Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Генрик изобразил на физиономии предельную степень возмущения.

– Я оборался, когда ее у меня забирали. Умолял, можно сказать, чтобы подождали хоть немного. Хоть бы несколько дней, но у них же будто шило в заднице! А у меня как раз дело пошло, наметился резкий сдвиг в степени соответствия объекта прототипу. Закрепить надо было этот процесс. Так нет же, кто бы меня слушал? Я вообще не понимаю, на кой черт тебе иметь классных специалистов, если ты, все равно, их не слушаешь?

– Орать мало. – Теолог пожал плечами. – В нашей системе это не поможет. Надо было писать.

– Я и писал. И докладную написал в инстанции, и инструкцию для Гольденцвикса, что ему необходимо делать, чтобы не заморозить в объекте развитие. Вот только, боюсь, он ею не воспользовался, раз все с треском провалилось.

– Ага… ага… и копии сохранились?

– И у меня, и в архиве Гольденцвикса, и в канцелярии Ответственного секретаря… повсюду, одним словом. Боюсь, что и в Вашей канцелярии они есть.

– Ну, что же. Тогда понятно, почему тут у тебя такая тишь и гладь. Ладно. Но твой Хозяин тебя все равно ротирует при первой возможности. Это понимаешь?

Генрик задумчиво пожал плечами.

– А что мне ты нужен, причем надолго?.. похоже, даже навсегда?

Генрик снова пожал плечами.

– А вот это напрасно. Я не такой чванливый надутый индюк, как твой хозяин. К тому же, я, в отличие от него, не страдаю комплексами, хотя именно он есть натуральная земная красотка, а я шелудивый горожанин, и все должно было бы быть наоборот. Я тебе объясню, и почему ты мне нужен, и зачем. Похоже, ты самый талантливый и умный яйцеголовый в Империи, какого мы с ним оба знаем… ну-ну, не скромничай так фальшиво, тебе это не идет. Так вот, в моих глазах ум есть твой первый плюс, а в его – главный минус. Ему с бубонной крысой целоваться проще, чем признать, что есть на свете люди умнее, чем он. Второе. Это я способен принять, как данность, что ты не стремишься в сферы, а он – никогда! Теоретически-то он допускает, что такие люди бывают, но… в общем, предпочитает не рисковать. Судьбу предшественника своего помнишь? Я мог бы продолжать до бесконечности, а скажу еще лишь одно. Мне нужны новое, молодое тело – по свойствам как с поверхности, естественно – и контакторы. Га-ран-ти-ро-ван-но. Как ты полагаешь, кому, кроме тебя, я могу довериться на операционном столе? Во-первых, у тебя наивысший процент удачных операций в Империи. А во-вторых, я твердо знаю: с тобой я могу быть уверен, что проснусь и после операции, и… – Советник вдруг перешел на шепот, – …даже после ротации проснусь, если мы договоримся, конечно. А мы до-го-во-рим-ся, ручаюсь.

У Генрика перехватило дыхание, и сердце билось даже не просто в горле, а прямо под языком, и в руки себя надо было брать не медля ни секунды. Он сделал над собою чудовищное усилие и успокоился. Разом. Резко. Хотя и взмок при этом от холодного пота до полного омерзения.

– Я не буду делать тебя Главным научным актуализатором, – продолжал Советник. – Самым главным. Ты удивлен?.. Нет?.. И правильно. На этой должности ротации неизбежны. Но я дам тебе даже не лабораторию, нет – институт вроде Корпуса Пространства. И научную независимость. Ты сам будешь определять направления своих исследований. Что считаешь нужным, то и будешь делать. Конечно, ты будешь держать меня в курсе, отчитываться, и все такое. А когда мне что-то понадобится конкретное, ты это будешь делать, отложив в сторону любые другие дела. Но, однако же, и в этом случае собственным твоим исследованиям ничто мешать не будет. Платить буду столько, что… в общем, при желании сможешь даже слетать на недельку-другую на Землю. Отдохнуть и развлечься с сучонками земными. Тиулованными. Изнеженными. Элитными. Не каждый год, конечно, но сможешь.

