Я – сингуляр

– Если знаешь о жизни все, – донесся глубокомысленный голос одного умника, – значит, ты уже умер.

– Ха-ха, – ответил второй весело. – Вообще-то в игре со смертью я согласен на ничью…

Остряки, подумал я хмуро. Играют словами, а смысла-то нет. И все ждут, когда рабочий день закончится, чтобы за пиво и по бабам. Ерунда какая! Сто лет назад это было круто, каждую бабу приходилось брать с боем, такими победами гордились, а теперь что за интерес?..

День прошел серо и незаметно, как и остальные. И вечер. На автомате я добрался домой, поужинал, перед сном чуточку поиграл в он-лайновую байму года, а также всех времен и народов – «Троецарствие», но слишком уж, да, слишком, после такой ночь не уснешь, поскорее вышел и побаймил в Red Light Center, там сбросил гормональные излишки и завалился спать.

Сквозь сон ощутил зов, но что это именно зов, сообразил потом, когда с бешено колотящимся сердцем пытался разобраться, что же со мной произошло, а тогда лишь чувствовал сильнейшее томление и странную тоску, словно в двух шагах от незримой двери, за которой н а с т о я щ и й мир, но не могу сдвинуться.

Дрожащей рукой вытер холодный пот с горячего лба, дыхание учащенное, будто бежал не только во сне. Еще когда только заснул, во мне уже толклись звезды и галактики, проплывали туманности, а пространство свертывалось восьмимерными струнами.

Оказывается, как прочел перед сном, Большой взрыв, который создал Вселенную, всего лишь крохотный пузырек в бурно кипящем космосе. В этой мегавселенной какие-то пузырьки помирают, какие-то рождаются, и в каждом из них свои физические законы и свои пространственно-временные параметры.

Пузырьки-вселенные существуют только мгновения, если по их меркам жизни. Страшно подумать, сколько же существует сама мегавселенная, ведь пятнадцать миллиардов лет только нашему пузырьку, в котором сто миллиардов галактик в видимой нам части, но я стараюсь представить, наслаждаюсь муками разума, пытающегося объять такое, трепещу и ужасаюсь… это настоящий адреналин, а не банальный секс на эскалаторе!

Но о таком надо помалкивать, я и так иногда выгляжу полным придурком, потому что знаю и умею больше, а надо «как все», чтобы вписываться в любую тусовку и любую компашку.

От компа донесся сигнал: пришла аська, потом запикало чаще. Я поморщился: достали эти любители потрахаться. Сейчас даже женщины пишут в графе: пол «мужск», чтобы отстали, но не учли, что и любительниц потрахаться по Инету становится все больше. Женщины отстают от мужчин в таких вопросах, но… ненамного.

Я пошел к компу, из динамика донесся тихий женский смешок:

– Опасно забывать отключать на ночь веб-камеру.

С экрана на меня смотрит миловидное женское лицо, уже немолодая, глаза усталые, губы растянуты в нерешительной улыбке. Я спросил тупо:

– Включена? Черт, я ж выключал!.. Вроде бы…

Пока я старался вспомнить, не слишком ли глупо я выглядел, когда чесал в паху и бродил сонный по комнате, женщина сказала мягко:

– У вас восьмая версия? В ней баг, из-за него веб-камера иногда срабатывает сама по себе… Меня зовут Мария. У нас уже ночь… такая жаркая и душная, я все не могу заснуть. Слишком ночь жаркая…

Она сделала рассчитанную паузу, я сказал поспешно:

– Да-да, так бывает. Я могу помочь?

– Да, – ответила она просто.

Я вытащил из ящика стола В-4, то есть вагину, модель четвертая, краем глаза видел на экране, как женщина, двигаясь со мной синхронно, вынула фаллоимитатор довольно устаревшей конструкции, но для людей с воображением даже он не всегда необходим. В отличие от меня, сразу приспособившего В-4 на нужное место, она держала фаллоимитатор в руках, женщинам нужно больше времени для разогрева, даже если не могут заснуть и уже частично готовы.

Мои пальцы тронули кнопку включения, начнем с самого слабого нагрева, и чтоб эта штука в ее ладони чуть-чуть подрагивала, ага, начала с hand job, глаза заблестели, на щеках появляется румянец, затем перешла тут же к blow-job, правильно, бережет мое время, я ж отрываю для нее несколько минут от завтрака, а спустя пару минут быстро вставила блестящий от слюны фаллоимитатор в нужное место, все это время не отводя от меня напряженного взгляда.

