Ведьмины байки

Глубоко вздохнув, я подошла, нагнулась. Прихваченный за глазницу череп глухо лязгнул челюстью. Имея за плечами высшее магическое образование, я не понимала, почему знахари так высоко ценят клыки всевозможных монстров, но без зазрения совести сбывала им свои трофеи. Еще меньше я сочувствовала их пациентам. Будут знать, как обращаться к шарлатанам.

Не успела я сделать и ста шагов, как мне почудилось, будто кто-то смотрит мне в спину. Поддавшись искушению, я обернулась. Никого. Только вновь расшалившийся ветер покачивает еловые лапы да начинает порошить утихший было снег.

Решительно повернувшись, я пошла к деревне. Ноги подгибались, руки дрожали. Назойливый взгляд еще немного побуравил мне спину и исчез.

«Нервы ни к лешему», – мимоходом подумала я.

* * *

Несмотря на удачную охоту, я чувствовала себя как-то неуверенно. Впрочем, такое со мной случалось частенько – ведьме, привыкшей всецело полагаться на магию, трудно переносить ее отсутствие, даже зная, что через пятнадцать-двадцать часов магические способности полностью восстановятся. Уже спустя сорок минут я смогу зажечь свечу взглядом, но лишь к утру осмелюсь войти в склеп с недружелюбно настроенным упырем. Впрочем, дружелюбно настроенные упыри мне еще не попадались, за что и поплатились.

Остаток дня прошел без происшествий. Минуло около шести часов, силы потихоньку возвращались, но при одном воспоминании об окровавленной морде загрызня по моему телу пробегала крупная дрожь. Хорошо хоть Смолку согнали с дуба: шестеро дюжих парней принесли и приставили к суку толстое и длинное березовое бревно, по которому Смолка отважилась сойти. Я собственноручно заперла ее на конюшне, проверив засовы.

Староста не поскупился, насыпал полный карман серебра, да еще и пригласил остаться на ужин. Я не преминула воспользоваться приглашением: черный вдовий хлеб с луком вызывал больше изжогу, чем насыщение. Игнорируя неодобрительные взгляды старостиной жены, я целеустремленно наедалась про запас. Под ногами вертелись хозяйские ребятишки во главе с неугомонной Линкой; они уже успели разбить глиняный горшок с помоями для свиней, свернув на него прислоненный к печи ухват.

В дверь постучали – судя по звуку, рукоятью меча или кинжала.

– Войдите! – охотно отозвался староста.

Дверь распахнулась. Высокий мужчина в черном плаще торопливо миновал порог, на ходу убирая меч в ножны.

– Приветствую, уважаемые, – коротко бросил он, пытливо скользнув по нашим лицам быстрым оценивающим взглядом. Затравленно сузил глаза, распознав во мне ведьму. Староста привстал с лавки и отвесил поклон, как и надлежит поступать простому селянину при встрече с благородным господином.

Я осталась сидеть, не удостоив вошедшего даже легким кивком.

Я его тоже узнала.

Странно, я считала, что Отлученные живут не дольше обычных людей. Ему же, по самым скромным прикидкам, было не менее ста лет, а на вид не дашь и сорока, разве что волосы заметно тронуты сединой. Видно, наложенные заклятия продолжают действовать и после потери способностей.

Будь на моем месте фанатично преданный нынешнему Ковену маг, по молодости и глупости считающий себя карающей десницей провидения, – и от вошедшего осталась бы кучка пепла. Я же лишь скользнула по нему равнодушным, презрительным взглядом, как дремлющая на печи кошка при виде неприятного гостя, и вернулась к еде. Не я его судила. Не мне прощать.

Связываться с ним я тоже не хотела.

Быстро определив мою позицию, незнакомец подошел к столу, присел на самый край лавки, подальше от меня.

– Я прямиком из Небродья, – без вступления начал он, глядя на старосту, но явно обращаясь ко мне. – Вчера там объявился загрызень.