– А за это я должен Вам высказать свои соображения насчет объекта, что идет сейчас по Трассе? В качестве аванса, так сказать?

Теолог досадливо сморщился.

– Не за это. Нет. За обещания никто разумный не работает. Ты хотя бы понимаешь, насколько я тебе доверился? Теперь ты решай, можешь ли довериться мне.

– Чего там решать? – делано удивился Генрик. – Мы прекрасно понимаем друг друга. Правда, я не очень хорошо представляю, каким образом можно осуществить мой переход в ваше ведомство на практике.

– Одним из двух путей. Если под твоим хозяином зашатается земля – а она непременно зашатается в случае здешних провалов, случившихся и еще предстоящих – так вот, в этом случае перевод может быть сделан вполне официально в рамках проводимого расследования. Расследовать-то буду я. Будет официально признано, что ты ни в чем не виноват, поскольку в рамках своих полномочий предупреждал и сигнализировал. Вот тут-то и пригодятся твои докладные, пиши их и дальше. Ну, а в случае, если раньше загорится под тобой, я полагаю, ты знаешь, что делать? Не зря же ты устроился жить именно здесь, в этих румах? Ты, конечно, уже подготовил для себя пути отхода, но я дам тебе на всякий случай пару явок, там тебе достаточно будет просто назвать себя. И не думай, что это блеф. Исчезнуть так, чтобы найти тебя было практически невозможно, очень даже реально, хотя вся эта ваша Темная профильтрована шпионами от и до. Вдоль, можно сказать, пополам с попереком. Все шпионят за всеми, и никогда нельзя быть уверенным ни в ком. Например, вот эта парочка моих тутошних людей, что сидели у вас на безопасности, и которых ты так ловко подставил. Из лаборатории они исчезли, но ни на одну из моих явок не пришли. Испарились. Пропали. Почему? Потому, что у меня были к ним вопросы. И их исчезновение может означать только одно. Они работали не только на меня, а еще на кого-то, кроме меня. Спросишь, на кого, так откуда мне знать? Хотя бы на эту Боди, на Верховного Санатора, на Научника, да на кого угодно, вплоть до Свободных Миров. Этот их Спирос тот еще жук. Мои ответы удовлетворили Вас, сэр?

– Вполне. Но я бы предпочел, чтобы Вы говорили мне "ты". А то я начинаю нервничать. "Вы" руководителей в наш адрес, адрес исполнителей, означает предстоящее оглашение оргвыводов и все такое. Словом, мне с "ты" комфортнее.

Теолог расхохотался.

– Ну, ты и жук! Остришь, зараза? Так вот тебе мой первый главный вопрос. Как ты расцениваешь шансы на успех Трассы?

– Вы имеете в виду именно Трассу, или проект "Полигон" в целом?

– Так-так-так… – Теолог остро взглянул на Генрика. – Понятненько. Давай сначала про Трассу.

– Мне неизвестны последние новости с Трассы, но, похоже, Вы правы, и сама идея создания тела интуитивиста, абсолютно чистого от следов сознания, в четвертой модели с треском проваливается. Тело на Трассе уже полностью самоуправляемо.

– Я в курсе. Но пусть эти детали волнуют Его Величие. Вопрос в другом. Получит он себе новое тело до того, как… словом, в обозначенные сроки?

Генрик махнул рукой.

– Вопрос даже не в этом. Если вести речь только о теле, всегда остается возможность силового решения. Утыкать иглами, сунуть на операционный стол, абортировать сознание и – вперед. Вопрос совсем в другом. – Генрик подсунулся к самому лицу фантом-Теолога и зашипел: – Будет ли в этом случае личность Координатора в новом теле идентична исходной? Я имею в виду – инсталлированному фанту? Вот в чем вопрос.

