Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Шум за дверями раздался так внезапно, и показался он в ночной тиши настолько заполошным и оглушительным, что Фетмена на постели будто пружиной подбросило.

Перегнувшись через свою перепуганную красивофилейную подругу, он ухватил со стоявшего у изголовья кровати стула палаш и дагу – ай, да Брандис!.. не прошла даром, как видно, вся эта его фехтовально-дворцовая муштра – и, как был нагишом, спрыгнул с постели так, чтобы кровать с подругой оказались между ним и дверью. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся дежурный шаркун с факелом в одной и палашом в другой руке.

– Ваша милость! – верещал шаркун насмерть перепуганным голосом. – Тут серый аббат Изегрим и с ним еще какой-то, я его не знаю, но о-очень важный, и серого аббата тыркает, как муху. Они требуют Вас будить именем Советника и кричат! Я думаю, этот из пришельцев, ваша милость, уж больно такой!

Фетмен в сердцах швырнул обратно палаш и дагу. Перепуганная красавица, ойкнув, отскочила в самый край постели и, прикрываясь, потянула на себя одеяло.

– Зови, – буркнул Фетмен, потом, покосившись на красотку, крикнул уже дернувшемуся бежать шаркуну: – Стой! Эта подруга сейчас пойдет к себе. Отправь кого-нибудь проводить ее, а то нравы у нас здесь, во дворце, простые до безыскусности. Еще завалит кто-нибудь в темном уголочке, и хорошо еще, если один… Давай, давай, милая, хватай поскорее свой пеньюар с туфлями, за дверью оденешься… Да, огня мне сюда пришлите, темень – глаз выколи!

Вошедших – это были Ответственный секретарь Советника сэр Флай и аббат Изегрим – Фетмен встретил вполне себе одетым, оказывается, и этому он как-то незаметно для себя самого уже успел обучиться. Оглядевши обоих неприязненным взглядом, он буркнул:

– Садитесь, уважаемые. Да не гремите вы тут этими своими железками, снимите вы их с себя и положите, вон, хотя бы, на стол. Ну, и что там такое стряслось? Объект объявился у вас дома и вашу бабушку изнасиловал?

– Не хамите, сэр, – ледяным голосом сказал Флай и уселся на стул, демонстративно смахнув фетменовы железяки на пол небрежным движением руки. – Объект действительно объявился, и, похоже, этот умник и сволочь научный актуализатор оказался опять кругом правым и белым до полной пушистости. Во-первых, объект чуть ли не вовсе свободен от внешнего нашего влияния, и на всякие там научные клонфильтры он диареил. Во-вторых, из бластера шмаляет направо-налево именно сам объект… сам-сам, сомнения в этом теперь нет, и вот только не надо у меня спрашивать, где и у кого он этот бластер раздобыл.

– А в-третьих, у него с собою чуть ли не целая армия сподвижников, – пронзительным визгом ввинтился в размеренную речь Секретаря серый аббат, – в которой армии, кстати сказать, и викинги есть. Поневоле вспомнишь сэра Графенбергеровы слова, что…

– Прелестно-прелестно, – перебил его Фетмен самым противным гнусавым голосом, на который только оказался способен. – Почему же его, в таком случае, до сих пор не взяли? Или, когда этот вопрос будет задан его светлостью, в ответ он тоже услышит предложение не хамить?

– Перестаньте, сэр Фетмен, – устало отмахнулся Флай. – Положение чревато для нас всех, да-да, для Вас тоже, хотя непосредственно за Трассу Вы и не отвечаете. Сотрудничать нам надо, а не конфронтовать, хотя вот эту серую сволочь бестолковую, – он ткнул через плечо большим пальцем в сторону аббата Изегрима, – я бы охотно отправил не на Трассу, где он только и может, что изображать собою бледную немочь, а к биопам в кордегардию для милых плотских биопьих развлечений. Вот уж там-то он развернулся бы во все свои способности, причем раком!

– Вас бы на эту Трассу вместо меня, – окрысился серый, – вот и поглядел бы я.

– Может быть, вы и меня, все же, просветите насчет… что произошло, раз уж ввалились посреди ночи?

Флай скривился, как от зубной боли, и дернул подбородком в сторону аббата.

– Этот умник умудрился продиареить весь свой отряд до последнего серого, да вдобавок еще и добрый десяток боевых фантомов. Так что объект не только с Трассы не изъят, но на вооружении у него теперь помимо бластера еще и прорва иглометов.

