Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Наконец, Люкс не выдержал.

– Откуда мне это знать? Отвечаю: нет. Я этого не знаю. Почему я не пробовал раздобыть нужные знания в Арле или Туре? Во-первых, считал знания и университет тождественными понятиями… наверное. А во-вторых, я до самого последнего времени не мог удержать в голове даже те знания, которые в ней откуда-то всплывали… Нелогично?.. Ну, дорогой мой логик, ты мило устроился. С одной стороны, ты, вроде бы, как трезвый материалист и естественник, а не схоласт-теолог, не считаешь меня богом – творцом этого мира. И, следовательно, не считаешь ответственным за все безобразия, которые тут творятся … за что тебе нижайший мой поклон и огромное спасибо, благодетелю. А с другой…

– Но творец и не может быть за них ответственным. Если допустить, что акт творения имел место… ну, допустим, не перебивай меня, допустим в качестве рабочей гипотезы… творец просто обязан был наделить человека свободной волей. Иначе из него получился бы не венец творения, а никчемная марионетка. А что есть свободная воля человека, как не поле борьбы добра и зла, если он волен поступать, верить, думать, как ему заблагорассудится?

– Вот! – заорал Люкс. – Именно это я и имею в виду в своем "во-вторых! " Ты, материалист и атеист, ученый, именно ты превратил легенды, факты, которые пока – подчеркиваю, пока! – не имеют объяснения, и всяческий прочий несусветный вздор в такую стройную систему, что еще немного – и я сам, кажется, готов буду в нее поверить. Будь ты жулик-идеолог, который хочет на чужой вере пожировать, я бы тебя еще понял.

– Ты опять не прав. То есть, ты, конечно, прав в том, что создатели всяких идеологических и религиозных систем, в большинстве своем слишком умные люди, чтобы просто верить в собственную конъюнктурную риторику. Оно и понятно: они, как тут Нодь недавно выразился, могут знать, не знать, или находиться в любой точке убежденности между этими двумя понятиями, но верить?.. кому?.. чему?.. с какой стати? А вот насчет их мотивов, тут все не так уж и однозначно. Я убежден, что далеко не все, даже не большинство из них откровенные жулики. Их среда есть тоже поле приложения сил добра и зла. Что есть вера с этой точки зрения, ты не задумывался? Вера есть самый простой, самый доступный способ встать на сторону добра для любого человека, пусть даже не слишком умного и образованного. Это факт! Я с большим уважением отношусь к искренне и глубоко верующим людям. Среди них есть грешники, но нет негодяев. Они всегда на стороне добра.

– Пока не появится какой-нибудь идеолог-ловкач, да и не назовет добро скверной, а зло благом. Поменяет, так сказать, местами плюсы с минусами. Бывали прецеденты, сам ты и рассказывал.

– А мы-то на что, дорогой? Мы-то на что! Мы ему, подонку, так поменяем, что небо с овчинку покажется! Ах, дорогой мой Люкс! Ты тут меня в мыслители производишь, а я, следует признаться, далеко не соответствую. Вот в студиозные годы был у меня приятель, звали его Генрик. Вот он – да, это был мыслитель. Пропал куда-то парень. А жаль. Его бы сейчас нам сюда в теоретики.

Путь друзей лежал к знаменитому Турскому тракту, соединявшему Вупперталь с Туром, а знаменит тракт был тем, что являлся, по общему мнению всех темнян, лучшей дорогой планеты. Дорога, соединявшая Тур с Арлем – со столицей собственной страны! – в подметки турскому тракту на Гегемонат не годилась. Турень была самым богатым департаментом Франконата, а потому отличалась стойкой склонностью к сепаратизму, каковой во все времена поощрялся и поддерживался властями Гегемоната, не оставлявшими надежду как-нибудь наложить на него лапу. Намерения эти для туренцев тайны не составляли, но гегемонатские заигрывания с собой они принимали весьма охотно, постоянно используя в качестве, то туза в рукаве, то разменной монеты в своих – очень непростых – взаимоотношениях с Арлем. Во всяком случае, во всех вооруженных конфликтах между Вупперталем и Арлем Турень умудрялась держаться особняком. Бароны и пакаторы Турени, если и не переходили открыто на сторону врага – лапа Гегемонов была ничуть не легче, а, пожалуй, даже и потяжелее, чем у Франконов – но воевали эти самые туренские бароны и пакаторы из рук вон своеобразно… что Гегемонатом, естественно, учитывалось и поощрялось. Даже во время последней "субконтинентальной" войны, когда против экспансии Гегемоната объединились не только Франконат со Свенландом и прочей континентальной мелочью, но даже далекая Чина прислала свой флот им на помощь, так вот тогда при рейде на Марсалу гегемонатская конница проделала крюк чуть ли не в сотню лье, только чтобы не вытоптать виноградники Турени.

