива в самом центре панели. Он больше не мерцал – он полыхал, как сигнальный огонь посреди безумия шторма.

Раздался настойчивый писк, и пилот нервно протянул руку к панели приборов наверху, щёлкнув каким-то переключателем. Сигнал было замолчал, но почти сразу же зазвучал другой, затем ещё один. Пилот уже не обращал на них внимания, всматриваясь в серую мглу впереди.

– Система навигации отключилась, спутники пропали. Земля не отвечает. Нулевая видимость. Летим на последних каплях топлива. И я понятия не имею, где мы… Это конец, – впервые за долгое время он посмотрел на Джима. В его глазах была смесь отчаяния и укора.

И тут внизу, слева по курсу, Джим увидел огни полосы. В узкой прорехе между свинцовыми облаками они вспыхнули, на мгновение пробившись сквозь пелену тумана. Заметив вытянутое лицо Джима, пилот резко обернулся, схватился за штурвал и бросил самолёт вниз. Машина взвыла, с ходу вонзилась в тучу, и её затрясло. Мгновенно заложило уши, огни пропали, и мелькающая серость стёрла ощущение верха и низа.

Следующее, что он увидел прямо перед собой, был бетон взлётно-посадочной полосы. Джим лишь успел вцепиться в подлокотники, не в силах отвести взгляд от несущейся прямо на него серой глыбы. «Конец», – метнулась мысль, и Джим зажмурился.

От удара по кабине разлетелись бумаги. Рухнув почти на конец полосы, самолёт отскочил, накренился и несколько раз подпрыгнул, крылом чиркнув по обледенелой земле. Под вой двигателей и визг тормозов они повисли на ремнях, и резкий запах жжёной резины заполнил кабину. Конец бетонного покрытия приближался неумолимо, но в самый последний момент пилот отвернул штурвал, и, скрипя каждой своей деталью, самолёт свернул.

Подпрыгнув на каких-то шлангах и сбив несколько указателей, они наконец замерли, воткнувшись носом в кучу грязного снега прямо напротив входа в терминал. Повисла оглушающая тишина, и лишь в глубине приборной доски что-то жалостно потрескивало. Со всех сторон уже неслись, перемигиваясь красно-синим, пожарные машины. Пилот замер, вцепившись в штурвал, в ступоре уставившись прямо перед собой, его всего трясло.

Джим вдохнул и бросил взгляд на таймер.

1 день, 19 часов, 52 минуты.

«Меньше часа до встречи… Она же не будет ждать!»

Вокруг уже собиралась толпа, и, оставив пилота разбираться с людьми в форме, Джим соскользнул с трапа. Бросившись вверх по металлической лестнице, он смешался с ручейком пассажиров, выходящих из «Боинга», стоящего по соседству. Просочившись через очередь, с паспортом в руке он переминался с ноги на ногу перед стойкой контроля, приглаживая волосы, чтобы быть хоть как-то похожим на фотографию. Эффектная блондинка в синей блузке с погонами сурово окинула его взглядом, немного задумалась, но всё же поставила штамп и открыла дверцу.

Джим бежал сквозь зону багажа, замедлив шаг лишь на таможне. По другую сторону он сразу же очутился в толпе таксистов, разгорячённых в поисках жертвы. Отбившись от их первого натиска, он огляделся и подошёл к стоящему в стороне у колонны пареньку в потрёпанной кожаной куртке и с лаконичной табличкой «Taxi» в руках.

– «Хендэ»? – спросил Джим. Джулия ждала его в «Хендэ», единственной гостинице города.

– Две тысячи, – таксист кивнул, показав два пальца и с сомнением его оглядев.

– Сто долларов, если довезёшь за полчаса, – Джим для наглядности достал купюру.

Пока машина неслась, он смотрел по сторонам, пытаясь разглядеть признаки надвигающегося катаклизма. Мимо проплывали заваленные снегом коробки заводов с выбитыми окнами и низкие, серые дома, хаотично разбросанные по берегу ещё не скованного льдом залива. Из труб валил сизый дым, обволакивая холмы еле уловимой дымкой. В воздухе чувствовался кислый запах угля.

