Опергруппа в деревне

Я обычно так и веду свои дневниковые записи, однако в последнее время слишком много философов вдруг развелось. Или, правильнее сказать, один кое-кто тут умничает постоянно. А у меня от этого уже комплексы в рост пошли! Тоже, что ли, у Кнута Гамсуновича какую-нибудь научную книжку попросить, почитать на досуге…

– Никита Иваныч, так я её… сбегаю, арестую!

Может, зря Горох настоял на нашем отдыхе в деревне? Работали бы без спешки, в прежнем режиме. В Лукошкине, как говорится, уже и стены помогают. А здесь всё равно никто не даст расслабиться, вечно чего-то хотят, домогаются, лезут под руку…

– Я говорю: мне арест самому, по-родственному, произвести али всё-таки вам посолиднее будет?

И, самое главное, Олёна ничего не пишет! Я надеюсь, она хоть до места нормально добралась? Понятно, что в нашем царстве уровень почтового сервиса оставляет желать лучшего ещё лет эдак на триста – четыреста. Ни конверты, ни марки ещё не изобретены, с грамотами, указами и письмами носятся запылённые царские гонцы, верхом, при сабле, с правом смены лошадей в каждом крупном населённом пункте. О чём это я? Ах да… скучаю, сердце жмёт, надо было всё-таки жениться. Плюнуть на государеву волю и жениться. С проблемами как-нибудь разобрались бы по ходу, а тут…

– Да, Митя! Что тебе?

От моего грозного окрика он стушевался и отступил. Я покосился на Ягу, та деликатно постучала пальчиком себе по лбу.

– Это намёк?

– Никитушка, ты бы вернулся к нам, а? И на парня зря голос не повышай, он от тебя битый час ответу дожидается. Разрешения просит родную маменьку заарестовать.

– Чего?! – обомлел я.

Нет, у него всякие закидоны были, но такое-э…

– Нормальное дело, – нервно протянул Митяй, явно считая себя незаслуженно обиженным. – Я ить как лучше хочу! Можно сказать, редкостное великодушие проявляю и верность долгу похвальную… А потом ежели маменька наша под подозрением будет, так лучше я сам задержание произведу, чтоб без сопротивлениев и… этих… эксцессов, вот!

– Какие обвинения предъявишь? – душевно полюбопытствовал я, потому что в более эмоциональном режиме я бы его попросту прибил. Причём именно за дискредитацию самого понятия «верность служебному долгу»…

– Ну пущай хоть скажет, где соль брала, – почему-то продолжала заступаться за него бабка. – Зачем туда кладбищенской земли намешала? Почему сыну родному подсунула?

– Бабушка, знаете что…

– Знаю, – мрачно сдала позиции Яга. – Купила на базаре у заезжего купца в позапрошлом году, ничего туда не сыпала, а сынуля родненький самочинно цельную горсть себе в мешочек сыпанул и унёс невесть куда… Взятки гладки! Состава преступления нет. Отмажется в пять минут, даже без адвоката, так?

– Именно.

– Стало быть, с арестом могу не спешить покудова? – на всякий случай переспросил наш младший сотрудник, мы кивнули. – А чего тогда делать будем? Может, я всё ж таки того паука за печкой чем ни на есть тяжёлым, для профилактики… Нет? Вот так всегда, чуть ты что искренне предложишь, а тебе вечно по рукам…

* * *

Умом-то я, конечно, понимал, что он опять над нами издевается, но сделать ничего не мог. Во-первых, мы все в отпуске, а во-вторых, это по-любому его мама. Когда в дело вмешиваются внутрисемейные отношения – меняй всю следственную группу. А она у нас одна, на кого менять будем? Нет, нет, нет… я сюда отдыхать приехал, а не… Ну была же трезвая мысль поехать с Олёной к её дальней родственнице! И кто нас вообще уговорил переться в эту деревню…

– Маменьку зазря не беспокой. – Чуть покосившись на меня, Яга взяла бразды правления в свои руки. – Неча крупную женщину пустыми подозрениями изводить. А вот от чего на селе таковая соль объявилась, узнать бы следовало. Энтим и займись, касатик… По деревне поблуждай, с людями побеседуй, панику не сей, конспирацию соблюди на разумном уровне. Соображаешь?