– Сэр Наместник! Да, мы попали в засаду, но на разведку нам, как всегда, времени взять откуда? Кто мог ожидать, что объект умудрится собрать такие силы? Войдите в положение, мы несколько раз засекали беглецов с беспилотников внешнего наблюдения. Но флаттерами нам пользоваться не позволяют же-ж. Пока мы доберемся до места, беглецов уже и след простыл. Смывались, сволочи, да так ловко, что всякое новое обнаружение происходило в совершенно неожиданном месте. Господин секретарь Флай о сигнале с клонфильтра все время вспоминает, но мало поймать сигнал, надо понять, что это именно нужный сигнал. Вы знаете, сколько их, этих сигналов в эфире? Несмотря на запрещение? Да если и поймешь, что с того? Я же говорю, они на месте не сидят, сволочи. Мы перекрыли все возможные дороги, но все бестолку. Скорость нужна. Скорость.

– На этот раз серая сволочь права. А сэр Графенбергер на флаттеры для группы захвата своего единоличного согласия не дает. Требует коллегиального решения. "Братская могила" ему на таком приказе требуется в виде кучи наших согласующих подписей.

– Хозяин флаттер категорически не запрещал, – вмешался Фетмен. – Он только велел быть осторожнее и не навредить.

– Я-то это понимаю, – взвыл аббат, – да надо мною начальников сколько? И все нельзякают.

– Для Хозяина это оправданием не послужит.

– Я понимаю. Но что делать-то? Отследить объект я сумел. Я посадил человека следить за эфиром… этот научный актуализатор, я его знаю, он и на самом деле умный, сволочь. Помните, он говорил, что объект обязательно окажется там, где стреляют из бластера?

– Вот заладил, придурок чертов! – в сердцах рыкнул секретарь Флай. – Ты что, не слышал, как он это говорил? Он над нами издевался.

– Я, может быть, и придурок, а может быть и все наоборот, и придурок как раз не я. Актуализатор специально говорил так и провоцировал, чтобы его послали подальше. Чтобы когда все выйдет по его словам, оправдаться нам, трассовикам, было ой-как затруднительно. Он-то снова будет белый и пушистый, орать будет, я-мол, предупреждал! Я его знаю, как облупленного, и точно вам говорю, так и будет. Этот гад умен и хитер, и контакторы как-то ухитрился себе вживить, сволочь.

– В словах аббата есть резон, – задумчиво сказал Фетмен.

– Отследить объект мало. Даже перехватить, пока он смыться не успел, и то мало, как оказалось. Я и так с флаттером насвоевольничал. Без приказа. Своих людей с боевыми фантомами набил во флаттер, сколько влезло, и велел быть наготове в любую минуту. Вот и получилось, что мы были на месте через, можно сказать, считанные минуты после бластерного выстрела. Но нас оказалось мало. Мало! Объект нас ждал, перехитрил и подстроил ловушку. Может, он и стрелял-то нарочно, нас приманивал. Смотрите сюда.

Изегрим – даром, что глазастый лемур – довольно ловко опространствил участок карты: берег Луары у самой франконской границы. Посреди обширной заводи, можно сказать, почти озера, располагался франконский феодальный замок, к которому от берега шла длинная извилистая коса.

– Это замок Монпари, бывшее владение … в общем, одной пакаторши. Орден замок у нее изъял, а саму наладил на полюса, где она с объектом, по всей видимости, и снюхалась. Эта любвеобильная сучка всегда любила крепких мужиков… только не надо у меня спрашивать, откуда я все это знаю. Знаю, и все. Так вот. Объект притворился, что штурмует замок, и саданул из бластера в воду. Да-да, то-то и оно, что не в стену, не в ворота. В воду. Что ж ему замок своей сучары корежить? Мы купились и примчались вот сюда, – Изегрим ткнул пальцем в основание косы. – Однако косу от воды до воды объект перегородил здоровенной баррикадой. То есть, из корпускулярной пушки, да даже из бластера ее разнести в щепки раз плюнуть, но флаттер у нас – транспортная платформа, бластеров, как вы понимаете, как раз и нету, а от иглометов в таком деле никакого толку. Мы пошли на баррикаду штурмом, а объект и это все предусмотрел. Вот тут и тут в зарослях расположил засады, сволочь такая. Так что, когда мы на баррикаду насели, из засады нам в спину и ударили. А чтобы лишить нас огневой мощи, первым делом навалились на фантомов – иглометы-то у них. Подготовились, сволочи, – любо-дорого, знали заранее, с кем будут иметь дело. Никаких стрел, даже и иглометов. Всякие там палаши, луки с арбалетами – только против людей. А боевые фантомы они взяли в дубины, здоровенные такие, причем свежесрезанные трубчатые хвощи, которые для утяжеления с одного конца набиты песком. Взмахнуть такой дубиной пара пустяков, а удар у нее совершенно убойный, что характерно. С полным знанием дела били – поперек тела на уровне груди, фантома иначе и не возьмешь. Мы охнуть не успели, как лишились их всех до единого. А следом пришел и наш черед.

