Я – сингуляр

Они поприветствовали меня с дежурной сердечностью, Василиса объяснила, что это однокашники Люши. Однокашники кивали, улыбались, я видел, как блудливо следят за Лариской, мысленно раздевают и ставят во все позиции. Лариска царственно улыбается всем, лямка с плеча вот-вот соскользнет, но не соскользнула: неча бисер метать перед теми, кто не оплачивает концерты.

Из просторной кухни лязг, перестук каблучков, веселые голоса и смешки пополам со звяканьем посуды, шипением масла на сковородах. Еще оттуда валят зримой стеной цунами мощные запахи жареного мяса с луком и специями, вареной рыбы…

Нос мой жадно ловит ароматы, а я, стараясь это делать незаметно, пощупал складку на животе. На боках, увы, намечаются солидные валики, а ведь мне только двадцать семь, должен быть стройным, аки лань. Ну, самец лани, как его там…

Не понимают, мелькнула мысль, что мы в ловушке. Изобилие обрушилось подобно лавине. Миллионы лет человек голодал и привык набрасываться на еду, едва та мелькнет на горизонте, потому любой праздник – это прежде всего жрачка до отвала. Но если раньше в самом деле до отвала только в самые большие праздники, да и то стол не бывал таким… чрезмерным, то теперь еды всегда от пуза. А таким накрытым столом отмечаем каждый пустячок. И одновременно горстями жрем пилюли, что гробят печень, только бы не допускать полуметровых отложений сала на боках и пузе.

Пили, ели, потом по одному, по двое начали вылезать из-за стола, кто в туалет, кто на площадку покурить. Лариска куда-то исчезла, я направился к балкону, из второй комнаты вышла с толстенным альбомом в руках Ольга, подруга Василисы, сердечно поцеловала меня в щеку. Хорошая и милая молодая самочка, как говорится, женщина на любителя: пышные ноги и длинная грудь, но успехом пользуется у всех мужчин, так как смеется весело, знает много смешных историй, обладает громадным чувством такта, всегда готова помочь в сексуальных проблемах, отдачи не требует, в любой компании задает хорошее настроение.

– Пойдем смотреть альбом, – пригласила она заговорщицки. – Что они там наснимали?

– За отпуск? – спросил я.

– Ну что ты, отпускные давно пересмотрели! Они на той неделе к Симовичам ездили в их загородный дом! Шашлыки жарили, по лесу бегали… Посмотрим, кто с кем бегал и в какой позе…

Она хихикнула, я предположил:

– Думаю, не все старались попадать в объектив. Если Симович в самом деле шишка.

– А вот посмотрим, посмотрим…

Я пошел за ней, но остановился в дверном проеме. Татьяна и женщина, имя которой я не запомнил, хоть и знакомили, сидя на диване в гостиной, с жаром обсуждают, кто и куда поедет в этом сезоне от-ды-хать. Не просто отдыхать, а то ли с прописной буквы, то ли вразбивку, но это слово у них выговаривается, как в Индии говорят о священных коровах, Индре и шестигрудой Лакшми. И хотя сейчас конец апреля, хоть и рекордно жаркий, до отпусков еще месяца три, но уже покупают кремы для юга, примеряют странно сузившиеся купальники и решают, что в этом сезоне пора взять на размер больше. А то и на два, с чего себя мучить диетами? Один раз живем, надо жить в свое удовольствие.

Ольга села к ним на диван, на коленях Татьяны разместился огромный глянцевый альбом. Не только обложка отсвечивает жидким стеклом, но все страницы глянцевые, заполненные изумительно красочными фотографиями отелей, стоянок для автомобилей, полос пляжа, накрытых столов с экзотическими блюдами и дорогими винами. Я не видел, чтобы хоть один Эрмитаж или Лувр был издан так роскошно, хотя, если честно, мне эти нотр-дамы до лампочки, это я так, из чувства справедливости, как говорят, хотя на самом деле из понятного ехидства.