– А то нет, бабуленька, – радостно вскинул буйну голову наш герой. – Всё исполню, как велено, а только бы на кабак отсыпать надо…

– Ща я тебе отсыплю, соколик.

Наша эксперт-криминалистка привычно протянула руку к помелу, и Митьку сдуло. Хм, а я-то ещё гадал, зачем бабка потащила эту старинную метлу с собой на курорт…

– Ещё чайку, Никитушка?

Я медленно развернулся к Яге, посмотрел ей в глаза и без лишних вздохов потянулся за планшеткой. Моя домохозяйка смахнула рукавом со стола крошки и придвинулась поближе:

– Пиши, участковый.

– Диктуйте.

– Стало быть, на сегодня пункт первый – выборы домового. Записал?

– Нет. – Я недоумённо отложил карандаш. – У нас тут явное преступление наклёвывается, а вы о чём! Какие ещё демократические выборы домовых по одномандатному округу…

– Таких – никаких! – твёрдо решив не краснеть, пристукнула костяной ногой бабка. – А тока помощь по хозяйству мне всё одно требуется. Нешто в мои-то годы прилично по всем углам кверху задом тараканов выметать? Вот нонче и заказала троих, должны прийтить…

– Э-э… прошу прощения, как это – заказали?

– В хорошем смысле.

– Это я понял. Я интересуюсь в том плане, у них что: тут своя биржа по трудоустройству? Областное агентство по найму домовых, овинных, банных, сарайных, дворовых и далее по прейскуранту…

– Никита, ты с чего злой такой? Али на меня, старую, чем обижен? Дак не я в задержке твоей свадьбы причиною стала, по мне, хоть сейчас к Олёнке своей беги…

– Бабуль…

– Ладно, не бабулькай. – Яга тоже предпочла сменить тему. – Глянь-кась лучше, вроде пришли…

– Где? – Я бегло осмотрелся: на первый взгляд, кроме нас двоих, в горнице по-прежнему никого не было.

– А ну, ты, который за веником, – властно вскинула бородавчатый подбородок наша специалистка по вопросам нечисти и колдовства. – Выходь-ка, покажись нам, доложись да отрапортуйся!

Я только глаза вылупил, когда у спокойно стоявшего в углу банального веника раздвинулись прутья и на свет божий выглянула красная физиономия первого претендента. Ростом меньше метра, лохматый, зенки бегающие, ручки длинные, до колен, одет в серую рубаху с горошинками. И как он там прятался, ниндзя бородатый…

– Слободские мы, бабушка. По домашней работе всему и всякому обучены, а старательней всего детей малолетних присмотром да уходом обеспечиваем.

– Дело важное, но нам не нужное, – пожала плечиком Яга.

– А Митька? – съязвил я.

Бабка погрозила мне пальчиком, пригласив второго кандидата, из-за печки. Этот по параметрам был практически братцем-клоном первого, с той лишь разницей, что лыс, как футбольный мяч, и грязен, словно хомяк после зимней спячки.

– Холмогорские мы, бабуленька. Домоводство всякое знаем, стирка-глажка опять же, да за чумными и чесоточными следить сподоблены…

– Эй, а медицинская справка у него есть? – невольно поёжился я: санитару с такими грязнющими ногтями не то что уход, «утку» из-под больных выносить непозволительно!

– Да уж, антисанитария во всё лицо, – не сразу припомнив нужное слово, согласилась Яга. – Встаньте-ка рядочком, помощнички, нам присмотреться следует. А кто у нас тут третьим номером быть должон, вылазь из-под лавки!

