Мир, который не вернуть. Том 1: Начало

– Да это неважно, – отмахнулся я. – Иди спать. Всё в порядке.

Я сделал вид, что ложился обратно.

– Это всё нормально, не волнуйся. Я читал, что подросткам часто снятся кошмары. Типа, это часть взросления – так подсознательно человек старается побороть свои внутренние страхи. Мне тоже они снились в твоём возрасте.

– И что, они всем снятся что ли? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Павлов. Он встал с моей лежанки и подошёл к окну: – Надеюсь, скоро всё кончится, и мир вернётся в прежний режим.

– Ничего уже не будет прежним, – тихо ответил я, и добавил: – Возможно, это и к лучшему.

– Кто знает… – Павлов сильно вздохнул. – Давай спать.

После этого он вернулся на свою лежанку.

Я долго лежал и смотрел в стену перед собой. У меня никак не получалось выбросить из головы свой сон:

«Что за бред? Он был таким реальным… будто воспоминания. Но я не помню этого… Правда, воспоминаний из детства у меня мало… тот мальчик, он был так похож на меня, но эта женщина не была похожа на маму. Такая молодая… Да даже, если это и я, то почему во сне я видел всё со стороны?.. Да и, как я могу не знать такое о своей жизни? Неужели мне никто бы не рассказал? Прям ни разу, даже случайно? Бред. О чём я вообще думаю?! Если бы что-то подобное было – я бы точно это знал… А вдруг? Нет… это всё просто сон. Просто сон».

Я слегка ударил себя несколько раз по голове.

«Может, то, что сейчас происходит – тоже сон?..» – у меня на секунду появилась паника.

«Нет. Вот это реально уже бред. Надо спать. Надо спать. Надо спать…»

Так я пролежал, наверное, несколько часов, пока на улице не начался дождь.

Под тихий и монотонный стук, я смог, наконец, незаметно уснуть.

В следующий раз я открыл глаза когда уже было светло.

Я приподнялся на сидениях, тело ныло от боли. Теперь я мог лучше осмотреть комнату: обычная рабочая комната. Но был здесь какой-то странный уют прошлого, спокойствие… находясь здесь, иногда терялось чувство, что за стенами ходят кровожадные монстры. Где не всегда ясно кто опасней: мёртвые или живые.

Здесь всё было так цивилизованно и убрано… здесь всё было по-старому. Если не обращать внимания на стол, который мы передвигали в спешке, скинув всё его содержимое на пол – всё было ровно и аккуратно.

«Видимо, тот, кто тут работал… действительно работал, а не как обычно», – подумал я.

Мой взгляд остановился на небольшом шкафчике с бумагами.

«Расстановлено по цвету – видимо, у него были свои тараканы в голове».

Павлов сидел на столе, упёршись спиной в дверь, в которую, то и дело слабо стучала случайная мёртвая рука. Он смотрел в маленькое окно под потолком – рассеянно, куда-то очень далеко, будто его здесь не было.

На улице всё ещё шёл слабый дождь, и капли слабо постукивали по маленьким окнам.

Только сейчас я заметил странный эффект дождя: он толкает на размышления, которые обычно люди стараются спрятать в себе.

Я не особо хотел углубляться в себя, поэтому первым попытался начать разговор:

– М-да уж, так себе денёк, да?

– День как день, – просто ответил Павлов. – Такой же, как и все остальные сейчас…

Мы некоторое время молчали, а затем он повернулся ко мне и продолжил:

– Знаешь, те люди были не первыми, кого я убил, – он говорил спокойно и размеренно. Будто говорил о походе в магазин, или обычном каком-то действии.

Я и так понимал, что это были не первые убитые им люди. И, возможно, не последние.

