Загон

– Ладно, даритель, – сказал я, трижды вздохнув, а это, говорят, наиболее простой способ концентрации душевных сил, – теперь уже поздно разбираться, зачем и почему ты это сделал. Теперь нужно думать, как избавиться от этого исчадия ада. Давай, звони своему профессору.

Однако дозвониться до профессора оказалось делом не простым. Его телефон оставался занятым целый час, все это время мы продолжали сидеть в кафе, и я успел выслушать от Гебауэра еще несколько леденящих душу историй. Большой дар рассказчика у человека!

Набирая номер профессора в очередной раз, мы уже было подумали, что его телефон попросту не работает, когда ученый все-таки ответил на звонок. Он был истинным фанатом своего дела и допоздна засиживался на работе, копаясь в бумагах и уходя с головой в нравы, обычаи и быт повседневной культуры народов Конго. Звали профессора Петр Степанович Коломейцев, именно ему и звонил Жан после нашей последней встрече в кабинете у Татьяны, и, поскольку, как я понял, тот был уже посвящен в истоки дела, долго объяснять ничего ему не пришлось. Профессор настоятельно рекомендовал незамедлительно приехать к нему, продиктовал нам адрес своего института и даже заверил, что предупредит охрану о нашем приезде.

Институт Этнологии и Антропологии, в котором работал профессор Коломейцев, находился на Ленинском проспекте, то есть сравнительно недалеко, и я надеялся домчаться до него минут за пятнадцать. Гебауэр поехал со мной и по дороге рассказал, что познакомился с ученым лет десять тому назад, когда работал в Камеруне.

– Ты жил в Камеруне? – Я был искренне удивлен. – Ну, ты везде успел отметиться! И что же ты там делал?

Жан усмехнулся:

– Можешь не поверить, скрывался от французского правосудия. Но это старая и не интересная история. Так вот, в то время Петр занимался изучением истории и особенностей развития пигмейских племен. Он и вообще помешан на истории Центральной Африки, а тогда все уши мне прожужжал о вымирающем контингенте пигмеев, несчастных аборигенах, которые под натиском враждебных племен были вынуждены отойти в таинственную глубину тропических лесов Конго и Камеруна. Он даже брал меня однажды с собой в экспедицию в эти лесные дебри. Должен признаться, было весьма интересно, и я был чрезвычайно доволен. К твоему сведению, профессор мировая величина, признанный специалист по проблемам африканского континента и он обязательно поможет нам.

– Хотелось бы надеяться…

Так, с мало значащими разговорами о далекой Африке, мы и добрались до института. Профессор не преувеличивал, и хотя время было не столь уж позднее, а охранник, вышедший на наш требовательный звонок, был сонным и недовольным, но он явно поджидал нас и, отперев дверь, подробно объяснил, куда и как нужно пройти, чтобы встретиться с заслуженным ученым. И, несмотря на инструктаж охранника, мы все равно заблудились в бесконечных, тускло освещенных коридорах большого научного учреждения и проплутали где-то минут пятнадцать, если не больше. Когда же, наконец, нами была обнаружена заветная дверь с табличкой «Коломейцев П.С.», мы облегченно вздохнули и вошли.

Петр Степанович нервно расхаживал по кабинету, ожидая нашего прихода. По всей видимости, охранник предупредил профессора о нашем приезде. Кабинет его оказался довольно просторным, но хотя основным и явно уважаемым предметом в нем являлся письменный стол, свободное пространство было явно ограничено. Вдоль окна стоял ряд разномастных стульев, штук пять, за потертым рабочим столом был натянут экран для просмотра слайдов или кинофильмов. Весь оставшийся периметр был заполнен стеллажами, все полки которых занимали беспорядочно сваленные в живописные кучи какие-то папки, книги и толстенные тетради. Создавалось впечатление, что стеллажи распирает растущая документация, и они вот-вот развалятся. Рядом с ними стояли огромные рулоны, как мне показалось, географических карт. В углу, за дверью, притулился еще один шкаф со стеклянными створками, он был полностью забит какими-то непонятными предметами, склянками, статуэтками, осколками глиняных кувшинов, пучками травы, колокольчиками и разноцветными каменьями. Сразу было понятно, что это кабинет ученого, безумно влюбленного в свое дело.