Он вылез… частично… в том смысле, что сначала появился его нос и только потом весь оставшийся типаж. Честно говоря, я и забыл, как именно таких мы в курсантстве на рынках гоняли… Ай, ара, где такой взялся, э!

– Никита, он мне что, глазки строит? – сипло выдохнула бабка, заполыхав словно маков цвет.

Новый домовой, в свежей рубашке, весь ухоженный и отглаженный, с выбритым в цвет фиолетового баклажана подбородком, смотрел на нашу домохозяйку из-под длиннющих загнутых ресниц, а будённовские усы и неудобоносимый нос лишь добавляли ему страстного южного шарма…

– Гражданин, представьтесь и доложите резюме, – вступился я, потому что бабка явно была под впечатлением. В её годы ТАКИХ откровенных взглядов она удостаивалась редко…

– Назим, – блеснув сахарными зубами, ответил третий претендент. – Эта имя. А резюме… бальшое! Ну или очен удовлитворителное…

Теперь уже покраснел я, беспомощно развернувшись к Яге. Наша эксперт-криминалистка пару раз шумно втянула ноздрями воздух, зачем-то сумбурно поправила платочек и почти с тем же акцентом объявила:

– Этава хачу!

* * *

В общем, мне пришлось выйти. Хотя, правильнее сказать, меня просто выперли из избы. Видите ли, условия работы и вопросы оплаты труда обсуждаются трудоустраивающимся и работодателем лично, без третьих лиц. Вот так вот… теперь я – третий лишний! О-бал-деть…

Я уселся на завалинке, у крылечка, в позе старого деда Щукаря, сгорбив спину и щурясь на дружелюбное солнышко, лениво сползающее в предзакатные облака. Неспешно наступал упоительный российский вечер… Судя по далёкому треньканью нетрезвой балалайки, «упоительность» вечера действовала не на меня одного. Или, правильнее сказать, на меня одного она действовала лирически-романтическим образом, а вот народ на деревне подходил к вечернему отдыху более традиционно…

Митька Лобов пробегал, проводил дознание,Нашу Маньку приглашал на согласование.Будет девке с тех дознаний,Девять месяцев страданий!

Я на первых порах, знаете ли, как-то даже не вслушивался. Это у нас в Лукошкине народ политически активный, что думает, то и говорит, лепит в лицо правду-матку и с каждого забора орёт о наболевшем. В сельской местности всё гораздо тоньше, лиричнее, песеннее…

Участковый, говорят, больно скор с допросами –Всем коровушкам подряд приставал с вопросами,Так одна не промолчала,А штаны ему сжевала!

Сами видите, по тексту и рифме – попса голимая… Граждане здесь непривередливые, любой шутке умиляются, для них наш приезд на каникулы – нечто вроде эпохального события лет на двести вперёд. Сами запомнят и внукам закажут, однако как у них быстро новости распространяются…

Выбирала домового бабка экспертизная –Не хромого, не кривого, в деле некапризного!Костяною-то ногой,Чай, прельстится не любой!

Упс… Я невольно хихикнул и поймал себя на мысли, что едва не зааплодировал неизвестному хрипловатому певцу. Потом мне стало его жалко… Яга услышит такое и улыбаться не станет, а сказочное путешествие Нильса с дикими гусями пополнится одним крякающим голосом из русской Подберёзовки. Пойти, что ль, арестовать дурака «в целях профилактики», от греха подальше, бабушка задержанного не тронет. Но из дома никто мстить не выскочил, либо не услышала, либо…

Со стороны деревни мелькнула знакомая девичья фигурка.

– Низкий поклон вам, Никита Иванович, а я по делу, – широко улыбнулась мне разрумянившаяся от бега Маняша, дочь кузнеца.

– Добрый день, – вежливо козырнул я. Хотя в принципе сегодня виделись… два раза!

– Ну день-то не так уж и добрый… – виновато призналась она.

– Митька, – в одно касание угадал я.

Девушка кивнула.

