Загон

– С чего ты, бесчувственный чурбан, взял, что мне всегда было хорошо? – с надрывом прокричала она.

Не было сомнения, что истерика только начинала набирать обороты.

– Таня, уймись! Я же говорил тебе, что жутко устал, что завтра мне предстоит непростой допрос в уголовке, дашь ты мне выспаться хотя бы один раз?! – я тоже начинал заводиться.

– Ну, конечно, ты только о себе и думаешь! Дон Жуан! Казанова! А кто подумает обо мне? О муках моих ты подумал? – Господи, театра только и не хватало!

– Конечно, подумал, – я из последних сил пытался держать себя в руках, – я никогда не забываю о тебе. И о Кате. Я хочу, чтобы вам обеим было хорошо.

– Ну, раз хочешь, значит, должен приехать! Я столько лет тебя жду! Стас, ты человек или истукан, вернись! Давай, начнем все сначала! Ну, скажи, зачем тебе эта Дина? Она вообще может остаться инвалидом!

– Таня! – заорал я, потеряв терпение, – что ты несешь? Прекрати истерику! Я не приеду! Мы в разводе! И давно! Я не люблю тебя! Понимаешь? И хватит об этом!

– Ах, он не любит! – она уже вопила скандальным голосом базарной торговки. – Так какого же ты черта спал со мной не далее, как прошлой ночью? Какого черта? Отвечай, мерзавец! – Она рыдала в голос, и мне представлялось, что разбуженные ее воплями соседи с интересом прислушиваются к ее монологу. – Какой же ты гад, – кричала взбешенная Татьяна, – Стас, какая же ты сволочь!

В мобильнике послышался звук разбиваемого стекла, что-то там грохнуло еще и еще, и я понял, что Татьяна в остервенении крушит все, что попадается ей под руку. Если так будет продолжаться, то она запросто себя искалечит.

– Таня! Да, успокойся же ты в конце концов! Ты же сильная женщина! Ну, зачем тебе Казанова? Ты заслуживаешь лучшего!

Я слышал, как она рыдает в голос, сердце у меня сжималось от жалости к ней, но я ничего не мог поделать с собой, в прошлое нельзя возвращаться. Ошибок оно не прощает…

Рыдания ее неожиданно оборвались, сухой парой слов она будто выстрелила из трубки, – ладно, гуляй, – и связь оборвалась.

Не знаю, сколько я пролежал неподвижно, незряче уставившись в потолок. Сон как рукой сняло. Да, что же это за жизнь такая, сколько же неприятностей свалилось на мою голову за последнее время! Не пора ли заняться подсчетом? А почему бы и нет? Давай, все началось с дурного перелома ноги. Потом, значит, умерла тетя Алла. За ней настала очередь Дины попасть в беду… потом аварии… сломанный зуб… смерть Пашки… его предательство… Татьяна… нет, с Таней, слава Богу, все в порядке, просто у нее истерика на почве… на почве… Тьфу! На почве меня, дурака! Надеюсь, что сейчас-то она спит. И тут какой-то мерзкий внутренний голос тихо шепнул мне: «а зачем же ты внес её в этот свой список, старик? Разве он не из одних негативов?»

Меня подбросило с постели, будто ударило током и продолжало трясти. Черт ее знает, а вдруг? За окном светало, часы показывали четверть пятого. Схватив мобильник, я с трудом набрал номер Татьяны. Один гудок… три… пять… восемь… Тишина. Никто не отвечает. Может, спит? Приняла снотворное и спит? Приняла и спит… Спит…

Я рванул в гостиную, на ходу напяливая на себя штаны и рубашку. Господи, где же ключи от машины? В голове была какая-то свистопляска, я суматошно носился по комнатам в поисках ключей и наконец-то узрел их. Собственно говоря, сложно было их не заметить, они лежали на виду, рядом с Бакой, возле горшка с кактусом. Я схватил их, бросился к двери и тут безумная мысль остановила мой бег. А, что, если… и я медленно приблизился к кукле, присел перед ней на корточки и тихо спросил:

– Надеюсь, с ней все нормально?