По внешнему виду Петр Степанович напомнил мне профессора Эмметта Брауна из любимого фильма моей дочери «Назад в Будущее». Он был высоченного роста (бедные пигмеи!), широк в плечах, правда, немного сутуловат, и на вид ему было лет шестьдесят. Полностью серебряные, немного длинноватые волосы, красочно лохматились в разные стороны. Что можно было отметить еще в его облике? Разве что небольшие залысины на висках, да высокий лоб, испещренный глубокими морщинами. Профессор производил странное впечатление, он был весь какой-то порывистый и нескладный, и только глаза его светились недюжинным интеллектом и, пожалуй, азартом.

– Господи! Ну, где же вы ходите? – воскликнул он громогласным голосом. – Я уже заждался. Присаживайтесь и рассказывайте.

Мы подвинули стулья от окна поближе к столу, а профессор грохнулся за своё рабочее место с явным нетерпением.

Поскольку о приобретении куклы Гебауэром профессор был уже наслышан, рассказывать пришлось мне. Очень подробно, начиная с дня рождения Катерины и до сего момента, я перечислил все злоключения, свалившиеся на мою голову, и чем дольше рассказывал, тем больше убеждался сам в не случайности всего того, что выпало на мою долю за последнее время. Профессор слушал внимательно, периодически зачесывал крепкими пальцами, будто гребенкой, на затылок свои седые пряди, и покачивал головой. Несколько раз переспрашивал, но в целом старался не прерывать мое повествование. Когда я закончил, повисла пауза, и мне же пришлось нарушить гнетущее молчание.

– Ну, так что скажете, профессор?

Он поднял на меня свои умные, проницательные глаза и тихо произнес:

– Дело дрянь.

От неожиданности я даже рот открыл. Столь негативного заключения я никак не ожидал. В глубине души я, скорее всего, надеялся, что он посмеется надо мной, спишет всю поднятую суматоху на авантюризм Гебауэра, сведет проблему на нет, и вопрос будет исчерпан. Я так спешил к нему именно за тем, чтобы этот умный, образованный человек успокоил меня, развеял мои страхи, назвав все произошедшее невероятным стечением обстоятельств, чтобы он уверил меня в том, что подобные чудеса бывают лишь в сказках, а мы живем в двадцать первом веке и подобным предрассудкам в нем совсем не место. Но профессор Коломейцев был абсолютно серьезен и, я бы даже сказал, напуган.

– Что вы хотите этим сказать? – хриплым голосом спросил я.

– Вы влезли в очень дрянную историю, мой друг. И выхода из нее я пока что не вижу.

– Как это?

– Вы что-нибудь знаете о Вуду? – Петр Степанович перевел взгляд с меня на Жана.

Гебауэр потупил глаза, а я был уверен, что он-то явно имел представление о данном предмете, но Жан сидел тихо, видимо не желая выглядеть перед профессором профаном, а то и глупцом. Ведь, по сути, он же проговорился, что знал о могуществе Вуду, а, значит, мог бы представить и последствия…

– Вуду, это религиозное течение, возникшее в давние времена на Карибских островах, а корни её уходят далеко в Западную Африку, именно оттуда на Гаити столетиями привозились рабы. Многие путают магию Вуду с известной магической практикой Сантерия4. – И профессор углубился в происхождение Voodoum5.

Мы оба молчали, а Коломейцев вещал, как заведенный:

– Я бы сказал, что Вуду – это не просто религия, это вид смертоносной магии, набор необычных ритуалов, это древнейший культ, зародившийся в недрах Африки более пяти тысяч лет назад. В нем темное и светлое неизменно дополняют друг друга, и основной целью является достижение гармонии между светом и тьмой. А это, естественно, требует борьбы, в которой побеждает сильнейший. Само название «Вуду» означает «дух, божество», и это не какая-то размытая, абстрактная субстанция, нет, духи Вуду вполне осязаемы и живут рядом с людьми. Если дух захочет, он может ударить человека по самому чувствительному месту, по его страстям и привязанностям. Духи могут быть то добрыми, то злыми, то милостивыми, то коварными. А уж расправа с врагами, – это для них просто дело чести.

– Ну, а я, я-то здесь причем? – не выдержав, воскликнул я, прервав пояснения профессора. – Чем я-то мог прогневить злых духов?

