Чечня и Кавказ: этюды, заметки из прошлого

На этих небольших площадках туземцы засевают: ячмень, овес и отчасти пшеницу, но в таком количестве, что они далеко не обеспечивают продовольствием семейств на круглый год. Недостаток хлеба заставляет одних нанимать поля на плоскости, других вырабатывать насущный кусок поденным трудом, преимущественно во время уборки посевов, и, наконец, третьих, обращаться с просьбою о подаянии к родственникам, живущим на плоскости. Но все эти заработки и изыскания средств к приобретению насущного хлеба не дают многого, и туземцу, по недостатку земли, приходится перебиваться кое-как. Недостаток удобной земли так ощутителен, что многие общества и аулы не имеют вовсе кладбищ, а «складывают, или, вернее, сваливают трупы умерших в нарочно устроенные из земли склепы. Подобный обычай погребения, как говорят сами жители, сложился единственно вследствие недостатка земли. Это показание подтверждается самым наглядным образом: склепы обыкновенно находятся на таких местах, где, действительно, сделать что-нибудь другое нельзя было».

В прежнее время, в Чечне, на плоскости, земледелие было в довольно хорошем состоянии, но с переселением жителей, в 1840 году, за Сунжу, народонаселение там значительно скучилось и почувствовался большой недостаток в земле. Расселившись по лесам отдельными хуторами или небольшими аулами, чеченцы, по недостатку земли, должны были засевать большею частию столько хлеба, сколько доставало, и то с трудом, для годичного пропитания семейства. Все хлебопашество ограничивалось посевом кукурузы, пшеницы в малом количестве и еще менее проса. Количество накашиваемого чеченцами сена было едва достаточно для прокормления, во время зимы, скота, которым жители были вообще очень бедны. Огороды и сады их были весьма не велики. Чеченцы садили лук, чеснок, огурцы, тыкву и редко арбузы и дыни. Фруктовых деревьев было у них весьма немного, а виноград в Чечне растет только в диком состоянии.

Не смотря на все это, жители плоскости снабжали хлебом верхне-аргунских чеченцев, которые мало занимались хлебопашеством и не имели хлеба для собственного пропитания. Необыкновенная умеренность в пище делала возможным такое снабжение. Не имея сами много хлеба, чеченцы, живущие на плоскости, кормили множество нищих, спускавшихся к ним с гор за подаянием. «Ежегодно, через Осман-Юрт, от сентября до апреля и позже, говорить г. Клингер, проходило до четырех сот человек нищих, полунагих тавлинцев, старых и молодых, мужчин, женщин и детей. Собравшись артелями от девяти до десяти человек, они обходили аулы, испрашивая подаяния ударами в бубен, с припевом текста из Корана. Некоторые нанимались работать, без платы, за кусок хлеба, за дневное пропитание, или собирали черемшу, различные ягоды, которые выменивали на муку. В особенности жалки были толпы этих несчастных зимою, в сильный холод, когда они, лишенные всякой одежды, скитались из аула в аул. В каждом чеченском селении были установлены особые дни в году, когда жители приносили к мечети пищу для раздачи ее бедным».

Чеченцы, сами чувствовавшие недостаток в пропитании, смотрели неприязненно на партии тавлинцев, будучи обязаны их продовольствовать. Неловкость тавлинцев, их трусость и нахальство, часто выражаемое явными шуточными насмешками, возбуждали в чеченцах презрение к этим бродягам, и в особенности зимою народ считал присутствие их для себя обременительным и тяжелым.

При всех этих условиях, если у обитателей плоскости и оставался излишек хлеба, то в обмен на него они получали мед, воск, шерсть, сукно грубого изделия, плохие ковры домашнего изделия, звериные шкуры, бурки, сафьян и тому подобные материалы, которые они, в свою очередь, сбывали, через мирных чеченцев, кизлярским купцам и получали от них холст, грубые бумажные материи, ситцы, шелковые материи низшего достоинства, железо, соль и медную посуду.

Ичкеринцы также занимались хлебопашеством и, можно сказать, даже все без исключения, но размеры возделанной земли были весьма незначительны. Для расширения своих полей, они принуждены были рубить лес и выжигать траву. Самая пахота производилась или сохою, или же просто острой палкой делали легкую борозду и клали туда зерна.