– Еще один?! – ойкнул староста. Его жена перестала греметь кочергой, прислушиваясь.

– Нет, судя по всему, тот же. – Незнакомец повернулся ко мне. – Он уже был здесь?

– Но не задержался, – лаконично ответила я, не поддерживая, но и не уклоняясь от разговора.

– Уничтожен вовремя?

– Да.

– Хвала богам! – с неподдельным облегчением выдохнул он, просветлев лицом.

– Что это за Небродье? – поинтересовалась я у старосты. – Село, деревня?

– Куда там! Лесное поселение в три избушки, егерь со взрослыми сыновьями, невестками да внуками.

Страшная догадка заставила меня вскочить с лавки.

– Они все погибли?!

Незнакомец молча потупился.

– Я опоздал… – пробормотал он. – Опять опоздал…

– Сколько их там было?!

– Ну… – Староста закатил глаза к потолку, его жена начала жалостливо всхлипывать. – В том году младший родился… В позатом – двое, у Алгены и Ровии… Когда же это Устюк женился? Весен десять минуло, не меньше…

– Быстрее! – злобно рявкнула я. – Генеалогическое древо оставите для заупокойной службы!

– Девятнадцать человек, – быстро сказал староста, на всякий случай прячась от меня за жениной спиной.

Роковая цифра отдалась во мне похоронным звоном. Я медленно опустилась на лавку, уткнувшись остекленевшим взглядом в обшарпанный бок печи.

– Она поделилась, – медленно сказала я. – Эта гадина успела поделиться!

– Тетя ведьма, а с кем она поделилась? – немедленно потребовала разъяснений Линка.

– Молчи, ребенок! – грозно велела я.

– Ну те…

Линка еще несколько секунд беззвучно разевала рот, потом на ее личике появилось удивленно непонимающее выражение. Девочка сосредоточенно наморщила лобик и попыталась выговорить слово по складам, но из ее рта не вылетело ни единого звука.

– Во, а говорили – на баб управы не знаете! – одобрительно заметил староста.

Я так мрачно на него посмотрела, что и заклинаний не понадобилось. Поперхнувшись, староста выжидающе уставился на меня.

– Так о чем вы там толковали, госпожа? – робко напомнил он.

За окном снова раздался вой – лютый, голодный, алчный. Его услышали не только мы. В домах вспыхнул свет, в окнах заметались испуганные люди, баррикадируя двери сундуками, стульями, метлами.

Мельник был двадцатым.

После каждой двадцатой жертвы загрызень размножался делением.

* * *

Я перехватила его в сенях, бесцеремонно поймав за спущенный на плечи капюшон.

– Зачем ты пришел, Отлученный? Полюбоваться на свою работу?

– Нет. – Он спокойно высвободил капюшон из моих пальцев. – Я хочу помочь.

– Чем? – Я горько рассмеялась. – Копать могилы? Тебя же лишили дара!

– Меч у меня не отобрали.

– Хочешь умереть героем?

– Я хочу помочь, – упрямо повторил он, глядя поверх моего плеча на клубящийся за дверным проемом снег.

– Совесть замучила? – съехидничала я.

– Да. – Он с вызовом посмотрел мне в глаза. – Но не та, что ты думаешь.

– А у тебя их несколько? Кто бы мог подумать… ловко ты их запрятал, чисто ростовщик серебряные вилки.

– Да ни хрена ты не понимаешь, ведьма! – Развернувшись, он решительно шагнул в метель.

– Что он сказал? – остолбенело переспросила я непроглядную мглу. Снег залетал в сени, тая на земляном полу.

– Он сказал, что вы ничего не понимаете в хрене! – авторитетно пояснила Линка. (Нет, этот ребенок когда-нибудь сведет меня с ума!) – Тетя ведьма, а у моей мамы есть тертый хрен со свеклой! Целая кринка! Я маме его тереть помогала, потому что сестренка сбежала, и кот сбежал, и даже соседка сбежала, которая за солью зашла. А у меня тогда насморк был, вот!