Павлов продолжил:

– Я много убил разных людей… не случайно даже, а сам, собственными руками. Конечно, все они не без греха, и делал это не для забавы… Я ведь не дурак, Костя. Я прекрасно вижу, как ты меня сторонишься и побаиваешься… из-за того случая. Это нормальная реакция, я всё понимаю. Просто, понимаешь, страх от отчаяния побуждает к тем действиям, на которые ты бы никогда при других обстоятельствах не решился… хотя нет, не так. Не знаю, как сказать это лучше… но, я не хочу, чтобы ты боялся меня. Я это сделал чтобы спасти нас. Всегда сначала такая реакция…

– А потом? – тихо спросил я.

– А потом привыкаешь, – сказал Павлов.

– Ты… – нервно вырвалось у меня, и я резко замолчал, успокоился, а потом продолжил: – Ты их убил… убил… так спокойно. Так хладнокровно и отработанно, будто робот. И после этого всего ты ещё и помолился. Я… я просто не могу понять кое-чего… Я понимаю, что ты не смеялся над ними, но… зачем ты молился? Они ведь сами бы нас убили.

У меня тряслись руки. То, о чём я думал, вышло наружу, и я не знал, как Павлов отреагирует. Я знал, что Павлов ничего со мной не сделает, но всё равно чувствовал внутри какой-то страх.

– Я молился за их души, потому что… все заслуживают прощения, понимаешь? Пусть и посмертное, но всё равно. У них были свои мотивы так поступать, своя жизнь о которой мы не знаем. Возможно, их просто вынудили так жить…

– Они ведь сами согласились. Сами захотели этого.

– Послушай, Костя, мы – всего-навсего люди. Мы не можем знать всего о мире, обо всём. Поэтому мы не можем справедливо судить человека по его поступкам, не зная ничего. Но нам приходится судить о людях, чтобы что-то решать. Такое вот странное положение дел. И за всё это нас судят там, на Небесах. Мир людей и до этого не был справедливым, правильным, а сейчас… сейчас правил нет совсем, как когда-то давно… Послушай, ты должен быть готов ко всему, чтобы сделать ход первым. Но, всегда, чтобы ты ни сделал, помни, что прежде всего ты – Человек. В погоне за зверем можно и самому стать зверем. Не становись тем, против кого борешься. Оставайся человеком. Оставайся человеком, чтобы потом не жалеть… вот я сейчас жалею.

Повисло молчание.

– Я не понимаю, – тихо сказал я. Павлов говорил связно, но я не мог его понять. – Не понимаю о чём ты.

– Со временем ты всё поймёшь. Просто… – он резко замолчал. – Просто не забывай этого.

– Хорошо, но ты какой-то странный… что такое?

– Ох… всё так просто, и всё так сложно… Мне… мне не так много осталось, – грустно улыбнулся он и оголил левую ногу. На лодыжке, вокруг вчерашней раны, на коже проступили синие пятнышки.

– Что… это? – в ужасе отшатнулся я. В голове пронеслись самые жуткие мысли, но я не хотел в это верить.

– Ты, наверное, и сам уже догадался… – с грустью ответил Павлов.

– Этого не может быть… Нет… Нет! – сначала меня захватила злоба, а затем в один миг все силы ушли. И в приступе слабости я упал на пол. – Как… так?..

– Видимо, вчера мне не повезло… Вытянул свой несчастливый билет, – Павлов попытался улыбнуться, но мне не стало легче.

– Но ведь… Но ведь ты не можешь вот так просто умереть! Ты не можешь… не можешь меня так оставить… – отчаяние наполняло с каждой секундой всё больше. Слёзы с болью проступили на засохших глазах, заставляя картину мира расплываться, а после этого они тяжело и быстро покатились по щекам, будто два огромных валуна мчались с крутого склона.

– Нет, Костя. Я же ещё не умру… Мы ещё повоюем! – сказал он ободряюще, а затем тихо и мрачно добавил: – По крайней мере, я буду помогать тебе до последнего, друг. Пока могу ходить, пока соображаю…

«Друг? Меня уже давно так никто не называл… – подумал я. – И ведь действительно: у меня до этого не было друзей, настоящих друзей… и вот, когда появился один, его у меня отбирают».

