Темь. В поисках истины

– Ну, ежели солдатиков не окажется много, – молвил он. – Так, чтобы мне было по силам… Вояки – они народ непростой… У многих крыши сдвинуты. А эти еще и стражи границ.

– Предлагаю остановиться возле ближайшей закусочной, – внесла предложение Весняна, – и осмотреться. Провести разведку, поспрашивать местных. А заодно подкрепиться. Почему мы сначала попадаем в неприятности, а потом рассуждаем, почему это произошло?

– Золотые слова! – раздулся от гордости Никитич. – Какова внучка, а? Особливо насчет перекусить – всегда о дедушке заботится. Денно и нощно, во!

Несмотря на раннее утро, дорога заметно ожила. За щеткой лесов, окаймлявших живописные поляны, гордо вздымались сюрреалистические крыши новорусских усадеб, рядом с которыми скромно ютились остатки разнокалиберных пансионатов и домов отдыха советских времен. В иных еще теплилась жизнь, другие сиротливо смотрели на мир черными провалами окон. Впрочем, были и здания подновленные, окруженные свежей оградой, с джипами у ворот, что свидетельствовало о прозорливости новых хозяев жизни, вложивших капиталец в безнадзорную недвижимость. Со всем этим соседствовали деревеньки, демонстрируя всю разносторонность русского быта, включавшего в себя обязательные кучи золы и пьяненьких мужичков на крыльце сельского магазинчика. Пригородное подбрюшье Питера вмещало также дачные поселки, сплошь состоящие из мечты советского инженера: дощатого, хлипкого сооружения, именуемого дачей, и шести соток земли – главной надежды сельского хозяйства как прошлой, так и нынешней России. Заснеженная природа царственно и с некоторым недоумением взирала на эту беспорядочную, по ее мнению, деятельность.

Вдоль дороги потихоньку выстраивались местные жители, чьей целью, очевидно, было не дать умереть путешественникам с голоду. С учетом даров щедрой Ладоги, просторы которой ощущались за кромкой лесов, аборигены предлагали исключительно рыбное меню в различных вариациях, преимущественно копченых. Последнее обстоятельство вызвало исключительный интерес у Лехи, вдохновенно замиравшего при виде особенно вальяжного леща. «Это ж сколько пива под такую рыбину надо!» – восклицал он.

Митромир, однако, невозмутимо гнал машину вперед, пока не остановился у небольшого пятачка, являвшего собой смесь автостоянки и восточного базара. Поодаль от разномастных строений гордо высился бревенчатый сруб с вывеской «Шашлык кавказский из высокогорной свинины», а надо всем этим великолепием царил потрепанный бурями бизнеса щит с надписью «Торговый дом братьев Пупкиных». Причем в качестве торгового знака на щите фигурировала очень пышная девица, и наиболее заметным элементом ее был именно пупок.

– Надо думать, – сказал Митромир, – братья очень гордятся своей фамилией, если уж решили взять на себя за нее ответственность. Значит, нас ожидает не просто сервис, а авторизованный. Это вселяет некоторые надежды на то, что мы не будем банально отравлены.

Торговый дом Пупкиных, по всей видимости, был знаком с достижениями мировой кулинарии, поскольку с ходу предложил путешественникам суши с ладожским окунем, пресловутый высокогорный шашлык, состоящий преимущественно из жира, а также суп «а-ля Бош», смахивавший на обыкновенные щи, изготовленные по стародавним рецептам соцреализма. Гордостью бизнесменов было фирменное блюдо, носившее претенциозное название «Гуляш из пупков ладожской форели». Этот бренд поверг путников в тягостные раздумья.

– Форель в Ладоге – это навевает, – изучая потрепанное меню, размышлял Митромир. – А вот рыбьи пупки? Хотелось бы знать, из чего они сделаны.

– Может, рыбы эти с другой планеты? – брякнул Леха.

– А могет быть, то есть происки Темных? – глубокомысленно произнес Никитич.

Митромир долгим взглядом обозрел спутников и молвил:

– Есть еще столь же мудрые мысли? У Анта, например?

Антон задумчиво сдвинул светлые брови:

– Вы пропустили главное: суши с окунем. Ладожским. Может, они специально окуня для суши вывели? У меня подозрение, что эти братья – непризнанные генетики, которые не состоялись в науке, а теперь решили провести опыты на нас с вами, заодно деньжат срубить, – оратор многозначительно насупился.

Весняна хихикнула. Митромир обратил строгий взор на нее.