Даже сквозь завывания метели я услышала громкий переливчатый свист. Отстранив с дороги девочку, я, не думая об опасности, выскочила во двор. Ветер сразу же заставил меня согнуться пополам. Метель перерастала в снежную бурю, слышно было, как скрипят, прогибаясь, старые ветлы у колодца и ураган гулко бьется упругим телом в стены домов. Глупый, очень глупый поступок. На две трети лишенная способностей, я была так же беспомощна перед загрызнем, как любой из жителей Замшан.

Рядом со мной – о диво! – появился староста с факелом в руке. Пламя то жалось к палке, то отрывалось клочьями и уносилось прочь, неизменно возрождаясь из едва тлеющей искры.

– Что вы делаете? – заорала я, пытаясь перекричать ветер.

– А вы? – рявкнул он в ответ.

– Что б я знала!

– Ото ж!

Мы снова услышали свист – длинный, призывный.

– Туда! – скомандовала я сама себе, вырывая у старосты факел. – А вы – домой, и хорошенько заприте дверь!

Тот отрицательно помотал головой.

Ночь, метель и мороз начисто отбили у меня охоту спорить с очередным самоубийцей. Упрямо наклонив голову, я пошла на свист, раздвигая плечами тугой снегопад. Староста поплелся за мной.

Мы наткнулись на Отлученного неожиданно, я чуть не выронила факел.

– Что вы тут делаете? – раздраженно крикнул он, оборачиваясь на свет. – Убирайтесь! Это не ваша охота!

– Ваша, что ли?

– Да!

– Предъявите лицензию!

– Проваливай отсюда, идиотка!

Только сейчас я увидела, что в руке у него снова зажат обнаженный меч.

– Он тебя не узнает! Прошло слишком много времени, управляющие чары давно развеялись!

– У тебя вообще ни единого шанса, ведьма!

– Ото ж!

Староста тонко, по-бабьи охнул, обрывая нашу непринужденную беседу. В трех локтях от него стоял загрызень. Снег, запорошивший его шерсть, белым пухом наметал контуры поджарого тела.

– Ters't! Lokki! – Незнакомец поперхнулся снегом, закашлялся.

Тварь оглянулась на голос, с быстротой молнии развернулась всем корпусом. Верхняя губа приподнялась над черным провалом пасти, на землю капнула нитка слюны.

– Свят-свят! – истово крестился староста. – Чур меня!

Загрызень покосился на него с явным презрением.

– Lerrin dar'en, kert! – Голос Отлученного вновь набрал силу. – Kert, All'adriena!

Загрызень припал к земле, сгорбившись для прыжка и перекатывая комья мышц над торчащими лопатками.

– Иди сюда, – властно повторил голос. – Ко мне, Верная!

Она поползла к нему на брюхе, скуля и угодливо виляя хвостом. У самых ног человека перевернулась на спину, подобострастно, с обожанием заглянула в холодные, мертвые глаза хозяина.

«Я выполнила твой приказ. О, как я старалась, чтобы угодить тебе! Ты доволен мной, Хозяин?»

Свистнул меч.

Тело загрызня изогнулось в судороге и обмякло, медленно проявляясь, только задние лапы продолжали конвульсивно подергиваться, пока белый парок клубился над отрубленной головой.

Сгорбив плечи и понурившись, человек медленно развернулся и нетвердыми шагами пошел прочь. Меч в опущенной руке истекал черной кровью, прожигавшей дорожки в снегу.

– К-к-как он эт-т-то с-с-сделал?! – К старосте наконец вернулся дар речи – правда, в довольно жалком состоянии, изрядно подпорченный заиканием.

Я молчала, глядя, как остекленевшие глаза загрызня заволакивает быстро тающими хлопьями снега, словно слезами.