В мирное время отношения Гегемоната к туренцам было, тем более, подчеркнуто дружеским. Туренские торговцы, кстати сказать, пользовались в Гегемонате всяческими льготами и привилегиями. А дорога на Тур была самой широкой, самой удобной, самой ровной, прочной и самой прямой среди всех прочих дорог Гегемоната и, следовательно, всей планеты. Четверть века назад Гегемонат при восторженной поддержке Турени широко разрекламировал грандиозный проект, тут же названный всеми газетами планеты "стройкой века". Строители Гегемоната и Турени при широкой финансовой поддержке аж самого Гегемона приступили к сооружению грандиозной дороги по типу столичного Швебебана. Вагоны и рельсы для нее изготавливались не только в самом Гегемонате, но и в свенском Гетеборге. Рельсов, правда, в отличие от Швебебана, было два, и устанавливались они не на столбах, а укладывались поверх мореных бревен прямо на земле. Вагоны при этом должны были не подвешиваться, а просто ехать колесами прямо по рельсам, как по дороге из железа. В сравнении со Швебебаном это имело существенные преимущества. Паровая машина могла быть использована много более тяжелая и мощная, чем у городского Швебебана, и могла тащить за собой целый десяток вагонов, а не парочку, как в городе. Впрочем, рельсы удалось дотянуть только до Минхена. Потом по непонятной причине строительство было сначала заморожено, а после и вообще свернуто. По слухам, это было как-то связано с пришельцами, которые, вроде бы, решительно пресекли баловство темнянских высоколобых с паром, порохом и перегонкой нафты.

Все эти сведения поспешил вывалить на друзей Кувалда, который, оправдывая их мнение о себе, как человеке образованном, бывшем школяре и даже – поднимай выше – студиозусе "вечном", считал своим долгом изо всех сил претворять в жизнь столь ненавидимый любыми теологами лозунг – "Знания – в народ! " Народом в этом случае был, строго говоря, не столько Скаврон и, тем более, бывалый Нодь, а опять замкнувшийся в угрюмом молчании Люкс.

Дорога здесь сильно отклонилась от Луары, по всей видимости, пересекая по хорде очередную излучину великой реки. Шла она по типичному для здешних мест вековому бору, петляя меж неохватными соснами. Устраивать засаду в таком месте было бы довольно затруднительно, да и не ждали путешественники засады, полагая себя оторвавшимися от погони. Тем более что искали преследователи большой хорошо вооруженный отряд, а не просто четверку верховых.

Дорога была чуть ли не пустынна. Осень. Время уборки урожая. Всем окрестным жителям не до поездок, знаете ли. С одной стороны это было хорошо, а вот с другой, может быть, и не очень. Заметна их четверка на дороге была бы в любом случае, но сейчас она просто бросалась в глаза, а кое-какой народец навстречу-таки попадался.

Вид у друзей, и в самом деле, был колоритный. Ехали, не снимая доспехов – еще и потому, что костяные доспехи каким-то образом умудрялись корректировать температуру: в жару в них было прохладно, в холод тепло. Скаврон с Нодем, обсудили этот удивительный факт и, игнорируя скепсис Кувалды, пришли к единодушному выводу, что это, безусловно, постарался Люкс, хотя, если его об этом прямо спросить, он, конечно же, ни за что не признается и будет все отрицать.

– Да, может, это у него все вообще невольно получается, – говорил Скаврон, глядя на скептика с осудительностью. – Появись у него такая идея… что значит – откуда?.. из того самого твоего мира идей, вот откуда, там, небось, идей этих навалом, куда ни плюнь… так вот, стоит у него такой идее появиться, как она для нашего всеобщего блага тут же и материализуется. Он и сам, может быть, про это ничего и сообразить-то не успеет, потому что подсознание…

– Нахватались умных слов, обормоты, – хмыкал Кувалда, впрочем, не без одобрительности.

– С кем поведешься, – не без язвительности парировал Нодь.

