Блабериды-2

За правдивую статью о «Заре» я был якобы арестован, подвергнут принудительной психиатрической экспертизе и бессрочно помещён в психдиспансер. Автор, похоже, не делал различия между диспансерами и больницами.

Комментаторы звучали в унисон и рисовали меня великомучеником. Но были и исключения. Экологический блогер Илья Садыков написал: «Власти готовы на любую подлость, чтобы заткнуть несогласных, но, думаю, у вас не тот случай. Господин Грязин давно нуждался в наблюдении. Все симптомы параноидальной шизофрении налицо. А вы, господа, абсолютно некомпетентны в вопросах экологии и такими статьями только накручиваете людей».

После скандала с «Зарёй» Садыков называл меня продажным журналистом: в его выпадах чувствовалось что-то личное, хотя мы никогда не конфликтовали.

«Носорожцы» разместили петицию в пользу моего немедленного освобождения. Её подписали 16 человек. Я понял, что дело плохо.

В своих постах «Белый носорог» часто упоминал филинские проблемы, хотя вскользь и бездоказательно. Скоро я понял причину их интереса к вымирающему посёлку.

В постах о Филино упоминался холдинг «Гербела» и некий проект по добыче гипса, который авторы «Белого носорога» называли экологическим харакири области.

Название «Гербела» было мне как будто знакомо. Я снова полез в поисковик. «Гербелу» основал московский предприниматель Герман Беляков в 1993 году, и постепенно из полулегального завода по выплавке алюминия она выросла до огромного холдинга, который специализировался на добыче полезных ископаемых, металлургии и производстве стройматериалов.

В середине января появились сообщения о начале «Гербелой» геологоразведочных работ около посёлка Мишкино, который находится в 8 километрах севернее озера Красноглинного. Работы якобы уже проводились в 2017 году, но были приостановлены по неизвестной причине.

Авторы «Белого носорога» утверждали, что на самом деле бурение скважин планируется в непосредственной близости от Филино, а топоним Мишкино выбран лишь для маскировки.

Чуть позже представители «Гербелы» выпустили пресс-релиз. Холдинг изучает возможность строительства завода по производству гипсовых панелей и получил разрешение на разведку запасов гипса близ Мишкино. Ни Филино, ни Красноглинное в релизе не упоминались, а место геологоразведки не конкретизировалось.

Публика воспринимала планы «Гербелы» равнодушно. Добыча гипса около Мишкино нагоняла на читателей скуку, и статья дирижаблевского Виктора Самохина собрала унизительно мало просмотров. Виктор Петрович и написал её формально, в одном месте перепутав гипс с известняком.

Галина Пашина, чью фотографию показывал мне пресс-службист Григорьев, в группу «Белый носорог» не входила, но их позиции сочувствовала. У Галины было своё движение «Планета – наш дом», на сайте которого она публиковала гневные посты. О чём бы она ни писала, она писала обо всём сразу. Её записи выглядели примерно так:

«…заявления чиновников ЛОЖЬ И ОБМАН!!! …содержание изотопов НЕ СООТВЕТСТВУЕТ НОРМАМ НРБ-99/2009!! …обнаружена почвенная КИСЛОТНОСТЬ PH=5,0!!! …для вырубки лесов СОЗДАЮТСЯ ПРЕДПОСЫЛКИ И УСЛОВИЯ! …мной с 2007 года предлагается УЧРЕДИТЬ ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ СОВЕТ ПРИ АДМИНИСТРАЦИИ ГОРОДА!!!».

В ответ на публикации «Белого носорога» Пашина долго рассуждала о механизме отложения сульфатов и водном дефиците области, а в конце резюмировала, что журналист Максим Грязин начал хорошее дело, но занимался им поверхностно и быстро сдался.

Среди множества однотипных статей меня заинтересовал пост некого блогера Феликса Крушельницкого, о котором я раньше не слышал. В отличие от «Белого носорога» автор поднял документы советского времени и выяснил, что гипсовое месторождение Нечаевского района расположено в северо-западном направлении от озера Красноглинное, то есть в стороне от Мишкино. «Заря» разместилась в гипсовых выработках, начатых ещё в 30-е годы прошлого века. Поскольку зона в непосредственной близости от «Зари» была закрыта, с точки зрения добычи гипса интерес представляли нетронутые районы на северо-запад и юго-восток от «Зари».