– Ну, ты-то, положим, вполне себе уцелел, – презрительно сморщился Флай.

– А Вы бы хотели, чтобы объект еще и флаттером разжился в дополнение к бластеру и иглометам?

– Флаттер вел пилот, а не ты.

– А кто бы пилоту отдал приказ улетать? Или Вы думаете, что он сам догадался бы? Ну-ну! Из засады объектовы мальчики к флаттеру уже скакали почище кенгуров! Прежде, чем пилот понял бы, что происходит, эти кенгуры уже и кишки его по веточкам развесили бы для провяливания. В засаде у объекта сидели такие обломы, что ваши имперские биопы отдыхают.

– Простите, я чего-то, видимо, не понял, – удивился Фетмен. – Какого черта, удравши оттуда, ты не поставил на уши всю безопасность и не организовал налет на этот замок?

Изегрим посмотрел на него настолько откровенно неуважительно, что Фетмен невольно поежился.

– Скажите, сэр, Вы то сами стали бы там сидеть и нашего налета дожидаться? Нет, сударь, Вы бы смылись из замка немедленно… да еще бы так все организовали, что ни у кого постороннего и сомнений не появилось бы, что Вы сидите в замке и владелицу оного пользуете, со всем возможным тщанием с нею кувыркаясь… каковое о себе представление он и старался нам впарить. Нашел дураков верить в такую чушь, я ее даже проверять не стану. Смылся он оттуда сразу после взятия замка, естественно. Смылся, как всегда смывался, в самую неожиданную сторону. Куда? А мне откуда знать, куда? Черт его знает, куда!

Фетмен обозлился, причем не столько тем, что его ткнули носом в очевидность, сколько тем, каким тоном это было сделано.

– Значит, кроме черта, этого не знает никто? Но, как я понимаю, на совещании его светлость распорядились, что знать это именно твое дело и есть. Именно твое дело есть разведка, наблюдение, отсечение объекта от… так сказать… окружающего окружения. Всякие люди из окружения объекта и прочие посторонние остальные лица есть твое дело. Брать объект должна капитан Брунгильда Чухонь, как человек в этом деле несравненно, так сказать, искушенный и, вообще, специалист. Ты же все время норовишь не глаз с объекта не спускать, а выпендриться, коммандос хренов недоделанный.

– Если бы я стал госпожу капитана дожидаться, то вы оба первые меня в землю по пояс вколотили бы и закопали, – язвительно ответил Изегрим. – Враг оказался сильнее, и я был разбит. Но сейчас я уже перебрасываю в тот район три центурии кнехтов ордена, да вот еще сэр Ответственный секретарь Флай обещает в мое распоряжение полсотни кромешников… простите, боевых фантомов. И, однако, я считаю, что этого недостаточно. Не за несколькими беглецами с полюсов нам теперь предстоит гоняться. Там теперь большой и прекрасно вооруженный отряд. Чтобы не дать объекту опять улизнуть – как только он отыщется, конечно – мне надо еще хотя бы две алы малиновых гвардейцев верхами и с запасными гиппами. В преследовании верхами, как и в рукопашной, малиновым цены нет.

– Черт вас побери! – заорал Фетмен в полный голос. – Я хочу, я перебрасываю, я выделил, мне надо! Тебе мало уже не один раз надранной задницы? Ты все эти силы, которые требуешь, хочешь запихнуть в один флаттер? Или, может, тебе целую эскадрилью выделить?

– Именно этого он и хочет, – ввернул секретарь Флай со всей возможной язвительностью, – а его и за прошлый провальный раз Графенбергер назначил в крайние и хочет скормить крысам.

– Где капитан Чухонь, я тебя спрашиваю? Это ее с ейными биопами надо во флаттеры сажать, а не тебя с твоими размазнями. Без нее ты все равно ни хрена путного не сделаешь.