Недостаток места – главная причина ограниченности размеров, в которых производились посевы, состоявшие главнейшим образом из кукурузы, пшеницы, ячменя, незначительного количества проса и льна. Последний сеялся только для масла, так как туземцы, не знакомые с выделкою из льна холста, бросают его стебель.

Не смотря на глинистый грунт, урожаи бывают довольно удовлетворительные и лучшие на тех местах, которые защищены с севера горами. Дожди, падающие почти ежедневно, начиная с 15-го апреля и до 1-го августа, оказывают большое влияние на урожаи: чем лето суше, тем жатва обильнее, и на оборот.

Почва горных пространств, будучи осадочного происхождения, состоит из глины с небольшим слоем чернозема. Во многих местах котловины и впадины изобилуют мочежинами, и почва оседает или сползает, меняя наружную поверхность. Бывали случаи, что целый аул или часть горы сползал с своего места, оставляя после себя желтую глинистую осыпь. При больших дождях, со склонов гор, сползает густая масса в виде селей и уносит с собою весь чернозем, вместе с засеянным зерном, а на месте его остается ни к чему не годная глинистая осыпь.

Скотоводство, как в Ичкерии, так и у жителей Ингушевского округа (до 1866 года в состав Ингушевского округа входили: джераховцы, кистины, галгаевцы, цоринцы, акинцы и мереджинцы. В 1866 году последние два общества присоединены к Аргунскому округу), было незначительно; скот хотя и силен, но мал ростом. Лошадей мало, и о размножении их жители не хлопотали. Несколько в лучшем виде находилось овцеводство, которым занимались почти все ичкеринцы; шерсть овечья сбывалась в Андию, где из нее выделывали бурки. Причиною неудовлетворительного состояния скотоводства, были недостаток лугов, сенокосных и пастбищных мест. Сена было так мало, что его с трудом хватало на зиму, и при том доставка его с гор была крайне затруднительна.

«Приготовить покосное место в горах и потом собрать с него сено так же трудно, как и приспособление полей для посевов. Прежде всего нужно было крутые покатости гор очистить от камня; но так как величина многих из этих камней не позволила людской силе сдвинуть их, то покосные места должны были оставаться между ними. Здесь-то, под палящими лучами солнца, горец работает косою и сгребает в небольшие копна накошенную траву. Непривычный человек едва ли бы сумел свободно ходить по этим покосным местам. Только доставка сена вниз горцу не трудна: копна обыкновенно туго переплетается древесными гибкими прутьями и в таком виде сталкивается под гору; нередко, впрочем, случается, что копна, ударившись о камень, разрывает связывающие его прутья, и сено, всегда легкое и без бурьяна, разлетается по воздуху; горцу же остается смотреть, как исчезает быстро его труд, да снова взяться за другую копну».

Недостаток сенокосов заставляет жителей гор ограничиваться содержанием самого ограниченного числа скота, да и для прокормления его пасти часто на чужих землях. Так, галгаевцы, для прокормления своего скота, нанимали у казаков гору Ушхот, а большая часть ичкеринского скота паслась летом на северном склоне Сулако-Терского хребта.

Чеченцы, живущие на плоскости, также не могли похвастаться обилием скота, но здесь недостаток его произошел совершенно от других причин. Чеченцы в прежнее время были богаты скотом, но двухлетнее истребление нами сена, в 1840 и в 1841 годах совершенно расстроило их скотоводство. Домашнюю птицу их, составляли одни только куры. Кроме того, чеченцы занимались немного пчеловодством и разведением в самых ограниченных размерах, шелковичных червей, что исключительно лежало на обязанности женщин.