Если бы «Гербелу» интересовала северо-западная область, удалённая от Филино и Красноглинного, логичнее было бы привязать проект к районному центру Нечаево и там же строить завод, писал Крушельницкий. Но раз «Гербела» выбрала в качестве топонима Мишкино, значит, им нужны были залежи на юго-восток от «Зари» вблизи озера Красноглинное и Филино. Подобную геологоразведку Крушельницкий без обиняков называл авантюрой, поскольку причины аномальной заболеваемости в Филино оставались неясными и могли быть связаны с подземным источником заражения.

Крушельницкий ссылался на мою удалённую статью, но не приписывал мне невероятных заслуг. Это был тот случай, когда чья-то критичность в твой адрес приносит облегчение, словно духовник заглянул тебе в душу. Мою гипотезу насчёт «Зари» Крушельницкий называл поспешной, но общую интонацию статьи – правильной. Он подчеркнул, что источник филинских проблем действительно не установлен, и пока это так, любые масштабные работы вблизи посёлка должны быть запрещены.

Проект «Гербелы» Крушельницкий считал подозрительным и с точки зрения экономической целесообразности. Если под «Зарёй» гипсовые залежи образовывали толстые пласты и линзы, вблизи Красноглинного гипс залегал ближе к поверхности, но имел сложную форму: слои селенита чередовались с прожилками ангидрида и глины, что снижало чистоту минерала и делало нецелесообразной добычу шахтными методами. Рискованным был и открытый способ добычи из-за близости водоёма. Кроме того, для производства стройматериалов требовался алебастр, а не селенит, поэтому, считал Крушельницкий, «Гербела» должна дать детальное обоснование своих планов.

Блогер прошёлся и по самой «Гербеле», изучив опыт работы компании в других регионах. Методы холдинга он называл «саранчёвыми» и в качестве примера приводил несколько брошенных медных карьеров, отвалы которых травили реки поблизости.

Под постом Крушельницкого развернулась ожесточённая дискуссия, и половина читателей называла его выводы полной чушью. Они утверждали, что залежи гипса есть и севернее Красноглинного как раз вблизи Мишкино, что добыча гипса и ангидрида – это нормальная практика, что «Гербела» является социально-ориентированной компанией и для депрессивного Нечаевского района интерес такого холдинга – это шанс. Но были и те, кто поддержал его.

Блогер Феликс Крушельницкий возник в медийном поле лишь осенью 2017 года, примерно в то время, когда я бродил в окрестностях Филино. За три месяца он набрал хорошую базу подписчиков, публикуя смелые материалы о местной политике и социальных проблемах. Он безбоязненно цеплял губернатора, отыскивал подозрительные госзакупки, писал о дольщиках «Алмазов» и причинах многочисленных аварий на теплосетях.

Никакой предыстории Крушельницкого я не нашёл. Он возник из ниоткуда, то есть, скорее всего, писал под псевдонимом и на самом деле был каким-нибудь Андреем Сидоровым.

Но писал Крушельницкий легко и остро. Я нажал кнопку «Подписаться».

* * *

Утром, едва изморось на стекле зажглась розовым, я взялся за документы Скрипки. Лёня ворочался, уткнувшись с стену и тихо бормоча.

В папке было двадцать восемь листов, которые надёргали из разных пачек и разложили в беспорядке. Здесь были фрагменты личных писем, выдержки из каких-то распоряжений, перечни и схемы.

Я взял заполненный от руки список фамилий. В первой графе – пятизначные номера дел. Фамилии, имена и отчества вписаны небрежным почерком через графы с заголовками: «Год рождения», «Кем осуждён», «Когда осуждён», «На какой срок», «Конец срока», «Примечания». Фамилии шли без видимого порядка: Гурич, Книгин, Величко, Кузнецов, Чичин, Мингалёв…

После ксерокопирования буквы исходников стали дырявыми, словно их проела моль.

На рукописном листе с номером страницы 78 мне удалось разобрать: «Комиссия в составе т. т. Жигунова С. Т., Драчунова А. М., Прокопенко Г. В. и Неверова П. К. составила настоящий акт в том, что нами проведена индикация гроба из дуба, обивочной ткани из шёлка, подушечек и наматрасника, уложенных в гроб, на наличие ОВ и проверка на присутствие радиоактивных веществ при помощи прибора „ПОР“. Результаты проведённой проверки показали отсутствие ОВ, радиоактивных веществ, а также посторонних предметов».

Под ОВ, видимо, подразумевались отравляющие вещества. В нижней части документы были подписи членов комиссии и неразборчивая дата: цифры походили на 1932 или 1952.