– Капитан Чухонь умотала на полюса за своими багамутами. Здесь сейчас только примерно треть ее людей. Остальные все там. Если мы будем их дожидаться…

– Немедленно послать вдогонку флаттер. Мало одного – посылай сколько надо. Пусть забирают капитаншевых биопов, отловят по дороге саму капитана, если она еще до полюсов не дотрюхала… я не знаю, как отловят! Это не мое, это твое дело!.. и назад! Сюда! На все про все даю три дня! Если на третий день капитана с ее гоблинами здесь не будет, а вы до конца недели со своими загонщиками не найдете и не обложите объект, лучше бы тебе на свет не родиться вообще. И не думай, что буду тебя опять прикрывать от твоего Графенбергера, я еще сам ему тебя гнобить помогу! Службу внешнего наблюдения переподчинить капитанше! Флаттер передать в ее полное и безраздельное распоряжение! Все! Выполняйте!

– Вы, наверное, забыли, что Графенбергер требует коллективного решения, поскольку его светлость… – перебил его Флай, явно страхуясь.

– Да не дергайтесь Вы так, – презрительно прищурился сам себя не узнававший Фетмен. – Считайте, что распоряжение исходит от меня единолично. Приказ его светлостью отдавался, чтобы флаттер не повредил клонфильтр. Но, по вашим же собственным словам, объект уже давно полностью самоуправляем. А это означает, что клонфильтр давным-давно уже накрылся к той самой матери, что и не удивительно, раз идиоты-силовики допустили, что в руки объекта попал бластер, и он из этого бластера шмаляет теперь почем зря направо и налево. Да и вообще, победителей не судят… как учит нас именно его светлость.

– Малиновых я получу или нет? – угрюмо спросил Изегрим.

– Считай, что уже получил. Обратись к Брандису… ах, черт!.. Брандиса нет в Вуппертале… ну, кто там его замещает, к тому и обратись, скажи, что я велел. Отловите объект, парализующих игл не жалеть, и имейте в виду, что сопротивляемость объекта яду может оказаться самой, так сказать… вот именно! И немедленно, вы слышите, немедленно высылайте флаттер за Брунгильдой. Если кто и способен взять объект, так это только она. Если бы вы лично знали человека, с которого сделан этот клон, как я его знаю, вы бы мне тут все покои обдиареили с пола до потолка, его даже яд рибартоновских скрыплов не брал… что вы тут торчите, черт вас раздери! Расселись, понимаете ли! Почему вы еще здесь?

Оба посещанта испарились из покоев сэра Наместника с похвальной и вполне-себе объяснимой скоростью.

Фетмен, отдуваясь, подошел к бару, налил себе целый фужер крепчайшего дринка и вылакал его единым духом.

Какие идиоты! – сказал он себе. – Если бы не гонялись за объектом с таким усердием, он, небось, сам давным-давно явился бы в Вупперталь и сам же себя тутошним яйцеголовым на операционный стол уложил.

Он снова налил фужер дринка и опрокинул в себя, как воду, даже не почувствовав ни крепости, ни вкуса. Что за приказы он тут наотдавал! Как бы не пришлось теперь за них… Эх, жаль, что наладил отсюда свою красивофилейную подстилку. Невелика барыня, переждала бы за дверью, ни хрена с нею не случилось бы, а вот ее филейчики сейчас пришлись бы очень кстати для приведения в чувство всей его, Фетмена, так сказать, внутренней разбудораженности.

Фетмен сунул пустой бокал обратно в бар и полез в постель.

Неужели я и в самом деле ошибся? – думал он. – Может, прав Стасик Ховрин, и не противиться надо было однокашнику своему суперменистому, а вовсе даже и наоборот? Но ведь с другой-то стороны была Империя, вся ее мощь, вся сила? Госссподи, да ведь разве я что? Я хотел, как лучше. Мне же, как тут говорят, до факела, кому служить. Ты приказывай, я буду выполнять со всем усердием. Этим Гнездовым птенчикам легко чистоплюйствовать при ихнем хозяине. Они, что же, всерьез думают, что всем вокруг нравится подличать? Что все мы тут законченные мерзавцы и негодяи? Отнюдь! Мы просто делаем, как нас заставляют. Мы делаем, что от нас ждут. Мы подчиняемся системе. Или обстоятельствам. Иные даже воруют, чтобы просто не быть белыми воронами. А уж что касается добрых дел… их и сейчас делают многие, заметьте, несмотря на насмешки и нахлобучки, а ведь, в принципе, это иногда и самому добродию может так аукнуться, что… Вот и получается, что для кого-то ты негодяй, а кто и поминает тебя исключительно добрыми словами. Поведение людей внизу определяют находящиеся на самом верху, понятно вам, идиоты? Ты сделай так, чтобы мне быть сволочью было нецелесообразно, я и не буду. Охотно. Люди всегда стараются оправдывать ожидания тех, от кого зависят… Ах, ну кто же, кто мог ожидать, что этот слюнтяй и чистоплюй с тетушкой своей придурочной может оказаться так необоримо силен? Что делать-то, госссподи?