– Да кто он, леший возьми, что эта проклятая тварь побежала к нему, как собачонка?!

– Хозяин, – коротко ответила я.

– Отлученный? – сообразил староста. – Один из тех проклятых некромансеров, что затеяли последнюю войну? Да что же вы молчали, госпожа ведьма?! Люди!!! Ловите его! На костер! На кол его, лиходея!

Вздохнув, я провела рукой в воздухе.

Заклинание действовало одинаково хорошо и на болтливых баб, и на чрезмерно крикливых мужиков.

Да и вряд ли кто-нибудь осмелится выйти из дому до утра. Хотя бы потому, что оттащить от дверей всю имеющуюся в доме утварь, от шкафов до подушек (наиболее ретивые и испуганные наверняка сумели придвинуть к ней даже кирпичную печь), – дело непростое.

* * *

На подоконнике стояла зажженная свеча, прилепленная воском к маленькому глиняному блюдечку. В окно, как замерзающая птица, бился снег.

Староста угрюмо посапывал над полупустым стаканом. Он никак не мог простить ведьме, что по ее вине упустил убийцу-некромансера. Вместе с тем он был рад, что ведьма осталась ночевать в его избе. Не многие из его односельчан смогут похвастаться крепким сном этой да и следующими ночами. Староста хмыкнул в бороду, подумав, что ведьма небось тоже мечтает выспаться, иначе не сбежала бы от Регеты с ее непоседливой дочуркой.

– И все-таки зазря мы его отпустили, – не выдержал староста. – Кто его, упыря, знает – вчера загрызня на людишек напустил, завтра еще чего-нито удумает. Кончать его надо было, и весь сказ.

Ведьма равнодушно крошила в тонких пальцах подгоревшую корку хлеба. Староста уже решил, что не дождется ответа, когда она подняла голову и впилась в него своим колючим взглядом.

– Что было вчера, вы точно не знаете, что будет завтра – тем более. А сегодняшний день не стал для нас последним лишь благодаря проклинаемому вами «некромансеру» – кстати, магистру белой магии. Думаете, ему легко было так поступить?

– Убить загрызня?

– Убить единственное преданное существо, когда против тебя – весь мир.

– Ну вы и сморозили, госпожа ведьма! – расхохотался староста. – Нашли по кому горевать! Это ж загрызень! А не дай боги, вас бы сожрал, что бы вы тогда запели, а?

* * *

Не отвечая, я смотрела в окно.

Поверженных магов не уничтожили. Их лишили магических способностей и отпустили на все четыре стороны. Некоторые сами покончили с собой. Некоторых четвертовал или сжег озлобленный народ. Единицам удалось скрыться, возможно, даже оставить после себя учеников – Ковен не искал их, не преследовал. Словно чувствовал себя в чем-то виноватым, хотел забыть, навсегда вычеркнуть из своих летописей эту позорную страницу.

Не нам судить, кто был прав и кто виноват. Историю пишут победители. Побежденные уходят в вечность с клеймом отступников и тиранов.

Где-то там, в холодной снежной мгле, брел человек, однажды совершивший ошибку.

Я не была уверена, что однажды не окажусь на его месте.

* * *

Утро выдалось ясное, но морозное. За ночь намело сугробов вровень с крыльцом, ветки деревьев обросли белой шерсткой инея, искрившейся под солнечными лучами. Одинокий заячий след лихо петлял под самыми окнами избушек.

На дубу сидело что-то большое, черное, шевелящееся.

Староста протер глаза.

Воронья стая с самодовольным карканьем снялась с веток.

Умысел и домысел

Повсюду, куда ни глянь, искрилось на солнце, полыхало холодным белым светом, проблескивало колючими лучиками зимнее царство льда и снега. Еловые лапки оторочила сосульчатая бахрома. Снег подернулся коркой, дорога обледенела, превратилась в сплошной каток – рай для ребятни и ад для всадников.