– Никакие они не генетики, – скромно сказала домовена. – Незачем обзывать нормальных российских мужичков. Слыхала я от Вована, что рыбачили они на Ладоге, а потом, когда их колхоз рыболовецкий развалился, купили ржавую посудину и стали рыбачить на себя, затем и общепитом занялись.

– Длинны лапы у Вована, – задумался Митромир. – Еще раз говорю: не пускайте Вована во власть… А откуда же суши с пупками?

– А это Вован имиджмейкера им прислал. Из Питера. В порядке братской помощи. Тот неделю здесь пил, а потом, когда его откачали, присоветовал такой образ. В качестве рекламного. Чем больше непонятного, сказал, тем больший спрос. Русские, мол, больше любят вопросы, чем ответы на них.

– И когда ты успела все это вызнать у Вована? – глаза Никитича метали зеленые молнии из-под лохматых бровей.

– Когда надо, – отрезала Весняна. – Не волнуйся, дед: все мое при мне осталось. А Вованово – при нем. Мне чужого не надо.

– Тихо! – прихлопнул ладонью по деревянному столу Митромир. – Прекратите свои домовьи свары. Проще узнать секреты рыбьих пупков напрямую от братьев, особенно если Никитич вспомнит о своих гипнотизерских талантах.

– Больно много ты о моих способностях поминаешь, – сварливо отозвался дед. – Я ужо потрудился во славу обчую. Мне тех прихватизаторов из городишка с лихвой хватит. Ты, Митромир, поелику есть чародей, сам придумай чего-нибудь. Марцеуса ножичек покажь, что ли. Боевой ты маг, али депутат думский?

– Ты меня еще губернатором обзови, – обиделся Митромир. – А то еще хуже – министром…

Завершить обзор политических свойств российского бомонда им помешал крепкий белобрысый мужичок, подскочивший к столу.

– Почто грустит честная компания? – бойко спросил он. – А иностранца зачем обижать? – и прицелился взором в Митромира.

Определенно этот день был днем обид для посланника Радегаста. Но мужичок не дал теме развиться – вертанулся юлой, рыкнул куда-то за плечо: «Марья, обслужи!», быстро присел за стол, придвинув стул, и таинственно уставился на путешественников.

– И чего в молчанку играть? – первым не выдержал Никитич. – За версту видно, что Пупкин ты младший, и кличут тебя Витек. Двух деток родил, дом построил, срок имеешь условный – нормальный, словом, мужик. А вот любовница у тебя стерва. К тому же обрюхатил ее местный прокурор, а не ты, сердешный. Когда на твои деньги вместе с ней в эту, как ее, Испань катался…

Белесые глазки мужичка постепенно превращались в пуговицы, причем не какие-нибудь, а размером с блюдечко, как на старинных кафтанах.

– С бабами – оно так, – философски подытожил Никитич. – Десять секунд удовольствия и полжизни маеты…

– Про десять секунд, – буркнул Митромир, – это ты, Никитич, о себе говори. Не надо обобщать. А вот поведай нам, Витек, о двух вещах: что такое рыбьи пупки и как нам в Карелию проехать?

– Щас, – Витек отдувался, – дайте в себя придти… Ну, прокурор, гад… Два слова знает – «посажу» и «дай», а туда же…

Пока совладелец торгового дома приходил в чувство после дедуктивных изысканий домового, на стол прибыли яства, поднесенные дебелой Марьей, наряженной в сарафан, из-под которого кокетливо мелькали полосатые колготки.

– Вот, – торжественно произнесла Марья, – суп «а-ля Бош», трехдневного отстоя, котлеты по-пупкински и пупкинская же настойка. Шашлык еще не готов, мангал не раскочегарили.

– Подожди, подожди, – Митромир с сомнением втянул ноздрями запах, который густо источали тарелки с супом. – Это что еще за щи с отстоем? Никитич, тебе не кажется, что откуда-то несет портянками?

– М-м-м, – дед пошевелил бородой. – Насчет портянок – это тебе лучше ведать как человеку военному. А мне почему-то мнится та кутузка на Московском вокзале, откуда я тебя, Ант, вытащил…

– А мне, – встрял Леха, – показалось, что я в барак попал, к зекам, которые на лесоповале.