– А вот здесь мы были! – заговорила Ольга ликующе и ткнула пальчиком, унизанным множеством колец, в глянец. – Не совсем в этом месте, а левее, но все равно на этом побережье!

– И я была на Средиземном, – ревниво вставила Татьяна. – Чудесно, надо сказать!.. Мы в восторге. Все элегантно, клопов нет, горячая вода всегда, представляете? Когда ни поверни кран – вода!.. Как у нас в Москве. А какие слуги вежливые! Все улыбаются, улыбаются, улыбаются. Как у них эти мордовые мускулы не болят… Или им специальную пластическую операцию делают, чтобы улыбались?.. А какое море!.. Какое солнце!

Шлепнув меня по заднице, в комнату прошла Лариска, женщины посмотрели на нее ревниво-оценивающе, взгляды тут же погасли. Лариска села возле них на подлокотник дивана, так можно изогнуться красивее, линия высокой груди становится такой вызывающей, что трудно отвести взгляд.

– Мы были в Египте, – сообщила она, – Гена совсем сгорел! Шкура снималась лоскутами, представляете?.. А он смуглый от природы, а таким обгореть – надо постараться.

Кто такой Гена, подумал я рассеянно и, конечно, беззлобно. Явно что-то одноразовое, как шприц. Лариска из тех, кто голову не теряет. Мы с нею больше приятели, чем сексуальные партнеры. Я не из тех, с кем она захотела бы связать судьбу чуть крепче, чем мы уже есть: ей нужен богатый спонсор, а я хоть и простой сетевой админ киноконцертного центра, а также программер их нехитрых требований, для более близких отношений предпочел бы девушку, как говорится, поприличнее. Не певичку, что озабочена, как бы еще эффектнее показать публике сиськи.

Вслед за Лариской притащились те два типа, что школьные приятели Люши. Сдержанно-раскованные в манерах, каждым движением напоминающие, что они чиновники не самого низкого звена и что с удовольствием бы расслабились по самой полной, если тут соблюдается секретность.

Пришел солидный и немногословный Константин с женой Валентиной, та подсела на диван к Ольге и Татьяне, а незапомнившаяся женщина ухватилась за пультик и начала перебирать каналы, приговаривая: «Это у нас есть… И этот… и этот есть… ага, и этот…»

Татьяна, посмотрев пару минут на снимки, заскучала, поднялась и ходила из комнаты в комнату, загадочно улыбаясь и покачивая широкими бедрами. Ноги у нее длинные, хоть и чуточку полноватые, но красивой формы зрелой женщины, когда так и хочется куснуть хотя бы за тугую голень.

Она одевается по последней моде: в короткой юбчонке и, конечно, без трусиков. В последнее время это стало самым писком. К обтягивающим полупрозрачным майкам глаза уже привыкли, глубокие декольте перестали казаться чем-то со времен пушкинских дам-с, остались только юбчонки, что не закрывают ягодицы целиком, а только верхнюю половину.

Конечно, при малейшем наклоне все, кто сзади, видят, какого цвета ее трусики. Это, конечно, любопытно, тем более что женщины для таких вот любителей… а они, если честно, мы все… тут же придумали стринги, которые и не трусики даже, а какие-то символические ниточки. Но самые сметливые тут же стали вообще обходиться и без стрингов, тем самым на полкорпуса опередив соперниц, а женщины – все одна другой соперницы, даже близкие подруги.

Татьяна остановилась у окна, но не осталась торчать столбом, а наклонилась, опершись локтями о подоконник. Короткая юбочка задралась, обнажив тугие ягодицы. Не знаю, как она этого добивается и в какую сумму влетает, но ни следа целлюлита, кожа чистая, гладкая, словно два гигантских очищенных от кожуры яйца.