В лесу лошадь еще могла пройти, держась кромки снега вдоль заиндевевшей тропы, но стоило мне выехать на опушку, как стало ясно, что сегодня мы со Смолкой окажемся единственными путешественниками на этом тракте. Начиная с опушки, дорога резко ныряла вниз, под горку, и урони я сапог, он беспрепятственно доскользил бы до колодезного журавля у самого въезда в деревню – то ли Прилуки, то ли Разлуки, то ли Разводы, я никак не могла запомнить ее название, хотя уже пару раз проезжала мимо. В мои планы не входило задерживаться тут и сегодня – я рассчитывала попасть в село Кружаны до наступления темноты, и пока что путешествие проходило без сучка и задоринки: ярко светило солнце, ветра не было, туч тоже, легкий приятный морозец не усиливался, но и не спадал.

– Давай, Смолка, – велела я, чуть касаясь острыми каблуками антрацитовых боков лошади.

Смолка всхрапнула и пошла вперед, скрипя по льду когтями. Я оглянулась. На льду позади нас оставались длинные глубокие царапины в ореоле голубовато-белой крошки. Зад лошади подозрительно задрался вверх, Смолка припала на передние ноги, используя их как тормозные рычаги. Эх, зря я не спешилась перед спуском… это же все-таки не низкие сани, а довольно рослая и упитанная лошадь; хорошо, если у нее просто разъедутся ноги, а вдруг она завалится на бок, подмяв всадницу?

Обошлось, под горой, на расчищенной от снега дороге, Смолка выровнялась, когти сомкнулись, приняв форму копыт.

Никто не видел, как мы скользили по склону, никто не вышел нас встречать. Домишки бодро дымили трубами, куры, зябко поднимая лапы, бродили по снегу, выклевывая примерзшие крошки.

Оранчица – так называлась деревня, о чем вешала шильда на въезде. Хм… неудивительно, что я никак не могла ее запомнить. Возможно, корень слова был позаимствован из другого языка, в белорском я ничего подобного припомнить не могла. Мы успели проехать ее насквозь и выбраться за околицу, когда Смолка, а затем и я насторожили уши, пытаясь разобраться, откуда доносится крик, имеющий к нам самое непосредственное отношение.

– Госпожа ведьма! Э-ге-гей! Стойте! – Источником звука оказался паренек лет тринадцати, вылетевший из крайней избы в спадающих штанах, исподней рубахе и лаптях на босу ногу. – Погодите!

Я натянула поводья. Подождала, пока паренек поравняется со мной.

– Ну, что тебе?

– Помощь ваша срочно требуется! – выпалил он, едва отдышавшись.

– А что случилось-то?

– У нас упырь завелся! – гордо сообщил-похвастался мальчишка.

– И многих порвал?

– Троих, больше не успел! К нам рыцарь приехал! Он упыря убить пообещал!

– А я тогда при чем?

– Так не убил!

– Пожалел? – скептически фыркнула я.

– Да нет! Не сумел он упыря одолеть!

– Ага, поняла. И теперь вы хотите, чтобы я исцелила этого горе-упыребоя?

– Эге! И упыря тоже! – подтвердил паренек, начиная клацать зубами от холода.

Я заинтересованно откинулась на заднюю луку седла, скрестила руки на груди.

– Что-что, а упырей мне исцелять не доводилось!

– Нет, только рыцаря, упыря убить!

– И серьезно он ранен?

– Нисколечки, госпожа, ни единой царапины!

– Не тараторь, давай по порядку, а то я уже совсем запуталась. Что с рыцарем? И что с упырем?

– Ну, упыри – они же на кладбищах водятся и по ночам из могил вылазят, так?

– Самое распространенное заблуждение. Продолжай.