– Уже бьют?

– Покуда нет, но будут! А вы откуда знаете?

– А мы с ним работаем не первый день, опыт есть.

Пришлось встать, поправить фуражку и выдвигаться в указанном направлении. В дверь избы я даже не постучал, какой смысл беспокоить бабку, если она там… до сих пор… так занята, да! Сам разберусь, короче…

Как я уже упоминал, выделенный нам дом находился за околицей, то есть на отшибе, классическая моя хата с краю. Пока топали в деревню, девушка шумно обрисовывала мне обстановку.

Собственно, ничего такого уж выходящего за грани наш младший сотрудник себе не позволил (в городе он выкидывал штучки и похлеще!), а погорел на одной-единственной фразе: «А с чегой-то у вас, маманя, соль ядовитая?» Дальше объяснять надо? Хорошо, объясняю – далее всё шло по вполне предсказуемому сюжету мексиканских мелодрам…

Маманя – в обморок, пять соседок за столом (а Митя без публики не может) в крик, хоть святых выноси! Подоспели мужики, его стыдить начали, ну он им в лоб по всем правилам честного психоанализа на тему «тёмен разум деревенский, раз Монтеня не читал». Народ логично счёл фамилию знаменитого философа новым матерным словом и обиделся. А тут и Марфа Петровна очнулись, рукавчики засучили, слёзыньки вытерли, ну и… Рука у неё, известное дело, тяжёлая… Да ведь и помогали всем миром.

– Что, одним воспитательным подзатыльником не ограничились? Непременно линчевать надо было работника милиции?!

Мой возмущённый вопрос остался без ответа, ибо к этому моменту мы уже вырулили на место преступления (казни, экзекуции, мапет-шоу – нужное подчеркнуть). Итак, традиционнейшая деревенская изба, большая и кособокая, хлипкий плетень, крыша набекрень, счастливые собаки и толпа местных жителей, громко обсуждающая произошедшее. Причём почему-то сгрудившись в стороне, у старенького, почерневшего колодезного сруба…

– Да уж, сгубили парнишку во цвете лет! Во красе да молодости, во соку да свежести, на пике карьеры служебной, в родимом доме, в краю отчем! Не за дело грешное, не за слово бранное, не за вину тяжкую, а так… Хотя, по совести, давно б следовало!

– Ой, а меня сестрица за водой послали! А ведро два раза не долетат, потому как они там головой сидят… Но ить ежели всё ж там зачерпнуть, то щи, поди, куда как наваристей будут. Правда, дяденьки?

– Марфа-то отошла уже? Да не в мир иной, дуры, а сердцем родительским… Это ж надо было такую непроизносимую ласку в кулаке иметь! Митькин батька, помнится, и не пикнул, когда она его на сеновале завалила. Поп ещё опосля ругался, что, дескать, жених больно помятый и стонет так, словно сказать чего хочет… Вот и сынок пошёл по стопам отцовым, прими господь утопленника… Пузыри-то видны ещё?

– А у нас коза родила! Причём двойню, один рыженький с пятнышком, а другой чёрненький, и ножки у него ровно в чулочках белых. Хорошенькие-э, так бы и расцеловала обоих! Хотя при чём энто в данной ситуации?

– Граждане, попрошу!

Я решительно ввинтился в возбуждённый бомонд, потому что подобное развитие сюжета было не в интересах отделения. Верните мне младшего сотрудника или… Я остро ощутил нехватку надёжного плеча Фомы Еремеева с верными стрельцами, парни славились умением без лишней грубости наводить порядок. А вот деревня пока милицию не уважала, и, пробиваясь непосредственно к колодцу, мне пришлось изрядно поработать локтями.

– Невежливый человек сыскной воевода, – то и дело сдержанно ворчал кто-то. – К простому народу без уважения…

Уважай их, как же… Ни один гегемон дорогу не уступил, а ведь то, что я по делу, видели все! Ладно, разберёмся…

– Митя-а!