– Вы чего издеваетесь? – вскипел Витек, мгновенно позабыв обиду, нанесенную женолюбивым прокурором. – Тут особая технология, понимаешь, уникальная! Суп в холоде отстаивается трое суток, чтобы ядренее был. Потому как брага в нем. Иностранцы на карачках выползают! Но очень счастливые. Мы первый раз на немце попробовали: живуч оказался, потому и название такое дали. На память, понимаешь. Иностранцам это завсегда подаем, – и покосился на посланца Радегаста. – Немцам особо…

– А где ты здесь немца видишь? – зловеще спросил Митромир.

– Ну… э-э-э… – Витек заелозил на стуле. – Вот ты, уважаемый, на русака не больно смахиваешь. Хотя и говоришь чисто. Ну, я и подумал… Тем более, Вован предупредил: гости будут особые.

– Опять Вован, – вздохнул Никитич.

– А он завсегда предупреждает, когда, кого и как встретить, – простодушно сказал Витек. – Кое-кого, бывает, и в прорубь, а уж зарубежных – обязательно с супом и пупками. Экстрим, понимаешь! Бренд, – важно закончил совладелец.

Вся компания молча смотрела на него.

– Ну, а пупки? – спросил Антон. – Где они?

– На сегодня не заготовили, – вздохнул Витек. – Вот только из чего сделаны – не скажу. Коммерческая тайна. А ежели ее раскрою, вы у меня так и не позавтракаете. Как я потом перед Вованом отчитаюсь?

– Вот что, – решительно сказал Митромир. – Неси нам чего-нибудь попроще. Только без пупкинских штучек. А не то я Вовану тут же позвоню. С твоего мобильника, который из кармана у тебя торчит. Сечешь?

Витек горестно вздохнул и покорился судьбе. В итоге путешественники вполне приемлемо позавтракали, не опасаясь за жизнь. А потом Витек поведал о некоторых особенностях дальнейшего пути с учетом его близости к финской границе.

Попасть из Ленинградской области в сопредельный дружеский регион – Карелию было делом, с одной стороны, нелегким, с другой – тривиально простым. По словам организатора туристического экстрима, все решалось количеством наличных или, на худой конец, спиртного. Причем стражи границы предпочитали исключительно отечественные крепкие напитки, отдавая приоритет народным сортам. Вроде водки как таковой в любых количествах.

– Там, понимашь, все схвачено, – вещал мистер Пупкин. – И пробраться за так просто не выйдет. Граница на замке! – владелец ладожских гастрономических тайн был еще и патриотом.

– Ну, – молвил саркастически Никитич, – а с озера они эдак же все закрывают?

Собеседник замялся, а потом презренно выдал государственную тайну:

– Вишь ли, с озера на западный берег подъехать можно беспрепятственно. Есть у них посудины, но какие-то ржа поела, чего-то на металлолом давно продали, а для других солярки не хватает.

– Видать, мало дают горючки, – посочувствовал зеленым фуражкам Леха.

– Ага! Если ее налево пускать, оно всегда будет мало.

– Ну, – молвил обстоятельный Никитич, – а ежели обратно из Карелии в сторону Питера – они опять будут бакшиш требовать?

– Не-а, – простодушно ответил Пупкин-младший. – Погранцы только в одну сторону работают. Поэтому финнам к нам запросто можно, а нам к ним – ни-ни. Карелия-то с финнами соседничает. Вот наши границу и держат между областью нашей и Карелией.

– Я слышал, если в Петрозаводск ехать, то могут только документы проверить, да и то не всегда. Может, вы накручиваете? – озадаченно спросил Антон. – От кого же вояки эту границу охраняют?

– Выходит, от нас, – столь же просто ответил Витек. – Нельзя нам к финнам всем гуртом. Мало ли, вдруг рванем к ним с бухлом. Чухна ведь на водку хлипкая, перемрет вся.

Лехина рожа посветлела.

– Чем-то ведь мы сильны, – с чувством произнес он.

Витек тоже посветлел.

– А может, мы в баньку? – тепло спросил он. – Оно, банька… Опять же девки. Тут их пруд пруди. Работы нет, мужиков нет, закону нет, что хочешь – то делай. И опять же против Питера – копейки, там народ порченый. А тут у нас чисто, хошь бабу, хошь девку. Хошь – малолетку! Хорошие времена, однако. Ну, че?

Весняна шумно вздохнула и, резко отодвинув стул, пошла к выходу.

– Малолетки – это кто? – ласково спросил Митромир.