К этому времени я добавил твердости, чуть раздул в объеме и на целых два градуса повысил температуру. Манипулирует женщина им сама, я только играю на пиктограммах, добавляя и сбавляя вибрацию, усиливая пульсацию, чтобы в унисон с тем, что шепчет женщина, что она ждет и хочет…

Наконец она напряглась, тело выгнулось дугой, я резко добавил еще градус по Цельсию, одновременно расширил в объеме на пять миллиметров и погнал предельную пульсацию от корня к концу. Женщина вскрикнула, лицо ее исказилось. Она часто-часто задышала, рот раскрылся. Я услышал какие-то слова, но она уже медленно затихала, успокаивалась.

Через полминуты веки поднялись, взгляд еще затуманенный, на лице медленно проступает смущение.

– Извини, – произнесла она тихо. – Просто так получилось, что никого из близких под рукой… Австралия, знаешь ли… Теперь засну без проблем!

– Спокойной ночи, – сказал я тепло.

– И тебе…

Мне почудилось, что она едва не сказала «сынок», но в компе щелкнуло, и экран померк, хотя сама веб-камера не отключилась. Я бросился на кухню, двенадцать минут отрезал от завтрака, чудовищно много подарил совершенно незнакомому человеку. И хорошо бы сам тоже, но я вот такой альтруист, позаботился, чтобы женщина на другой стороне планеты получила половое удовольствие и заснула, удовлетворенная, а теперь полуголодным побегу на работу с бутербродом в руке, оставив горячий кофе на столе…

Прогресс, мелькнула мысль, все ускоряется, ускоряется, ускоряется. Мы входим в режим, в котором перестают действовать обычные человеческие законы, что складывались веками, тысячелетиями. Рушится, с грохотом рушится весь моральный свод человеческой морали.

Да, мы еще вспоминаем библейские заповеди, но на практике нарушаем их все. Гомосексуальные браки, сексуальная модель поведения: за измену уже не убивают и даже морду не бьют…

Грузовой лифт полз, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже и собирая по дороге собачников, домохозяек с сумками, пенсионеров. Совсем убило, когда на втором этаже ввалились трое крепких парней, уместились кое-как в уже тесной кабине и проехали целый пролет, страшась переутомиться на лестнице.

Сейчас, стучала мысль, пока я бежал к остановке, входим в неуправляемую цепную реакцию. Абсолютное большинство этого вообще не видит, а те, кто видит, бессильны повлиять. Да и не хотят, потому что именно они воспользуются плодами в первую очередь. Неуправляемая потому уже, что каждый шажок жестко задан предыдущим: мы уже не можем отказаться, скажем, от автомобилей, а для них нужно строить новые широкие автострады, а для строительства понадобятся более вместительные грузовики…

Автобус открыл двери, а передо мной словно распахнулся холодный черный космос. Завис в нем, сердце сжалось, а потом застучало быстро-быстро. Все-таки наступающее будущее страшно тем, что впервые даже самые продвинутые умы не могут сказать, что же будет там, в будущем!

Абсолютно все будет великой неожиданностью. Все ускоряющаяся лавина открытий, которую не будем успевать ни осмыслить, ни использовать вот так с ходу.

Интеллектуальный взрыв уже привел к технологическому расслоению: старшее поколение боится компьютеров, не умеет настраивать современные бытовые приборы, в супернавороченных мобильниках пользуется только функцией простого телефона, и даже когда нечаянно нажмет не ту кнопку на телевизионном пульте, то в отчаянии звонит сыну или дочери. А еще лучше – внуку: приезжай, спаси, настрой заново эту проклятую штуку, ну зачем эти сто кнопок, да в каждой еще подменю на сто пунктов, а в тех еще сотни своих настроек… Как хорошо было, когда только две программы, а чтобы переключить с одной на другую – никаких пультиков, а просто поворачиваешь верньер на самом ящике. Чаще всего – плоскогубцами. К счастью, я выезжаю на работу, когда час пик позади, но все равно раздражает обилие машин на дорогах, из-за них ползут, а то и стоят в пробках и автобусы. Мечта простого человека «получаю тыщу баксов и ничо не делаю!» станет реальностью для всех задолго до наступления стотысячного века. Уже сейчас автоматизируются не только разливка стали, но и задачи высокого левела. Настоящая производительная работа остается у все более сужающейся группы. Остальное же население, которое якобы работает, перекладывает из пустого в порожнее, обслуживает друг друга, занося один другому хвосты на поворотах.