Запасливый Скаврон еще перед отправлением в путь раздал всем красивые двойные плащи щегольского франконского кроя. Похожие носят во франконских гвардейских кирасирских легионах, чтобы не продувало их благолепия господ гвардейцев в непогоду и на хорошем аллюре. Шлемов на голове друзья, естественно, не имели. Держали их, как и было принято в кавалерии при походе, на специальной подставке у задней луки седла, так что плащи сзади у всех четверых имели характерный горб, очень даже много о чем говорящий понятливому человеку. Редкие встречные спешили ломать шапки да уступать дорогу, опасливо кланяясь. Так что если на них и впрямь кто-нибудь охотился, хоть бы и этот пресловутый сумеречный Изегрим, след он должен был взять очень быстро. На сохранность тайны передвижения надеяться не приходилось.

Кувалда снова попытался разговорить Люкса, но все усилия его были тщетны. Надо было что-то придумывать – и срочно! – да вот в голову лезла все больше какая-то чепуха. Лучше всего было бы заполучить попутчицу покрасивее, в меру веселую, в меру кокетливую… но где ж ее взять, такую? Кувалда искоса смотрел на Люкса, и в который раз поражался той разительной перемене, что на глазах происходила с другом.

Люкс давно уже не был тем прежним простодушным существом, с которым они бежали когда-то из снежной пустыни. Однако перемена, случившаяся с ним за одну только последнюю ночь в замке, приводила друзей в изумление. Люкс стал неузнаваем. Куда только подевалась эта его ребячливая трогательная детскость? Совсем еще недавно широко распахнутые, чуточку наивные глаза, готовые радостно удивляться всему на свете, сузились, стали жестче, пронзительней, сам он как-то сразу заматерел, и при одном взгляде на это посуровевшее лицо любому человеку тут же и становилось ясно, как дважды два, что ходить возле него следовало осторожно – можно ушибиться.

Перемены были резкие и – если объективно – то, вроде бы, к лучшему, думали друзья.

Вот только женщины… Тут их мнения разошлись.

Его теперешнее отношение к женщинам поначалу очень огорчало Скаврона. Люкс, конечно же, мучился и переживал, но все это имело какой-то не вполне ясный Скаврону оттенок. Вот если бы он терзался от ревности, или там… и все такое… Скаврону было бы его жалко – что да, то да – но ведь он уже следующим вечером кувыркался на сеновале с симпатичной крестьяночкой. Как-то это было все… м-да!

– Ну, ты и дубина! – сердито выговаривал другу Кувалда. – Нет бы радоваться за мужика, что он прошлое в себе задавил.

– Сам ты дурак и оглобля стоеросовая! – отругивался Скаврон. – Задавил! Ничего он не задавил, глаза протри, а вот что в первый же вечер первую же встречную симпатяшку на сеновале завалил ногами кверху, это как-то для госпожи даже оскорбительно, хоть она об этом и не знает.

– Она первая его оттолкнула, – возражал Кувалда. – Ты забыл? Даже проститься наедине не захотела и ночью к нему не пришла. Это, по-твоему, как? Она мне добрый товарищ и в доску своя, но честно скажу – это было не слишком-то красиво.

– Она женщина, она в своем праве.

– А он мужик и, значит, тоже в своем.

Скаврон с Нодем вели на чембурах кроме заводных коней еще и пару вьючных гиппов.

Еще перед отъездом из Монпари, увидав, что Скаврон старательно нагружает на рабочих гиппов захваченные у кромешников иглометы и пакеты с костью, Кувалда поинтересовался у кузнеца, на кой черт он это делает? По игломету каждый из них себе взял, благо Люкс научил ими пользоваться, с доспехами теперь тоже, вроде бы, все в порядке. Скаврон попытался сначала отмолчаться, потом отшутиться, но, припертый к стенке – Кувалда не отставал – вынужден был сказать, что к их отряду еще предстоит примкнуть, по крайней мере, шести бойцам.

– Тебе что, память отшибло? – сердился кузнец, – Сколько светлому богу полагается иметь рыцарей света?.. Как это не знаешь? А вот я думаю, что двенадцать… почему-почему… потому! И всем нужен костяной доспех и оружие. Кто об этом позаботится?

И вот теперь это его предвидение, похоже, начало сбываться.

За очередным поворотом дороги на пути отряда оказалась пара весьма занятных личностей, кои личности шляпы с голов, естественно, сдернули, но вот дорогу уступать не спешили.