Промышленность чеченцев ограничивалась выделкою дурного пороха, довольно плохого сукна на зипун, сыромятной кожи, овчины, войлока, бурок и грубого холста, приготовляемого женщинами. Все это продавалось или обменивалось на чугунные котлы, холст, крашенину, пестрядь, калмыцкий чай, небольшое количество стали и железа. Все эти вещи добывались через армян и других промышленников, или мирных чеченцев, иногда из третьих или четвертых рук. Сами чеченцы торговлей занимались мало и считали это занятие постыдным. В краю, где война была не что иное как разбой, а торговля – воровство, разбойник, в мнении общества, был гораздо почтеннее купца, потому что добыча первого покупалась удальством, трудами и опасностями, а второго – одною ловкостию в обмане. Если чеченцу и случалось что-нибудь продавать, то он продавал без уступки. Многие из племен, соседних к нашим пределам, имели своих родственников среди мирных чеченцев. Пробираясь по ночам в их аулы, они приобретали, при их посредстве, все необходимое в замен доставленного сыру, луку, масла или чего-нибудь краденого. Прожив тайно день или два в доме мирного своего кунака, промышленники такого рода возвращались по ночам, с приобретенным товаром, в свои горы. Свой своего не выдавал, а прекратить такую промышленность не было возможности. Аулы мирных были разбросаны на значительное расстояние, не обносились ни забором, ни канавою, и потому имели во все стороны бесчисленное число выходов, доставляющих возможность легко ускользнуть от внимания других. Часто однакоже подобные лица, с нагруженными товаром арбами, попадались в руки наших козаков.

Чеченцы над-теречные и сунженские, до 1840 года, вели довольно значительную торговлю лесом. Они приготовляли в течение зимы плоты строевого и дровяного леса, и, в половодие, сплавляли их по Сунже и далее по Тереку, до Кизляра, где их собиралось ежегодно довольно значительное количество (до 600 плотов). Другой вид промышленности были обручи, бочарные доски и таркалы (колья, к которым привязывают виноградные лозы), доставляемые также в Кизляр, богатый своими виноградными садами. Жители горных пространств не пользовались и этим видом промышленности.

Лес в Чечне не составлял частной собственности: каждый, кому он был нужен, мог рубить где угодно и сколько угодно, а при обилии его кругом, покупать не было никакой надобности, так что, собственно говоря, лес не представлял собою никакой другой ценности, кроме той, во что обходилась его доставка, стоившая, впрочем, по отсутствию дорог, довольно дорого. Жители Ичкерии, и вообще горные, снабжали чеченцев, живущих на плоскости порохом, частию оружием, медною посудою, яблоками, грушами, виноградом и орехами. Вся эта торговля была, по преимуществу, меновая и редко велась на деньги. Мерою длины служил локоть, а для сыпучих тел высшая мера, известная чеченцам, была равна восьми нашим гарнцам и содержала в себе пять сага или чашек; две такие меры назывались мозоль. Для определения веса употребляли пуд (пунт) и фунт (герке); вешали безменом. По малому обращению золота, чеченцы имели скудное о нем понятие, не придавали ему особенной цены, а предпочитали всему серебряные деньги, в особенности новую блестящую мелочь. Монетная система их была также не разнообразна: десять рублей они называли одним общим именем тюмень, один рубль сом, двадцать копеек серебром – эпиз, пять копеек – шаги; других названий деньгам не имели.

Глава II. Господствующая религия чеченцев магометанская, суннитской секты. Нагорные чеченцы никогда не были христианами и весьма строго придерживаются магометанства. Напротив того, жители Большой и Малой Чечни, как свидетельствуют предания и развалины древних храмов, встречающиеся и до сих пор в стране исповедовали некогда христианскую религию.

Следы христианства видны из того, что по чеченски неделя называется точно также, как и у грузин – квирэ, а воскресенье – квиренд, т. е. недельный день; пятница же называется у них пирескэ, от грузинского параскеви. Ко всему этому можно прибавить то, что при входе в Аргунское ущелье, близ аулов Атага и Чахкери, на том самом месте, где построена была Воздвиженская крепость, был найден большой каменный крест с вырезом для образа; от этого креста и крепость получила настоящее свое название.

Трудно определить, когда именно чеченцы приняли мусульманскую религию, но с достоверностию можно сказать, что различные племена этого народа принимали эту религию разновременно и, во всяком случае, ислам водворился у них не ранее начала прошлого столетия. Один из значительнейших тохумов или фамилий чеченских принял последний мусульманскую веру около ста лет тому назад. Этот тохум известен под именем Гуной, и предпоследнее поколение его, как известно, придерживалось еще некоторых христианских обычаев не далее как за 60 лет.