Торопить водителя не имело смысла – не снижая скорости, он маневрировал в сумбурном потоке, обходя скопления машин по обочине. Щётка скрипела, отбрасывая в сторону грязную жижу. На стекле, рядом с иконкой, висел телефон – на каждой дорожной выбоине его отчаянно трясло. И вдруг потрескавшийся экран ожил – пришло новое сообщение.

«Работающий телефон!» – вдруг понял Джим.

– Зоя? – спросил он.

– Что Зоя? – недоумённо переспросил водитель.

«Здесь ещё не слышали о Зое!» – подумал Джим.

Действительно, жизнь за окном шла своим чередом – усталые после работы люди сгрудились на остановке, пешеходы на зелёный свет переходили заметённую снегом дорогу. Следов катастрофы не было.

Сияющую гостиницу Джим заметил ещё с моста над проливом и уже не сводил с неё глаз, пока дорога петляла, неспешно забираясь вверх по холму.

«Ещё чуть-чуть… Почти на месте…»

Вильнув хвостом на очередном крутом, как терренкур, повороте, они вдруг встали. Впереди, перегородив подъём, отчаянно буксовала фура – её прицеп уже повело, и Джим видел, что ещё немного, и он перекроет дорогу поперёк. Таксист было развёл руками, но, увидев на приборной доске три купюры, резко вывернул на встречную полосу и бросил машину вверх по холму, уворачиваясь от гудков и ослепляющего света встречных фар.

Через три минуты, с ходу толкнув вращающуюся дверь, Джим ворвался в лобби, чуть не сбив швейцара с ног. Тот хотел было что-то сказать, но Джим уже бросился к провалу справа – мраморная лестница каскадами исчезала внизу. Перескакивая через ступеньки, Джим сбежал вниз и очутился в полусумраке подвала. В углу виднелись приоткрытые бамбуковые двери с корейскими иероглифами, полоска света простиралась на полу. Краем глаза Джим видел, как минутная стрелка на часах над дверями замерла на самом верху, готовясь к новому кругу.

1 день, 19 часов, 00 минут.

Джулия напоминала леопарда: расслабленная, но готовая к прыжку. В своей хрупкой руке она держала наполовину пустой бокал вина, отбрасывающий багровые блики. Тонкий серебряный браслет, змейкой обвивающий запястье, был её единственным украшением.

Она наблюдала за Джимом, пока тот пытался справиться с дыханием. Столик в углу был накрыт на двоих. Джим оглянулся на пустой зал – лишь за ширмой у входа виднелись фигуры официантов.

– Я тебя не так представляла…

– А кого ты ожидала увидеть?

– Хм-м, – издала она неопределённый звук и замолчала, неспешно изучая его.

Джим не нашёлся, что сказать.

– Чарли ничего толком не объяснил. Лишь что-то пробормотал о вопросе жизни и смерти. Так в чём дело, Джим?

– Зоя. Кто её создал? Откуда она пришла?

– Ха, Джим! Вставай в очередь. Все хотят знать… Не каждый день вирус парализует человечество.

Она чуть протянула руку, чтобы беззвучно появившийся официант мог долить вино.

– Как хорошо ты её знаешь? – Он впился в неё взглядом, пытаясь в полусумраке уловить малейшие эмоции на лице. – Откуда она? Кто создал её?

– Кто создал Зою? – переспросила Джулия.

– Единственный дорогой мне человек умрёт… завтра. Мне нужно знать.

Она чуть повела бровью.

– Хм, ты как-то не очень похож на торговца идеями, Джим. Как-то слишком радикально, они всё же редко доводят до таких крайностей… Мда… Ну так что же обо мне рассказал Чарли?

– Лишь то, что ты Планк в вирусологии. И что ты сможешь помочь.

– Интересно… И почему он так в этом уверен?

– Был уверен. Он умер ночью.

Джулия откинулась назад, невольно обхватив плечи. Некоторое время она молча смотрела в стол, затем подняла взгляд и сказала:

– Зачем самцу павлина хвост?

