Блабериды-2

– Поздравляю, – ответил я.

* * *

Проснулся я от голоса и оживления, которое царило за дверью. Было темно.

Из-за двери неслись стуки, отрывистый смех и кряхтение половиц. Громко тикали часы. Я приподнялся и стал разглядывать циферблат, но увидел лишь серое пятно.

Лежать было жёстко. Сундук, на котором нам иногда разрешали спать, был набит барахлом, и рыться в нём строго запрещалось. Поверх сундука мама кидала старые одеяла, за ночь они сбивались и резали рёбра.

Клин света решительно бил через приоткрытую дверь. Он высвечивал висящие на стене веники и колготки, набитые луком. Лук пахнул как старый носок.

К голосам за дверью добавился звон посуды. Садились завтракать.

– Никитка, – шёпотом позвал я и толкнул его в бок. – Спишь? Эй, Кит! Просыпайся!

Он заворочался, стянул одеяло с лица и сел, рассеянно оглядываясь.

– Мама встала? – спросил он шёпотом.

Его светлые волосы торчали в стороны, словно молодой подсолнух.

– Все уже встали. Давай скорее!

Мы соскользнули с сундука и распахнули дверь. Я хотел примять его волосы, но он сердито скинул мою руку. Мы вышли в сени. Здесь стоял интересный запах, словно брёвна, из которых сложен дом, дали сахарный сироп.

– О, проснулись, сони! – услышал я голос отца. – Умываться! И порезвее, а то без вас начнём.

Отец сидел на кухне с развёрнутой во всю ширь газетой. Кит сонно пошёл к нему, но я толкнул его в сторону рукомойника. Водопровода не было: вода из алюминиевой ёмкости текла через раковину сразу в ведро. Мы слегка потолкались возле умывальника.

На кухне бабушка размешивала что-то в огромном чане, из которого поднимался густой пар. Кит сморщился, и я тоже: запах был тяжёлый и густой, словно бабушка варила старые подошвы.

– Это же грибы! – воскликнула мама, заметив наши гримасы.

– Гадость, – ответил Кит, забираясь на лавку и лениво растирая левый глаз.

– Тоже мне, знаток, – фыркнула мама.

– И выглядит как слизь, – подтвердил я.

Отец рассмеялся:

– Слизь! Не слизь, а подлива.

– Фу, тянется, как сопли, – пробормотал Кит.

Он положил голову на руки и стал похож на лохматого щенка. На его щеке пропечатался морщинистый след подушки.

– Гляди, у тебя кожа отваливается, – пошутил я, но он лишь толкнул меня локтем.

Мама держала огромную чёрную сковороду, счищая с её боков сажу. Сковороде был лет пятьдесят. В кухне стоял кислый запах газа, всё же более приятный, чем грибной дурман.

– Фу, меня тошнит, – заявил Кит, и я тоже почувствовал тошноту. Мы с ним всегда чувствовали одинаково.

– А наши вчера продули, – сказал папа, сворачивая газету. – В Мюнхене играли против немцев. Не хватило одного очка. 71 на 70.

Они принялись обсуждать матч и какого-то Базаревича.

Треугольный кусок масла плыл по чёрной сковороде. «Парус», – шепнул мне Кит. «Айсберг», – шепнул я в ответ. За айсбергом тянулся жёлтый след.

Жулька сидела у маминых ног и заглядывала ей в лицо. Жулька была маленькой, но прожорливой болонкой, поэтому надеялась, что мама уронит что-нибудь или даст ей просто так.

Мы заворожённо смотрели, как мама разбивает яйца. У неё это ловко получалось: она хлопала яйцом по краю, и жёлтый глаз выскальзывал в центр сковороды с проворностью циркового тюленя. Заметив наше внимание, папа сказал:

– Однажды мама так торопилась, что отправила желток себе прямо в рукав.

Кит хрипло засмеялся, и я вместе с ним. Мне нравилось, что он смеётся так заливисто. Мама ответила:

– Если бы меня кое-кто не торопил, ничего бы не случилось.