Мужчины заинтересованно начали присматриваться, но Татьяна выпрямилась, спина прямая, крикнула в дальнюю комнату:

– Василиса, а где те фото с пикника, что ты показывала?

– Диск наверху, – донесся голос хозяйки. – В спальне… Нужен?

– Да, там интересные моменты…

– Могу принести.

Татьяна сказала живо:

– Нет-нет, ты такой чудесный салат готовишь! Я сама принесу.

– Я схожу принесу, – предложила Ольга.

– Досмотри альбом, – предложила Татьяна весело. – А я мигом!

Ольга фыркнула, незнакомая женщина поморщилась, только мужчины разом приободрились. Константин взял было пульт, но забыл щелкать кнопками, а смотрел на Татьяну очень заинтересованно. Лариска взглянула на меня, но, боюсь, на моем лице такое же выражение, что и у других мужчин, Лариска только мягко улыбнулась, она из мира шоу-бизнеса, где в порядке вещей то, что в быту пока что считается ух как круто.

У Люши квартира двухэтажная: такие то бросают строить, то начинают снова. Спальни, туалет и ванная на втором этаже, а здесь гостиная, кабинет и, конечно, туалет и ванная комната для гостей.

Глава 3

Татьяна начала восхождение на второй этаж. Перила ажурные, уже на пятой ступеньке мы увидели ее пышные ягодицы и, главное, вздутые половые губы. Татьяна чуть замедлила шаг, задницу чуть подала назад и ноги начала ставить на ступеньки не так уж близко одна к другой, чтобы между ними приоткрылось, и высунулся красный дразнящий язычок, распухший и влажный.

Люшины однокашники шумно вздохнули, а Константин ухватился обеими руками за свою промежность, простонал, закатывая глаза. Валентина спросила язвительно:

– Тряпочку дать?.. А то испачкаешь трусы.

– Ох, – сказал Константин жалобно, – что женщины с нами делают!

– Ладно, перестань, а то поверят, что ты еще можешь…

– Я? – удивился Константин.

– Ну да. И попадешь, как кур в ощип.

Татьяна наконец исчезла наверху, разговор возобновился, местами более раскованный, местами, напротив, сдержанный. Мужчины то и дело посматривали на лестницу, и, как только Татьяна показалась на самом верху, все взгляды прикипели к низу ее подбритого живота, который ну никак не закрывает ультракороткая юбочка.

Сдержанно улыбаясь и делая вид, что не замечает наших взглядов, Татьяна медленно и царственно спускалась, ставя ноги таким образом, чтобы нам и с этой позиции рассмотреть накачанные гелем половые губы. В последний год, как я читал в новостях, эта операция обогнала по количеству подсадку грудных имплантатов и даже подтяжку лица.

Ольга приняла из рук Татьяны диск, ящик компа с ее стороны дивана, выдвинулась стойка дисковода, через минуту на экране появились бегающие с палками в пастях собаки, мельтешащие люди. Все начали хохотать и указывать пальцами, узнавая себя.

У Лариски лицо несчастное и донельзя встревоженное, я решил, что переживает, раз уж другая женщина сумела перехватить внимание, но Лариска наклонилась ко мне и жарко шепнула в ухо:

– Заметил?

– Трудно было не заметить, – ответил я дипломатично. – Да и нельзя, обидится.

– Понял, как надо торопиться? Если уже в быту такое начинают, то мы на сцене можем опоздать.

Я сказал осторожно:

– В быту всегда допускается намного больше. Тут и групповушку можно, а это пока еще не совсем легитимно.

Она покачала головой, горячий шепот жег мне ухо:

– Нет, искусство всегда шло впереди! Мы не должны отдавать инициативу. Иначе люди искусства потеряют влияние на массы.

– Гм, – сказал я. – Вообще-то да, люди искусства в таких делах всегда шли впереди.

– И вели массы, – дошептала она.

– Да, – согласился я. – Это да. В этом деле вели массы именно вы, творческие люди.