– Спасибо, – задумчиво сказал Теолог. – Это совпадает с моими соображениями. Пошли дальше, заодно проясним и мои планы в отношении тебя.

Теолог почесал себе нос, оглядел рум и перевел задумчивый взгляд на собеседника.

– Ты это помещение обнаружил во время поисков? Когда отыскивал путь, которым смылись из лаборатории мои силовики? Ваши нынешние "безопасности", насколько мне известно, об этой части подземки и представления не имеют. Ну, а уважаемый Информант, твой Хозяин, слишком уж барин, чтобы вникать в детали. Хорошо тебе, ишь, устроился, и договариваться ни с кем не надо, чтобы таскать к себе эту шлюшку, – Советник ткнул пальцем в грудь собственного псевдотела. – Никаких заморочек с охраной, никаких "ты мне, я тебе".

– А с чего Вы взяли, что я кого-то сюда таскаю?

– Ну, конечно, – язвительно скривился фантом-советник, – тоже мне! Все во вселенной, у кого есть такая возможность, таскают к себе под землю шлюшек с поверхности, наплевавши на всякие секреты и запреты. А вот ты один у нас этакое чудо природы и облико морале? Впрочем, черт тебя знает, может, и не таскаешь, реагировал ты на мое появление очень своеобразно… Ну, и дурак, если не таскаешь. Вон она у тебя какая.

Фантом-Теолог огладил собственное псевдотело по особо пикантным местам – сущий сюр, у Генрика чуть крыша не поехала – потом снова повернулся к Генрику.

– Завидую. Куда мне. Хиляку-горожанину с такой и не справиться. Ну, вот, подвел я тебя плавно к своему второму главному вопросу. Мои яцеголовые в один голос уверяют, что идея Полигона порочна и неосуществима в принципе. И очень жаль, если это правда.

Генрик ухмыльнулся.

– Хихикаешь? Иронизируешь? Я и сам не очень им верю. Вся фишка в том, что такое же они говорили и про твой клонфильтр. Так и что ты мне скажешь про Полигон?

– Здешняя Трасса – это авантюра, на ней имеется куча факторов, которые невозможно учесть. Посторонний форматирующий фант, по крайней мере, в сочетании с Трассой – глупость, потому что на Трассе всегда найдется чему пойти не так, и появление паразитной личности практически неизбежно. Но если использовать не Трассу, а именно полигон со строго контролируемыми условиями, и реципиенту не бояться боли, а использовать собственный фант для форматирования, идея вполне осуществима. И даже, пожалуй, плодотворна.

– Не бояться боли… – Теолог поморщился и покачал головой. – Иначе никак?

– Никак. Но при соблюдении этих условий, и еще, если не погонять и не донимать мелочной отчетностью перед людьми, которые ни уха, ни рыла, так сказать, и понимают только тупую бумажную отчетность… да и в ней-то требуют наличия на бумаге подписей, а не содержания, да… в этом случае я га-ран-ти-ру-ю успех. Что касается боли, то к ней все равно придется привыкать. Боль для инта есть естественное состояние.

– Это, как раз, понятно. Хуже другое. В собственном-то теле все равно придется умирать, а смерть есть смерть.

– А вот и нет! НЕТ! Вы просто не додумали до конца. Если проводить адаптацию в онлайне, то сначала Вы, конечно, будете воспринимать себя в старом теле как матричную личность, а себя в новом как отложенный фантом. Но вся фишка в том, что очень быстро положение изменится до наоборот. И тогда Вы станете воспринимать как отложенный фантом уже себя в старом теле. И Вы не умрете. Вы просто отключите отложенный фантом уже как ненужный, как лишний.

– Да?! Боже, как хорошо!.. но и в этом деле тоже есть нюансы. Во избежание всяких ненужностей, навроде излишнего внимания со стороны Координатора к тому, что тело у меня появилось новое, что чревато, оное тело мне, как ты понимаешь, на первом этапе нужно внешне точно такое же, но молодое, крепкое, здоровое и очень даже способное по части всякого рода излишеств…

Фантом-Теолог снова – на этот раз медленно и со вкусом огладил псевдотело.