Витек воззрился на него, словно на негра, на его глазах слезшего с пальмы в пределах берегов Ладожского озера:

– Как это? Ну, девки, только возрастом помолодше.... Пятнадцать лет, скажем… Хочешь меньше? Будет! Только цена отдельная. Хотя, скажу, я это не одобряю…

Последние слова были спасением для хозяина «Пупков». Потому что стол, за которым они сидели, вздыбился и с грохотом обрушился на Витька, снеся его в дальний угол VIP-зала торгового заведения вместе с сопутствующими блюдами, но оставив в живых. А вся путешествующая компания, за исключением удалившейся Весняны, рвалась к нему.

– Щас я его… – шипел Леха, порываясь к перепуганной физиономии Витька.

– Погодь, – пыхтел Антон, стремясь к той же благородной цели и отпихивая Леху.

Никитич, отталкивая обоих парней, просто грязно ругался нехорошим питерским сленгом, а его борода напоминала вымуштрованную древнегреческую фалангу, ощетинившуюся копьями. Причем каждая волосинка выглядела очень воинственно. И он также жаждал внести изменения в конфигурацию совладельца пупкинского бренда.

Всех задержал Митромир. Он своевременно взмахнул рукой, и вся возмущенная компания оказалась заключенной в некий пузырь, внутри которого, толкая друг друга, соратники стремились добраться к бездыханному Витьку. Причем, как водится, в давке пострадали они же: Лехе отдавили ухо, Антону съездили по носу, а в воздухе закружились копьеносные обломки дедовой бороды.

– Брейк, – произнес волшебное слово Митромир.

Компания продолжала яростно барахтаться в пузыре.

– Отпад! – злобно заорал маг. – Достали, в натуре! Он нам живой нужен!

Пузырь, мигнув радужной рыбьей оболочкой, исчез, и мстители, натужно пыхтя, свалились на пол.

– Фу, – произнес посланец Радегаста. – Нехорошо воспитывать нравственность с помощью устранения воспитуемого объекта. Кто ее усваивать-то будет, если каждого – столом по башке?

– Народ русский неистребим, – прохрипел Леха.

– Особо если его пинать почаще, – закряхтел Антон, массируя нос.

Никитич подозрительно молчал и лишь сопел, пытаясь придать своей бороде менее устрашающий вид.

В углу загромыхало, и из-под обломков стола боязливо выглянул потомок рода Пупкиных. По его обиженной физиономии торжественно стекали жирные потеки супа а-ля Бош, а к уху прилепилась недоеденная котлета.

– Хоть новую вывеску рисуй, – прищурилась из-за приоткрытой двери Весняна, глядя на Витька – Вместо той толстой девки, что там намалевана.

– А пупок оставить, – злорадно сказал Леха. – В качестве носа.

– Может, колдануть? – задумчиво спросил себя Митромир. – Такую пупкинскую образину потомки точно запомнят.

– В-вы эт-то бросьте, – затрясся Витек, поняв, что бить его больше не будут. – Я В-вовану скажу…

– Скажи, милок, скажи, – неожиданно ласково произнес наконец Никитич. – А я ему еще добавлю. Пинка в мягкое место. Квак?

– Квак, – оторопело произнес Витек, и глаза его стали испуганно пучиться, пока очень быстро не стали размером с линзу ну очень большого телескопа.

Начали изменяться и руки неудачливого совладельца торгового дома, все более напоминая зеленые лягушачьи лапки с пупырчатой кожей, а ноги неестественно выгнулись, отчего затрещали брюки…

– Никитич, перестань, – решительно сказал Митромир. – Нельзя нам светиться!

Дед молчал и упорно сопел. В огромных глазах Витька бился животный ужас.

– Дед, прекрати! – резко прозвенело в воздухе, и словно огромный прозрачный молот бухнулся на затрещавший пол, отчего весь дом ощутимо покачнулся.

Никитич удивленно взглянул на Весняну и, помрачнев, сдался.

– Шут с вами, – пробурчал он. – А наказать его надобно было…

В углу раздался мягкий стук. Витек свалился в обморок.

Глава 10

После столь плодотворного завтрака компания двинулась в дальнейший путь. У крыльца торгового дома кланялся, словно заведенный, его совладелец. Немногим ранее Витек, слегка отойдя от шока, но все еще поквакивая, бурно рыдал и клялся, что не имел в виду ничего плохого, говоря о малолетках, а всего лишь хотел проверить гостей на «вшивость». И что в их краях очень даже трепетно относятся к охране детства и материнства. В какие-то моменты он стал смахивать на старую и ужасно злобную даму из депутатского сословия, чья искренность представляла настолько отвратное зрелище, что даже многотерпеливый Митромир не выдержал и повелел Витьку заткнуться. Как считал опытный маг, чем честнее глаза у политика или чиновника, тем больше они врут и воруют. И не в силах больше вынести Витьковой искренности, он отдал приказ немедля отправляться в путь.