– Тута весь, – с облегчением донеслось из колодца. Я едва ли не по пояс свесился над срубом:

– Ты там не утонул ещё?

– Никак нет, Никита Иванович!

– Сейчас уто… – вообще-то я хотел сказать «уточню, где верёвка и прикажу тебя вытащить», но в этот момент чьи-то заботливые руки нежно подтолкнули меня в спину. Нарочно ли, случайно – без понятия…

Когда я, чудом сгруппировавшись в полёте, приземлился верхом на Митькину шею, он только недоуменно булькнул:

– За что?

– Ты издеваешься, да?

– Нешто я совсем без мозгов, чтобы ещё и издеваться в моём-то положении, – рассудительно признал наш увалень, усаживая меня поудобней. – Раз уж самолично решили утопить, так на то и ваша начальственная воля. А напоследок я скажу…

Штаны мои промокли безвозвратно, ботинки грозили соскользнуть и не вернуться. Где-то наверху заходился народ, ругались мужики и надрывно голосили бабы. Митяй, по плечи в холоднющей воде, выстраивал очередную отвлечённо-филососфскую теорию, а мою дурную голову никак не хотела покидать мысль, что днём из колодца видны звёзды. Кстати, чушь! Не видны, я присматривался. Возможно, потому что уже вечер… Или всё-таки видны, но самую чуточку?

– Участковы-ый…

Я отреагировал не сразу, поскольку, как только что было сказано, задумался о вечном. А мой напарник резко вжался спиной в склизкую стену – неужели так страшно? Обычная русалка…

– Здравствуйте, Дина. Я правильно вас запомнил?

– Всё верно, участковый. – Из колодезной воды, почти нос к носу с побледневшим Митькой, появилась чудная русалочья головка с мокрыми зелёными волосами.

– Знаете, а мне всегда казалось, что русалки живут в море, реке или озере. Что привело вас в колодец?

– А вас, люди милицейские?

– Нас? – чуть стушевался я. – Мм, это длинная история, но если вкратце, то мы здесь мокнем по делам следствия. Ваша подружка сегодня утром уже пыталась предупредить меня насчёт грядущего вселенского ужаса. Вы не в курсе, если поподробнее?

– «Земля не родит, безвинные погибнут…», да? – легко пародируя нежную Уну, продекламировала русалка, картинно заламывая руки. – Знаю уж, она у нас натура впечатлительная, без патетики никуда. Я тебе по-простому скажу – Зло пробуждается! Людишки глупые в земле недоброй не по-хорошему рыться начали! Сама… своей персоной… грядёт!

– Дина, – взмолился я, – вы друг дружки стоите, а ещё поконкретнее нельзя? Кто эта «сама», куда грядёт, какие люди, зачем роют? Я уж не спрашиваю, при чём здесь милиция, мы вечно крайние…

Вместо ответа она молча протянула мне руку и положила на мою ладонь маленькую речную жемчужинку. Это уже вторая…

– Тогда хотя бы скажите… – Договорить я не успел. Именно в этот, традиционно неподходящий, момент сверху бухнулось тяжёлое деревянное ведро, приложив меня по маковке так, что в глазах потемнело…

– Никитушка! Митенька! А ну вылазьте сей же час из колодца, опера подмоченные, – раздался из зенита скрипучий голос Бабы-Яги.

Русалка исчезла, даже не булькнув на прощанье. Я выбирался первым…

* * *

Народу вокруг… никого! Даже часто встречающаяся Маняша предпочла раствориться, не попрощавшись. Дворовые собаки, любопытные кошки, вездесущие воробьи – все попрятались кто куда… Интересно, что же такого наша бабушка им сообщила?

– Ну погорячилась я, старая… С кем не бывает! – чисто по-девичьи потупилась Яга. – Слово я им сказала тайное, деревенское, городским ушам непонятное… Вот и убёгли все.

– М-меня н-научите? – чуть приклацывая зубами, попросил я.