Да, что со мной творится в последнее время?! Схожу я с ума, что ли? Я же говорю с куклой, более того, в чем-то уже и подозреваю её! Но ведь это же бред, полный бред! Катюшке это еще позволительно, но для меня такое попахивает клиникой. Вот, сейчас я приеду к Татьяне, удостоверюсь, что она спит, и успокоюсь. А что смотреть, может, взять да и убрать с глаз долой этого Баку? Я потянулся к кукле, но поскольку занимал весьма неудобную позу, причиной чего была не так давно сломанная нога, то как-то неожиданно для себя потерял опору и судорожно вытянул вперед руку, чтобы опереться или ухватиться за что-нибудь. Этим «чем-нибудь» оказался кактус моей дочери. Я натуральным образом взвыл от дикой боли в ладони. Моментально отдернув её от этого подобия утыканного иголками огурца, я чертыхался, размахивая рукой, потом приблизил ладонь к своим глазам и стал поочередно извлекать из нее мелкие, острые колючки. Казавшийся довольным Бака чуть отъехал в сторону от горшка, но по-прежнему с насмешкой озирал пространство. Нет, не его, меня. Задыхаясь от злости, я схватил ключи и ринулся вон из квартиры.

Заруливая во двор Татьяниного дома, я успел увидеть отъезжавшую от её подъезда машину «скорой помощи» и что-то тревожно заныло у меня где-то глубоко внутри. Кое-как втиснув машину в первый попавшийся узкий просвет, я бросился к подъезду. Лифт стоял на первом этаже, так что ждать его не пришлось, но подъем показался мне бесконечным. Я гнал от себя тревожные мысли, но в глубине души уже осознавал, что какая-то беда с Татьяной случилась. Когда двери лифта разъехались, я буквально подлетел к столь знакомой мне двери и с силой надавил на кнопку звонка. По ту сторону раздалась длинная переливчатая трель и… тишина. Я давил на кнопку, отпускал и нажимал снова и снова. Открывать никто не спешил. Я продолжил это занятие, потом бросил, и начал колотить в дверь кулаками. Видимо для столь раннего часа здесь, на лестничной площадке, шум я производил не малый, поскольку дверь соседней квартиры распахнулась и показалась небритая рожа соседа-алкаша Васьки:

– Ну, чё, блин колотишь? – недовольно прохрипел он. – И так ночку устроили, дай боже, дали бы хоть доспать! Чё бьешься-то, не видишь, нет там никого!

– А где? Где Таня?

– Где, где… в Караганде! – сосед почесал помятую щеку, – увезли Таньку-то. Вроде, только что. На скорой.

– Как увезли? Почему? Куда?

– Да откуда мне знать куда? Тут шум такой поднялся, ты спроси вон у Петровны, она кажись, дверь вашу запирала. – И он мотнул головой в сторону двери противоположной квартиры, где жила Наталья Петровна, довольно контактная женщина, с которой Татьяна изредка общалась, так, между делом.

Я переметнулся туда и позвонил, при этом Васька, только что просивший дать ему возможность досмотреть прерванный сон, уже никуда не торопился, стоял на пороге и ждал. А может, и разгулялся.

Наталья Петровна, по всей вероятности таилась у двери, прислушиваясь к шуму на лестничной площадке, потому как открыла ее практически сразу. Заметно было ее возмущение, но, узнав меня, она всплеснула руками и воскликнула: – Боже мой, Стас, а ты-то откуда так быстро узнал?

– Я? Что я узнал? – обескуражено откликнулся я,– может, кто подскажет? Хоть вы мне скажите, что тут случилось? Неужели, с Таней?

– Во, блин, проснулся! – хохотнул за моей спиной Васька, но Наталья Петровна зыркнула на него столь злобно, что тот моментально ретировался, гулко хлопнув дверью.