Личности были предельно колоритные. Один из встречных более всего был похож на циркового кота, вставшего на задние лапы перед головоломным трюком. Вторая личность представляла собой самое совершенное воплощение кумира всех подростков планеты циркового человека – гору.

Скаврон с Нодем, не замедляя хода, продолжали двигаться вперед, все так же мирно меж собою беседуя… правда, у Скаврона в руке уже оказался арбалет, недвусмысленно направленный в сторону парочки, а Нодь, оказывается, поигрывал в правой руке метательным ножом.

Оба встречных дружно сдвинулись к обочине, почтительно поклонились Люксу, и повернулись к Кувалде, а человек – гора еще и прогудел гулким басом, ухвативши Кувалдиного гиппа под уздцы:

– Эй, Молоток, ты меня не узнаешь, или как?

– Руки-то прими, – увещевающе сказал Кувалда. – Отшибу. И я давно уже не Молоток, Громила. Я Кувалда.

– Наслышан. Но и меня давно уже не зовут Громила, – сказал Человек-Гора, послушно выпуская из рук узду. – Меня зовут Маунтин.

– То есть, гора? Рад за тебя, даже если это гора дерьма. Поехали, Люкс.

– Эй, эй, – заорал им вслед Маунтин. – Стойте! Стойте, вам говорят! На тракте засада! Вас там ждут, черт возьми, стойте!

2

– Я согласен думать вместе с тобой, – сказал Генрик, весело покрутивши головой, – но не вместо тебя. Впрочем, если хочешь, я могу Виддера подключить к этой проблеме.

– Нет-нет, – испуганно воскликнула девушка и нервно облизала губы. – То есть, я имею в виду, что у Карла и своих дел выше головы. Я… я сама еще подумаю. У меня есть кое-какие соображения по поводу функций ментальности. Посмотрите сюда, шеф…

Вскочив с места, она обежала стол и, встав позади него, чуть ли не повисла на его плечах, обдав его мускусным ароматом духов и разогретого чуть вспотевшего женского тела.

– Вот, обратите внимание, шеф, – чуть помедлив, она навалилась грудью на его правое предплечье, тыча пальчиком в лежащую перед ним на столе диаграмму, – видите, что тут происходит? Виддер со своими считает, что это случайная флуктуация, но мы-то у себя в отделе уже видели нечто подобное, правда, объяснить не сумели. Идиотизм какой-то, прямо как в телетаксерный сериал попала про искусственный интеллект, который сделали яйцеголовые идиоты.

Девочка была способная, и по этому случаю заносило ее иногда не туда, куда следовало бы… как, к примеру, с этим самым искусственным интеллектом. Вот и приходилось со всей возможной деликатностью пинками разворачивать в нужном направлении. Точнее, отворачивать от ненужных. Девочка всерьез претендовала на место шефа второго аналитического отдела и рыла землю, пытаясь занять его всеми возможными путями, как праведными, так и неправедными. Поскольку рожица у нее была очень даже ничего, да и в остальных частях организма присутствовал весь стандартный набор округлоупругих элементов, неправедным путям она вполне-себе готова была отдать предпочтение, по крайней мере, по отношению к Генрику. Он, может быть, и пошел бы ей навстречу – Жанет была чудесна, но находилась по ту сторону лабораторной охраны, эта же была постоянно под рукой. И он уложил бы девочку в кроватку, не удержался бы, не втиснись между ними проклятый искусственный интеллект, который – просто, хоть прекращай теоретические разработки к той самой бабушке, на самом деле – взял моду вылезать из всякой сколько-нибудь серьезной теоретической работы. Всех людей, которые при этом начинали вести чреватые оргвыводами разговоры, Генрик старался убирать от теоретических работ подальше. Ну, а если это не получалось, как, например, случае красули из второго теоретичекого, приходилось дистанцироваться от нее самой.

– Ну-ну, – сказал Генрик, героически задавив в себе желание запустить обе свои жадные волосатые лапы туда, за отвороты халата в ароматную парную теплоту, – нам Виддер без надобности? Нам самой в звезды охота? Лавры шоу-герл покоя не дают?