Она гордо вскинула голову, но лицо оставалось озабоченным.

– Надо спешить, – продолжила она вполголоса жутко деловитым тоном, – скоро вообще начнут ходить голыми. Правда-правда, я читала у одного! Уже скоро.

– Сумасшедший какой-то?

– Нет, его прогнозы всегда сбываются. За что его и не любят. Не то баймер, не то когист…

– Гад он, а не баймер.

– Так это ж не он придумывает! Он только предсказывает.

К ее жаркому шепоту начали прислушиваться, Константин возразил с неудовольствием:

– Это только кажется, что предсказывают! На самом деле потому и катится в ту сторону, что такие вот когисты-баймеры… или как ты его обозвал, напредсказывали!

Но Валентина взяла его за уши и повернула лицом к экрану. Константин умолк и стал смотреть, как люди отдыхают.

Я, поддерживая шутливый настрой, спросил у Лариски деловито:

– Как скоро это будет?

– Не знаю, – ответила она тихонько. – Но ты ж видишь, как к тому идет? Летит, а не идет. Я читала давно, еще маленькая была, не верила, а теперь вижу, все ускоряется, будто с горы летит. Как только у Кэрри Минетс вроде бы нечаянно сползла бретелька и зрители на концерте увидели ее грудь, на следующий концерт было не достать билетов! И на ее сайт ломились так, что сервер рухнул. И уже через месяц другая певица, ее соперница, Кэйт Солсу, тоже освоила трюк с бретелькой. С тех пор пошло добавляться каждую неделю по одной, а потом по две, три, пять…

Она умолкла, поджав губы.

– Все ты помнишь, – сказал я уважительно.

– Не только я, – огрызнулась она, – это такой волчий мир… Надо следить друг за другом!

Ее тонкие красиво вычерченные брови озабоченно сдвинулись над переносицей, голубые глаза потемнели, в них появился синеватый блеск легированной стали.

– Да, – согласился я очень серьезно, – надо что-то придумывать круче!

– Что?

– Не знаю, – признался я. – Выйти на сцену в парандже?

Она сказала сердито:

– Сам знаешь, это дорога с односторонним движением.

– Представляю, что на финише, – сказал я дипломатично.

Ее кулачок больно ткнул меня в бок.

– Не распускай фантазию, не распускай!

В дверном проеме появилась Василиса, роскошная и раскрасневшаяся, двести кило нежной розовой плоти, что колышется от малейшего движения, весело постучала ложкой по косяку. Гости встрепенулись, женщины деловито начали перегонять мужчин из этой комнаты в ту, где стол. Нас с Лариской рассадили по разные стороны стола, неча тут разбиваться на пары. Возле нее с двух сторон поспешили занять места однокашники Люши, никак не запомню их имена, у меня с этим туго, зато рядом со мной села Татьяна и сразу начала хихикать, задевать то локтем, то грудью, поглядывать обещающе: среди собравшихся я единственный неженатик.

– Славик, – обратилась ко мне сияющая Василиса, – передай мне, пожалуйста, оливье. Спасибо! А ты почему так мало себе положил?.. Танечка, милая, положи Славику побольше грибочков. Он еще не знает, что ты сама их готовила!

Я с вымученной улыбкой смотрел, как полные холеные руки перегружают в мою тарелку треть грибов из общего блюда. Если от магазинного еще как-то можно увильнуть, то отказаться от «приготовленного своими руками» чуть ли не оскорбление. Надо жрать, улыбаться и благодарить, одновременно прикрывая руками тарелку от желающих «положить еще».

– Довольно, – вырвалось у меня наконец, – а то Люше не останется! А он настоящий ценитель.

– Ты тоже оценишь!

– Я не такой эстет, – пробормотал я. – Я человек простой… за столом.

Василиса засмеялась, призывно колыхая грудью, щеками и складками на боках.