– Заходи, Стас, – сказала соседка, пропуская меня в квартиру, и, оглядев площадку, проследовала вслед за мной, осторожно притворив дверь.

– Наталья Петровна, голубушка, не тяните, скажите же, наконец, что произошло?

– Ох, беда, Стасик, беда! Танюша-то покончить с собой пыталась…

От услышанной невероятной новости ноги мои просто подкосились, и я беспомощно опустился на стоявшую в прихожей табуретку.

– Как же так…– только и смог пробормотать я. А перед глазами замелькал калейдоскоп недавнего прошлого.

– Хорошо еще все так обнаружилось быстро. Соседка снизу проснулась по малой нужде, пошла в туалет, а там настоящий потоп! Вода с потолка так и льет! Ну, они быстрее сюда, наверх, давай ломиться в дверь, а та открыта. Они сразу в ванную, краны смотреть, а там Танюшка, вот как есть, одетая прямо там, в ванной и лежит… бездыханная! А вода льет и льет, кран не завернут… не закрыла… отравилась она… врач сказал… Там, говорит, пузырьков от таблеток немеренно валялось на полу.

– А почему в ванной?

– Да может, хотела вены себе перерезать, там и бритва на краешке лежала, а потом, наверное, испугалась, ну и таблеток наелась. Эти соседи, что снизу, давай нам всем в двери звонить, Васька ругался, не открыл, а у меня сон и так плохой, а сегодня что-то совсем не спалось, ну я и вышла, помогать надо было. Скорую вызвали, воду убирали, Таню пытались в чувство привести, по щекам даже били, она, вроде стонала, значит, жива была еще. Вот, Стасик, ключ от ее квартиры, – и Наталья Петровна протянула мне его дрожащей рукой.

Я сидел, сраженный наповал. Татьяна пыталась себя убить! Она же звонила мне, рыдала, умоляла приехать, а я…! Устал, видите ли, скотина! Отдохнуть, видите ли, ему захотелось! Уверял беднягу, что все будет у нее хорошо! Гад и мерзавец!

Я сжимал в руке ключ, но все так же продолжал сидеть, не в силах заставить себя подняться и пройти в квартиру Татьяны.

– С чего бы это она, Стасик? – нарушила молчание соседка. – Вроде такая женщина положительная, все у нее хорошо было, и доченька у вас прекрасная, и работа у нее, я знаю, хорошая. Что же случилось, а?

– Понятия не имею, – развел я руками. Ну, не объяснять же посторонней, по сути, женщине, что произошло. – Нет, не знаю, – покачал я головой, вздохнул, поднялся с великим трудом и, шаркая ногами, медленно побрел к двери.

На пороге я обернулся и спросил: – Наталья Петровна, а куда её увезли?

– Сказали, вроде как, в Склифосовского.

Я молча кивнул и вышел.

Стоя на лестничной площадке, я не знал, что делать, ключ, наливаясь тяжелым весом, оттягивал руку. Наталья Петровна не спешила захлопнуть дверь, изъявляя желание пребывать в курсе моих дальнейших действий, – кинусь ли я вслед за скорой помощью, войду ли в квартиру, или хладнокровно удалюсь восвояси. Что ж, понять ее можно, такое событие и она прямой участник, да и любопытство человеческое безгранично.

Я колебался, в раздумье рассматривал ключ, а потом все-таки склонился к тому, что надо зайти в Татьянину квартиру. Там, в той обстановке, обо всём и подумаю. Едва только я вставил ключ в замочную скважину, как услышал, что за моей спиной, сердобольная соседка, одобрительно вздыхая, захлопнула дверь.

И вот я снова здесь, в доме, где прожил долгое время, наверное, был счастлив, но уберечь это состояние не сумел. Того уюта, который я ощущал буквально пару дней назад, уже не было и в помине, в квартире витал устойчивый запах сырости и медикаментов. Я зажег свет в коридоре, сел здесь же на банкетку и задумался. Квартира ли так внезапно опустела или это опустела моя душа?