Может быть, Скрипка издевается надо мной? Суёт копии случайных документов?

На бледной справке – приказ о присвоении какому-то начальнику звания «инженер-капитан пути». Я набрал фразу в поисковике: инженер-капитан предсказуемо оказалось воинским званием для работников железных дорог. Фамилия капитана – Федорчук.

Слабо пропечатанный лист был озаглавлен: «О плане научно-исследовательских работ специального состава „Паутинка“». Ниже шло несколько пунктов: утвердить план согласно приложению, составить перечень особо важных задач, обеспечить теоретическое и экспериментальное обоснование применимости состава «Паутинка» и так далее – всего восемь пунктов.

На следующем листе буквы оказались мелкими и размазанными, будто их закидали чёрными снежками. Мне удалось расшифровать лишь один абзац: «Около половины заключённых страдают тяжёлыми неизлечимыми недугами и являются совершенно нетрудоспособными».

Далее шла нарисованная от руки карта железнодорожной развилки. Объекты были подписаны без особой конкретики: Свх. (овощ.), Кирп (или Кипп?), Гл. Кирп «Победа», Вдхр. (техн.).

Встретилось личное письмо с тонкими шрамами складок и штампиком «Просмотрено военной цензурой». Письмо было адресовано Лене от некого С. Р., который без особой конкретики вспоминал военную операцию под Ковелем перед наступлением на Люблин и передавал привет сыну Сашке. Судя по тому, что цензура пропустило письмо с намёками на военную операцию, написано оно после войны.

Дольше всего я рассматривал карту шахт – копию той схемы, что передал мне отец Братерского. Я положил оба листа рядом и нашёл немало отличий: версия Братерского была вольным изложением более строгой и ровной карты, которую принёс Скрипка.

Если верить схеме, залежи гипса действительно располагались на северо-западе от озера Красноглинного, как и писал блогер Крушельницкий. Шахты имели сложную конфигурацию, и Скрипкина схема воспроизводила их детальней.

Заштрихованный штрек вёл в сторону озера Красноглинного и, по моим прикидкам, проходил в двух-трёх километрах от места, где сейчас располагалась «Заря».

Я вышел в коридор и набрал отца Братерского. Тот ответил почти сразу. В трубке что-то шумело, сглаживая резкость его голоса. Чувствовалось, что он почти кричит:

– А, начальник! Здравия желаю! – он аж закашлялся от восторга, словно ждал звонка.

Михаил Яковлевич тут же нагрузил меня историей о крысах, которые живут в канализации и через неё попадают сразу в квартиры. Он настаивал, что недавняя вспышка кишечных инфекций была спровоцирована именно крысами, и предлагал сходить на любую помойку ночью с фонариком и посмотреть, что там творится. Я мягко закруглил разговор о крысах, пообещав, не без злорадства, скинуть ему телефон главреда «Дирижабля» Бориса Лушина.

– Михаил Яковлевич, спасибо вам за схему, которую вы передали через сына. Понимаете?

– А-а-а! – он снова оживился. – Что, заинтересовало? Это ещё цветочки. Я тебе и не такое могу рассказать.

– Откуда у вас эта карта?

Он удивился:

– Как откуда? Сам нарисовал.

– А данные где брали?

– Начальник, так дело-то давно было, в 89-ом ещё. В мае, 12 числа, был я у одного руководителя. Вот он показывал документы. Я их потом зарисовал по памяти. До 2013 года у меня подписка была, а теперь уже без разницы.

– Вы довольно точно нарисовали.

Он удовлетворённо хмыкнул. Я подзабыл, что у Братерского-старшего абсолютная биографическая память и события своей жизни он помнит с точностью до дня.

– Михаил Яковлевич, один из штреков на вашей схеме заштрихован. Что там находится?

– Ничего там не находится. Пустота там. Ты лучше спроси, что там произошло.

– Что там произошло?

– Проекты «Грифон», «Магистраль», «Глобус», «Скважина», «Тайга», «Регион» ни о чём не говорят?

– Нет.

– Э-э, – он казался разочарованным. – Сейчас это в школе уже проходят. Ну, о проекте «Глобус-1» должен был слышать. Про него даже фильм документальный есть.

– Что это за проекты?

– Подземные атомные взрывы. Их ещё называли мирными. Была в Союзе такая идея: с помощью атомных взрывов углублять шахты, создавать подземные резервуары, вести геологоразведку. Даже водохранилища хотели делать с помощью термоядерного взрыва. Видишь, до сих пор аукается.