– Не скрою от тебя, говорил чеченец Заур маиору Властову, что я знаю, наверное, что седьмой отец мой (предок в седьмом поколении) ел свинину. Я не помню крестов, но слыхал, что мы исповедовали какую-то другую веру, но какую именно, не знаю…

Назрановцы или ингуши, кистины, галгаевцы, цори и джерахи принадлежат к смешанной религии. Большая часть из этих народов исповедуют, по наружности, православную веру, другие магометанскую и, наконец, третья часть совершенные язычники. Христианство исповедует преимущественно простой народ, а фамилии старшин придерживаются магометанства, как допускающего многоженство.

Галгаевцы хотя и называют себя магометанами и имеют мулл, но следуют особому и весьма оригинальному богослужению. Они молятся только по ночам у четырехугольных столбов, устроенных в рост человека, на возвышенных местах или близь кладбищ. Весь процесс моления их заключается в том, что молящийся становится на колени и кладет свою голову в маленькую нишу, устроенную у подножия столба, с восточной стороны.

Исполняя некоторые христианские обряды, они в то же время поклоняются идолам. У ингуш идол Гушмале пользуется уважением многих аулов и даже соседних племен. Ингуши почитали прежде нечто в роде человеческих скелетов. В двадцати верстах ниже крепости Назрана, по Сунже, выстроена каменная будочка, в которой находятся эти скелеты. Теперь верование в них почти совершенно оставлено, но ингуши и в настоящее время прикрывают их полотном, в знак того, что и до сих пор сохраняют некоторое уважение к их остовам. Предание утверждает, что скелеты эти принадлежат народу нарт, некогда жившему около Назрана, и что они оставались нетленными в течение 2,000 лет, но, с приходом русских, стали портиться.

Ингуши признают единство Бога и, называя его Дайле, содержат два поста: один весною, другой осенью. Главный жрец их, называемый святым человеком, жил прежде при старинной каменной церкви, на высокой горе, неподалеку от Ингушевского аула. Церковь эта и до сих пор в большом уважении между ингушами. Они приносят ей в жертву скот, никто не смеет взойти в ее внутренность и, при приближении, каждый падает ниц, в знак высокого уважения. Имя церкви употребляется в клятвах, а стены ее служат убежищем больным и несчастным, которые поселяются около нее в особо построенных для того хижинах. Подобно ингушам, и кистины соблюдают пост в феврале и марте месяцах, и во все продолжение его употребляют растительную, но не животную пищу.

Следуя некоторым христианским уставам, ингуши, кистины и галгаевцы празднуют однако же новый год тремя днями ранее нашего. Год свой они считают в 365 дней, но разделения его на месяцы не знают. Ингуши знают о существовании луны (бут); имеют название дней в неделе, но счет дней ведут с понедельника.

Накануне нового года производится гадание: святоши, или одаренные даром предсказаний, отправляются в ближайшее капище, ложатся животом на землю и остаются в таком положении целую ночь. На следующее утро, в самый день нового года, они выходят из капища и объявляют суеверным то, что они, будто бы, слышали, лежа и прислушиваясь к земле.

Народ всех трех поколений, в день нового года, отправляется в горы, где и приносит жертву Гальерду, почитаемому ими за святого. Гальерд – это дух, в честь которого посвящены многие церкви и часовни, оставшиеся от бывшего некогда в этих землях христианства, или в честь которого построены новые капища и жертвенники. Жертвоприношения их этому святому состоят из произведений незатейливого их хозяйства, и преимущественно из вновь отлитых пуль, которые и складываются в капище. Перед жертвоприношением зажигаются восковые свечи, а после того пируют и веселятся.

Кистины, 5-го июля, собираются на гору Матхох, на вершине которой находится три памятника, обращенные фасадом на восток и называемые туземцами церквами. В одном из них они совершают празднества в честь св. Георгия, в другом Божией Матери, а в третьем – св. Марине. Внутри строений нет ничего, кроме навешанных по стенам и наваленных на полу, в куче и беспорядке, турьих, бараньих и оленьих рогов, нескольких значков и стаканов, принесенных в жертву. Места эти глубоко уважаются окрестными жителями, собирающимися на праздник из отдаленных селений. Празднество сопровождается жертвоприношениями, играми, песнями, плясками и продолжается часто несколько дней.