– Извольте! Вашей дочери подарили куклу. Я, по правде говоря, её не видел, но Жан довольно красочно описал свой подарок, и если у меня сложилось верное представление, то могу утверждать с достаточным на то основанием, что это подлинная кукла Вуду. Должен отметить, что эти куклы требуют аккуратного и умелого обращения, а вы отнеслись к ней, мягко говоря, неуважительно. Куклы Вуду подобного не прощают.

– Петр! – в разговор вмешался Гебауэр, – это я виноват. Я привез эту куклу и, что-то толкнуло меня под руку, подарил ребенку… Но я ведь не знал… Скажи нам, и Стасу прежде всего, что теперь делать? Как остановить непрекращающееся зло?

– Мне обязательно надо взглянуть на нее. А пока у меня нет такой возможности, Жан, расскажи мне еще раз, только очень подробно, как ты её заполучил.

И француз вновь повторил свой рассказ. Когда он дошел до последних слов умирающего старика, Коломейцев перебил его:

– Он точно сказал «Педро»? Ты отчетливо услышал это слово или может быть, он произнес «Петро»?

– Ну, разница, мне кажется, не велика, – Жан почесал затылок. – Он же еле артикулировал. Мне показалось «Педро», но сейчас я думаю, что имя уж больно не типичное для Центральной Африки.

– Вот именно! – с видом победителя воскликнул профессор. – Должен вам сказать, что существует два вида Вуду: первое, Рада – это Вуду семейных духов, мирных и счастливых, а второе – Петро – это черная магия, получившая особое распространение в Конго. Это смертельные проклятия, зомби и прочая нечисть. Думаю, Жан, что твой старик имел в виду именно «Петро», и перед смертью он хотел предупредить тебя. Станислав, когда вы сможете показать мне куклу?

Я растерянно смотрел то на профессора, то на Жана.

– Вот спасибо, обрадовал, так обрадовал! – мрачно произнес Гебауэр.

– Да завтра же я покажу ее вам! Вы лучше скажите, что мне-то делать? – в который уже раз воскликнул я.

– Дело не в вас, а в кукле, – задумчиво проговорил профессор. – Если основываться на вашем рассказе, а я надеюсь, что не пропустил ни одной детали, то смею предположить, что данная кукла Вуду была изготовлена как вариант некой мести, для чего, естественно, ее наделили невидимой, ужасной и таинственной силой, способной в любой момент вмешаться в человеческие дела.

– Бред! Сумасшествие! А может, все не так страшно? – с надеждой в голосе спросил я, подняв глаза на профессора. – Мало ли какие бывают совпадения! Сами же знаете, что множество любознательных туристов покупают подобные куклы в качестве сувениров, но ничего же с ними не случается!

– Напрасно вы так считаете, молодой человек, – хмыкнул профессор. – Любая, даже самая примитивная кукла, производимая тамошними умельцами для продажи как сувенир, обладает своей силой. Причем действие ее во многом зависит от владельца. И поверьте, мне известны случаи, когда самая обычная кукла, купленная туристами и подаренная ими по возвращении на родину своим друзьям, «просыпалась» от пренебрежительного отношения к ней и одаривала их серьезными неприятностями.

– Вы полагаете… – вступил в разговор Жан, но профессор не дал ему закончить.

– Я полагаю, что мы имеем дело с серьезным духом, пробужденным к проведению действий, и они, эти действия, далеко не шуточные!

Мы все надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

– Боже мой! – прервал молчание Жан. – Таня никогда не простит мне этого, если узнает. Я подвел всех. Скорее всего, и она попала в больницу из-за этой куклы. – Жан обхватил голову двумя руками и закачался из стороны в сторону.

– Куклу надо нейтрализовать! – заключил Коломейцев. – Но задача эта кажется мне не простой, и может оказаться очень опасной. Однако не будем торопиться, мне, для принятия окончательного решения, надо ее увидеть.

– Когда я могу это сделать? – Когда тебя так запугают, то поневоле будешь готов на все.

– Делать вам ничего не надо. Мне ее нужно увидеть. Постойте, Вы же сами сказали, что покажете мне её завтра, – с недоумением глянул на меня Петр Степанович.

– Да что ее показывать, – раздраженно сказал я, – ликвидировать надо это чудовище и дело с концом, причем не позже, чем завтра!

– А вот это еще вопрос, – профессор как-то оценивающе оглядел нас, потер уставшие глаза ладонями и огорошил несуразным для ученого человека заявлением, – Думаю, господа, придется ехать в Африку и искать того, кто сделал эту куклу.