– Что?! – Джим вздрогнул.

– Зачем павлину двухметровый хвост?

– Какое отношение?..

– Ответь, – повторила она настойчиво, – зачем павлину такой хвост?

Джим было замер в нерешительности, но затем всё же отбросил сомнения.

– Не знаю. Уж точно не чтобы прятаться.

– Ведь он же так усложняет жизнь! – сказала она. – Скажи, как выжить в джунглях с двухметровым хвостом?.. И тем не менее он есть. Хвост есть! Зачем?

Тень официанта едва слышно промелькнула рядом и скрылась за ширмой.

– Когда-то давно у всех были обычные, короткие хвосты. Но несколько самок стали выбирать самцов по длине хвоста. Они предпочитали тех, у кого хвост был чуть длиннее.

– Зачем? – спросил Джим.

– Кто знает. Может быть, вначале чуть более длинный хвост помогал выжить. Или, может, это просто был знак хорошего здоровья. Скажи, почему мужчины предпочитают женщин с длинными, стройными ногами? Почему нам приходится мучить себя каблуками? – она слегка высунула ногу из-под скатерти и покачала стилетто из кожи крокодила.

– Кто знает? Эстетика? – сказал Джим.

– Именно. Кто знает? В чём бы ни была причина, это дало самцам с чуть более длинными хвостами больше возможностей размножаться. Самки предпочитали их, и поэтому они дали больше потомства.

– И что?

– Если ты павлин с длинным хвостом, то, скорее всего, не только у твоего отца были гены длинного хвоста, но и у твоей матери был ген предпочтения длинного хвоста. Предпочтения, Джим! – Джулия поправила причёску. – Собственно, из-за этого она и выбрала твоего отца. И поэтому, скорее всего, в тебе прошит не только ген длинного хвоста, но и ген его предпочтения. И твои дочери будут искать самцов с длинными хвостами. И одна из них – с особо сильным предпочтением – выберет самца с даже ещё более длинным хвостом, чем раньше. И у их потомства будут ещё более длинные хвосты. И так на каждом витке хвост будет всё длиннее и длиннее. Пока…

– Пока что? Не может же он расти вечно?

– Во-о-от! Действительно, не может. Он растёт, пока не начинает слишком сильно мешать выживанию. Обычно это происходит быстро. Собственно, поэтому мы не видим на улицах женщин с трёхметровыми ногами. Но в случае с хвостом – почему-то он вырос до абсурдных размеров. Павлины каким-то образом умудряются с ним выживать.

Джулия вздохнула.

– Это половой отбор. Когда выбирают самки… Не естественный отбор, не природа, а самки. Половой отбор.

– И к чему эта история? – спросил Джим.

– А к тому, что у полового отбора есть одна маленькая особенность. Ведь дело в том, – она наклонилась поближе, – что когда-то давно несколько самок сапиенсов начали предпочитать самцов с чуть большим уровнем интеллекта…

Джим замер.

– Человеческий интеллект – это результат полового отбора. Точно так же, как и павлиний хвост.

– То есть… Ты хочешь сказать?..

– Хочу, – кивнула Джулия. – Интеллект создали женщины.

Она наблюдала за Джимом, склонив голову немного набок, оценивая его реакцию. Носок крокодилового стилетто нетерпеливо постукивал по ножке стола.

– Некоторые самки человека предпочитали самцов с более развитым интеллектом, большим мозгом, если угодно, – продолжила она. – Так же, как самки павлинов предпочитали самцов с длинными хвостами. Интеллект – это хвост!

Джим не мог оторвать от неё взгляд.

– Скажи, сколько интеллекта нужно падальщику, роющемуся в зарослях саванны? – чуть погодя спросила она.

– Падальщику?

– Большую часть эволюционного времени наш вид был падальщиком, пытающимся урвать остатки от добычи больших хищников, а в свободное время бродящим в поисках всяких корешков, плодов и ягод. Зачем для этого интеллект? Множество животных с мозгом как у крысы и сейчас прекрасно справляется с этой нехитрой задачей. Так что ясно, что это не саванна, не окружающая среда заставили мозг так развиваться.