– Так вот, рыцарь снарядился и пошел на кладбище ночевать, а ночью мороз ударил, он и замерз мало не до смерти. Утром мы с ребятами пошли посмотреть, значит, кто кого порешил, а его уж снегом занесло, только шишак с пером из сугроба виднеется…

Взрыв дикого хохота смутил паренька – он умолк и подозрительно пригляделся к согнувшейся пополам ведьме. Смолка неодобрительно фыркнула, оборачиваясь назад, чтобы проверить, все ли в порядке с хозяйкой.

– Откопали? – поинтересовалась я, все еще подхихикивая.

– Откопали и салом с водкой растерли, только он, похоже, руки-ноги поморозил, пальцев не чувствует. Как бы гниль горячечная не приключилась!

В Кружанах меня ждали неотложные дела, я должна была быть там не позже завтрашнего полудня, а лучше – утром. Я взглянула на солнце. Пожалуй, удастся выкроить часок-другой, день уже начал прибывать, стемнеет не скоро.

– Хорошо, веди. – Я спешилась, набросив повод на первый попавшийся колышек. Насколько я знала Смолку, помимо воли ее не удержал бы и столетний дуб, привязь лишь давала ей понять, что я ухожу ненадолго и следует ждать на месте.

Мальчишка развернулся и припустил обратно к избе. Я неторопливо пошла следом, пользуясь возможностью размять ноги.

* * *

Рыцарь и впрямь был очень плох. Пышущий жаром, как раскаленный уголь, он лихорадочно блуждал полубезумным взглядом по обшарпанной комнатушке. Пальцы рук и ног опухли и почернели под ногтями. Крайняя степень обморожения, чего и следовало ожидать.

Я без промедления приступила к целительству. К счастью, совсем недавно я обновила дорожный запас снадобий, и среди них нашлись подходящие настойки. С помощью трав и магии мне худо-бедно удалось остановить воспаление и сбить жар. Конечно, рыцарь еще не скоро встанет на ноги и сожмет в руках меч, но ампутация ему уже не грозила. Оставив два флакончика на столе и приложив к ним рецепт, я сгребла в сумку остальные, приняла от хозяина условленный кладень за лечение и уже собиралась покинуть избу, как вдруг рыцарь открыл глаза.

– Что… что случилось? – с трудом прохрипел он, осматриваясь по сторонам.

– Да ничего особенного, – равнодушно ответила я, зашнуровывая сумку. – Попытка взять упыря измором увенчалась гангреной, но благодаря мне у вас опять появились шансы положить его в честном бою, если, конечно, выберете для ночных бдений более теплое время года.

– А… это еще не самое плохое. – Больной с тяжелым вздохом откинулся на подушку,

– Хм. А что, с вашей точки зрения, может быть хуже? – Я аккуратно завинтила флакончик темного стекла, обмотала тряпицей и убрала в сумку.

– Навара в деревне, – обреченно выдохнул рыцарь. – Он все видел… Это конец… я погиб…

С этими словами больной погрузился в забытье, оставив меня наедине с двумя противоречивыми чувствами. Одним из них было страстное желание бежать из деревни куда глаза глядят, причем немедленно и пока хватит сил. Вторым была моя профессиональная гордость. Бежать? Мне, магу-практику первой степени? От Навары?! Позор!

Навару я знала хорошо. Пожалуй, слишком хорошо… Доводилось сталкиваться. Слава богу, тогда я еще не являлась объектом его травли – Навара просто не счел меня достойным противником. С тех пор многое изменилось; возможно, в худшую сторону, не спорю.

Итак, Навара. Если верить слухам, обнищавший дворянин, невесть кем и когда посвященный в странствующие рыцари.

На рыцаря он походил меньше, чем я на монашку, как внутренне, так и внешне. Навара достигал мне в лучшем случае до бровей, но компенсировал недостаток роста избытком веса, обладая плавно-округлой фигурой гурмана. Черные тонкие усики, бородка-эспаньолка жидким клинышком, стилизованная под козью, зачатки плеши, отороченные длинными волосами, собранными в хвостик на затылке, – складывалось впечатление, что Навара дал обет носить облик шута до победы над кровожадным драконом, спасения принцессы или иного благородного деяния. К сожалению, благородные деяния не являлись смыслом его жизни.