Что же делать? – размышлял я. – Как узнать, если «вроде как, в Склифосовского», это всего лишь предположения Натальи Петровны? Хотя из ее уст эта информация прозвучала весьма убедительно. Я набрал справочную службу на мобильном телефоне, чтобы узнать номер приемного отделения или круглосуточной справки института Склифосовского. Хоть мне и приходилось в последнее время бывать в этом заведении довольно часто, телефонных номеров я, естественно, не знал. В трубке меня долго информировали о возможности выяснить интересующий меня вопрос у автоматического вещателя и через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, оператор ответил: – Здравствуйте, оператор 1225, чем могу помочь?

Я быстро сказал, что меня интересует, и в ожидании ответа стал оглядываться в поисках ручки или карандаша, однако, ничего подходящего не попадалось на глаза, я в нетерпении заерзал на банкетке и вдруг, что-то отлетело от ноги. Я нагнулся и увидел Татьянин мобильный. Как он здесь оказался? Схватив его, я начал набирать диктуемые оператором цифры, один номер, – вызов и сброс, второй номер, – та же последовательность. Я поблагодарил оператора и отключил мобильник. Теперь следовало перенести раздобытые номера в свой телефон и дозвониться в Склиф. Я набрал на Татьянином телефоне последние вызовы и на дисплее высветился список. Последние два номера были набраны мною, а два предыдущих означились под символом «Darling». Я не сразу понял, кто это, но под высветившимися номерами стояла дата и время вызова. Под «Darling» фигурировало сегодняшнее число и время двух вызовов – первый в 01:42, второй – в 4:14. Интересно, 1:45 показывали мои часы, когда Таня разбудила меня и рыдала в трубку, я посмотрел информацию о номере «Darling», – это был мой мобильный. На душе стало совсем хреново. Так, вот и второй вызов, время 4:14, непонятно, она же не перезванивала мне. Я посмотрел информацию о вызове ,– да это же входящий вызов, это же я звонил, когда всполошился. Вот, так вот, безмозглый чурбан, рви на себе рубашку и распрощайся даже с зыбкими надеждами, которые разом рухнули в пропасть, сменившись на грызущее чувство вины.

Я набрал номер Склифа и одновременно посмотрел на часы, времени было двадцать минут седьмого. Телефонную трубку долго не брали, я уж было отчаялся, но тут мне ответил уставший женский голос: – Склифосовского, слушаю.

– Простите, пожалуйста, – растерялся я, – мою жену сейчас увезли по скорой, скорее всего к вам, у нее отравление лекарствами.

– Мужчина, вы с ума сошли, знаете, сколько карет скорой помощи поступает к нам? Я что, должна караулить вашу жену?

– Простите, пожалуйста, и поймите, у меня нет информации, жива она или нет, о том, что ее, скорее всего, повезли к вам, мне сказали соседи.

То ли неслышный вопль отчаяния в моем голосе отразился стонущим эхом в телефонной трубке, то ли просто человек оказался отзывчивым, но в ответ я услышал: – Вы не нервничайте, гражданин, если это отравление препаратами, то, скорее всего, она поступит в отделение лечения острых эндотоксикозов. Звоните днем, сейчас никто никакой информации не даст, пока ее примут, пока процедуры проведут, может реанимация понадобится, не дай Бог, конечно. Днем звоните.

– Спасибо, – чуть слышно прошептал я и отключился.

Я сидел в коридоре опустевшей квартиры, давила гнетущая тишина, а в душе тонко позвякивал ледяной колокольчик. Невозможно было собраться с мыслями, похоже, за последнее время голова вообще устала переваривать их.

Так прошло полчаса. Из состояния ступора меня вывел заведенный на семь утра будильник мобильного телефона, который должен был просигналить мне, что пора собираться и ехать в Тулу.