Я вбежал в офис, всем сказал бодро «драсьте». Техники ответили кто весело, кто хмуро, кто просто отмахнулся, у нас демократия. Все перед экранами работают с программами, только Грег, мой заместитель, развалился в рабочем кресле, перед ним девочка из подтанцовщиц уже расстегнула ему брюки и работает над пенисом, сладострастно похрюкивая и демонстрируя возможности глубокой глотки.

– Все-все, – сказал он поспешно, перехватив мой взгляд, – заканчиваем! А работу я сделал.

– Сейчас другую получишь, – буркнул я.

Мой комп поймал мои биохарактеристики, включился, еще раз перепроверил, да, перед ним хозяин, и развернул работу на том месте, где я ее оставил.

– Шеф, – спросил Грег, – будем закупать лицензионное?

– А что, ждем визита иностранцев?

– Нет, – ответил он поспешно, – но сейчас усиливается борьба с пиратством…

– Если финансы позволяют, – ответил я, – то лучше лицензионное. Что говорит бухгалтерия?

– Отвечают, что начинаем выходить на международный уровень. В смысле, со следующего года попытаемся. Так что надо быть готовыми ко всему…

– Закупай, – разрешил я. – Будем как люди.

– Как белые люди, – уточнил он с понимающей улыбкой.

– Да-да, – согласился я. – Как белые.

Он поднялся и застегнул штаны, встрепал прическу подтанцовщице, она отмахнулась и выжидающе посмотрела на меня, я отрицательно покачал головой. Странное какое-то чувство… Вижу неправильность этого мира, вернее – чувствую, но не могу ни определить эту неправильность, ни даже сказать, в чем она. Разве что тянущее чувство тревоги, как во сне убегаешь от чего-то ужасного, а оно настигает, настигает, вот-вот поглотит, а ноги ватные, передвигаешь ими, как чугунными колоннами.

Пожалуй, неправильность как раз в самом сладком. Вот мы все, все человечество, вдруг ударились в самое простейшее из удовольствий: секс. Какую газету ни открой, на какой канал ни переключи, на какой сайт ни зайди – везде секс, как универсальный ключ ко всем проблемам. Трахайтесь – и у вас все будет хорошо. Дома, на работе, на улице, на отдыхе, в тренажерном зале, в кино, вообще – везде.

Сперва это пропагандировали полуодетые сисястые девочки на молодежных каналах, потом пошли с такими выступлениями, слегка стесняясь, седоголовые академики, подвели «научную» базу. Теперь дело дошло до такого разгула, что вот-вот президент или премьер выступит с обращением к нации: трахайтесь и трахайтесь, как кролики, это лучше, чем ломать голову, как решить проблему далекого Косова или как обеспечить независимость Абхазии!

Примерно так же решили римляне в момент расцвета могущества Рима.

Кстати, когда римляне ударились в оргии, могущество их непобедимой империи резко пошло на убыль. Именно в момент расцвета разгула и повального траханья всех со всеми возникло шокирующее непонятное христианство с его демонстративным отрицанием любых утех плоти. То самое христианство, которое неожиданно для всех похоронило мир утех и разврата, деяние, которого никто в своем уме не мог даже представить!

Но то христиане, мелькнула тягостная мысль. Преданья старины глубокой. А сейчас нет такой силы, что сумела бы остановить разгул половых утех.

Нет.

Разве что асексуалы? Но они в отличие от первохристиан не воинствующие. Они просто… отстраняются с некоторой брезгливостью от этого постоянно трахающегося мира. Ну вот я самый что ни есть асексуал. Кто-то ждет настоящую любовь и не желает размениваться, у кого-то срабатывает в виде защитного клапана простое омерзение… Правда, я трахаюсь, но куда деться?

Мои пальцы привычно и почти автоматически стучали по клаве, а в черепе смятенная мысль, что каждый из нас, человеков, есть поле не затихающей ни на секунду битвы между интеллектом и биологическими инстинктами. Но это так говорят, все мы любим красивости. Это опять же от инстинкта самца выглядеть перед самкой привлекательным, а женщины, как правило, красивости говорить не умеют. На самом же деле, если без красивостей, интеллект только тогда успевает вякнуть слово, когда инстинкты, насытившись, дремлют, ибо интеллект – щенок перед матерым инстинктом, у которого за плечами сотни миллионов лет боев и абсолютного доминирования. Кстати, инстинкт пока что рассматривает щенка-интеллект как забавную игрушку, что иногда помогает, но еще не как соперника. Но если вдруг в нем его увидит… страшно подумать, что может случиться!