– Ты меня понял?

– Что ж тут непонятного? – ответил Генрик с совершенно непроницаемым лицом. – Его Величие, хренов вселенский Темный бог должен пребывать в уверенности, что ключи от Вечности находятся единственно в его могучих цыплячьих лапках.

3

С дороги, где у самого выхода на турский тракт друзей подстерегала засада, они свернули немедля, тем более что сзади, по словам встреченной пары циркачей, их вот-вот должны были догнать малиновые гвардейцы в количестве аж целых двух кавалерийских ал.

Засаду клятый аббат выстроил на редкость грамотно, и, если бы не циркачи, друзьям пришлось бы не сладко. Перед самым выходом на тракт дорога продиралась через седловину между двумя холмами, так что конница перекрыла бы им единственно возможный путь к спасению. И никакая сила, быстрота и ловкость не помогли бы. Сзади сплошной плотный вал малиновых, впереди в самом узком месте поперек дороги завал из бревен, с боков отвесные каменные стены, и со всех трех сторон за завалом и на холмах арбалетчики, лучники и еще какие-то – запредельная нежить, редкостные страхолюды. А уж оружие у этих вообще не поддается описанию.

Уходили вскачь, благо запасных коней хватило и на циркачей… то есть, бывших циркачей, а теперь уже полноправных членов отряда. Обходили засаду по совету новеньких не слева, не с гегемонатской, а справа, с франконской стороны. А выйдя на Турский тракт, опять же по их совету, поскакали не вперед, к Вупперталю, а назад, к Туру, что должно было оказаться для преследователей полной неожиданностью.

Не доезжая до границы Франконата, следуя тем же хитроумным советам, свернули с тракта на проселочные дороги, по которым и устремились к тракту Арль – Вупперталь, оставив настырного преследователя – аббата с носом, по крайней мере, на какое-то время. Раз уж они ему так нужны, пусть помечется и посуетится на турском тракте, зараза такая.

Пара циркачей вошла в отряд, как у хорошего винодела входит пробка в бутылку – плотно по месту, и подгонки не требуя. Прилепились оба к Скаврону, именно его признавая себе… ну, может быть, и не начальником, но старшим товарищем.

Кувалда поначалу отнесся к новеньким предельно недоверчиво. Сказывался, как выяснилось, опыт прежнего общения с Маунтином. Сдался Кувалда только после категорического заявления Люкса, что новенькие не врут, и, вообще, судя по всему, люди порядочные.

И Кувалда, и Маунтин были оба родом из маленького городка на границе с пустыней Негов, и с самого детства были между собой на ножах из-за жесточайшего соперничества, пусть даже, по словам Кувалды, и одностороннего. Кувалда – тогда Молоток, играл на "правильной" стороне, а вот Маунтин – что характерно, звавшийся тогда Громилой – совсем даже наоборот… поневоле, как он сейчас утверждал.

– А что же мне, бедняге, было делать, – добродушно посмеивался Маунтин, – если место "самого хорошего парня" было уже занято? Да еще кем? Парнем, который, во-первых, сильнее… тогда был, тогда… сейчас-то еще неизвестно, цирк силушку накачивает еще как, а ты, я слышал, все больше голову премудростями тренировал. Ну, а во-вторых, конечно, много умнее, собака такая. Так что даже пословица знаменитая – "сила есть, ума не надо" – работать отказывалась. И, в-третьих, все, за что ни брался, у этого типа получалось – опять же, что характерно – играючи. А с кого другого семь потов сойдет, и все равно ничего не получится. Что же этому другому остается, кроме роли совсем уж скверного парня? Даже чавку хорошисту, паразиту такому, один на один начистить не получится, надо друзей собирать.

– Ну, и как? – живо заинтересовались слушатели.