Так, сегодня вторник, – туго соображал я, – раз мне сказали, что рыпаться и искать Татьяну сейчас бесполезно, поеду в Тулу, время тратить на сборы не буду, помчусь туда сейчас же, думаю, найду следователя сразу по приезду, и не придется ждать назначенного времени. Не мешало бы, как можно скорее уладить наши «криминальные» дела. А, чёрт, все равно придется заехать домой, за Пашкиным компьютером и записанной информацией.

Я быстро вышел из квартиры Татьяны, запер за собой дверь, и поспешил к дому, по дороге обдумывая план предстоящих действий. Да ничего в них сложного не просматривалось: беру многозначащие улики, еду в Тулу, встречаюсь и разговариваю со следователем, а затем тороплюсь в Склиф. Там все на месте и выясню. Главное, что остается, это успеть, времени на все, про все не так-то и много.

Несмотря на лето, время отпусков, дорога в Тулу заняла у меня два часа, плюс поиск нужного адреса, указанного в повестке, и в итоге на месте я оказался около десяти утра. Временной параметр следует учесть, чтобы не появиться в Склифе слишком поздно.

Я припарковал машину, прошел в помещение и показал дежурному повестку, – вот, на сегодня назначено.

– Хм, – рассматривая ее, ухмыльнулся вальяжный дежурный. – Рановато, гражданин хороший, вы что-то заявились, или не терпится облегчить душу? У вас, в повестке, двенадцать часов прописано.

– Я же из Москвы ехал, точное время при наличии пробок не высчитаешь, вот так оно и получилось, – стараясь ничем не спровоцировать стража порядка, пояснил я. – Может, я как-то смог бы встретиться со следователем сейчас?

Милиционеру такая моя покладистость пришлась по душе, и, ощутив себя мгновенно вершителем человеческих судеб, он, глядя на меня в упор и явно затягивая время, все-таки барственно снизошел: – Ну, что ж, попробуем. Давайте ваш паспорт и ждите. Поищу вашего следователя.

Я отошел в сторону, думая, что вот сейчас поспешит он куда-то в глубь помещения, но дежурный деловито, не торопясь начал названивать по телефону. С кем-то переговаривался, чему-то посмеивался, с кем-то о чем-то договаривался и наконец-то, минут через десять-пятнадцать победно произнес: – Смотри, как удачно вышло! Проходите, гражданин столичный, на второй этаж, направо, семнадцатый кабинет.

Я прошел в строгом соответствии с указанием, нашел обшарпанную деревянную дверь с табличкой «семнадцать», постучал и, чуть выждав, вошел в кабинет. Это была маленькая комнатенка с тусклым, судя по всему, годами немытым окном, по углам которой разместились два небольших письменных стола с допотопными мониторами и грудами бумаг. Стены были выкрашены в скучный серый цвет, местами они пожелтели, может, выцвели, а может, выел их табачный дым, которым было пропитано всё вокруг. За письменным столом, стоявшим ближе к окну, сидел тучный мужчина лет пятидесяти с необыкновенно добродушным лицом, обрамленным седой шевелюрой. Мужчина был в гражданке.

– Здравствуйте, я, верно, по вашей повестке, моя фамилия Суворов.

– Проходите, садитесь, – пропыхтел он. – Что это вы раньше времени?

– Не рассчитал, – измученно ответил я, – дорога не близкая, движение, сами знаете какое.

– Ладно, так даже лучше. Меня зовут Константин Иванович Перевезенцев, я следователь, ведущий уголовное дело, в котором, к сожалению, фигурирует и ваша фамилия. Надеюсь, вы в курсе или мне стоит пояснить вам суть дела?

– Константин Иванович, я лишь знаком с постановлением, по которому производился обыск в арендуемом мною здании. Больше ничего не знаю. Не могли бы вы, хотя бы вкратце ознакомить меня попервоначалу с материалами?