– За столом мы все без выпендренов!

– Я особенно…

– Мы все такие, Славик. Навались!

– Подожду, – ответил я осторожно, – когда начнется… ну, общее…

Она удивилась:

– Да ты что? Замори червячка! Это навроде аперитива. Легкая закуска, так сказать, перед решающим боем!

Однокашники Люши уже ели, и я, глядя на них, кое-как жевал эти скользкие и отвратительные грибы, как их только и едят, щупальца какие-то, но сейчас любую гадость едят, мир совсем сдвинулся. Я старался не думать, что ем, смотрел на колыхающиеся телеса Люши, на покачивающуюся плоть Василисы, на толстые валы и валики на боках Татьяны, в этой квартире только Лариска и держит форму, хотя и она далека от стандартов тощих манекенщиц.

Люша время от времени поднимался и говорил тост, все дружно вздымали бокалы и рюмки, у кого что, чокались над серединой стола, пили и снова ели, ели, ели. Хотя если вправду, то и у меня разгорелся аппетит: готовит Василиса классно, умеет раздразнить так, что уже не возражаешь, когда заботливые женские руки наполняют тебе тарелку, если, конечно, еда без выпендренов.

Когда подали сладкое, я поспешно съел огромный клин торта, – кусочек, всего лишь крохотный кусочек, – запил чем-то сладким в бокале, пищевод попробовал не пропустить, но, слава богу, сдался и принял. Я поднялся, Лариска спросила одними губами:

– Пописать?

– Постою на балконе, – пояснил я. – Жарко уж очень.

Оба дружка с облегчением вздохнули, а тот, который и без того жмется к Лариске, задышал чаще. Я вышел на балкон, прохладный воздух как сухой тряпочкой провел по раскаленному лицу, капли пота тут же исчезли. Закат полыхает на полнеба, торжественно и ярко, как подсвеченный мощными прожекторами красный занавес из плюша. Плечи передернулись, почему-то подумалось про конец спектакля, но как же так, мы еще живы…

Я поспешно отвернулся, посмотрел в комнату. Люшин однокашник прижался к Лариске, его толстые губы шлепают по ее уху, втолковывает что-то, а рука уже не на талии, а ниже, много ниже. Под столом не видно, но, похоже, убедился, что Лариска трусики не носит, вон как весь воспылал, морда красная, сопит, а Лариска, к моему удивлению, принимает эти знаки внимания с поощряющей улыбкой, словно он режиссер или продюсер.

Ей в самом деле надо спешить, подумал я с сочувствием. Если женщины выйдут на улицы голыми, исчезнет последнее сладкое чувство нарушения запретности. Сейчас, когда все хоть как-то да прикрыты, преимущество у тех, кто умеет показать вроде бы нечаянно сиськи или тщательно подготовленные к просмотру половые губы.

На Тверском бульваре, между Литинститутом и Некрасовской, открылась фирма, где быстро организовали курсы, как женщине умело подать себя в быстро меняющихся современных условиях. Энергичные преподаватели объясняют, что внимание мужчин нужно приковывать не только, когда поднимаетесь без трусиков по лестнице или наклоняетесь, чтобы завязать кроссовки. В современной жизни для успешного продвижения по службе просто необходимо освоить двадцать четыре способа сидения в кресле… Кстати, при возможности выбора нужно садиться в самое низкое, тогда не придется даже изощряться, чтобы показывать сидящему напротив интимную прическу или красиво приподнятый лобок. А если сочтете нужным, то, меняя положение ног, можно умело демонстрировать не только губы, но и клитор – это в зависимости от значительности собеседника, степени расположенности к нему и массы других факторов, ну вы понимаете… В этом квартале, учтите, дамы, к пластической коррекции клитора прибегли на триста семьдесят процентов больше клиенток, чем в прошлом, учтите это со всей серьезностью!.. Если такие деньги вложены в пластические операции половых органов, то, как вы понимаете, эти женщины горят понятным желаниям демонстрировать результаты… Спешите, спешите! Мир жесток, конкуренция усиливается.