– А ты, – напоследок сказал Никитич хранителю пупкинских гастрономических тайн, любовно поглаживая бороду, – смотри у меня. Будешь такожде шкодничать – найду и превращу. В шишигу. Али в головастика. И баланс мне не помеха. Пусть его бухгалтеры считают…

Витек от страха перешел к приседаниям, удивительным образом сочетая их с поклонами.

– Квак! – с готовностью молвил он. – Мы завсегда… Приходите еще. Квак!

– Квак, – ответствовал дед, и джип умчался по заснеженной дороге.

Леха, едва забравшись в машину, с пыхтеньем полез через спинку заднего сиденья в багажное отделение под предлогом приведения в порядок вещей, в спешке сваленных туда после свето-шумовой стычки на лесной опушке. Затем послышалось его довольное кряканье и далее – щелканье открываемой банки с пивом.

– Алексей, – строго сказал Митромир, не поворачивая головы.

– А че? – недовольно пробурчало из багажника. – Имею я право нервы подлечить? Считай, от самого Питера сухой еду. Как лист… Мы так не договаривались.

Наглый скинхед-перестарок совершенно забыл, что в поход его взяли без всяких предварительных условий. Митромир только крякнул, а Весняна хихикнула.

– Тем более, – донеслось вновь из багажника, – что пива тут и не осталось.

– А куда ж оно делось, ежели ты сухой был, как лист? – удивился Никитич.

Леха соблаговолил ответить лишь бульканьем и причмокиванием. Ему было некогда.

Черный «круизер» лихо поглощал километры дороги, открывавшей путешественникам заснеженные леса, поляны, покрытые льдом озера, сиявшие ослепительно белым нетронутым снежным блеском, и над всем этим великолепием все еще продолжало хмуриться зимнее небо, раздумывая, чем наградить землю – то ли дождем, то ли снегом. Великолепный пейзаж портили лишь встречные фуры, шибая джип потоком воздуха вперемежку со снежной крошкой и грязью. А затем стали попадаться самосвалы с песком и гранитной крошкой.

– Так, – совсем по-митромировски произнес Антон, вглядываясь в лежавшую на его коленях карту. – Вот тут где-то карьер. Рядом с границей. Самосвалы оттуда. Значит, скоро встреча с погранцами. Что там Витек говорил?

– Бабло или водка, – философски прозвучало из багажника. – Как по всей России. Чего еще?

– Это какие такие баблы? – строго спросил Никитич. – Чегой-то я такого не слышал. Этот квакун пупкинский про баб ничего не говорил.

– Бабло – это бабки, – доходчиво объяснил Леха, распространяя по салону неубиваемый запах ячменного напитка. – А также капуста, тугрики, зелень, мани, сокровища.

– Э-э-э… – Никитич после общения с Витьком соображал туго. – Бабки? С сокровищами? Да где ж их взять! Такие старушенции тока за морем и водятся.

Митромир хрюкнул. А Леха нагло заржал.

– Все это вместе – деньги, – попытался объяснить Антон. – Никитич, ты же в Питере крутился, должен знать народный фольклор.

– И крутился! – начал злиться Никитич. – Тока вот про бабушек с сокровищами не слыхал! А капуста воинам зачем? Да еще зеленая?

Тут уже Весняну пробил заливистый смех. Никитич сверкнул на нее синими глазищами и фыркнул, словно рассерженный кот, а его борода грозно распушилась веником поверх шубы.

– Ша! – предостерегающе сказал Митромир. – Фырканье домового не к добру. Никитич, не обижайся на глупую молодежь. Куда ей до нас! И не фыркай, пожалуйста.

Волшебное слово вежливости произвело на деда надлежащее действие, и его борода вновь приняла пристойный вид.

– Про тугрики теперь припоминаю, – важно кивнул он. – Знакомый шаман Вася их любил. Как щас помню: тугрики он требовал, когда при царевом дворе камлал. А были еще червонцы, катеринки, лимоны… Много чего. Это в прошлом веке. Вот в позапрошлом…

Углубиться в нумизматические изыскания деду не дал Антон.

– Вот и мост, – философски произнес он. – А за ним, похоже, вояки нас ждут.