Увы, все войны, начиная от простых актов терроризма и заканчивая мировыми, все революции, все расовые и религиозные конфликты, да вообще все-все, из-за чего деремся и ссоримся, – только потому, что мы обезьяны, научившиеся говорить, но не переставшие от этого быть обезьянами.

Глава 6

На работе задержался, вечером прошелся по вечерней улице, заглядывая на лотки: вдруг да мелькнет что-то по моей тематике, все равно иду мимо длинной цепи настоящего развала. В глаза бросилось созвездие журналов с яркими обложками: «Секс с животными», «Зоофилия – это норма», «Свинг спасает семьи», «Новинки высокой технологии в сексе»… Последний журнал я опасливо раскрыл, так, на всякий случай, вдруг там что-то про нанотехнологии, не зря же многим старомодный секс с блеском заменила веб-камера и скейп с расширенными возможностями, но, увы, с помощью высокой печати на ста двадцати страницах размещены фото самых новейших надувных кукол: уже не просто резиновых женщин, а и самцов разного размера и с разными, а также всех цветов кожи, мол, не расисты, имеем всех и по-всякому.

Самая дорогая кукла с ярлычком «Аня Межелайтис», я присмотрелся, спросил у продавца:

– Она что, в самом деле вот такая? Почти неотличима от живой?

– Точно!

– И Аня Межелайтис не подаст в суд за такое?

Продавец посмотрел на меня, как дитя на скелет.

– Да она еще и заплатила, чтобы одну из кукол сделали похожей на нее! И доплатила, чтобы на каждую наклеили ее имя!

– Круто, – сказал я ошалело, покрутил головой. – Вроде бы не старик, а не успеваю за скачками моды…

Он отмахнулся:

– А кто успевает?

– Ну, вон Аня…

– Успеваем только на своем поле, – объяснил продавец. – Нам тут рассказывали, как обучали пользоваться диктофоном в ее же мобильнике! Тупая, с пятого раза не въехала.

Я кивнул, пошел, размышляя, что во все века Ани Межелайтис были популярнее и заметнее ученых, политиков, философов, мудрецов. Начиная с допещерных и пещерных эпох и до нынешнего времени. И сейчас новость ли, что сайт Академии наук менее популярен в Сети, чем любой из порносайтов?

И что Аня Межелайтис известнее любого нобелевского лауреата, что творец компьютера умер в бедности, а создатель порносайтов покупает дворцы и оборудует в личных суперлайнерах бассейны, а на яхтах ставит теннисные корты для себя и друзей?

Не понимаю… Даже «не понимаю!!!». С тремя восклицательными знаками. И гневной рожей смайлика, что уже и не смайлик, а гневник или яростник.

Звякнул мобильник, на экране расстроенное лицо Лариски.

– Ты дома?

– Нет, по дороге к дому.

– Я щас забегу, – пообещала она. – Что-нить взять пожевать?

– Да вроде бы на двоих хватит, – сказал я.

Она сказала с облегчением:

– Ну вот и хорошо, а то когда по этим чертовым магазинам…

Тоже мне женщина, подумал я. Мобильник отключился, я вернулся к дороге и поймал частника, занимающегося извозом. Надо спешить, кто знает, на каком участке дороги Лариска. Когда приспичит, то не ходит, а летает, как стриж над озером.

Зайдя в квартиру, я едва успел включить плиту, как звякнул домофон. Мазнул пальцем по кнопке, Лариска что-то верещит в крохотном экранчике, но я не слушал: бросил на сковородку ломтик масла, скорлупа яиц трещит под ударами тупой стороны ножа, как черепа орков, добавил ветчины и поставил на огонь.

Лариска вбежала растрепанная и расстроенная, но успела звучно чмокнуть в щеку, мы ж друзья, в глазах чуть ли не отчаяние.

– А ты знаешь, – выпалила она горячо, – что Бритни Спирс ходит без трусов и везде показывает свою пилотку?

– Показывает? – усомнился я.

– Вроде бы нечаянно!

– А-а-а, ну как и ты…

Она запротестовала:

– Я только сиськи, а она вообще!

– И все нечаянно? – спросил я с интересом.

– Вот такие лохи! – крикнула Лариска зло. – У нас показали ролик!