Люша поднялся с полным фужером, я поспешно отвернулся, чтобы он не встретился со мной взглядом и не позвал за стол. Закат чуть померк, но в небе, пока еще темно-синем, ярко сверкает начищенный медяк луны. Если хорошо присмотреться, можно различить все те знаки, что и на монете. Облака уже не облака, а горы из красноватого снега, их неспешно передвигает небесный Гольфстрим, и те медленно истаивают, гордые вершины размываются и проваливаются в красновато-фиолетовые недра.

Луна наливается светом все ярче, и, когда незаметно наступила настоящая ночь, сверху полился призрачный и недобрый свет. Я сразу подумал о вурдалаках, упырях, выкапывающихся из могил покойниках, которых принято называть по-западному зомбями, а те подцепили это словечко у дикарей мамбо-юмбо, что вообще-то тоже зомби.

…возвращаюсь в марсианский городок после прогулки по окрестностям, а там на столе у руководителя лежит сообщение с Земли. Мол, руководством полетов решено признать нецелесообразность туристического бизнеса на Марсе. С сего дня и следует отменить полеты всех, кто не работает научным сотрудником.

Директор научного городка, академик Иванов, посмотрел на меня с нескрываемым злорадством.

– Ну вот и закончились ваши прогулки… Больше бездельники не ступят на Марс!

Я развел руками.

– Дело ваше. Жаль только, что сокровища Тускуба останутся не поднятыми на поверхность.

Он фыркнул, потом насторожился.

– Что за Тускуб?

– Отец Аэлиты, – сообщил я любезно.

– Какой такой Аэлиты?

– Которую драл наш бравый инженер Лосев, – пояснил я злорадно. – Он хоть никакой не академик, а только инженер, но наделал шороху побольше всяких академиков Ивановых, Петровых и даже Сидоровых.

Он наконец что-то вспомнил, судя по кислой роже, презрительно фыркнул.

– А-а, вы про эту ерунду. Никаких аэлит и тускубов не было.

– Жаль, – сказал я. – Правда, сокровища есть.

Я вытащил из кармана и бросил на стол брошку. Иванов уставился на нее с недоверием, но Петров и Сидоров, более непосредственные, наклонились, Петров вообще взял в руки, начал рассматривать.

– Это металл, – сказал он, – но ничего не весит. Или не металл вовсе… Но какая дивная роспись… гм… скифская? Атланты? Гондвана?.. Или из руин Лемурии?

Иванов фыркнул:

– Ерунда, сляпано на Земле в Люберцах. Руками китайцев.

– Сделайте анализ, – подсказал я. – Если окажется, что этой штучке пара миллионов лет…

Петров сказал бодро:

– Это мигом! У нас все готово.

Пока я снимал скафандр, он колдовал у приборов, возле него толпились молодые ученые. Наконец раздался общий вопль изумления, послышались крики, что надо проверить еще раз, это же невозможно, снова вопли, еще раз, а когда я сидел и отогревался чаем, ко мне на полусогнутых подошел сам Иванов, глаза квадратные.

– Что, – прохрипел он блеющим голосом, – что это… за…

Я мягко улыбнулся.

– Каков возраст?

– Двести миллионов лет! – прохрипел он. – Но это невозможно!

– Тогда, – предположил я мудро, – творения природы? Ну, там ветры выдули, воды источили… когда-то была вода?

Он помотал головой:

– Нет! Это не дело рук природы.

За его спиной выстроились все ученые научного городка и смотрели на меня умоляюще преданными глазами. Я неспешно допивал чай, а они терпеливо ждали. Наконец я отставил чашку и сказал утомленным голосом:

– Ну, вообще-то там этих вещей много…

Кто-то из-за спины вскрикнул жадно:

– Каких?