Всё это пронеслось в голове так быстро, что я даже не успел нормально осознать это. Слёзы стекали по лицу, стало очень страшно.

– Если… если умрёшь ты – я… я сам не смогу выжить… – мрачно подметил я. – Один… ты оставишь меня одного…

Чувство безысходности захватило меня, будто тёмная клетка, что захлопнется через несколько дней, где тебе остаётся просто ждать этого момента.

Павлов слез со стола. Похрамывая, подошёл, и сел рядом:

– Верь в себя, Костя. Сомнения рождают слабость. Помнишь, что я сказал, когда тебя избил Максим?

– Причём тут это? К чему ты вообще?

– Пойми, что я не просто тогда хотел тебя поддержать. Я не врал. Если ты ещё сомневаешься в моих словах – просто подумай, где сейчас Максим, а где ты, – эти слова подействовали как удар током. Там, внизу, не было времени, чтобы подумать об этом.

– Но ведь это из-за тебя. Сам я ничего не сделал, – тихо подметил я.

– Ты правильно поступил. А Максим – нет. Это всё равно важно.

Я всегда знал, что жизнь накажет его. Что всё его зло вернётся к нему самому, ведь зло никогда не бывает забыто.

«Может, все эти поговорки правдивы? Про карму, про бумеранг?»

После небольшой паузы Павлов продолжил всё так же спокойно и размеренно:

– Костя, послушай, я научу тебя. Научу тому, как нужно выживать. Ты сможешь прожить много-много лет, до самого конца всего этого. Много-много лет… – он резко закашлял в руку. Я мельком увидел красные капли на пальцах. Палов быстро вытер руку и продолжил, не обращая внимания: – Выйдешь в один прекрасный день на улицу, вдохнёшь полной грудью и крикнешь: «Я выжил!» и больше не будешь бояться тех, кто тебя может услышать. А в глубокой старости будешь сидеть на крыльце дома, ведь выжившие построят новую цивилизацию, и смотреть на закат с любимой женой, и будете вспоминать всё это как дурной сон. Люди уже и раньше сталкивались с трудностями, и каждый раз кто-то выживал.

Я не разделял такие мечты, но невольно тоже вообразил эту картину – это была утопия, настоящий рай. От одной только мысли об этом чувствовалось тепло солнца, которое приятно ласкало кожу, тёплый летний ветер.

Я невольно начал улыбаться и появилось сильное желание остаться в этой иллюзии навсегда. Невольно появилось желание жить, которого этого не замечал. Это было что-то естественное, что-то животное, будто первобытный инстинкт.

Но реальность всегда сильнее. Сильнее любой иллюзии. Открыв глаза, я снова увидел комнату, в которой мы находились и грустное серое небо, которое проливало свои слёзы весь день.

Я вспомнил об «укусе» и мигом весь настрой разбился, будто хрупкий хрустальный бокал надежд, упавший на бетонный пол окружающей действительности.

Я не мог просто так согласиться с этой мыслью:

– А лекарство… разве ничего нет? – спросил я тихо, в отчаянии. – Должно же быть что-то…

Павлов отрицательно покачал головой.

– Я… – я подскочил и начал ходить туда-сюда по комнате. – Я не верю! Нет! Ты же не можешь умереть от простой царапины. Да как?.. Как это вообще возможно?!

– Костя… – грустно сказал Павлов и потянулся ко мне.

– ЧТО?! – крикнул я. – НЕТ! НЕТ!!

Я уже не мог контролировать себя. Слёзы шли безостановочно. Голос срывался на крик. Я не слышал ничего, кроме другого голоса в голове:

«Снова ты будешь один. Ты не смог спасти его. Не смог спасти другого», – говорил знакомый голос в голове, но я постарался не обращать внимания на него.