– Да, есть у нас еще люди, – согласился я. – Честныя, аж жуть.

– Включи комп, – потребовала она, – я тебе покажу!

– Показывай без компа, – предложил я. – Он, гад, отвлекает. Щас я сяду поудобнее, а ты стриптизуй.

Она возмутилась:

– Я о деле! Когда ты будешь серьезным?

– Комп включен, – объяснил я. – Это скринсейвер такой прикольный.

– Щас я тебе найду это свинство…

Она ринулась к компу, там сопела, бурчала, лицо унылое и разочарованное. Вот так всегда – Запад обгоняет, приходится вдогонку, а как только тут освоят такой вот метод сидения на стуле, чтобы в тот момент, когда видит нацеленный на нее фотоаппарат, как бы невзначай перебросить ногу за ногу, меняя местами, в этом случае приоткрывается зажатое тугими ляжками интимное место, папарацци поспешно делает снимок… вообще-то успевает сделать их туеву кучу, сейчас такие скоростные аппараты, что в секунду делают тридцать снимков, а дома просматривает и отбирает лучшие….

Я тряхнул головой: снова живу старыми мерками. Папарацци просматривает снимки тут же на встроенном экранчике, выбирает самый скандальный и по электронной почте отправляет в редакцию, где мгновенно вбрасывают в газету. Плюс этот же снимок и другие выставляются за приличную плату на сайте, рассылают по мобильникам.

Лариска сказала агрессивно:

– Что у тебя на компе? Куда все делось?

– Смена эрогенных зон, – пояснил я.

Она широко раскрыла прекрасные глаза, пухлые детские губы чуть раздвинулись, и хотя я уже почти не из этого мира, хотя бы глубоко внутрях, я ж асексуал, но невольно представил, как тут же вкладываю в этот зовущий рот. И хотя уже проделывал это десятки раз, с Лариской это всякий раз сладостно, как будто впервые.

– Это как?

– Ищи по яндексу, – посоветовал я. – Или по гуглу. Я всю порнуху убрал.

– Это не порнуха, – ответила она возмущенно. – Это искусство!

– Ага, – согласился я. – Бритни Спирс – искусство. Так и набери.

Она торопливо стучала по клавишам, быстрая и сосредоточенная, как белка. На экране высветилась первая из найденных страниц, я не рассмотрел издали, сколько найдено, но цифра семизначная. Да, Бритни Спирс – это не какой-нибудь безвестный творец, что так и умер, не получив ни цента за созданную им аську, не отец Интернета, которому приходилось квартплату вносить в рассрочку…

– Вот, смотри!

– Щас, – пообещал я, – проверю яичницу. Если сгорит, ты ж меня и убьешь.

Она мотнула головой:

– Что ты какой-то… настоящий мужик! Только о еде и думаешь.

Я промолчал, что когда на нее смотрю, то думаю не только о еде, да и не только я, Лариска очень уж в этот момент не трахательная, сходил на кухню и как раз вовремя снял сковороду. Яичница из дюжины яиц шипит и стреляет мелкими фонтанчиками сока, я торопливо разрезал строго пополам и перевалил на тарелочки.

– Готово! – крикнул я и пояснил: – Яичница готова! И ветчина – пальчики оближешь…

Из комнаты донесся злой вскрик Лариски:

– Ты что, дразнишься?

– Иду-иду, – сказал я.

Лариска сидит в напряженной позе перед монитором, там прокручиваются одни и те же коротенькие сценки, снятые мобильником. Ролики высокого качества, и хотя некоторые места нарочито смазаны, вроде снималось впопыхах и тайком, но мы с Лариской – стреляные воробьи, нас на таком не проведешь…

– Да, – согласился я, – срежиссировано умело.

– Сволочи, – воскликнула она.

– Еще какие, – подтвердил я. – Снова опередили!

– Хуже, – сказала она зло. – Мне надо убедить хоть одного, а там целая группа занималась тем, что ставили ей ноги, подкрашивали всю щель, взбивали губы, чтобы… смотри, какие толстые! Да у нее пилотка никогда не была таким сочным местом!

– М-м-м, – сказал я в затруднении. – Ну, если судить по ее генетическому типу, то… может быть. Но может и не быть.

– Я видела! – вскричала Лариска разозленно. – Она и раньше показывала! Но сперва хватало и так, а теперь, когда и другие начали… вот и делает, чтоб как у надувной куклы!