– Что значит – как? У него тоже друзья. Вот сами и посудите, каково оно молодому, сильному, заносчивому и, признаться, не слишком умному парню всегда и во всем быть вторым? И видишь, что несет тебя не туда, и думаешь с тоской о себе, дураке, что в корешах у тебя все больше шушера, а то и вовсе прямые гады, а во врагах хорошие парни, с которыми дружить бы и дружить, да вот беда – все корабли сожжены до головешек, и пути отрезаны. Плохим парнем быть не очень-то и хотел, хорошим не мог. Так и ушел я из родных мест через неделю после тебя, Молоток, то есть, извини, Кувалда, с бродячим цирком. Ты в школяры подался, а я в циркачи, и рад был до полусмерти, что не надо мне, наконец-то, корчить из себя крутого долбошлепа, и что могу я теперь быть простым сильным добродушным парнем, который, в сущности, я и есть.

Золотая осень шла к концу, погода портилась. Да и места пошли совсем уже обжитые, так что ночевать в лесу стало вовсе не с руки – и неуютно, и трактовые дозоры обязательно заинтересовались бы извращенцами, ночующими не в уюте странноприимного дома, а в дождливом лесу у чадящего костра.

Все это время в проводниках и главных советчиках у друзей пребывал, однако же, не Маунтин, а тот, второй, который кот на задних лапах. Вид он имел на редкость нелепый и смешной, имя у него тоже было решительно дурацкое: Бим. Однако же, референции со стороны Маунтина представлены были о нем самые уважительные со вздеванием кверху указующего перста и значительным покачиванием головы – он-де коверный клоун, самый быстрый умом человек на весь цирк, а выглядеть дураками коверным положено по роли.

– Конечно, на вашем пути мы появились не случайно, – объяснял Бим, – хотя и никак не ожидали, что вас будет всего четверо. Молва повсюду катится про большущий отряд. Что Монпари взят штурмом и вообще… А как узнали, что на вас объявлена охота, тут же и отправились, чтобы перехватить и предостеречь. И присоединиться, если повезет. Как мы в этих местах оказались? Очень просто. Наш Дюссель город небольшой. Это вам не Вупперталь и даже не Минхен. Да, с осени у нас оживление по случаю ярмарки, и все такое. А летом народ разъезжается по деревням, публики в цирке нет, и появляется у циркачей, как вроде бы, отпуск от работы. С Маунтином мы друзья. Он у нас дальний, деваться ему некуда, а я из здешних мест. Вот и беру его летом к себе в деревню. Жизнь у нас здесь тихая, монотонная, для отдыха – самое оно. Мы уже собирались обратно в Дюссель, но тут пошел вдруг по окрестностям Монпари между верными людьми шепоток, что видели поблизости мадам Манон всю в багамутной кованой кости и в сопровождении таких людей… – оба циркача дружно покосились на Люкса, – таких людей, что мозги узлами завяжутся, потому что предания… знамения…. Нет, вы не подумайте, что мы чего вынюхиваем, или еще как-нибудь! Я просто к тому, что дальше – больше. В один прекрасный день вдруг оказалось, что в Монпари уже распоряжается снова мадам Манон, кое-кому прилично надравши задницы. Сволочь эта, бывший ключник, что предательством и клеветой пролез в пакаторы, сидит на колу, а…

– Что-что? – невнимательно переспросил погруженный в свои мысли Люкс. – Что там такое?

Побледневший Скаврон исподтишка показал Биму кулак и зачастил на редкость лицемерным и фальшивым тоном:

– Не удалось, значит, смыться стервецу? Это хорошо. А то я уж прям-таки весь исстрадался…

Люкс рассеянно качнул головой и снова погрузился в свои невеселые думы, так что непонятно было, разобрал ли он эти слова, или пропустил мимо ушей, а Маунтин, чуть из седла не сваливаясь, извернулся к Скаврону и спросил тихонечко:

– Как же так? Разве он не всеведущий?