Однако мост они проехали на удивление беспрепятственно. Зато через пару километров узрели бетонную «змейку» поперек дороги, чадящий костер и нечто вроде деревянной будки, из которой уныло выглядывали два заморенных солдатика в бушлатах. Повинуясь дорожному знаку, предписывающему движение с черепашьей скоростью, Митромир осторожно подъехал к бетонной балке, перегораживающей половину дороги, остановил машину и с надеждой воззрился на равнодушное лицо подошедшего юного стража границы.

– Ну, родной, что брать будем? – спросил он, опустив стекло двери. – Бабло, спирт, водку?

Солдатик помялся и заглянул в джип, оглядев всю разношерстную компанию. Понятное дело, его взгляд дольше всего задержался на румяном личике Весняны, просто похорошевшей в камуфляжном комбинезоне.

– Закурить не найдется? – стеснительно спросил он.

Митромир пожал плечами и вытянул из кармана пачку «Мальборо».

– Спасибо, – солдатик вновь заглазелся на Весняну. – А это… Пропуск имеется?

– Нету, – Митромир широко развел руками.

Лицо солдатика изобразило мучительную борьбу с совестью.

– Тогда, – наконец, решился он, – блок. Сигарет.

Боевой маг молча выудил из недр «крузака» требуемое и сунул в окно.

– Погоди-ка… – Весняна протянула солдатику большую плитку шоколада. – Возьми-ка на сладкое.

Веснушчатое лицо стража границы широко расплылось в улыбке, и сразу стало видно, что это просто восемнадцатилетний паренек, которого одели в чужую одежду, а на плечо повесили неудобную железку с дулом и прикладом.

– А вот это с орехами, – высунулся из-за плеча Митромира Никитич с другой плиткой шоколада, по размерам более напоминавшей доску для глаженья белья. – Держи, сынок. Сладким-то, поди, не балуют?

Сияющий солдатик отрицательно мотнул головой и лишь сделал приглашающий жест в сторону запретной Карелии. Митромир молча кивнул и тронул машину. По ее корпусу, однако, тут же постучали, приглашая тормознуть.

– Через полкилометра сверните влево на объездную, – сказал в окно солдатик. – На главной шакалы духов ловят.

– Переведи, – потребовал Митромир.

– Ну, шакалы – это офицеры, – объяснил погранец. – А духи – террористы. Давай быстрее, и, если что – мы вас не видели.

– А чего духам делать в этих лесах? – все-таки спросил Антон.

– Тут объект недалеко энергетический, – охотно объяснил солдатик. – Шибко секретный. По правую сторону километров пять будет. Там и указатель есть, что проезд запрещен, а зона особая. Да и трубы торчат, далеко видно. Так что не ошибетесь. Духам оно на фиг не надо, а для шакалов кормежка… Счастливой дороги!

Митромир крякнул и дал газу.

***

– И долго ты собираешься отсиживаться здесь? – пронесшийся под сводами пещеры мелодичный женский голос рассыпался насмешливыми льдинками и отозвался в самых затаенных каменных щелях.

Радегаст вздрогнул и оторвался от созерцания парившего в воздухе шара, сквозь жемчужное сияние которого проглядывали очертания земных материков. На миг в его взгляде сверкнул огонь, но он тут же склонился в низком поклоне, не забыв предусмотрительно запахнуть полы своего роскошного, шитого золотом халата.

– Светлейшая, – вежливо сказал Радегаст и, выпрямившись, взглянул на сияющий перед ним абрис женского силуэта, в котором прежде всего обращали на себя внимание огромные насмешливые глаза. – Я счастлив приветствовать в моем скромном жилище Мать Света. Это так неожиданно…

– Только не думай, что я за тобой подглядывала, – ответствовало сияние. – Просто у тебя нет двери, в которую можно было бы постучаться. Здравствуй, Радегаст.

Сияние трансформировалось в облик изящной молодой женщины с пышными пепельными волосами в длинном белом платье, по подолу которого бежали, извиваясь, красные, зеленые и золотые узоры. Ее нежное, правильное лицо словно лучилось внутренним светом, а в глубине бездонных изменчивых глаз таилось нечто, заставившее Радегаста поежиться: беспредельная мудрость и сила.

– Зови меня по-прежнему Мокошей, – сказала женщина и подплыла к резному дубовому креслу, стоявшему на ковре у огромного камина, в котором полыхало пламя. – Мы ведь старые знакомые, не так ли? С твоего разрешения, я присяду здесь. Хотя твое убежище и уютно, но камень источает холод.