Через какое-то время нашествие прошло, и я услышал Павлова:

– Костя, послушай… – Павлов встал и хотел взять меня за руку, но я вырвался и отпихнул его. Он грустно посмотрел на меня.

– Мы вылечим тебя, – отчаянно сказал я, глядя на стену – скорее себе, чем Павлову. – Вылечим…

Я сел на пол, упёршись в стену, и плакал безостановочно:

– Я не хочу оставаться один. Один… снова… – только эта мысль кружилась сейчас в голове. Ни о чём другом я думать не мог.

Павлов сел рядом:

– Я понимаю… Мне тоже было бы очень страшно… мне и так… Я тоже не был готов ко всему этому… безумию, – я увидел у Павлова слёзы. – Но ты должен… должен быть сильным и жить дальше, понимаешь?.. Ты должен быть сильным, потому что не раз ещё потеряешь друга. На войне люди часто теряют близких, а это намного страшнее войны.

– Почему ты так говоришь? – тихо спросил я.

– Я пытаюсь смириться. Единственное, что я могу ещё сделать – научить тебя. Дать тебе шанс доказать, что моя жизнь не была напрасной…Чтобы ты прожил… за нас обоих.

Я промолчал. Сейчас я всеми силами пытался успокоиться. Пытался смириться, но это было невозможно.

Так мы и просидели до темноты. Тишину нарушал лишь стук дождя, который шёл весь день, и восставших с другой стороны двери.

День 30.

Я стоял посреди небольшой круглой платформы, которая покоилась на земле.

Вокруг было много таких же «тарелок». На каждой из них тоже стояли люди, но, в отличие от меня, рядом были другие люди, которые просто стояли на земле.

Зелень травы здесь была какая-то ненастоящая, будто разрисованная маркером. Вокруг было много людей. Некоторых я узнал: мама, бабушка, Павлов, Максим – все они стояли на земле. Павлов стоял на небольшом холмике, как будто возвышаясь над остальными. На других железных платформах я так же смог кое-кого узнать: мою одноклассницу Кэт и брата. Они стояли совсем рядом.

Остальных я не узнал. Почему-то все вокруг смотрели лишь на меня, строго и внимательно, будто чего-то ждали. Я не мог двинуться или что-либо сделать. Тело отказывалось подчиняться.

Внезапно, неизвестно откуда, начала прибывать вода. Казалось, она просто выходит из-под земли. Уровень воды поднимался очень медленно, плавно, постепенно захватывая сантиметр за сантиметром у земли.

Через несколько минут вода коснулась моей платформы, и та начала взлетать. Всё выше и выше. Постепенно все платформы оторвались от земли, а люди на земле лишь взглядом провожали остальных, пока их заглатывал синяя толща воды.

Я смотрел, как маму и бабушку поглощала водная гладь. Видел, как их внимательный и строгий взгляд скрывается под ней.

К этому времени вода уже подобралась к одинокому холмику, на котором стоял Павлов. Я молча наблюдал, как вода его тоже поглощает. Напоследок, перед тем, как полностью сгинуть, он улыбнулся мне. Я захотел помочь, спасти его, но тело, будто связанное невидимыми цепями, всё ещё не слушалось.

Вокруг было много платформ, и все плавно поднимались вверх. Моя круглая плита, притягиваясь к облакам, быстро отдаляясь от спокойной водной глади, которая поглотила уже всю видимую землю.

«Ещё немного, и я достану облака. Совсем один…» – с небольшой грустью подумал я.

* * *

Я проснулся в поту.

Влажная липкая одежда тяжёлым бременем висела на моём тощем теле.

Павлов сильно ворочался и бормотал что-то невнятное:

– … тир… Номир… Катя… не иди, нет…

Я встал и подошёл к нему. Потрогал лицо – оно было очень горячее. А мои руки не были ледяные. Я аккуратно взял маленькую тряпочку возле его головы и, прополоскав в миске с холодной водой, положил ему на лоб.