А водица-то и впрямь студёная не по-летнему…

– Давай-ка ты в баньку, участковый, – мягко игнорируя мой вопрос, определила бабка. – Митенька, укажи Никите Ивановичу дом кузнечий, я Манечку-то сразу отправила, поди, затопила ужо… И неча на меня из подбровья так глядеть, сама знаю, что на людях колдовать устав службный не дозволяет. Но ить не буду же я молча смотреть, когда мне, почитай, всю опергруппу в колодце, ровно котят, мочут…

Тоже не поспоришь. «Спасибо, бабуля», – переглянувшись, поклонились мы. Митька до земли, я так… как умею. Объяснялись уже в единственной деревенской бане. По вполне логичному стечению обстоятельств она находилась у дома кузнеца. То есть там и огонь постоянный, и кузнец вечно грязный ходит. Вот вся деревня к нему мыться и бегает, в целях личной экономии…

– А я, знаете ли, полюбопытствовать хочу, русалка эта, Дина которая, она кем вам приходится? – вопрошал наш младший сотрудник, окатывая меня полной лоханью после второго веничного битья.

Я игнорировал как вопрос, так и содержащийся в нём намёк, ибо прекрасно понимал, куда он клонит. Но Митька не отступал:

– Потому как русалки общеизвестно рыбьим хвостом заканчиваются. То есть как ни верти, а в некотором смысле проблема!

– Мить…

– А что я? Мне оно без надобности, вы – начальство, вам видней – чё куда, зачем и как…

– Понравилась, значит? – Всё равно отмолчаться не получится, достанет…

– Есть такой интерес, – скромно согласился он, кажется намереваясь намыливать мою спину по третьему разу. – Я ить отметил ненавязчиво, что до поясу гражданочка водяная, окромя бус, и не прикрыта ничем. С одной стороны, сплошная экзальтация да вызов обществу, но с другой… до чего ж приятственный вызов!

– Шестой размер, – где-то как-то примерно прикинул я. – Мить, тебе к ней нельзя, она замужем.

– За водяным, что ль? Да тьфу на него! У него таких русалок небось пруд пруди, рази ж старого хрыча одного на всех хватит…

Я невольно кинул взгляд на бадью с холодной водой, ожидая, что оттуда, как в сказках Роу, вытянется укоряющий перст водяного, но, по счастью, ничего такого не произошло. Возможно, банник не позволил, это всё-таки его территория, а местная нечисть разделение сфер влияния блюдёт чётко.

– Ладно, при случае познакомлю.

– Вот спасибо!

– А у тебя серьёзные намерения или так, на уху?

– У меня с научной целью, – важно подчеркнул наш умник и с воодушевлением взялся за веник.

На этом наш познавательный диалог обрывается, потому что все мои мысли сводятся к одному – как выжить? Собственно, у всех, попавших в бане под Митькину массивную руку, мысли одинаковые… Но, видимо, у моего напарника тоже не всё было спокойно на душе, поэтому хлестал он довольно умеренно, я даже чуть не задремал от расслабления. Бывает такое вот промежуточное состояние: и сон, и не сон…

Смеющиеся глаза Олёны; тревожно изогнутые бледно-розовые губы Дины; уже две одинаковые жемчужины, покоящиеся в нагрудном кармане кителя; носатый домовой, почему-то жарящий шашлык прямо в печке, да еще из самых крупных пауков; Баба-Яга, наверняка выстроившая свою собственную стройную версию всех странностей и непоняток, но нас в курс дела так и не…

– А-а-ау!

– А я кипяточком вас слегка, Никита Иванович, – нимало не каясь, пояснил Митяй. – Вот уж теперича вы такой чистый, что и людям показаться не стыдно. Свежий, пышущий, розовый (тьфу на вас!) – прям загляденье!