– Что-о?! – я едва не потерял дар речи. – Да вы с ума сошли! Кто и кого будет там искать? И главное, где это «там»?

– Торопитесь, молодой человек, торопитесь! Вопросы есть, ответы поищем. Но, имейте в виду, ваше присутствие «там», как вы изволили выразиться, просто необходимо. А вот кто еще будет с вами, кто будет вас сопровождать, это уже следующий вопрос.

– Петр, – вмешался Жан, – в самом деле, неужели нет других вариантов?

Коломейцев закрыл лицо ладонями и погрузился в молчание. Мы напряженно ждали, а он будто испытывал наше терпение, что-то шептал беззвучно, что-то чертил на бумаге и подсчитывал, пока, наконец, не заявил:

– Так. Определяемся. Давайте не будем спешить. У меня ость один хороший знакомый. Он работает в Институте Африки, занимается изучением древней истории и культуры Тропической Африки. Я знаю, что особый интерес у него всегда вызывала магия Вуду. В ней он разбирается намного лучше меня. На днях он прилетает из Нигерии, я свяжусь с ним, как только смогу, изложу суть проблемы, думаю, он даст более компетентный совет и подскажет выход. Пока ничего другого предложить не могу.

Мы проговорили еще некоторое время, но в основном все было уже ясно. Если только это слово подходит для обозначения создавшегося положения. Хочешь, не хочешь, а для вынесения окончательного вердикта и последующих шагов оставалось ждать прилета специалиста в области магии Вуду, и я знал, что ожидание это для меня станет мучительным.

Мы договорились о встрече с профессором на следующий день, в районе восьми вечера, здесь же, в институте. У каждого из нас были свои дела, да и спешить до приезда друга профессора было особо некуда. Петр Степанович дал мне кое-какие рекомендации по поводу того, как обращаться с Бакой, и мы с Жаном разъехались по домам.

Дома я быстро разделся, забрался под душ, чтобы снять усталость, и завалился спать, в глупой надежде на то, что утром, все услышанное и так напугавшее меня сегодня, развеется без следа.

Ночь была беспокойной, стоило только забыться сном на несколько минут, как в то же время на меня набрасывались какие-то безумные туземцы с топорами и дротиками, на смену которым сбегались толпы тряпичных кукол. Я просыпался оттого, что заходилось сердце, долго ворочался с боку на бок, снова впадал в некое полузабытье и кровожадные монстры с огромными тесаками вновь врывались в мое сознание.

Утром я проснулся разбитым и измученным. Съездил в офис, провел там, абсолютно бесполезно, половину рабочего дня. В моей голове совершенно не укладывался тот факт, что маленький, корявый Бака, может быть творцом всего свершенного зла. Я сидел и вспоминал каждую минуту моей жизни со дня появления зловещей куклы. Вчера я уже имел возможность освежить свою память негативными воспоминаниями, когда пересказывал всю череду событий Петру Степановичу. Я уже сам себе стал казаться опасным человеком, стены офиса стали давить на меня, и я засобирался домой. Мне предстояло пересчитать по дороге все пробки, взять чёртового Баку, я и не подумал захватить его с утра с собой, а может, не взял нарочно, не желая таскаться с эдаким чудовищем весь день, чтобы лишь к вечеру отправиться на встречу с Коломейцевым.

Выехал из офиса я в районе трех часов дня и домой, что весьма удивило, добрался довольно быстро, но как только переступил порог квартиры, на меня навалилась какая-то невыносимая усталость, видимо, сказывалась беспокойная ночь. Хотелось присесть, передохнуть, привести и себя и мысли свои в порядок. Я добрел до дивана в гостиной, завалился на него и мгновенно уснул.

Разбудил мобильный телефон, звонил Жан.

– Стас, ты где? Не забыл, случаем, что встречаемся у Петра? Главное, куклу не забудь!

– Привет, Жан. Я еще дома, извини, заснул. А сколько сейчас времени? Встреча же запланирована на восемь вечера.

– Стас, так уже семь!

– Сколько, сколько?

– Семь, повторяю, а тебе еще надо проехать половину Москвы. Выезжай скорее!

Я вскочил, как ошпаренный. Нам, а мне в особенности, очень важна была эта встреча, нужно было до конца прояснить все вопросы, и как можно быстрее обезопасить своих родных и близких от тех бед, которые еще могли их подстерегать.

