Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

Ах, Генрик, Генрик, не дошло до тебя мое послание, мой крик о помощи, мой призыв… Не дошло… Когда-нибудь, возможно, Координатор вновь оживит меня… ее… и даст новое тело – убийцы были, есть и будут в цене у сильных мира сего. Но та "она" ничего не будет помнить и знать о единственном человеке на свете, который был к ней добр. Как это горько! Что ж, Генрик, пусть тебе повезет больше.

Ана вскинула руки к голове, вцепилась пальцами в… нет, не в волосы, откуда у фантома волосы, в парик-компьютер она вцепилась и рванула его, как учил Генрик, вперед и вверх. Со всех сил. Последнее, что ей довелось услышать перед щелчком в ушах, подведшим итог всей ее многогрешной неправедной жизни, был истошный вопль эстрадной звездуленции: "Гуляю всех! "

Глава четвертая

1

В Фарсале они оказались в разгар осенней ярмарки, и это было просто здорово. На ярмарку съехалось великое множество всякого разного народа, среди которого было немало пакаторов с дружинами, а также и других лиц благолепного и даже высокоблаголепного облика. Друзья прошлись по ярмарке, а поскольку денег они не жалели – один из камней Скаврона был ими здесь же переведен в деньги – то и произошла с ними совершенно удивительная метаморфоза, в результате которой отряд превратился дружину очень богатого, может быть, весьма знатного, но – увы! – без сомнения, провинциального и даже захолустного барона.

Как ни странно, за барона ярмарочный люд принимал отнюдь не Люкса или Кувалду. Оба гиганта воспринимались как баронские личные телохранители. За барона же купчишки и приказчики дружно принимали Скаврона. И дело тут было не в какой-то особой благолепности кузнецова облика. Отнюдь. Просто еще с полюсов он присвоил себе обязанности казначея, а по понятиям рынка, кто платит, тот и хозяин.

Друзья мгновенно оценили выгоду происходящего и тут же с удовольствием принялись подыгрывать, естественно, в меру отпущенных им артистических способностей. Увлеченный закупками, Скаврон долго ничего не замечал, вел себя со всеми возможными естественностью и непосредственностью, что делало картину происходящего абсолютно достоверной.

Одно было плохо. Захваченная с полюсов рыбная кожа за время путешествия под действием кислоты весьма поизносилась и должна была вскоре прийти в полную негодность, а здесь, на ярмарке, замену ей в нужном количестве найти не удавалось. Перевозка закисленной кости грозила превратиться в серьезную проблему. В крайнем случае, можно было, конечно, спасая конские бока, перейти с вьюков на телеги, но тогда отряд полностью потерял бы мобильность, что было крайне нежелательно, да и попросту опасно. Конечно, после удаления из Люксова плеча метки черных, подозрительная летучка больше ни разу их не беспокоила, да и самый опасный – безальтернативный – участок дороги остался позади, но мобильность, все-таки, очень желательно было бы сохранить.

Из Бонанзы вглубь Франконата вела одна приличная дорога. На Фарсалу. А вот из Фарсалы двигаться можно было уже в любом направлении. Кратчайшая дорога к границе Гегемоната и далее на Вупперталь – Лионский тракт – была для наших друзей совершенно неприемлема, поскольку оставляла далеко в стороне замок Манон Монпари. Самым удобным для них был бы, разумеется, Турский тракт, однако на этом пути было весьма проблематично приобретение рыбной кожи. На военном совете практически единогласно – при одной воздержавшейся – было принято решение идти кружным путем. Вначале вдоль Роны на Арль, где уж точно можно было бы достать злополучную кожу, из Арля пойти на Тур, разобраться с предателями, вернуть Монпари Манон, и уже после всего этого свернуть на Вупперталь.

Смотрелся их отряд весьма внушительно. Барон с красавицей дочкой при трех благолепных рыцарях – пакаторах, все в драгоценной багамутовой кости при багамутовой же кости ювелирной красоты оружии, и кнехтах при арбалетах, бронь и оружие имеющих металлические, но такого качества, которому позавидовали бы и иные пакаторы. Впрочем, один из кнехтов, явный викинг, брони не имел вовсе и щеголял голой грудью под степной безрукавкой-размахайкой. Дело в том, что Оле, все воинские доспехи которому были обещаны костяные, категорически отказался, как он выражался, "вводить друзей в лишний расход", и заявлял, что если купят доспех металлический, то совесть ему не позволит брать еще и костяной… так что он уж лучше подождет.

Тракт на Арль был великолепный, все имели заводных гиппов – Люкс с Кувалдой даже по два – все были полны сил, сгорали от нетерпения, и ехать были готовы до полного изнеможения. Гнать приходилось еще и по той причине, что рыбная кожа уже просто начала расползаться, еще немного, и кислота доберется до конских боков.