Сна не было ни в одном глазу. До утра было еще далеко.

5

Известие о том, что замок и власть над округой госпоже вернул не кто-нибудь, а сам Светлый, облетел окрестности с пугающей быстротой. Поверили в это известие все без исключения и безоговорочно, не только и не столько потому, что Он мог извергать из себя молнии – убивать все горазды! – вот воскрешение мертвых, это совсем другое дело. А что Он сделал с юным степняком, иначе, чем воскрешением, и не назовешь.

Когда под стенами замка Люкс схватил раненного викинга на руки, то сразу же понял, что рана его очень тяжела и, может быть, даже смертельна. Он прижал Оле к груди и… вдруг будто бы протек в него, слился с ним. Люкс воспринимал тело юноши как свое собственное и знал – откуда, черт побери? – что и как надо делать, чтобы удержать в нем жизнь и залечить рану. Первым делом, чтобы Оле не умер от болевого шока, Люкс замкнул на себя все его страдания, всю боль, судорожно перехватил управление жизненно важными функциями и, поскольку клеточные процессы в живых организмах полностью автономны, лихорадочно искал – и нашел! – способ запустить регенерацию поврежденных тканей.

Связь с раненным нельзя было прекращать ни на минуту даже после того, как рана полностью затянулась. В нем все время возникали и тут же начинали лавинообразно разрастаться всяческие изменения и искажения, то и дело грозя перейти в состояние, несовместимое с жизнью. И их надо было вовремя отловить. И купировать. И убрать причину. Люкс вынужден был не только забыть о каком бы то ни было отдыхе, он вообще не мог позволить себе расслабиться ни на минуту… а тут еще боль – своя боль, в позвоночнике, и боль от Оле, которая везде вообще.

Проводить несколько суток подряд без сна было для Люкса, в общем-то, делом привычным, правда, сейчас дополнительным грузом давила на него ответственность за чужую жизнь. К счастью, юный викинг обладал крепким закаленным организмом, так что к концу второго дня всем стало ясно, что жизнь его была уже вне опасности. А на третий день рана практически зарубцевалась, и неугомонный Оле попытался подняться с постели – впрочем, неудачно, крови им было потеряно слишком много, и слаб он был как новорожденный котенок.

Напряжение, так долго не отпускавшее Люкса, к вечеру второго дня несколько ослабло. К этому времени он практически полностью вернул Оле управление телом, оставив за собою только контроль. Люкс даже позволил себе немного вздремнуть. А когда проснулся, то с тревожным недоумением и растерянностью почувствовал в себе странную пустоту, дискомфорт какой-то странный, причем чувство это было отчетливо связано с Манон. Привычно покопавшись в себе, он обнаружил отсутствие того душевного контакта, что возник между ними еще там, на полюсах, и не разрывался до сих пор ни на единую секунду. Если раньше что-то ставило его в тупик, он тут же обращался за советом к друзьям, причем в человеческих взаимоотношениях он больше всего доверял именно Манон, мужчины казались ему в этом смысле не то чтобы более примитивными, но более прямолинейными, что ли. Конечно, у него всегда была возможность завладеть сознанием окружающих, но за время путешествия он твердо усвоил, что они воспринимают это крайне болезненно. Так что теперь это стало табу, причем настолько жесткое, что ему требовалось сделать над собою нешуточное усилие, чтобы начать копаться в человеческом мозгу, даже когда его об этом просили. Люкс интуитивно чувствовал, что важен не только сам факт изменений в нюансах их взаимоотношений с Манон, но и – пожалуй, даже в большей степени – те выводы, которые так и норовили лезть ему в голову. Однако беспомощная растерянность не могла завладеть Люксом надолго. Момент истины был не за горами.