Спросоня, я метался по квартире и никак не мог сообразить, что мне надо сделать. Взять куклу, найти ключи от машины, не забыть ключи от квартиры: – как только я хватал одно, второе куда-то немедленно исчезало. То ли я еще не очнулся от забытья, то ли Бака сопротивлялся, в преддверии поездки. Я уже начал думать, что он и в самом деле способен на пакости.

В конце концов, я собрал все, что было необходимо, и выбежал из дома.

По моим расчетам, чтобы добраться до института мне за глаза хватит и сорока минут, но по дороге меня ждали все те же распроклятые пробки, с бессчетным количеством аварий, и в итоге, на рандеву я опоздал почти на полтора часа.

Жан с профессором Коломейцевым успели наговориться обо всем и про все, и теперь просто сгорали от нетерпения. Хорошая все-таки штука, мобильный телефон, не могу сказать, что это их успокаивало, но, по крайней мере, я мог ставить их время от времени в известность, на каком этапе пути я нахожусь в каждый данный момент.

– Тысячу извинений, – тяжело дыша, протиснулся я в кабинет, – На меня что-то нашло, провалялся дома в каком-то дурном забытьи. Еще раз приношу свои извинения, хотя должен сказать, что время в запасе было, однако, дорога забита до предела, пробка на пробке. Не рассчитал…

– Вы не рассчитали, но за вас есть кому рассчитать и время, и события – проговорил профессор. – Давайте, показывайте «ЭТУ», куклу сувенирную.

Я достал Баку из сумки и протянул профессору.

У того округлились глаза.

– Жан, ты «ЭТО» подарил маленькой девочке? В твоей голове есть ум? Господи, не для подарков ведь сделана эта чертовщина! Неужели тебя не остановил ее устрашающий вид? Это, что, забава для ребенка?

– А что тут такого-то? Мне это чучело тогда показалось даже симпатичным… – Жан в растерянности терзал свою шевелюру. – Понимаете, Кате всегда нравились вещицы, которые я привозил отовсюду для пополнения своей коллекции. И не знаю почему, но в тот раз я просто решил угодить ребенку. Сам не пойму, как это получилось…

– Не ожидал я такого от тебя, Жан! – возмутился профессор. – Не может он, видите ли понять! Ты же коллекционер! Так неужели же ты не обратил внимания на то, что это африканское «изделие» прошито сухожилиями? Хотелось бы мне надеяться, что животного! Да уже одного этого обстоятельства достаточно, чтобы «ЭТО» не дарить ребенку! Данная кукла не имеет ничего общего с детскими игрушками. Это корявое и убогое изделие, произведенное на свет с определенной целью! Подозреваю с какой! Да ты только посмотри, – воскликнул он, – как омерзительно оно выглядит!

У меня, холодок, пробежавший по спине, пошевелил волосы на затылке. Сухожилия животных мне никогда видеть не доводилось, а уж тем более… свят, свят, свят! А перед глазами уже так и рисовались африканские дебри, мерзкая картина жертвоприношения, кровь, бьющая фонтаном из перерезанного горла несчастного животного и… эта кукла.

Профессор без устали отчитывал Гебауэра, тот пытался оправдываться, в ход пошла специфическая терминология, которой, факт сам по себе довольно интересный, Жан пользовался столь же свободно, как и его оппонент. Да скоро ли они закончат свою болтовню! Надо же делать что-то! А за окном было уже темно, я томился ожиданием, а в голове продолжал прокручиваться омерзительный ритуал.

Глаза невольно закрылись, и находился я уже не в профессорском кабинете, а на краю небольшой поляны, обрамленной густым низкорослым кустарником, за которым, на фоне темнеющего неба, высились шапки стройных деревьев. Я гляжу, до боли в глазах всматриваюсь в полумрак, в глубине души понимая, что этого просто не может быть, но незнакомый мир также реален, как и мое присутствие в нем…