– Как ты достала желток из рукава? – спросил я.

– Никак, – ответил папа. – Она пожарила рукав и получилась гренка.

Кит снова хрипло засмеялся.

Папа с шумом отпил из кружки. В его бороде и усах блестели мелкие капли.

– А ты бороду шампунью моешь или с мылом? – спросил я.

– Ещё шампунь на неё переводить, – фыркнула мама.

Кит ел только белки, а я – только желтки, поэтому мама называла нас безотходным производством. А папа говорил, что нам нужно также есть орехи: один середину, другой кожуру. Мы с Китом не могли договориться, кто из нас любит кожуру. Ты! Нет ты! А ты двухвостку ел! Я её только лизнул. Вот и ешь кожуру!

Во дворе было жарко и пахло мелкой травой, которая росла в тени ворот. У этой травы был особенный запах, словно всю ночь её давили пятками земляные духи, которые жили в саду, а утром гуляли по росе.

Пёс Дракон лежал у будки. Подходить к нему запрещалось, он это знал и переживал больше нас, печально вращая глазами. Когда он вставал, цепь его громко звенела. Нам с Китом было жалко Дракона, но мы его побаивалась, поэтому сразу проскользнули в сад.

Деревья здесь росли так густо, что, когда тень на земле качалась, казалось, что качается планета. В саду было интересно. Здесь был верстак с заржавленными тисками и перевёрнутое корыто, под которым полно мокриц. Ещё здесь стоял стол с циркулярной пилой, трогать которую запрещалось. Вокруг росло много цветов.

Мне нравились тигровые лилии, потому что цветом они напоминали леденцы. И свет в этой части сада тоже был тигровым, полосатым и потусторонним, оставляя на бревенчатой стене дома мохнатые тени. Выше них было круглое окно, а за стеной – наш чулан со старым сундуком.

Кит сунул руки в кучу песка, которую привёз дед, и хрипло засмеялся:

– Я песочный сатана!

– Какой сатана?

– Чёрт такой, – он показал рога. – Дед Захар вчера говорил.

К полудню стало жарко. Я предложил пойти в шалаш и сварить суп из подорожников, а Кит решил ехать в город. Иногда нас возили туда родители, но в обмен приходилось мерить колючую одежду, поэтому мы давно планировали сбежать самостоятельно.

Мы перелезли через забор, дошли до остановки, забрались в пустой автобус, уселись на первое место над колесом и всю дорогу смотрели через роскошное лобовое стекло с бахромой поверху. Мне нравились длинные пальцы рычажков, которыми водитель открывал и закрывал двери.

Нас спугнула сердобольная старушка, приставшая с расспросами, от которых Кит выскочил на какой-то остановке и крикнул вслед: «Мы из дома сбежали!».

Мы дошли до маленькой улицы, состоящей из старых многоэтажных домов с витринами на первых этажах. Липы отбрасывали короткие тени, похожие на причёску соседки.

Всё вокруг казалось таким чётким, словно с города сняли упаковочную плёнку и подмешали в воздух немного розовой краски.

Вдоль улицы стояло много необычных машин, и мы с Китом, подсаживая друг друга, старались заглянуть внутрь.

Люди в городе одевались ярко и несли в руках красивые пакеты с разными рисунками. С лотка под тряпичным навесом торговали бутербродами, завёрнутыми в целлофан. На углу стояла бочка с квасом, но Кит захотел мороженого.

Мы злорадно шли мимо магазинов, потому что сегодня некому было загнать нас туда, заставляя расхаживать в тяжеленной зимней обуви и спрашивая: «Ну как? Не жмёт?».

Иногда мы срывались на бег, но от этого у меня разболтался сандаль, и хлястик вылетел из пряжки. Кит, высунув язык, принялся чинить пряжку, ободрав о неё пальцы.

Мы дошли до фонтана. На скамейках вокруг сидело много людей. В пушистой водяной пыли дрожала радуга. Мальчишка нашего возраста носился вокруг фонтана на самокате с надувными колёсами от велосипеда «Лёвушка». Кит смотрел на него с завистью.