Пока Люкс бессонно и бессменно дежурил у постели раненного, друзья тоже не теряли времени даром.

Манон придирчиво ревизовала хозяйство, вся была в делах и заботах. К Люксу она не то, чтобы охладела, нет, вовсе нет. Просто с тех пор, как Манон почувствовала в себе зарождение новой жизни, все ее внимание, все чувства понемногу переориентировались с внешнего мира внутрь себя, концентрируясь вокруг будущего ребенка. Талия ее – теперь, без доспехов это было уже вполне отчетливо видно – заметно округлилась. Изменения, происходившие с нею, были столь разительны, что не видеть их умудрялся, разве что, только сам Люкс. Взятие замка привело к появлению у нее обширного круга собственных забот, которые и были только ее заботами, и в которых ее друзьям не было места. Но главным в ее жизни был теперь ребенок. Так что выглядела Манон отстраненной не столько от Люкса или друзей, сколько от всего остального мира. Даже ходила теперь, чуть склонив голову к левому плечу, как бы вслушиваясь в нечто, происходящее внутри нее. Скаврон понимающе кивал головой, Нодь ужасался, Кувалда с тревогой косился на пока еще ничего не понимающего Люкса, у которого – что делать! – не было простого житейского человеческого опыта.

Скаврон занимался расследованиями всей цепи преступлений, приведших госпожу на полюса, причем весьма в этих расследованиях преуспел. Все расследования были им проводимы с полным соблюдением законов и всяческих процессуальных тонкостей, для чего он то и дело бегал за консультациями к Люксу, оказавшемуся – к собственному несказанному удивлению – тончайшим знатоком местной юриспруденции.

Нодь и Джон тоже вымотались до последней крайности. На все эти дни они получили в полное и безраздельное распоряжение замковую кузницу со всем ее персоналом. Так что Нодь сумел в полной мере оценить профессионализм Джона Ячменное Зерно и проникся к нему даже некоторым уважением. Плодами их коллективных стараний стали два полных комплекта костяных доспехов, один из которых предназначался Оле, а второй самому Джону, после боя на баррикаде по единодушной просьбе друзей тоже посвященному Люксом в рыцари Света.

Кувалда, во главе замковых кнехтов и окрестных крестьян занимавшийся укреплениями замка – друзьям в ближайшие дни предстояло покинуть его, и следовало обеспечить Манон максимально возможную безопасность – вначале выгадывал любую свободную минуту, чтобы забежать в кузницу размяться с молотом и полюбоваться работой настоящих мастеров. Однако когда Кувалда понял, куда ветер дует во взаимоотношениях Манон и Люкса, и чем этот "ветродуй" может для Люкса обернуться, то стал держаться, по возможности, к нему поближе, чтобы оказаться рядом в нужную минуту.

Момент истины для Люкса наступил как раз на третий день, когда стало окончательно ясно, что за Оле можно было уже не волноваться, и его полное выздоровление есть только вопрос времени.

Несмотря на всеобщую занятость и усталость, перемену в Люксе все почувствовали практически одновременно. Люкс выглядел подавленным, задумчивым и все время молчал. Нодь с Джоном попробовали увлечь его кузнечными делами, под предлогом "для посоветоваться" затащили в кузницу. Люкс обвел ее отсутствующим взглядом, рассеянно похвалил новые доспехи и ушел, ища одиночества. Однако у дверей кузницы его уже дожидался Кувалда, которому "надо было – кровь из носа! – посоветоваться насчет установки на стенах баллист и катапульт".

Друзья совершенно достоверно знали, что с момента взятия замка Люкс с Манон ни разу не оставались наедине. Хорошо, что хотя бы головная боль у него практически прекратилась, да и провалы в памяти последнее время если и случались, то не такие глубокие и стойкие, как прежде. В этом смысле он, конечно, уже не зависел от Манон, от ее коленей, ее рук, но весь тот мир, что с трудом выстроился вокруг него за время их совместной одиссеи, рухнул в одночасье. "Вчера" у него не было, и когда вдребезги разлетелось его "сегодня", он не мог найти себе даже той опоры, что черпают люди в прошлом, проецируя его на будущее.

На развалинах его мира, так сказать, "поверх всего", для будущего оставалась только агрессивное и навязчивое стремление в Вупперталь, причем сила этого стремления на фоне расставания с Манон начала его самого несколько удивлять и даже озадачивать.