– По-вашему, в гипсовой шахте провели ядерный взрыв?

– Может быть, она не гипсовая. Залежи гипса западнее, а тут могли что-то другое искать, верно?

– Вы реально думаете, что в Советском Союзе под землёй взрывали атомные бомбы?

Михаил Яковлевич слегка обиделся:

– Не бомбы, а специальные заряды. Мощность у них поменьше, но заражение на годы оставалось. Вот в Филино то самое и произошло.

– Вы это откуда знаете?

– Знаю. Догадался. А ты лучше спроси, что там этим москвичам около Филино нужно.

– Вы о «Гербеле»?

– Не помню, как они называются. Они ищут то, что в Советском Союзе бросили искать после взрыва. Заразили всё и бросили искать. А эти хотят снова расковырять и посмотреть.

– Михаил Яковлевич, в прошлый раз вы говорили, что «Заря» – это командный бункер РВСН и под землёй есть атомная подстанция…

– А там и был резервный командный пункт! – возмутился он. – Начальник, я же тебе рассказывал! Это они его потом под хранилище переделали, когда в 2004 году расформировали 69-ую дивизию. Ну, такие площади! Не пропадать же. А взрыв атомный был году, наверное, в 85-ом или 86-ом.

– Как-то нелогично: взрывать атомный заряд под боком у командного бункера…

– Так, может, они его на прочность испытывали! – разгорячился Михаил Яковлевич и принялся доказывать мне, что именно поэтому инцидент, в отличие от остальных подземных взрывов, был строго засекречен. Военным понадобилась его помощь именно потому, что взрыв привёл к обводнению некоторых тоннелей.

Я развернулся и внезапно увидел Сителя: он стоял около лестничной клетки и смотрел на меня так, словно застал за воровством таблеток. Я наспех попрощался с Михаилом Яковлевичем, который советовал смотреть девятичасовые новости, чтобы «увидеть эти рожи» – он имел в виду гербеловских начальников.

– Гипс они ищут, как же! – говорил он, когда я наскоро прощался.

Сбросив вызов, я подошёл к Сителю.

– Виталий Сергеевич, простите, я, наверное, громко разговаривал? Не хотелось говорить в палате. Мой сосед ещё спит в это время.

Он замотал головой, и лицо его смягчилось:

– Нет, вы меня извините за вторжение. Максим, я думаю, что вам стоит оградить себя от лишнего стресса. Пока лучше сосредоточиться на лечении. Я вижу, вы легко увлекаетесь.

Я кивнул и ещё раз извинился.

Вернувшись в палату, я набрал в поисковике «подземные атомные взрывы» и удивился, что в СССР действительно провели 124 подобных испытания, причём 117 – вне ядерных полигонов. Но Филино, Нечаево, посёлок Ключи в списке пострадавших селений не упоминались.

Вечером должна была приехать Оля, но за час она позвонила и перенесла встречу на воскресенье.

* * *

Комната отдыха располагалась на втором этаже в центре здания и имела два входа: из нашего крыла и со стороны женской половины. Телевизор без пульта транслировал единственный канал «Россия 1» и работал почти непрерывно.

В комнате была пара больших диванов, столы для настольных игр, книжные полки и велотренажёр, которым при мне пользовалась лишь бабуля лет семидесяти. В комнате постоянно дежурил санитар. Ёлку наконец убрали: от неё осталась горстка блестящего мусора.

Вечером около десяти санитар обычно отправлял всех по палатам, но сейчас в комнате остались только мы с депрессивным Ильёй, поэтому санитар не спешил. По телевизору шёл плохо сыгранный сериал.

Я сидел в кресле сбоку, когда услышал странный звук, обернулся и увидел, как Илья беззвучно рыдает. Лицо его было искажено, и глаза смотрели в точку, словно перед ним стоял чёрт. Санитар куда-то делся.

Я подсел к Илье и спросил дурацким голосом:

– Илья, ты как? Может, воды?

Он помотал головой и захлопнул ладонью лицо.

– Да-ай! – с досадой проговорил он. – Сериал этот… Напомнил.

Драма по телевизору не показалась мне столь уж душещипательной, чтобы рыдать. В таких сериалах всегда поражает стерильность атмосферы, когда хлопнувшая дверь кажется выразительней диалогов.

На экране некий Игорь уходил прочь по улице коттеджного посёлка, а за ним, скользя и взмахивая руками, спешила Ирочка.

– Всё не так! – кричала она, отчаянно переигрывая. – Это была ошибка!