Я посмотрел внимательно, промотал ролик еще разок, замедляя движение на самых пикантных кадрах, даже остановил и сделал пару скриншотов.

– Да нет, – сказал я наконец с сомнением, – у надувных все же получше. Еще один плюсик в пользу высоких технологий. Пойдем, там яичница остывает.

Она возмутилась:

– Да иди ты со своей яичницей!

– Лариска, – сказал я отечески, – я по мордочке вижу, ты проголодалась.

Она отмахнулась:

– Может быть. Но сейчас не до еды. Что же делать, что делать… Ты не бреши, пока у надувных нет внутри компьютеров… преимущество у нас!

– Не скажи, – возразил я. – У нормальных мужчин какие требования к женщинам? Чтобы лежала – раз, молча – два.

Она снова отмахнулась, уже не слушая:

– Славик, давай побыстрее сделаем и со мной такое же?

– А я при чем? – удивился я. – Тебе нужен просто оператор. Ну, можно еще осветителя. И гримера.

Она огрызнулась:

– Мало, сам видишь! А ты в своей фотожопе из мухи слона делаешь, и все видят натурального элефанта!

– Это не в фотожабе, – поправил я автоматически, – но для тебя, Лариска, сделаю, если не слишком сложно. Хоть двух элефантов.

– Ну давай-давай, берись!

Она подтащила мне кресло, я запротестовал и настоял, чтобы сперва яичницу. Лариска моментально оказалась на кухне, и когда я подошел и сел за стол, ее порция уже исчезала, словно горсть снега на раскаленной сковородке.

– Ну ты и… – сказал я обалдело. – Молодец!

– Да проголодалась я, – промычала она с набитым ртом, – проголодалась… Все, пойдем.

– Дай доесть, – взмолился я. – Удавлюсь же…

Она сказала с отвращением:

– Все жрешь и жрешь… Куда в тебя столько влазит?

Не дожидаясь, когда прожую последний ломоть ветчины, она выпихнула меня из кухни в комнату к компу, но, когда мышка скользнула под ладонь, я быстро вошел в привычный мир и темп, пальцы гоняют курсор по нужным пиктограммам, в черепе застучала мысль: виртуальный мир – да, наркотик. Но в такой же мере наркотик и кино, и даже книги. Но если отобрать книги и кино, человек все равно найдет способ уйти в виртуальные миры без всяких компьютеров, книг и дисков с фильмами… просто лечь и помечтать.

А можно даже и не ложиться. Этот наркотик, увы, у нас всегда при себе, а шприц наготове. Чуть какая неприятность – сразу можно вколоть себе в вену грезу, как расправляешься с обидчиком, становишься миллионером, а Люська горько жалеет, что показала сиськи не тебе, а Кольке.

Так что не надо про комп и этот проклятый Интернет, что, оказывается, зомбирует – слово-то какое! – и заставляет людев убивать. Да еще бензопилой, ага. Любая книга, если на то пошло, зомбирует. И чем книга лучше, тем зомбирует сильнее. А самые великие зомбисты – Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов и всякие разные Бунины…

– Есть, – сказал я, выныривая из размышлизмов. – Как тебе эта?

Лариска наморщила лоб.

– Гм… а пооткровеннее, но так, чтобы не совсем откровенно, а вроде бы подсмотрено… У тебя же есть?

– Давай пошарим…

Я вывел на весь экран thumbnails, у меня великое множество Ларискиных фоток: и она любит фотографироваться, и я первые дни щелкал затвором безостановочно, гордый тем, что передо мной раздевается такая красотка.

– Вот этот, – сказала Лариска. – Нет, вот этот!

– Точно?

– Не знаю, – призналась она. – Посмотрим еще. Сделай покрупнее.

– Долго придется выбирать, – предупредил я.

– А что, к тебе кто-то придет на ночь? – спросила Лариска и, не дожидаясь ответа, сказала деловито: – Я вам мешать не буду. Если понадоблюсь, могу даже поассистировать.

Я пробурчал:

– Да никого не жду.

– Тогда нет проблем, – решила она. – О, вот эту!..

Я развернул на весь экран указанную фотку, Лариска на ней в самом деле не видела, как я ее щелкнул, очень умело ухватив в движении, когда закидывает ногу на седло велосипеда, а разогретая и налившаяся кровью от интенсивного движения пилотка очень зовуще и эротично приоткрылась, выпустив внутренние губы, тоже набухшие и ярко красные, словно напившиеся крови гигантские комары.