– Ну, что Вы, шеф!.. – охотно захихикала красотка, описывая своими округлостями такие замысловатые траектории, что Жюль Антуан Лиссажу со своими фигурами мог бы смело отправляться на отдых. – Как можно, шеф!.. Не надо нам Карлуши, блеять мы и сами умеем, я пойду думать, шеф…

Избавившись от сотрудницы, совершенно разбитый и умученный пыткой общения с этим аппетитным, но – увы! – пока что недоступным ломтем роскошной женской плоти, Генрик побрел к себе. Идти наружу было совершенно бессмысленно, в Вуппертале стояла глубокая ночь, так что и Жанет была сейчас тоже абсолютно недосягаема.

Коридоры были пустынны. В собственно лабораторных работах наступило относительное затишье. Сотрудники, свободные от дежурств в группах "быстрого реагирования", спешили воспользоваться относительной свободой и, едва успев покинуть румы лабораторий, заполняли рестораны, кафе, дансингбары и прочие места общения планетных имперцев… из которых мест – изо всех, практически без исключения – доносилось все то же, изрядно успевшее поднадоесть:

Трусики, ах пуси – пусики,

Ах, мои трусики!

Я вам

снять не дам,

Хам!

Коридоры были пустынны, да и то сказать, кого в здравом уме и твердой памяти понесет по своей воле и без крайней надобности в места обитания небожителей? Контрольная система энергоснабжения, отвечающая за освещение, уже привыкла к маршрутам его передвижений – свет предупредительно зажигался именно и только в тех коридорах, в какие ему предстояло свернуть. Соседние коридоры оставались неосвещенными. За последнюю пару недель система не ошиблась ни разу… что характерно!

Ему нравилось идти по пустым коридорам. Шаги его, как казалось ему самому, были четки, ровны, размеренны, властны. Громкими были его шаги, громким было и сопровождавшее их эхо. И когда попавшийся ему на дороге уборщик-кибердинер впервые не только не кинулся "приводить его в порядок на предмет обеспыливания и чистки", как раньше, но, напротив того, испуганной мышью метнулся в первый попавшийся боковой коридор… да!.. он испытал гордость! Радость он испытал и счастье! Не понятно? А если подумать? За начальство он был признан теперь – безоговорочно и навсегда – не только всяческими яйцеголовыми своими подчиненными или гоблинами охраны – "быдлом", по понятию высокого начальствующего руководства – но аж самою управленческой кибернетической системою. А это дорогого стоит, уважаемые сэры и сэруньи, поскольку приказов таких системе никто не отдает, и позиционирует людей она вполне-себе самостоятельно, исходя из проходящих через нее всяческого рода сведений, документов и прочих официозностей… Впрочем, – хихикнул он про себя, – из соображений "культуркорректности" он должен был бы поменять в своем выражении местами слова: не уважаемые сэры и сэруньи, а уважаемые сэруньи и сэры!

Он повернул в последний коридор перед собственным "предбанником" и… замер на месте. Все его приподнятое настроение исчезло быстрее, чем исчезает одежда на лаборантке в минуту, удобную для быстрого и энергичного отдыха в приятной компании посреди рабочего дня.

В вестибюле горел свет. Его ждали.

Кто бы это мог быть?

То, что свет горел, вовсе не означало, что у ожидантов были честные и приятные для него, Генрика, намерения. Просто Генрик, прогнозируя у посещантов намерения всякие, заранее и очень тщательно покопался в компьютере, так что выключение света теперь было делом хлопотным и завозючим, поскольку требовало знания соответствующего пароля, а предупрежденный, как известно, вооружен.

Впрочем, как раз с оружием дело обстояло из рук вон плохо. Не было у него никакого оружия, кроме собственных рук. Конечно, в бытность свою в Столице на стажировке у Кулакоффа он имел хороших учителей рукопашного боя в подпольных школах, да и практику прошел неплохую в разного рода злачных местах, но… вот то-то и оно, что "но"! Если что, так ждут его профессионалы, а от них, когда они на работе, ножками не отмашешься. Говорил же себе, что надо оборудовать в разных местах тайники с оружием, да все как-то недосуг.

Впрочем, одернул себя Генрик, это уже шиза какая-то. Если и ждет его кто-то в таком роде, то это вряд ли серьезные имперские специалисты. Скорее это местная туземная самодеятельность, так что – побарахтаемся. Он приосанился и преувеличенно спокойным и ровным шагом направился дальше, внутренне готовый к развитию событий по любому сценарию.

То, что Генрик увидел у себя в спальном руме, привело его чуть ли не в шоковое состояние. На койке с "Дневником пакатора" в изящных лапках вольготно развалилась Жанет собственной своей безалаберной персоной.