В деревне Хули, кистинского племени, существует пещера, около которой в скале вделан железный крест. Пещера эта, точно также как и находящаяся в том же ауле древняя церковь, посвящены памяти св. Ерды. Пещера известна туземцам под именем Тамычь-Ерды, а церковь – Зодцох-Ерды; в последней и до сих пор совершаются поклонения и жертвоприношения.

По преданию, лет четыреста тому назад, Ерда Дударов, предок ныне существующей значительной фамилии в Тагаурском ущелье, построил церковь и назвал ее по кистински Зодцох-Ерды, т. е. во имя св. Ерды, пользующегося особым уважением между кистинами. Каждый из жителей, предпринимая какое-нибудь дело и желая окончить его с успехом, обращается с просьбою к этому святому; больные просят его исцеления. В честь этого святого совершаются празднества: по указанию одних, в половине июня, а по словам других в августе, перед началом жатвы, и в октябре.

В день праздника все кистины, кто только почитает св. Ерды, не различая ни пола, ни возраста, собираются в хулинскую церковь. Мужчины молятся днем, женщины же приходят в храм только ночью. Празднество начинается обыкновенно молитвою, произносимою каждым молящимся.

– Дай Господи милость свою, произносят он, и ты, св. Ерды, окажи оную, вместе с Матциала (св. Матвей, по преданию кистин, был первый почитатель церкви и установитель обряда жертвоприношения), чтобы в хлебе было плодородие, в скоте изобилие, а в детях счастие. Избави их от вражды и всякого несчастия и несогласия, но ежели кто из них будет иметь вражду, то чтобы мог преодолеть оную на всегда и во всякое время.

Окончив молитву, пришедшие совершают жертвоприношения, которые состоят из разного рода животных, при заклании которых всегда обращаются на восток. Затем начинается праздник, продолжающийся целые сутки и состоящий в песнях, пляске, пьянстве и обжорстве.

В половине июня месяца джерахи вместе с кистинами совершают ежегодно праздник в честь Мацели (Божией Матери), во имя которой посвящена церковь, или лучше, часовня, находящаяся на так называемой Столовой горе, видимой из Владикавказа.

Отправляясь на праздник, жители берут с собою скот, предназначенный на жертву, и, кроме того, каждый обязан сделать приношение: стакан, колокольчик, значок и проч. Подобные священные места всегда завалены этими приношениями и костями жертв, и никто не трогает их из опасения Божьего гнева. Для отправления праздника, выбирается один из жрецов, которому поручается управлять церемониею. Накануне праздника, он отдает приказание, чтобы все взрослые девушки, имеющиеся на лицо, собрались по утру в назначенном месте. Туда же приходят и мужчины, желающие принять участие в празднике. «По сборе всех на место, жрец-церемониймейстер выбирает самую красивую девушку и предлагает ей идти вперед, а сам следует за нею, держась за ее платье; примеру жреца следуют и другие. Таким образом составляются пары, которые одна за другою подымаются на гору к священному месту». Принеся на горе жертву, туземцы пируют.

У галгаевцев, близ аула Хейры, есть старинная церковь, называемая туземцами Каба-Ерды, основанная, по мнению некоторых, в XII веке. Церковь эта в большом уважении у жителей. Два раза в год, на пасху и в троицын день, галгаевцы собираются к церкви, «делают жертвоприношения, бьют быков и баранов, спрыскивая их кровью стены и помост и прибивая головы жертв к стенам церкви, после чего бывает джигитовка и пиршество».