– Станислав Евгеньевич, – устало вздохнул следователь, медленно набирая что-то на клавиатуре архаичного компьютера, – сейчас я всё вам поясню, но одновременно буду задавать вопросы и заносить все в протокол допроса.

И мы начали беседу, которая заняла без малого пять часов.

Следователь и вправду оказался мировым дядькой, как его и охарактеризовал майор Владимир Натанович. Он четко, грамотно и без лишних деталей объяснил мне суть дела, невольным участником которого я оказался. Параллельно он задавал наводящие вопросы, тыкал пальцем в клавиатуру и медленно воспроизводил на экране компьютера наш разговор, слово в слово. Для такого скрупулезного конспектирования ему нужна была бы опытная секретарша, но для наших следователей, а уж тем более областных, это просто непозволительная роскошь. Последующая беседа больше походила на викторину, поскольку строилась она на основе вопросов и ответов, в котором вопрошающей стороной, конечно же, являлся блюститель закона. В определенный момент я почувствовал, что пора пускать в ход свои аргументы, и рассказал Константину Ивановичу о том, что с фирмой «Сириус» мы не имели никаких дел, что упомянута наша фирма в бумагах совершенно случайно, и по причине, о которой мне есть, что сказать. Следователь с нарастающим вниманием слушал мое повествование о том, как мы, чисто случайно, «нарыли» с моим программистом массу компрометирующей аферистов информации, в подтверждение чего я предоставил в распоряжение своего визави ноутбук, распечатки и электронные носители. Я рассказал, каким образом Пашкин компьютер попал ко мне, объяснив, что информация действительно вскрылась абсолютно случайно, поскольку никто из сотрудников не имел желания специально копаться в личных вещах после смерти молодого программиста. Следователь чрезвычайно заинтересованно отнёсся к полученным сведениям, и внимательно выслушав мой рассказ, занес всё в протокол. Затем, с явным облегчением откинувшись на спинку хлипкого кресла, заговорил веско и неторопливо:

– Эта часть уже не для протокола. Можете расслабиться, Станислав Евгеньевич. – Последовала пауза. – Ну, что ж, не будем пока заглядывать далеко вперед, но если то, что вы мне рассказали достоверно, а похоже, так оно и есть, то фортуна на вашей стороне.

– Мне бы это не помешало, – обреченно вздохнул я.

– Но, но, не так скорбно! Идем дальше. Проверка и отработка дела по вновь открывшимся обстоятельствам может занять уйму времени, вы сами понимаете, что у нас дела крутятся не так быстро, как у вас в конторе. Вы «роете» для собственного блага, мы – на благо общее. Но информация ваша действительно интересная и, на первый взгляд, все здесь укладывается в общую схему, выглядит логично и взаимосвязано. Будем смотреть, Станислав Евгеньевич! Но это долгий и кропотливый труд, можете поверить. На время следственных действий деятельность вашей фирмы приостанавливается. Сейчас я закончу протокол допроса, распечатаю, вы ознакомитесь с ним, и если нет возражений – подпишите и будете свободны. Предоставленные вами документы и компьютер я изымаю, если будет необходима информация от вас или ваше присутствие, мы свяжемся с вами непосредственно. Вы не собираетесь покидать пределы Москвы?

– Нет, Константин Иванович. У меня здесь масса дел, сегодня жена попала в больницу, и я даже не знаю в каком она состоянии.

– Насколько я помню, по документам вы в разводе? – удивленно произнес он.

– Да, бывшая жена, но, должен сказать, что сегодня я первый раз пожалел о том, что она бывшая. – Произнес такое и сам удивился собственным словам.

Еще минут сорок ушло на распечатывание документа и его тщательное изучение. Наговорили мы на 14 печатных листов. Я подписал бумаги, записал контактные телефоны Константина Ивановича, обещая обязательно позвонить, если у меня появится еще какая-либо информация по делу.

Мы попрощались, и у меня сложилось стойкое ощущение, что у нас со следователем возникло взаимопонимание и искреннее уважение.