– Заставили?

– А ты что, думал, что такой огромный мозг развился сам по себе?

– Почему нет?

– Он требует безумно много энергии – не менее ста граммов сахара, глюкозы в день. Где в саванне ты найдёшь сахар? Это редкая и ценная вещь – чистая энергия! Так что бродить по равнине с полуторакилограммовым мозгом так же трудно, как и летать в зарослях джунглей с двухметровым хвостом. Что заставило человека обзавестись таким большим и затратным устройством там, где в нём не было решительно никакой необходимости?

– Самки?

– Женщины. По крайней мере, некоторые из нас. Мы выбирали мужчин по интеллекту. И так же, как и павлиний хвост, мозг буквально взорвался в размерах. И точно так же, как и павлиний хвост, интеллект абсолютно бесполезен для выживания. Он существует исключительно потому, что нравится женщинам.

– Ну нет, – запротестовал Джим, – не может же он быть бесполезен.

– В саванне – там, где он развился, – он был бесполезен.

– Но как же орудия труда? Он же был нужен, чтобы создавать их!

– Послушай, Джим, – сказала Джулия. – Если ты возьмёшь мозг учёного из НАСА и мозг последнего охотника-собирателя с какого-нибудь острова Папуа – Новой Гвинеи и покажешь их нейрохирургу, он не увидит разницы. За последнюю сотню тысяч лет мозг практически не изменился. А теперь скажи, на кой чёрт охотнику с каменным топором прибор, способный послать спутник на Юпитер или запустить ядерный реактор? Мозг охотника-собирателя – наш мозг – всегда был чересчур умным для задач, стоящих перед ним.

– Значит, женщины создали интеллект? – мысли Джима метались из стороны в сторону, его глаза горели.

– Половой отбор. Он делает возможными вещи, которые естественный отбор давно бы отбросил за ненадобностью… – Она закрыла глаза и вдохнула тонкий аромат вина. – Когда ближе к концу Дарвин обнаружил половой отбор, он сразу понял, на какую глыбу наткнулся, насколько это важно… намного важнее, чем естественный отбор… И старик оказался прав. Природа более не отбирает. Теперь отбором занимаются женщины. Мы выбираем, Джим!

Улыбка на мгновение промелькнула у неё на лице.

– А теперь о главном. Зоя. У неё есть пол.

– То есть как?! – воскликнул Джим. – У компьютерного вируса есть самцы и самки?!

Джулия кивнула.

– Как так?! Я думал, у вирусов не бывает пола.

– Я тоже так думала. До того, как увидела Зою. Обычные вирусы просто делают идентичные копии самих себя. Зое же нужны самцы и самки. Зою создал гений.

– И?! – Джим замер. Было слышно, как струится вода в фонтане у входа.

– Хочешь спросить, есть ли у неё интеллект?

Он молча смотрел на неё, вцепившись в край стола.

– Пока вряд ли. Но рано или поздно будет, – сказала Джулия.

– Когда?

– Может, через год. А может быть, на следующей неделе.

Она на мгновение замолчала.

– И ведь половой отбор дал ей не только пол! Но ещё и рекомбинацию. С ней мутации ускоряются в миллионы раз. Ну, а остальное – уже дело времени.

– Рекомбинация?

– Когда самец и самка Зои встречаются, их коды перемешиваются, почти так же, как перемешивается ДНК. Код, гены отца и матери смешиваются, как в миксере. Когда это происходит, эволюция ускоряется. Появляется разнообразие. Это как копирование книги, где геном – это книга. Представь, машинистка просто перепечатывает одну книгу с начала до конца. Буква за буквой. Время от времени она будет делать опечатки, но мало. Одна опечатка тут, другая там. Это то, что делают вирусы и всякие бесполые организмы, вроде бактерий. Они просто бесконечно копируют один и тот же код, без радикальных изменений – от нескольких опечаток не меняется смысл. И поэтому они изменяются медленно. Ну, сравнительно медленно.

Её глаза заблестели.