– Он всеведущий, когда он хочет. А когда не хочет, то нет. И вообще, знает он далеко не все, он знание ищет.

– Не понял? – озадачился Маунтин. – Всей округе уже давно известно про него со всех сторон, что он – Светлый, и по вашим рассказам так же выходит, и вообще. Какое, к черному, знание?

– Что ты ко мне пристал? Я тебе философ? Я сам такой же мыслитель, как и ты. За разъяснениями – вот он, Кувалда, валяй к нему.

Маунтин повернулся к Кувалде. Кувалда вздохнул с привычной обреченностью.

– Он сам признавать себя телесным воплощением божества категорически отказывается.

– Я знаю, Нодь говорил. Оно и понятно, может, он хочет тайну сохранить, хотя, с другой стороны, если это держать в тайне, как же тогда бороться с тьмой?

– Но если признать его материальным воплощением светлого божества, то такое воплощение, именно в силу своей материальности, конечно же, будет менее совершенно, чем чистая идея, и некоторыми божественными свойствами может обладать не в полной мере. Так что нет ничего удивительного, что материальное воплощение божества на Темной ищет себе Знание.

– Ага… ну, да… Но он сразу увидел, что мы с Бимом говорим правду, правильно? Даже ты тут же нам поверил после его слов, верно? А с другой стороны, получается, что правду от него, от бога, раб божий может скрыть?

– Мы для него не рабы! – возмутился Нодь. – Мы даже не слуги! Мы ему друзья. Наши личности для него неприкосновенны, ясно? Ни к кому из нас в душу он без спроса не лазит.

– Понял, дурья башка? – обрадованно вставил Скаврон.

– А ты что скажешь? – спросил Кувалду Маунтин.

– Видеть насквозь он может любого человека, это мы знаем точно, многократно имели возможность убедиться. Но делает он это только при крайней необходимости, – выдавил Кувалда, корчась от омерзения к самому себе: вот так, наверное, и прикладывают руки к рождению мифов самые отъявленные атеисты.

– Хорошо, пусть так, – сказал Бим с сомнением в голосе. – Но это же для него опасно при такой охоте, что ведут на него сумеречные. Да, зачем он им нужен непременно живой, кстати сказать, не знаете?

– Ну, ты и спросил! – картинно удивился Скаврон. – Тело бога – особенное тело, верно, Кувалда? Нам уже сколько обещают телесное пришествие темного бога?.. Ну, так и что ж он?.. А откуда тьме взять такое тело? Тьма умеет только разрушать, хаос устраивать и все такое. Верно, Кувалда?

4

Генрик осторожно выглянул из-за угла. Парочка пересекала крохотную площадь между стеной водосборной башни, углом старого библиотечного корпуса, рядом с которыми притулилась небольшая кафушка, и клоподромом – системой вспомогательных и аудиторных построек, в которых находились бесчисленные входы в трабулы, ведущие… куда?.. да куда угодно! В любую сторону! Хоть куда хошь в самом университете, хоть куда желаешь на старом рынке. Если парочка на секунду скроется из глаз – пиши пропало, в этом лабиринте их уже ни за что не найти. Приходилось рисковать.

Вообще-то, Генрик спешил. С ним только что связался по коммуникатору наместник Фетмен и осторожно поинтересовался, не смог ли бы он, Генрик, принять их с Ответственным секретарем Флаем для некоего срочного конфиденциального разговора. Вначале Генрик, в намерения которого входило отыскать Жанет и наконец-то оттянуться с нею на всю катушку, собирался уважаемых коллег, выражаясь по-школярски, отпофигизмить и предложить – в самой категорической форме – перенести встречу на завтра. Однако, уловив в голосе наместника панические нотки и повинуясь внезапному безотчетному импульсу, он поинтересовался, в чем, собственно, дело? А вот когда он сэра Фетмена выслушал, тут же на встречу и согласился, заявив, что все свои неотложные сверхважные суперсложные дела постарается завершить или свернуть как можно скорее. По словам сэра Наместника, выходило, что нынешние спутники четвертой модели объекта прекрасно известны аббату Изегриму, поскольку оный Изегрим корешился с ними в период своей учебы в университете. Что оный Изегрим вознамерился "достать" объект через этих спутников, захватив их живыми или мертвыми, и что манипулирует он при этом такими в высшей степени несерьезными для разумного и даже просто взрослого человека категориями, как "дружба", "верность", и – представьте себе, сэр, даже пресловутая "любовь".