Наварой в его крестовом походе двигала черная зависть.

Как падальщик, этот гнусный тип шел по следам героев, выспрашивал, вынюхивал и распускал сплетни, до того логически продуманные и изощренные, что развеять их не было никакой возможности. Раен Дольский, превосходный лучник и фехтовальщик, способный голыми руками задушить вурдалака, с удивлением узнал, что страдает нервным тиком, и потому нанимать его нельзя ни в коем случае – непременно провалит задание. Далене Топаз, моей бывшей однокурснице, закончившей Школу Чародеев с отличием, предъявили обвинение в шарлатанстве. Кивру Ружанскому во время приема в королевском дворце подали копченых жаб на золотом блюде с искренним убеждением, что единственной пищей этого отшельника и аскета являются земноводные.

Все трое безуспешно искали Навару уже несколько лет. Кивр, по воле случая разделивший со мной обильную трапезу в городском трактире, клялся, что единственной жабой, которую он съест в своей жизни, будет Навара, причем коптить его Кивр будет собственноручно.

Я подозревала, что именно с лёгкой руки Навары прослыла «самолюбивой, безжалостной стервой, зело падкой на деньги». Во всем этом были свои положительные стороны – дурная репутация автоматически повышала начальную ставку моего гонорара, но она же значительно поубавила число работодателей. С некоторых пор ко мне обращались лишь в самых безнадежных случаях, когда все остальные маги-наемники сказали решительное «нет». Потому я и предпочитала работать в глухих, оторванных от суетного мира деревушках, куда еще не дотянулся длинный язык Навары.

– Госпожа ведьма, – прервал мои печальные размышления хозяин избы. – А как же насчет упыря? Мне энтот милсдарь обещал его прикончить, а теперича и сам свалился, и работы не выполнил. Может, вы возьметесь? Мне-то без разницы, кому платить…

– Вам-то, конечно, без разницы, но я, к сожалению, профессионал высшего класса…

– Дык оно и лучше!

– … и у меня своя тарифная сетка, – закончила я.

– А у меня теща, – мрачно сказал мужик, – была, упыриное чрево ей пухом. Прямо сказать, слезами по ней никто особо не истекал, поскольку баба была еще та, но мой, зятя, прямой долг оказать ей хоть какое уважение, иначе жена со свету сживет. А меня на тот свет не шибко тянет, к теще-то. Вот и означил я награду за упыря – наследство покойной, что в чулке под ее кроватью схоронено было. А из своего кармана я за тещу платить не намерен, уж извиняйте. Она мне при жизни больше крови, чем тот упырь, попортила.

– И много теща прикопила?

– Что-то около двадцати кладней мелочью, я точно и не считал.

Двадцать золотых меня вполне устраивали. Не бог весть что, конечно, но, кабы не спешка, возможно, его предложение меня бы и заинтересовало.

Я вынуждена была отрицательно покачать головой.

– Нет. Извините, но у меня нет времени, и двадцатью кладнями задержка не окупится. Поищите кого-нибудь другого на роль доблестного борца с тьмой.

– В харчевне еще один рыцарь остановился, Наварой кличут, – солидно сказал мальчишка. – Рассказывал вчерась, как упырей умерщвлять надобно, – слезами девичьими горючими. Зря его милсдарь Ревер не послушался – он тоже в харчевне сидел, пиво пил, а как услышал Наварин сказ, аж в лице изменился, зубами заскрежетал и глаголет: «Вы, мол, не слушайте его, потому как энтот Навара суть великий трус и обманщик, единственно языком воевать горазд, а упыря токо в бадейке видал, когда за водой нагинался!»