Пляшущий свет излучают зажженные по периметру поляны костры, в которые постоянно подбрасываются узловатые коренья. В центре свободного пространства замедленно кружится чернокожий шаман, на костлявые плечи которого наброшена пятнистая шкура и с перевитого пояса свисают до земли звериные лапы и хвосты. На голове его красуется громоздкое сооружение из перьев диковинных птиц. За открытым кругом, за мечущими искры кострами теснятся аборигены, одни сидят, зажав между ног высокие барабаны, и мерно стучат ладонями по их кожаным мембранам, а темная масса других в один голос тянет что-то заунывное и переступает с ноги на ногу в такт барабанному бою. К шаману подводят белого ягненка и тот, склонившись над ним, вдруг резко выпрямляется, призывно вздымает высоко вверх руки и тело его сотрясает крупная дрожь. Воющий вопль взлетает вверх, сменяется рыкающим бормотанием, и снова вопль и рев аборигенов и шаман замирает, дрожь его унимается, из ниоткуда возникает ритуальный нож и, придерживая одной рукой несчастное животное, он одним резким движением другой перерезает ему горло. Тугая струя крови бьет из разреза, он подставляет под нее ладони, омывает лицо и вот уже припадает к алому роднику жадными губами. Бой барабанов прекращается, и глухой гул плывет над толпой аборигенов…

– Эй, Стас, ты чего? – тряхнул меня за плечо Жан. – Тебе нехорошо, может воды?

Я утвердительно закивал головой: – Да, Жан. Если можно, воды.

– Станислав, вам стало нехорошо от моих слов? Извините за столь резкие высказывания, но дело действительно серьезно. Кукла очень опасна. Вам следует остерегаться ее, и думать о ней только позитивно. Кстати, что это за повязка у нее на шее? – поинтересовался Петр Степанович.

– Это мой носовой платок. Я уже не помню, почему Катя повязала его, может быть, хотела как-то приукрасить. А от ваших слов мне действительно не по себе. Когда же прилетает ваш друг?

Профессор на секунду задумался, потом ответил:

– Я сегодня звонил ему, сказал, что возникла одна проблема по его специальности, что это дело жизни и смерти и его присутствие крайне необходимо. Надо сказать, что он весьма заинтересовался, пообещал поторопиться и попробует поменять заказанный билет на послезавтра. Раньше прибыть никак не может, есть какие-то неотложные дела. В ожидании его, давайте-ка, ничего не будем предпринимать, никаких неосторожных слов не бросать, а я еще пороюсь в литературе и завтра с утра созвонимся. Хотелось бы надеяться, что до приезда моего приятеля, мы будем, так сказать, в безопасности.

Я засунул куклу в сумку, мы вышли на свежий воздух, но мне уже стало казаться, что страхи потянулись следом за нами.

Домой ехать не хотелось, там ждет меня пустая квартира, да все те же навязчивые мысли, а в сумке моей притаилась кукла-убийца, и я совсем не готов столкнуться с ней один на один, тем более, сейчас. С таким багажом нельзя также поехать ни к Дине, ни к Татьяне, которых, как мне кажется, именно эта чёртово производное африканской мистики довело до смертного порога. Да, признаться, я и сам балансировал все эти дни на предельной черте. И не хотел в том сознаваться, но идти действительно было некуда, что, видимо, и уловил Жан, предложив поехать к нему, за что я был ему безмерно благодарен.

Уже светало, когда мы входили в квартиру француза, расположенную близ Смоленской площади. На меня навалилась чудовищная усталость, но было и стойкое опасение, что именно она и не позволит уснуть. Мы немного посидели с Жаном на кухне, приняли по небольшой дозе выдержанного коньячного напитка, но разговор не клеился, видимо, сказывалось напряжение сегодняшнего дня, и мы, махнув на все рукой, разбрелись по комнатам. С душевным удовлетворением следовало бы отметить, что опасения мои не оправдались и, едва коснувшись подушки, я погрузился в безмятежный сон.

Разбудил меня яркий луч солнца, который нацелился прямо в глаз. Я сдвинулся в сторону, с наслаждением потянулся, и некоторое время лежал, лениво рассматривая диковинные статуэтки и картины, которыми постоянно пополнялась гостиная Гебауэра, и здесь, как в музее, я и спал сегодня, вытянувшись на довольно мягком, но чертовски узком диване. Я слышал, как Жан, на кухне говорит с кем-то по телефону, но вставать не было ни малейшего желания. Было так мирно, спокойно и надежно на этом диване, но стоит только сползти с него и погрузиться в реальность… Даже думать об этом не хотелось! Только, куда денешься, если не ты, то кто? Значит, это я! А потому встал и поплелся на кухню.