– А теперь представь, что перед машинисткой две копии книги. Это копии одной и той же книги, но они чуть-чуть разные – ведь каждая уже копировалась миллионы раз. Первая книга – это геном отца, вторая – матери. И теперь машинистка составляет новую копию, беря куски текста то из первой книги, то из второй. Как в миксере. Абзац из первой книги, потом предложение из второй, потом целую главу снова из первой. И так далее. Представляешь, какое пространство для ошибок? Это уже не просто опечатки, а целые новые главы! Можно, например, абзац из введения по ошибке засунуть в середину текста. Какое колоссальное разнообразие это даёт! Сколько мутаций! Эволюция на допинге.

Она снова перевела дыхание.

– Вот и Зоя так же. Она постоянно мутирует. Её мутанты становятся всё более и более разнообразными. Представь, ты в террариуме держишь ящерицу. Вечером пошёл спать, а когда вернулся утром, помимо собственно ящерицы там оказались хамелеон, игуана и вообще аллигатор… Так и Зоя. Ты оставил её в системе на ночь, а к утру там будет с десяток мутантов. Похожих друг на друга, но разных. Ты потратишь весь день, разыскивая и подчищая их, но где-нибудь в укромном уголке притаится какой-нибудь хамелеон, и ты его не заметишь. А следующим утром ты вернёшься, а там уже будет целый зоопарк… Зоя меняется быстрее, чем я могу отследить. А теперь они ещё и начали конкурировать между собой…

– Кто?!

– Виды Зои. Они воюют между собой.

– Война компьютерных вирусов?

– О, да! Война за место в системе, за ресурсы. Война без правил, на поражение. Ничего подобного раньше не видела.

– И кто побеждает?

– А какая разница? Конкуренция делает их всех быстрее. Тут самое главное – это скорость. Скорость приспособления к изменениям. Приспособься или умри. И поэтому уничтожить Зою уже вряд ли получится… Её создал гений, Джим!

– То есть Китай победил?

– При чём здесь Китай? – Она непонимающе завертела головой.

– Почему тогда Зоя поражает всех, кроме Китая?

– Ну, это просто. Из-за Стены, из-за Великого Файервола. Они давно поняли, насколько интернет делает общество уязвимым для социальных эпидемий. И поэтому создали свой собственный интернет. Китай первым понял, что в новом мире уже не государства или медиа решают, что смотрят и думают люди. Это раньше то, что показали вечером по телевизору, утром становилось мнением большинства. Теперь же государства и телевизионщики больше ничего не решают.

– Тогда кто? – спросил он.

– Алгоритм. Программный код, который знает о каждом человеке всё. Это раньше все смотрели один и тот же телевизор. У всех была одна и та же версия реальности. Теперь же каждый человек видит свою собственную картинку. Алгоритм решает, что показать, чтобы вызвать нужное поведение. Он знает о каждом всё: его настроение и тайные желания, скрытые даже от него самого. Знает, как заставить этого человека купить что-то, проголосовать за кого-то, убить кого-то. Никто не может сделать это лучше и быстрее него. Китайцы просто поняли это раньше других и успели создать собственную, изолированную копию интернета, где алгоритм контролируется правительством, а не непонятно кем.

– И теперь, отгородившись, Китай создал вирус с половым отбором и рекомбинацией, чтобы парализовать мировой интернет, а самому остаться неуязвимым?

– Начинается эпоха кибервойн, – сказала Джулия. – Скоро все только так и будут делать. Больше не имеет смысла посылать на войну человеческие тела в сапогах. Вирусы и дроны воюют намного лучше. Люди больше не нужны.

– То есть Зою сделал Китай? – гнул своё Джим.

Она пожала плечами.

– Тогда кто?! – воскликнул он. – Кто ещё?

– Может, Китай. Может, Штаты. А может быть, где-нибудь в Саратове какому-нибудь системному администратору просто надоело переустанавливать Виндоуз? Кто знает? Это не более чем кусок кода, содержащий лишь то, что нужно для самовоспроизведения. Ни отпечатков пальцев, ни подписей. Ничего. Просто кусок кода.