Такое состояние продолжалось у него несколько дней. Помимо температуры, его тошнило, а синие пятна уже дошли до живота. Ещё немного, и дойдёт до головы…

На второй день Павлову стало хуже и мы никуда не пошли – он просто не мог встать. Зато я смог отвлечься от неприятных, сверлящих голову мыслей, и что-то делал, отвлекался.

Несмотря на его запрет, я пошёл искать аптечку – думал, что найду там обезболивающее. Я знал, что не смогу его вылечить, но и сидеть просто так тоже не мог. Я чувствовал отчаяние, собственное бессилие, и должен был что-то делать. Да и просто узнать где мы находимся не помешало бы.

К моему счастью, во всём здании не оказалось восставших и, пока снаружи и внутри бушевала буря, я, от скуки, хорошо изучил его. На верхнем этаже оказалась большая рабочая аптечка.

Я взял оттуда несколько бутылочек, которые сказал Павлов, и осторожно вколол. Руки судорожно тряслись при этом. Я не сразу смог вообще вставить иголку – руки как будто сами не хотели давить в плечо. В школе у нас были курсы под медподготовке, но в манекен было гораздо проще вставлять шприц. Я ещё случайно куда-то не туда попал, и теперь у него был огромный синяк.

Пару дней назад, когда на улице был день, послышался слабый стук в дверь, и больше ничего – восставшие ушли, оставив меня в одиночестве с умирающим другом.

Так и прошли эти несколько дней, ухаживая за ним – так я мог кое-как избегать неприятных мыслей об одиночестве.

До полудня Павлов не просыпался, сильно ворочался и всё так же бормотал что-то невнятное. Я успел задремать, сидя у стены.

Вдруг, он резко поднялся и сел. Он скинул рюкзак со стола, чем разбудил и меня. Лучи солнца едва касались окна, слабо озаряя комнату дневным светом. Посреди этой картины он сам выглядел, как восставший.

– Сколько я был в отключке? – тихо спросил он, устало посмотрев на меня.

– Не знаю, – ответил я, поднимаясь с пола. Тело замлело за несколько часов и полностью не поддавалось.

– Ты не знаешь сколько прошло времени что ли? – всё так же тихо спросил он.

– Да знаю я, знаю. Просто сразу не сообразил про что ты, – я потянулся и с болью вытянул руку. – Дня три где-то.

– Три дня? – возмутился Павлов, и повалился на спину, закрывая лицо руками. – Времени так мало…

– Для чего? – спросил я.

– Я слышал, что в одном лагере синтезировали лекарство, – Павлов попытался встать, но со стоном сел обратно, и тихо добавил: – Ещё до всего этого безумия.

– Так это же замечательно! – я подошёл к нему и потрогал лоб: жар уже падал. Последняя новость вызвала во мне нечто, что, разливаясь по телу, давала тепло. Тепло надежды, которая ещё не угасла.

Я подал ему руку.

– Да всё в порядке. Сейчас встану, и поедем, – Павлов, взявшись за мою руку, смог встать. – Но есть одна проблема.

– Какая же? – спросил я, предчувствуя что-то плохое.

– Лагерь этот находится в Кантере – без машины туда не добраться за пару дней.

– То есть там, куда мы собирались сначала?

– Да…

– А сколько у нас времени? – осторожно спросил я.

– Не знаю, – Павлов задрал кофту. – Дня семь-восемь, пока мне не станет хуже.

– А что потом?

Павлов не ответил, подхватил рюкзак и пошёл к двери.

– Павлов, что потом? – повторил я.

– Потом уже будет поздно, – тихо ответил он.

Мы стояли молча несколько секунд.

– Ну и что? Есть какие-то мысли? – спросил я с надеждой.