То ли герой шагал недостаточно быстро, то ли Ирочка в какой-то момент поднажала, но в следующей сцене они уже стояли лицом к лицу.

– Дурочка моя, – целовал он её щёки.

– Тварь проклятая, – добавлял от себя Илья.

Его круглая спина сотрясалась от рыданий. Такое случается: депрессивные пациенты плаксивы.

– Я думал, что забыл всё, забыл, – всхлипывал Илья. – Я же вылечился уже. А сериал этот… опять накатило. Тварь такая… И зовут тоже Ирка. Совпадение же…

Он бормотал довольно долго, и постепенно сложилась картина его боли. Супруга Ильи, Ирина, как-то в пылу ссоры созналась, что в течение года изменяла ему с каким-то Васей, записанным в телефоне как «Газель Почасовая».

– Я видел, как он звонит, – бормотал Илья. – А она говорила: «Мандарины в киоск нужно привезти. „Форд“ сломался». Целый год меня за нос водила.

Сам Илья изменял супруге часто и с размахом, но ближе к пятидесяти остепенился и стал ходить налево под настроение, то есть раза два в месяц.

Потом его дочь связалась с биржевым брокером и стала жить отдельно, а самого Илью накрыли кирпичные мечты. Он перестал интересоваться женщинами и, очистившись, считал себя порядочным семьянином. И тут жена сообщила ему об измене.

– Мимоходом так сказала, но твёрдо, – вспоминал он, водя кулаком по воздуху. – Стоим на кухне, ругаемся, она с тарелками возится. И говорит: а я с Васькой трахалась. Целый год ему давала. И у него на квартире, и у нас. А чего ты удивляешься? Ты своих Марин куда водил?

Выражение «своих Марин» оскорбляло Илью как любое ложное обвинение, ведь Марин у него было две или три.

Его мощная спина выворачивалась дугой и дёргалась от рыданий. Боль закручивала его в клубок, как желудочный спазм.

За нами наблюдал вернувшийся санитар. Он показал в сторону сейфа в подсобке, где держали успокоительные, но я покачал головой.

Илья вдруг распрямился, и лицо его стало почти нормальным.

– Тебе жена изменяла? – спросил он начальственно.

Я не знал, что ответить.

– А-а, – прошипел он хитро. – Изменяла! Все они давалки. Думаешь, пока ты здесь, на неё никто не вспрыгнул?

– Ты полегче, – сказал я, вставая. – Иди в палату, отдохни. Таблетки выпей.

Мысли об Оле вспыхнули во мне, словно на угли плеснули бензина. Если Илья хотел добиться синхронности наших страданий, ему это удалось. Злоба сковала моё горло, как пачка мятных леденцов.

Илья схватил меня за руку:

– Я же отомстить ей хотел, – глаза его сверкали, как у кота. – Хотел отодрать какую-нибудь шлюху и всё Ирке рассказать. Во всех подробностях. Чтобы она прочувствовала! А не смог. Кураж пропал.

Я пожал плечами и хотел высвободить руку, но он вцепился сильнее:

– Может, я люблю её? – бормотал он, но другая мысль отсвечивала в его помутнённых глазах: – Не-ет! Надо мстить. Не хочется, а надо. Это как лекарство. Это незаконченное дело… Как это называется? Гешефт?

– Гештальт.

– Вот. Гештальт незакрытый. Надо закрывать.

Мысль Ильи лихорадочно взлетала вверх. Слёзы сохли на щеках.

– Слышь, а давай прокатимся, – предложил он. – Тут недалеко заведение есть, спа-салон. Там девки нормальные, ручаюсь. Никаких шалав. Здоровые все. Первый сорт. Я плачу. Клин клином вышибают. Поехали!

Я грубо высвободил руку, оттолкнул его, и он рухнул так, будто только моя рука была его опорой.

– Тебе надо, ты и давай, – сказал я грубо.

Илья снова сидел сутулый, как и десять минут назад. Спина его вздувалась. Он мелко хныкал.

Обычный кусок мяса. Тупая безмозглая скотина. Так бы сказал Мец.

* * *

В самом конце пятничного сеанса Танцырев сказал:

– Вы сегодня рассеяны. О чём вы думаете?

– О прошлом.

Полчаса до этого мы обсуждали моих старых друзей, Олю, а через неё – неудачи в сексе, которые Танцырев препарировал легко и безжалостно.

– Расскажите о прошлом, – услышал я голос за спиной.

Поскольку говорил я преимущественно с мухой в плафоне, голос Танцырева казался нейтральным – не голос, а вибрации черепа.