В Москву я въезжал в районе шести вечера и сразу же помчался в Склиф.

Насчет помчался, это, конечно же, громко сказано. Лето летом, а пробки в час пик неизбежны. В итоге, я приехал к больнице уже в начале восьмого. Рассчитывать на то, что увижу Татьяну, было бесполезно, но, по крайней мере, смогу узнать, в каком она состоянии.

Я кинулся к справочному окну.

– Прошу прощения за беспокойство, понимаете ли, сегодня по скорой помощи к вам поступила Суворова Татьяна Антоновна. Не подскажите где она и в каком состоянии?

Худощавая старушка, поправила белый чепец и углубилась в тетрадный талмуд.

– Суворова Татьяна Антоновна, да, есть такая. Поступила в реанимацию в пять двадцать с диагнозом «отравление лекарственными препаратами». Больше ничего. Ты, милок, – глянула она в окошко, – завтра приезжай, сейчас уже поздно и никто тебе ничего не скажет. Но раз в списках есть, значит все нормально.

– Да как же так? В реанимации…

– Да жива она, жива, не переживай, у нас по другому случаю быстро информацию дают, больных много, места просто так не держат. Да если бы чего, уже давно бы тебя оповестили. Ты ей кто, муж, поди?

– Да, муж, муж… спасибо, успокоили… – я попрощался с дежурной и вышел из отделения.

Едва переступив порог квартиры, я рухнул без сил на диван и тут же отключился, да так и спал, не раздеваясь, пока меня не оглушил будильник мобильного телефона.

В эту среду с самого утра зарядил мелкий, противный дождь, конца которому не было видно. Я проснулся со щемящим чувством одиночества и тоски, которым уже устал противостоять, умылся, налил себе чашку кофе и задумчиво уставился в окно. По стеклу стекали капли дождя, похожие на потоки слез и навеявшие воспоминания о том, как рыдала Татьяна во время нашего последнего разговора. Сегодня я обязательно должен съездить к ней в больницу, поговорить, попросить прощения. Надеюсь, её уже перевели из реанимации. Может, все обошлось? Да и бабуля в справочной уверила меня в лучшем. Мысли о Татьяне не оставляли меня, только осознав, что могу потерять её навсегда, я понял как она мне дорога. Воистину, не ценим мы того, что мы имеем! Странно все-таки устроены люди: что-то делают, суетятся, к чему-то стремятся, куда-то рвутся, и не замечают, как за всей этой чехардой проходит жизнь, такая прекрасная, уникальная, интересная, а главное – одна! И только когда начинаешь балансировать на этой незримой грани между жизнью и смертью, начинаешь понимать и ценить все то, о чем совершенно не задумывался доселе. Как мало люди говорят друг другу добрых слов, как мало делают добра своим ближним, а если и переосмысливают свою жизнь, так только после того, как она нанесет один-два непоправимых удара, и редко когда раньше.

Сегодня я собирался снова ехать в институт Склифосовского. Так уж почему-то получается, что все те, кто дороги мне в этой жизни, должны, просто в обязательном порядке, угодить именно в это заведение. Интересно, почему?

А у больницы, между прочим, тоже занимательная история, хотя и мало кого она интересует из тех, кто сюда попадает. О другом думать приходится! А меж тем, институт скорой помощи был создан в 1923 году на базе одной из старейших больниц Москвы – Шереметевской, а та в свою очередь берет начало от странноприимного дома3 графа Шереметева, построившего в начале XIX века больничный комплекс для бесплатного лечения бедняков. Молва свидетельствует, что сделал он это в память о своей безвременно почившей супруге, небезызвестной Прасковьи Жемчуговой, которую любил безумно, но которая скончалась при родах всего через год после их свадьбы. Но ведь, понимаете же, не запил, не ударился во все тяжкие, а построил бесплатную больницу, которую содержали его потомки вплоть до 1917 года!