Кровь бросилась Генрику в голову. Долго сдерживаемое напряжение вдруг вылилось в редкое для него состояние неконтролируемой ярости.

– Ты?! – взревел он. – Как ты умудрилась сюда пролезть, чертовка? Не понимаешь, чем рискуешь? Жить надоело? Выпорю!

Жанет, как пружиной подброшенная, уселась на постели и, глядя на него круглыми от изумления глазами, сказала неожиданно мужским смутно знакомым голосом:

– Вот это да! Ну, ты, это… ты даешь, Генрик.

Генрик шлепнулся на стул и помотал головой, разгоняя застилающую глаза кровавую пелену.

– Фантом… – пробурчал он, едва очухавшись, и понимающе кивнул самому себе.

– Естественно, – весело согласилась "посещантка".

– Чей?.. Хотя, что это я? Ваша светлость – сэр Советник от Теологии, разумеется, и голос свой Вы фантому сохранили, чтобы я Вас сразу же узнал.

Советник от Теологии в свою очередь уважительно проделал головой соответствующие манипуляции.

– Преклоняюсь. Должен признать, что испытываю к тебе настоящее уважение. К твоему мозгу, я имею в виду. К способностям и возможностям. Как ты думаешь, почему и зачем я тут у тебя лично появился? Не догадываешься?

– Не догадываюсь. Знаю. И зачем знаю, и почему, и что Вас к этому подтолкнуло… нет-нет, неправда, вот тут не знаю, тут Вы правы, тут догадываюсь.

Фантом-Советник снова уважительно покачал головой.

– Вот еще что я про тебя хотел бы себе предварительно уяснить, – сказал он, явно сразу же беря крысу за клыки. – Думаю, что мне ответ известен, но хотел бы, все-таки, тебя послушать. Скажи мне, сам-то ты дальше наверх, случаем, не рвешься? Скажем, в Советники?

– Боже меня упаси! – ужаснулся Генрик.

– Так я и думал. Ты всегда был для этого слишком умен. Ах, если бы я сам в свое время оказался так же сообразителен… м-да. Ладно. Поздно пить минералку, когда почки уже отвалились.

Генрик хмыкнул.

– Ну и что ты имеешь в виду насчет "подтолкнуло"? – спросил Теолог.

– На Азере провал… – интонации в голосе Генрика были, скорее, утвердительные, чем вопросительные. Теолог помедлил и кивнул.

– Да. Сокрушительный.

– По обоим подпроектам?

Теолог снова помедлил.

– Значит, ты знал, что снайпер предназначен вовсе не твоей подопечной?

Генрик криво ухмыльнулся и пожал плечами.

– Он тоже был моим подопечным. Но девочку жаль. Я успел к ней привязаться.

– Снайпера, кстати сказать, она и пришила, – с отвращением скривился Теолог. – Дконспиририровали, идиоты. Сами себя мордуем. А Гольденцвикс дурак, и это все о нем. Куда он лез? Азерски однажды уже дал ему по зубам, так нет, кретин рвался к реваншу, вот и допрыгался. И нечего на меня искоса… коситься. Да, послал его именно я. А иначе Гольденцвиксы сочли бы, что я намеренно не дал этому балбесу шанса реабилитироваться. И, значит, стал бы я враг для всего их рода до конца времен. А они сейчас в империи расплодились, как крысы. Куда ни плюнь, угодишь в золотую задницу, и единственное, чего мне не хватает в преддверии ожидаемых событий, посадить себе на шею этих вонючек. Они, конечно, нувориши и дураки, и интриги у них дурацкие, но ведь если их больше, чем клопов в гидропонной ячейке, давить устанешь. А тут – зачистили дурака, так ведь не я. Пусть теперь с этой координаторовой сучкой бодаются, если духу хватит.

Каждое его движение, да и вообще, вся манера поведения была чисто мужской, и это в сочетании со знакомым в мельчайших деталях и подробностях женским телом сбивало Генрика с толку и лишало всяческой способности соображать. Советник был совсем не тот человек, с кем допустимы подобные вольности, так что абстрагироваться от разных там "внешностей" и брать себя в руки следовало немедленно и предельно энергично.

– Координатор рвет и мечет. Там, – Теолог ткнул пальцем в потолок, – с ног сбились в поисках козла отпущения. Будь готов. Тебя еще не трясли?