– Я думаю не о своём прошлом, – ответил я. – Я ведь рассказывал вам про свою статью о Филино и комбинате «Заря»? Я не понимаю, почему эта тема меня не отпускает.

– Вы думаете об этом постоянно?

– Я бы хотел забыть. Но меня возвращают к ней. Если я пытаюсь забыть, происходит какая-нибудь ерунда. Около Филино произошло что-то нехорошее, но очень давно и…

Я замолчал.

– О чём вы подумали?

– Об отце, наверное. Он умер в мае, и май с тех пор казался мне ужасным месяцем – чёрной дырой календаря. Первого мая у меня упадок сил: погода хорошая, выходной, шашлыки, а настроение могильное.

– А что, по-вашему, могло произойти около Филино? Любые предположения.

– Не знаю. Там внизу шахты, и могло случиться что угодно…

– Продолжайте. Вы что-то вспомнили?

– Мне как-то приснился кошмар… В нём были коридоры – и всё отравлено. И в том сне мы искали какую-то дверь, где должен быть… не знаю… клад, что ли. Что-то очень ценное. Но когда были уже близко, я понял, что мы ищем могилы. Мы дошли до камеры, отперли, и там сидел человек… Не человек, а мумия в ожогах и в бинтах… Он должен был умереть, но у него не получилось… Он очень долго просидел, может быть, тысячи лет.

– Кто это был?

– Я не узнал. На лице был грим, как в кино. Лицо пришельца. Он очень устал… И всё в нём было выжжено изнутри… Чёрное мясо. Он обернулся ко мне и сказал: «Надо взять открывашку».

– Открывашку? Что это значит?

– Обычную открывашку для бутылок. Когда он это говорил, казалось, мы давно знакомы и собираемся на пикник, что ли. И говорил он как бы изнутри этой мумии.

– Как вы объяснили этот сон?

– Да никак. В тот момент я ещё был убеждён, что «Заря» – это хранилище радиоактивных отходов, и мне часто подобная хрень снилась. Сожжённые тела, лабиринты, бункеры. Оля говорит, я слишком мнительный. Так и есть, в общем.

– Тогда вы были убеждены насчёт «Зари». А сейчас?

– Сейчас я просто не знаю.

Время сеанса подошло к концу. Я сел на кушетку, чувствуя головокружение.

– Устали? – спросил Танцырев, закрывая блокнот, который держал на столе во время наших бесед. Его работу иногда выдавал скрип авторучки.

– Да. Почему-то эти разговоры ужасно выматывают. Если честно, я не чувствую облегчения.

– Вы чувствуете сопротивление. Это нормально. Образно говоря, ваше прошлое лежит в таких же шахтах, и вы пытаетесь пробурить слой грунта, чтобы выпустить содержимое наружу. Когда это произойдёт, наступит и облегчение.

– А если мы выпустим совсем не то, что предполагалось? Если внутри всё слишком заражено? Если внутри одна гниль?

– Когда прошлое лежит спокойно и человеку комфортно, мы не трогаем его. Но ведь прошлое отравляет вашу жизнь уже сейчас.

* * *

Вечером в комнате отдыха помимо меня было трое. Бедовый Витя сидел на диване, развалившись и раскинув руки, словно его бросили с большой высоты. В ладони он зажимал неработающий телефон.

Зануда Фёдор и вертлявый Коля играли в «Монополию». В клинике была парадоксальная версия игры, где вместо предприятий нужно было покупать города. Самыми дешёвыми были почему-то Санкт-Петербург и Красноярск, самими дорогими – Пермь и Екатеринбург.

– Вы Москву брать будете? – спросил Фёдор. – Два миллиона четыреста. У вас нет двух миллионов четыреста. Вы, как все либералы, авантюрист. Москву вам не взять.

– А вам лишь бы всё было стабильно, – окрысился Коля. – Сжечь вашу Москву надо! Кровь сосёт из всей России! Посмотрите, что стало с регионами: двести километров от столицы – разруха, дома брошенные, наркоманы. А что с Сибирью? С Дальним Востоком? Скоро всё это затрещит по швам, вот увидите…

– Двадцать лет эти прогнозы слушаю. Вы, уважаемый, предложите лучшую схему, – невозмутимо ответил Фёдор, болтая кубиками в кружке. – Шесть. Сыктывкар. Покупаю. Как будто в других странах нет явно выраженного экономического центра: Нью-Йорк, Франкфурт, Шанхай…