Мы забрались на фонтанный парапет, сняли сандалии и сунули ноги под струи, чтобы смыть остатки песка. Ледяная вода казалась колючей.

Потом мы отправились на поиски мороженого. На красных шортах Кита проступили мокрые следы, похожие на птицу. Я нашёл лоток с леденцами, но Кит упёрся и сказал, что будет только мороженое.

– Томатное есть. Будете брать? – высунулась из киоска голова страшной рыжей женщины, и нам совсем расхотелось томатного.

Мы побежали дальше.

– Томатное для стариков, – рассуждал Кит. – Дед Захар его любит.

– Он всё любит. Он даже грибы ест. И селёдку с костями.

В старом парке мы покачались на скрипучих качелях, а потом прыгали на заброшенной эстраде, которая показалась мне знакомой.

– У тебя бывает такое, словно это с тобой уже было? – спросил я.

– Бывает. Дед Захар говорит, это потому что ты когда-то уже жил.

Мы пошли к выходу по короткой дороге через кусты и наткнулись на кирпичную будку, у которой не было стены. Внутри оказался чёрный провал. Здесь летало много мух. Они так гудели, что Кит подумал, будто внизу оголённый провод.

– Провода всегда так гудят, – уверял он.

Мы постояли перед провалом, глядя на огромных зелёных мух, красивых и отвратительных одновременно.

– Слабо туда спуститься? – спросил Кит.

– Сам прыгай. Раз мухи, значит, там дерьмо.

Из провала веяло холодом.

– Никакого дерьма там нет. Там подземелье, – настаивал Кит.

– Врёшь ты всё.

– Спустись сам.

– Не хочу. Откуда ты знаешь?

– Я там уже был.

– Вот врун! – я толкнул его и пошёл дальше.

Он обогнал меня и помчался через кусты, крича:

– Бежим к выходу!

Мы выскочили на пустынную детскую площадку со сломанными горками и облезлыми каменными скульптурами. В центре стоял Буратино, раскинув руки и глядя на нас единственным глазом. Из его сломанного носа торчал металлический каркас. На стене, отделявшей площадку от кустов, виднелись бледные рисунки – герои советских мультфильмов.

– Карлсон, – тыкал пальцем Кит. – Винни Пух. Волк из «Ну, погоди!». Алиса.

– Какая Алиса?

– В стране чудес.

– Это не Алиса. Это Дюймовочка. Вон, жук рядом. Пошли уже.

– Не жук, а таракан какой-то.

Потом мы долго бродили по улицам и никак не могли найти киоск с мороженым: некоторые были заброшены, другие закрыты. Кит хотел зайти в магазин, но кассир привстала и так глянула на нас, что мы убежали.

Мокрая сандалия натёрла мне ногу, я захромал, а скоро совсем остановился. Сначала мне даже нравилось, потому что от трения шло приятное тепло, но потом зажгло, а кожа стала алой, как чехол папиного калькулятора. Мы уселись на автобусной остановке, я стянул сандалию, Кит дул со всей силы, только это не помогало. Тем более дул он мимо.

Мы решили ждать, пока рана заживёт. Кит побежал до перекрёстка посмотреть, не продают ли там мороженого. Я ещё долго видел его белобрысую лохматую голову, которая мелькала, как подхваченная ветром бумага.

Люди появлялись на остановке и тут же исчезали в зазеркалье автобусных стёкол. Иногда меня спрашивали о чём-то, но я твердил, что мама сказала ждать.

Мне стало страшно. Я разглядывал таблички подъезжающих автобусов, но они скрывались так быстро, что я не успевал ничего разобрать. Мне стало обидно, что все меня бросили. Глаза набухли от горячих слёз.

Подъехал жёлтый автобус, зашипел и слегка накренился в мою сторону. Средняя дверь открылась прямо напротив меня, но никто не вышел. Что-то внутри автобуса свистело и вздыхало. От него пахло гарью. Мне не нравилось, что он стоит так близко и никак не уедет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.