Павлов молчал и смотрел в окно под потолком. По его лицу было видно, что он активно что-то обдумывает. Спустя минуту он повернулся ко мне, и ответил:

– У меня было около двух недель до обращения – несколько недель уже потерял в бреду. Но всё равно должны успеть – вирус ждать не будет, – он мрачно улыбнулся.

Нельзя было медлить, и мы оба отлично это понимали.

– Для начала, нужно осмотреть здание. Вдруг тут есть еда, или какие-нибудь другие припасы. Или ты уже?.. – Павлов чихнул.

– Будь здоров, – машинально сказал я. Павлов посмотрел взглядом «Издеваешься?». – Пока ты был в бреду – я побродил по зданию.

– Подожди, что? – перебил меня Павлов.

– Знаю, ты не очень это одобрял, – поспешил успокоить я, – но всё обошлось. Большая аптечка – много чего есть.

– Еда, что-нибудь?

– Больше ничего.

– Значит, рабочая аптечка, – задумчиво сказал он. – Очень пригодится. Где она?

– Она там, сверху. Пойдём? – я начал идти к двери.

– Успеется, – сказал Павлов. – Будем собираться – сходим. Блин, пожрать бы…

Я ожидал упрёк за безрассудство, но Павлов больше ничего не сказал. Я помог Павлову снять верхнюю одежду чтобы она хоть немного просохла. Его тощее, бледное с синими пятнами тело выглядело пугающе. Он ещё двигался как-то скованно, будто ему ещё не хватало сил.

Павлов остался в одной майке, а я был в кофте. Мы поднялись вверх по лестнице. Здесь были большие окна, выходящие на солнечную сторону. Солнце не только приятно ласкало кожу, обогревало, но ещё и давало какой-то позитивный настрой, плохие мысли проходили сами собой. Всё-таки, с непривычки, сначала было прохладно находиться без куртки, но я быстро привык, и уже не обращал внимания на это.

На секунду показалось, что теперь всё будет хорошо. Казалось, что никто никогда больше не умрёт. Казалось, что всё это было просто плохим сном. Казалось, что выйдем мы сейчас на улицу – там все живы… все счастливы…

С другой стороны я понимал, что это лишь моё воображение. Такого быть не могло, и я отлично это понимал. Но так хотелось обмануться, затеряться хоть на секунду в мечтах – разве не этого все ищут?

Из окна был прекрасный вид: здание находилось на склоне, и деревья, будто лесной ковёр, опускались вниз, во впадину – красивый хвойный лес. Небо было покрыто небольшими тучками-пятнышками, абсолютно белыми. Птицы на этом полотне выглядели, как маленькие живые кляксы. И над всем этим высилось солнце: красивое и мощное, которое дарит жизнь всему живому каждый день.

Как мало людей может по-настоящему оценить вид природы, который окружает их всю жизнь.

«Стоит только присмотреться, и целый мир откроется тебе», – этому меня научил брат, когда я ещё был маленький. Когда мы ещё нормально общались.

Мы прошли за аптечкой и, проходя мимо окна в коридоре, я увидел восставшего, одиноко тянущегося куда-то. У него были переломаны ноги, они просто болтались позади, как довесок к телу. За собой он оставлял грязный след из собственных останков и грязи. Всё это выглядело очень жутко. Мне он показался вестником чего-то плохого – мигом все иллюзии развеялись.

Я повернул голову и заметил небольшое синее пятнышко на руке у Павлова – пару часов назад этого не было.

«Ты и вправду в это веришь? – раздался знакомый голос в голове. – Веришь, что вы успеете? Веришь, что это чудо-лекарство вообще существует?»

– Отвали от меня! – выкрикнул я, схватившись за голову.

Павлов обернулся, бросился ко мне и, взяв за голову, принялся осматривать:

– Костя, ты чего? – он смотрел взволнованным взглядом, пытаясь понять, что случилось.