– Не надо на меня так заглядываться…

– Не без понятия, греков читали, – совершенно не обиделся он и, крякнув, вылил себе на голову бадью ледяной воды. Экстремал, уважаю… – А вы эдак, для закаливания, народным методом не желаете? Мне не жалко, водица есть ещ… Ё-ёу!

Скрипнула входная дверь… Митька, взявшийся было за другую бадью, в оцепенении прижал её к могучей груди и сел там, где стоял. Я повернул голову и едва не свернул себе шею – прямо из предбанника, в клубы пара, на порог шагнула от подмышек до колен завёрнутая в простыню Баба-Яга! Старушка чуточку конфузилась, но крепко держала в сухоньких руках запотевшую бутыль местного самогона…

– Ну что, сотруднички? – Бабка окинула нас торжествующим взглядом. – Стало быть, девок я не звала, как и договорено было, своим коллективом поплещемся, так, что ли?

Мы, не сговариваясь, с визгом ломанулись из бани вон. Вслед доносился ехидный смех нашей эксперт-криминалистки…

В предбанничке нас ожидало чистое бельё и моя, частично высушенная, форма. Одевались быстро, стараясь лишний раз не глядеть друг на друга. Митька успел первым и удрал на двор, выравнивать дыхание. Я пришёл в себя быстрее, хотя шок, конечно, был, поэтому одевался неторопливо…

К тому же, мать моя юриспруденция, а брюки-то по-прежнему влажные! Домового нет, сушить и гладить некому, а не надеть нельзя. Хорош я за общим столом буду – в кителе, рубашке с галстуком… и свежих белых подштанниках, аккуратно заправленных в начищенные форменные ботинки!

– Пойдёмте в избу, что ли? Маняшин батюшка звал чаю пить, – донёсся Митькин бас со двора. Нервничает… Я тоже. Так, кстати, и пошёл в мокрых штанах…

Изба у кузнеца была большая, ухоженная, но небогатая. Как оказалось, сам хозяин, Игнат Андреич, был человеком вдовым, работящим, но пьющим. Прикладывался к сорокаградусной каждый вечер, пил на свои, в долги не лез, характер имел флегматичный и мягкий. Оно и к лучшему, когда я его в первый раз увидел – мне присесть захотелось. Вспомните Митьку… Так вот, кузнец был на голову выше и точно такой же ширины в плечах. Ей-богу, не вру – практически равнобедренный треугольник с кудлатой бородой и добрейшими глазами. Причём ни капли жира! Рельеф, как у Рона Колемана в соревновательный период. Я невольно закомплексовал, когда Игнат Андреич осторожно поздоровался со мной за руку и, извинившись, ушёл спать в сени. Его румяная дочь усадила нас и развлекала разговорами до подхода Яги, тогда уж поставила на стол самовар и начала напаивать нашу опергруппу чаем…

– А что, девонька, – после третьей чашки неспешно начала бабуля, – не приметила ли ты, часом, как участковый в колодезь упал?

– Да поскользнулся же! – устало отмахнулся я, но бабка была неумолима:

– Про то ты мне, старой, бурлацкие песни не пой, я те сама десять причин навскидку подберу, зачем сыскной воевода по своей воле топиться полез. Считай, давай: от жары искупнуться; друга вытащить; водицы студёной испить; с напарником с носу на нос пообщаться; брёвна изнутри посчитать; правда ли, что звёзды видны, выяснить…

– Ладно, сдаюсь! – При упоминании о звёздах мне стало стыдно, и как она догадалась?

– Так что скажешь, девонька?

Маняша пожала плечами, сдвинула бровки домиком и призадумалась. Что, кстати, является признаком поведения человека честного и ответственного…

– Сама не видала, в другую сторону меня бабы отвлекли. Но краем глаза приметила – подле Никиты Ивановича наши парни стояли, Прошка да Ерошка. Олухи отменные…

– Энтих хорошо помним, так не они ли участкового на ныряние определили?

– Не знаю, а зря наговаривать не стану, – твёрдо ответила кузнецова дочь. – Но…