Места пошли насквозь цивилизованные. Ночевать на природе, не вызывая подозрения, было уже невозможно. Да и погода хмурилась, небо то и дело разражалось дождем.

Остановились в странноприимном доме. Порядок действий был оговорен заранее. Джон Ячменное Зерно, изображавший собою баронского ключника, тут же принялся командовать своими "кнехтами", устраивая и обеспечивая кормом гиппов и организовывая охрану груза. Пятерка "костяных", не удостоив никого даже мимолетным взглядом, прошествовала сквозь общую обеденную залу в залу "чистую ", где уже ужинало несколько почтенного вида пакаторов из числа ранее прибывших путешественников. Пакаторы тут же встали, почтительно приветствуя вошедших, а тот из них, что полагал себя самым важным, а посему восседал посередине "парадного" стола, стремительно подвинулся к краю, освобождая почетные места.

Не успели друзья обосноваться за столом, как в зале материализовался сам хозяин в окружении прислуги, готовой рыть землю от усердия.

Хозяин принял заказ, немедля отправил одного из своих людей на конюшню кормить баронских кнехтов, пожелавших провести ночь у лошадей и поклажи, убедился, что господину барону и его уважаемым пакаторам подавать начали все-все-все и самого наилучшего качества, и тут же умчался готовить для почтенных гостей наилучшие апартаменты. Друзья, все последнее время питавшиеся всухомятку, да еще и за день прилично проголодавшиеся, с удовольствием приступили к трапезе.

Подвинувшийся пакатор, проявляя чудеса куртуазности, испросил у Скаврона разрешения обратиться к одному из его спутников, коих, очевидно, полагал равными себе. Скаврон, рот которого был набит жареной слопсятиной, пробормотал невнятное "угум" и снисходительно взмахнул вилкой. Пакатор повернулся к Кувалде.

– Позвольте представиться, Лебель, к Вашим услугам, милостивый государь.

– …Э-э… Хаммер, – в свою очередь представился Кувалда.

Лебель подсунулся к уху Кувалды и сказал вполголоса, подмигнув с понимающим одобрением:

– Вы, господин Хаммер, как я понимаю, возвращаетесь с прогулки?

– Да, – покивал головой Кувалда. – Что-то вроде того.

– Дикое поле?.. Приозерье?

Кувалда скорчил плутовскую рожу и пожал плечами. Лебель завистливо вздохнул.

– Удачно?

– Сверх всяких ожиданий.

– Рад за вас. – Лебель снова вздохнул. – Мы тут с двумя соседями о прошлом годе тоже неплохо прогулялись. Вот подумываем опять…

Остальные пакаторы, ровней себя никому из новеньких не считавшие, внимали беседе с таким почтительным видом – слово каждое ловили, иначе и не скажешь – что Лебель просто раздулся от спеси.

– И что же, беглецов не видели? За них такая награда назначена – закачаешься.

Кувалда насторожился.

– Каких беглецов?

– Вы ничего не знаете?.. Ах, да, вы давно не были в цивилизованных местах, да и вообще вы не наши, а гегемонатские. Тут такие дела, извините!

Друзья немедленно прекратили все "междусобойные" разговоры, а Лебель, позабыв о еде и размахивая руками о т возбуждения, принялся просвещать "гегемонатских гулянтов" относительно последних событий и посвящать в тонкости сегодняшней франконской политики.

– Тут у нас группа заговорщиков – аристократов устроила попытку государственного переворота. Они подобрали самозванца очень похожего на нашего государя. Двойник, просто двойник. Лицо, фигура, голос, повадки. Сам Франкон Луи девятнадцатый убит. Вся его семья вырезана до единого человека. Ужас, ужас. Однако верные присяге вельможи, войска и даже монахи серого Ордена при помощи… ну, этих… Вы понимаете, кого я имею в виду… да… Так вот они разгромили мятежников. Зачинщики заговора схвачены. Однако сам узурпатор – никто не знает, кто он такой, представьте себе – он бежал, и сейчас его ловят по всем дорогам. Верноподданным приказано схватить означенного узурпатора и, не вступая с ним ни в какие разговоры-переговоры, немедленно передать его в руки монахов Ордена. Вознаграждение за него обещано сказочное, одним словом – гасите факелы, готовьте свечи.

– Даже так? – Кувалда изобразил нешуточную заинтересованность.

– Именно! – взвизгнул Лебель.

– Простите, месье, – вмешался в разговор Нодь, – в Арле на бульваре Фонтанов есть веселое заведение с красным фонарем под вывеской "Лебель и Постуар", это не Ваше ли?

– Да, это мой порнай, – со скромной гордостью сказал Лебель. – Лучшие девочки Франконата. Захаживали?