Первым кандидатом в спутники объекта, таким образом, автоматически становился Кувалда. Не тот он был человек, чтобы надолго на полюсах задержаться. Кто еще из их с Лисом однокашников торчал на полюсах одновременно с объектом? А черт его знает, мало ли кто и за что мог влипнуть? Ну а там-то студиозусы уж точно объединились бы для такого святого дела, как побег. Надо было что-то срочно предпринимать, тем более что не такой Лис дурак, чтобы рассчитывать схватить Кувалду живым. Он и пробовать не будет, пожалеет собственные кости. Ну, Лис, ну, сукин сын! Достал уже, подонок, пора, пора было с ним разобраться, причем со всей тщательностью, чтобы – раз и навсегда.

Генрик забросил поиски Жанет и устремился в лабораторию. Но вот как раз теперь, когда перед ним замаячили действительно неотложные дела, у самых стен библиотеки он и столкнулся с нею чуть ли не носом к носу.

Спутник у девочки был странноватый и чем-то ему, Генрику, смутно не нравился, так что дело тут было не в пошлой ревности… не только в ревности, если точнее. Рожа у него была типично чинская и – судя по ухваткам – принадлежал он отнюдь не к тамошнему чинскому быдлу и даже не к пакаторам. Поднимай выше, малый тянул на подлинного чинского мандарина. А как они ворковали, как ворковали, это ж с ума сойти! Правда, обнять себя своему спутнику Жанет не позволила даже и за плечи, так что вполне возможно предстояло ему уйти отсюда целым и невредимым, да и девушка, может, обойдется без давно уже ей обещанной порки. Генрик стремительно перебежал площадь и нырнул в узкий проход между гнусно пахнущей алхимической лабораторией и стеной библиотеки, усеянной входами в трабулы, куда секундой раньше нырнула преследуемая парочка. Конечно, они могли его заметить, тем более что в слежке он был сущим профаном, но – что поделать – приходилось рисковать. Промедлишь, ищи их потом в этом чертовом лабиринте мерзопакостных трабул.

Проход оказался пуст. Генрик нырнул в одну трабулу, метнулся в другую, и когда уже решил, что – все, что упустил их окончательно и бесповоротно, в одном из темных ответвлений он вдруг уловил какое-то движение и звон стали. Уже не таясь, Генрик шагнул в проход. В полумраке длинного коридора ему предстала довольно занятная картина. В глубине, там, где трабула раздваивалась под тупым углом на два хода, окруженная вооруженными головорезами, стояла Жанет в великолепной боевой стойке с палашом в руке, а у ее ног корчился и хрипел один из бандитов, на свою беду оказавшийся, очевидно, слишком торопливым. "Живой, живой берите сучонку", – негромко, но яростно шипел один из бандитов, лицо среди них, по-видимому, начальствующее. Услыхав шаги Генрика, бандит повернулся к нему, выдернул из-под балахона орденскую бляху с крестом и, сунув ее чуть ли не прямо в Генриково лицо, рыкнул с сытой начальственной свирепостью: "Пшел вон! " и тут же, с воплем ухватившись руками за живот, повалился на землю, мелко суча ногами. Генрик рванул из ножен палаш, после чего по трабулам покатилось громкое эхо дружного и энергичного топота. Остальные "нападанты" – как выяснилось, совсем даже не бандиты, а напротив того, благочестивые служки серого ордена блаженной тьмы – с похвальной поспешностью пустились наутек.