Джим сидел на крае стула, снова и снова складывая и раскладывая салфетку. Стебли бамбука на потолке переплетались между собой в затейливом рисунке.

Джулия допила вино и медленно отодвинула бокал в сторону.

– Джим… – произнесла она.

– Да? – Он приподнял голову.

– Почему ты Джималоун? Почему ты один?

– А ты? Тот же вопрос можно задать и тебе. Почему ты одна?

– Ну, это просто.

Её ногти блестели, переливаясь в цвет тёмных глаз.

– Джим, существуют ли герои? Встречал ли ты таких?

– Я встречаю много странных людей.

– Мужчины настолько глупы, Джим. Все их интересы сводятся к выпивке, футболу и бессмысленным дракам. Не более чем пустышки, предназначенные лишь охотиться и размножаться – вот они кто… Абсолютно бесполезные в остальном. О чём с ними говорить наедине? Машины, погода, работа и «угадай, что сегодня показали по телевизору»? Джим, кто эти карлики? Что случилось с гигантами? Ведь они же когда-то были, да? Гиганты. Должны были быть. Где герои? Что с ними случилось?

Она вздохнула.

– Знаешь, я ведь сначала думала, что это всё из-за разницы в скорости развития. Женщины созревают быстрее – так требует природа. И поэтому в садиках и школах девочки умны, собраны и серьёзны. И кого мы привыкаем видеть перед собой? Мальчишек-ровесников. Безответственных пакостников, легкомысленных забияк и глупых драчунов. Примитивные создания, отстающие в развитии. И вот мы, женщины, с самого начала привыкаем к этому и всю оставшуюся жизнь видим в мужчинах лишь недалёких и безответственных хулиганов. Карликов. И в итоге они и становятся ими, просто потому, что от них не ожидают большего… Вот и я сначала так думала. Но потом поняла, что всё намного хуже…

– Как?

– Это просто женская доля. Наша участь, – она вздохнула. – Это цена, которую нам пришлось заплатить за интеллект. За половой отбор… Ведь выбирающие должны быть умнее выбираемых. Женщины должны быть умнее мужчин. Закон природы… В этом наша трагедия: мы обречены копаться в куче посредственностей в поиске хоть чего-то стоящего. И поэтому героев нет. Наша участь в том, чтобы жить в плоском мире примитивных созданий. Карликов. Вот так вот и ждём, безнадёжно…

– И ты тоже? Ждёшь героя с большим интеллектом?

– Я уже и не знаю, чего я жду, Джим.

Джим перевёл взгляд на серебристый кувшин в нише над столом и прошептал:

– Сплошная селекция. Прямо птичья ферма какая-то…

– Так и есть. А мы кто?

– Павлины, ищущие хвост подлиннее? И ради чего?.. Мы вообще кто? Люди или?.. Где во всём этом… место?

– Хотел сказать, любви? – она горько улыбнулась.

– Знаешь, Хайям сказал, что лучше быть одному, чем быть с неродным человеком, ведь иначе, если всё-таки встретишь своего, то уже не сможешь полюбить. И случится самая большая трагедия, которая только может произойти.

– Встретить, но не смочь полюбить?..

– «Растратить тепло души на неродного человека…» Так он написал в старой зелёной книжке, которую я нашёл у себя под кроватью… Знаешь, в детстве я был странным. Не мог ходить. Все бегали играть во дворе, а я сидел у окна и смотрел. Всё, что я мог делать, – это наблюдать. И в какой-то момент вдруг начал замечать странные вещи. Очень странные. Вот девочка делится с подругой яблоком. Но ты видишь… Нет, не так – чувствуешь, как, чёрт побери, ей этого не хочется… И делает это она потому, что так принято, а не потому, что этого хочет… И то же самое повсюду… Мы делаем совсем не то, что на самом деле думаем. И говорим не то, что чувствуем… Совсем не то. А то, что другие хотят от нас услышать… И мы даже сами об этом не догадываемся… Притворщики, все притворщики. И скрываем это сами от себя…