Точно таким же почетом пользуются у этого племени часовня Дзорах-деэль, и преимущественно церковь Тхабяй-Ерды (названия Каба-Ерды и Тхабяй-Ерды не принадлежат ли одной и той же церкви? Я не мог отыскать необходимых для этого разъяснений, но полагаю, что вся разница состоит в произношении названия туземцами. Желательно бы было, чтобы лица, близко знакомые с местностию и с жизнию туземцев, разъяснили это), близ которой жители оставляют без всякого присмотра хлеб, сено, дрова и прочее, вполне уверенные, что никто не осмелится похитить отданное под защиту церкви. Об этой церкви между галгаевцами ходит точно такой же рассказ о человеческих костях, какой существует у осетин и приведен нами выше. «По рассказу стариков, пишет г. Грабовский, в одной из полуразрушенных келий, окружающих церковь, есть отверстие (заложенное), ведущее в подземелье, в котором хранится человеческая кость, бедро, имеющее в длину слишком два аршина. Когда в горах бывает засуха (редкое явление), жители окрестных аулов собираются к церкви, и поручают одному из почтенных стариков отправиться в названное подземелье достать оттуда кость; с нею, сопутствуемый народом, выборный идет к реке Ассе, погружает ее несколько раз в воду и затем опять относит в место хранилища ее. Туземцы уверяют, что всегда, как они прибегнут к этой церемонии, дождь льет ливмя. Кроме этого, некоторые туземцы по секрету рассказывают, что там же, в другом подземелье, хранятся книги и церковная утварь, но никто не вызывается указать это место, как и то, где хранится благодетельная кость».

Подобно осетинам, племена ингуш, кистин и галгаев считают в году три главных праздника: новый год, день пророка Илии и день св. Троицы. Имея очень много сходства в образе жизни и обычаях с осетинами, племена эти не отличаются от последних и по обычаям, совершаемым во время праздников, точно также как и самые праздники бывают одновременно с осетинскими.

Остальное население Чечни исповедует, как выше сказано, ислам. По правилам этой религии, женщины, кроме самых престарелых старух, не допускаются в мечеть. Причиною тому служит обязанность женщины молиться с открытыми лицами, что допускается только в присутствии самых близких родственников. К тому же, перед молитвою, каждая женщина обязана снять с себя шальвары, чтобы тем устранить всякое сомнение в своей телесной нечистоте.

Хотя Магомет лично отвергал монашество и сказал, что нет монашества в исламизме (ля рагбанияти фи-ль ислам), но, не смотря на то, впоследствии образовались многие монашеские ордена, основанные с весьма разнообразными целями и видами. В числе их появился и муридизм, проповедующий тарыкат, или истинный путь к спасению. Учение ислама состоит собственно из трех проявлений духовной деятельности ророка: шариата, муридизма и хакикята.

Шариат есть исключительно наставление или живое слово Магомета, и заключает в себе правила, которыми следует руководствоваться в жизни каждому правоверному. Исполнители шариата есть лица духовные, которые носят название: улемов, кадиев, муфтиев и мулл. Они обязаны проповедовать добродетель, примирять враждующих, решать возникающие споры, судить за проступки и определять за них наказания. Эти же лица обязаны следить за чистотою религии, заботиться о ее распространении и, в отношении богослужения и исполнения религиозных постановлений, отправлять по пятницам, или в праздничные дни, установленные молебствия и совершать различного рода обряды.

В истории развития магометанского учения и в ряду религиозных революций между мусульманами играет весьма важную роль муридизм, основанный собственно на трех началах, которые называются: да'ват, джигад и тарыкат. Да'ват означает собственно приглашение людей к восстанию против ненавистной власти и к защите законных или религиозных прав мусульман.

С появлением ислама и с приобретением Магометом силы и власти, пророк посылал своих доверенных лиц к разным соседственным владетелям, с приглашением принять ислам добровольно, по собственному желанию. В случае отказа, Магомет предпринимал джигад, что, в техническом переводе, означает «война за веру» и принуждал отказавшихся силою к тому, чего они не хотели принять добровольно. Впоследствии многие из его преемников, и даже, более того, «всякий самозванец, устроивши начало своего политического или духовного поприща, посылал из числа своих друзей и сподвижников агентов и миссионеров, с приглашением (с да'ватом) жителей разных стран последовать его учению или под его знамя». Отказ приглашаемых к исламизму вызывал, со стороны приглашавших, распространение своего учения мечем, т. е. при помощи джигада. Таким образом последний есть результатом отказа на да'ват.