– Разных, – ответил я отечески. – Я ж говорю, Тускуба захоронили, а он был повелителем всего Марса. Ну, пусть имя Толстой придумал, но это явно захоронение величайшего правителя Марса или отдельной его области… настолько оно обширно. Я когда попал в эту пещеру, думал, что подземный город. А оказалось – нет, не подземный город. А целая подземная страна.

– Подземная страна? Ну да, вода на поверхности стала иссякать давно, а в пещерах сохранялась.

Другой из ученых возразил:

– Не иссякать, а уходить в пещеры! Там должны были накопиться подземные моря!

– Я о том и говорю, – сказал первый сварливо. – Это где находится?

Я зевнул.

– Да уже и не вспомню. У меня память… зрительная. А в картах я не разбираюсь.

Иванов заговорил торопливо, совсем другим голосом:

– Туда нужно организовать немедленно экспедицию! Я затребую с Земли втрое больше сотрудников и всю необходимую аппаратуру!

Я зевнул шире, потер глаза.

– Что-то в сон клонит. Набегался. Чай, скоро семьдесят стукнет. Эх, жаль, сами ни в жисть не найдете… Там так хитро замаскировано… Ладно, я пошел.

Иванов спросил в спину непонимающе, тоже мне академик:

– Куда?

Я удивился:

– Как куда? Спать. А потом отправляться на Землю. Я ж последний турист на Марсе?

Он забежал вперед, придержал дверь, глаза отчаянные, проверещал:

– Вы что? Что вы говорите? Да мы сейчас всех на ноги поднимем! Туристов будем допускать сюда, будем! И не просто допускать, а под ручки приводить!.. Дорогу им прометать будем!..

Дальше намечтывать становилось не так интересно, триумф вот он, я отвлекся и обернулся в сторону комнаты, там жарко, душно, мясно, утробный смех…

Глава 4

Лариска появилась на пороге балкона, жаркая и слегка вспотевшая, глаза блестят, прижалась теплым боком и шепнула тихонько:

– Кто этот Демьян Константинович, не знаешь?

– Я их не различаю, – ответил я.

– Который сидел со мной рядом!

– А, этот Люшин однокашник… Если не ошибаюсь, работает в металлургии. Люша говорил про «Никель-проект».

– И мне Танюша сказала, – шепнула она жарко. – Тогда это то, что мне полезно. Милый, ты не будешь против, если я уйду после вечеринки с ним? А на тебя Таня глаз положила!.. Да и Наташка к тебе неровно дышит, только кивни.

Я двинул плечами.

– Ладно, давай.

– Спасибо, милый.

– Хотя металлургия не слишком ли от тебя далеко?

Она хихикнула:

– Все остришь!

– В смысле, не далеко от твоей творческой работы?

– Его компания оказывает нам спонсорскую поддержку, – шепнула она. – Или что-то инвестирует, я слушала невнимательно, дура.

– Именно в вашу фирму?

– Нет, вообще.

– И ты хочешь его приспособить…

– Ты угадал, милый. Он может влиять на дела нашей студии, если я поняла правильно!

– Тогда давай, – согласился я, хотя и без моего разрешения Лариска бы действовала именно так, как нужно карьере, железная девушка. – Завтра позвони, расскажешь…

Она исчезла, я видел, как ушмыгнула в сторону не то кухни, не то ванной. Этот Люшин Демьян тут же двинулся за ней, я снова повернулся и, навалившись грудью на перила, всматривался в звездное небо. Лунная ночь дивно ясная, «видно, хоть иголки собирай», как в украинской песне, но там «ночь зоряна», а сейчас звезд на диво мало, однако небо светлое, словно хрустальный небосвод снизу подсвечивают сильным, но рассеянным светом. И все-таки дышится легче, хотя понимаю, что это обман чувств, такое ничтожное изменение состава углекислоты чувства человеческие не уловят.