– Ой, – простонал я. – Стоит только закрыть глаза, как вижу этих монстров, – соврал я. Лучше никому не знать о «таких» моих проблемах. – Извини, что напугал.

– Ты сильнее их – помни это, – Павлов, кажется, поверил мне, или просто сделал вид – в любом случае, вопросов больше не было, и мы пошли дальше.

В одном этот голос был прав: странно было бы поверить в какое-то лекарство, о котором ничего до этого не слышал – этот вариант был слишком хорош, чтобы быть правдой. В жизни такого не бывает.

«Допустим, что оно существует – откуда же Павлов о нём знает? А если раньше знал – почему молчал? Больше месяца мы сами по себе. Не сходится. Тем более, если оно есть, Павлов связывался со штабом давно ещё – и? Помощь не приходит. На нас всем плевать. Почему они тогда не приходят, раз лекарство есть? Они ведь знают о нас».

«Может, некому приходить?» – пронеслось в голове, но я быстро откинул эту мысль – такого просто не могло быть. Кто-то должен ведь ещё быть. Просто им всем не до нас. Голос больше ничего не говорил.

– Это ведь туда мы ехали? – спросил я.

– Да, один из основных лагерей, – ответил Павлов.

– Значит, там должна быть моя семья, – сказал я, как ребёнок забегая в комнату, где была аптечка.

Я ни о чём теперь не мог думать. Радость заполнила меня, и мысли неприятные снова отошли на второй план. Наконец, я смогу увидеть семью.

«Вот бы всё получилось», – подумал я.

– Вижу, ты очень любишь свою семью. Хотел бы я увидеть её, – сказал Павлов, улыбнувшись. – Тогда надо поторопиться!

Здесь же Павлов нашёл старый рюкзак с порванной лямкой. Он быстро его перевязал. Оказалось, что Павлов хорошо разбирался в лекарствах, и быстро отобрал всё нужное.

Одежда Павлова ещё была влажная когда мы пришли, и, напоследок, мы решили ещё раз осмотреть всё здание – мало ли, что я мог пропустить.

Здание состояло из двух этажей и подвала, который вёл к лестнице в канализацию. Оно было длинным, но не широким. То есть, сверху, наверное, оно выглядело прямоугольной коробкой. Но всё равно само по себе небольшое.

Всё что здесь вместилось – это четыре кабинета, и небольшая комната, как мы поняли, для приёма пищи. Еды там никакой не оказалось – только мыши.

Мы вернулись обратно, и Павлов решил одеть влажную одежду. Всё равно там больше нечего было делать.

– Далеко нам идти? И куда мы сейчас?

– Возле города. Нужно идти назад, но через минут пятнадцать-двадцать будем на месте, – вздохнул он, и пошёл быстрой походкой. Я пошёл рядом с ним.

– А откуда ты столько о городе знаешь? – спросил я. – Где не окажемся – всё знаешь.

– Я разве не говорил? Вроде говорил… я жил здесь, какое-то время.

На этом наш разговор кончился.

Вечерело. Не знаю сколько было времени, но начинало быстро темнеть. Я даже и не заметил как прошёл закат. Прошло и тепло. Сначала не было видно, что это зимний день, но сейчас, когда начало холодать, я вспомнил что уже должен был наступить декабрь.

Когда уже почти стемнело, мы вышли к домам. Я узнал это место – этот район был простроен совсем недавно. Несколько домов так и остались недостроенными. Жёлтые краны так и застыли, ожидая новой работы.

Подростки не успели ещё оставить свои следы на домах. Цветастая детская площадка выглядела совсем новой и целой. Чьи-то забытые разноцветные формочки для песка заставили меня улыбнуться, но одновременно с этим вспомнил как Павлов расстрелял детей-восставших. Вспомнил их жадные и, одновременно, пустые глаза… мокрые от слёз глаза Павлова, полные сожаления. От накатившей грусти закружилась голова, ноги подкосились, и я упал, ударившись головой об край деревянной песочницы.