– Случалось, – покивал головою Нодь. – Девочки и в самом деле неплохи. Товар свеженький и, я бы сказал, м-да. Даже девственницу можно прикупить, если не жалеть денег. Нет-нет, не штопаную, настоящую, меня не проведешь, уж как-нибудь!

– Р-разговорчики! – рявкнул Скаврон, косясь в сторону Манон и Люкса, но они, занятые исключительно друг другом, похоже, ничего не слышали.

Лебель понимающе закатил глаза и прижал сразу обе ладони к сердцу – как же, баронская дочка, а тут словеса плетут такие фривольные, а Нодь достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб, с опозданием представив себе, какая реакция со стороны Люкса могла последовать, прислушайся он ненароком к этому разговору.

– Э-э… а-а… Зернышко, друг мой, – зачастил он, круто меняя даже не тему беседы, а общее направление застолья, – не споете ли нам что-нибудь лирическое, балладу какую-нибудь подходящую к моменту?

Совершенно обалдевший Джон кивнул головой, ухватил купленный в Фарсале виолон – великолепный инструмент, не чета тем, которыми приходилось довольствоваться в бытность лесным братом – да и запел вполне приличным и даже довольно-таки приятным баритоном черт знает, почему вдруг пришедшую на ум песенку:

Ячмень, чтоб быть под мухой,

Везли с самой Земли.

Сухим оставить брюхо

Нам совесть не велит.

Гони, хозяин, пиво.

Здесь пиву всякий рад.

Пусть морщится спесиво

Эстет – аристократ.

Мило лесному брату

Ячменное зерно.

Вино – аристократам,

Их кислое вино!

Пускай наш век коро́ток,

Но пиво нам – дано!

Из всех пропитых глоток

Восславлено оно.

Смахни, девчонка, пену

С прекрасных алых губ,

Усядься на колени

К тому, кто больше люб.

Пусть славится простое,

Известное давно,

Тугое, налитое,

Ячменное зерно!

Текст ее для именно что аристократического застолья мог бы и показаться несколько странноватым, больше он подходил, скорее, для студиозной пирушки или для зеленого братства, однако же – мало ли какие вкусы были присущи сэру барону? Может быть, он и был как раз горячим поклонникам уголовной лирики? Всякое, знаете ли, бывает, особенно в элитных кругах. Так что все присутствующие приняли песню вполне себе благосклонно и певцу даже поаплодировали, может быть, и не слишком бурно, но охотно.

Оба последующие дня вплоть до прибытия в Арль друзья обсуждали услышанное на все лады и совсем другими глазами смотрели на то и дело попадающиеся навстречу отряды военных и монахов. Сами они внимания стражей порядка не привлекали. Во-первых, их отряд двигался по направлению к столице, а не от нее. А во-вторых, никого похожего на Франкона, девятнадцатого Луи, среди них, естественно, не наблюдалось.

Наконец, утром четвертого дня с вершины очередного холма друзья увидели высокие стены, грозные башни и утопающие в зелени великолепные пригородные дворцы Арля, столицы Франконата – красивейшего города Темной. В городе явно что-то происходило. Даже отсюда можно было разглядеть, что из бойниц башен свешиваются какие-то флаги, а все пространство перед ближайшими воротами в город заполнено возбужденной толпой. Вдоль тракта были выстроены войска, надежно отсекавшие народные толпы от дороги, где гарцевали всадники, носились верхами курьеры и, вообще, царила всяческая суета.

– Что это там? – озадаченно спросил Скаврон.

– Готовятся, – оскалился Нодь.

– К чему? – удивился Скаврон.

– Ну, как… встречать и чествовать славного барона Скара после его славного похода.

– Болтун ты, – беззлобно отругивался Скаврон. – Э, мужики, может, переждать? Явно кого-то важного несет. Вон на той дороге, видите?

Впереди, не далее, чем… в общем, в пределах видимости не только Люкса, но и простой человеческой, их приозерский тракт вливался в более широкую и даже, вроде бы, в мощеную дорогу. По ней неспешно и торжественно приближался большой кортеж под… Люкс напряг зрение… да, это был, несомненно, черно-красный свенский королевский штандарт. Откуда ему, Люксу, могли быть известны свенские королевские цвета – такие пустяки давно уже перестали всех удивлять.

– Как бы там стражи порядка лютовать не начали. Начнут всех подряд шмонать, документы проверять, и вообще, – озабоченно покачал головой Кувалда. – Нарвемся.

– Могут, – Джон Ячменное Зерно, согласно покивал головой – Но и останавливаться нельзя. Подозрительно. Ехали люди, ехали, а увидели стражу, и в кусты. Поехали потихонечку, а, Люкс?

– Кувалда? – повернулся Люкс к школяру.

– Поехали, – махнул рукой тот. – Вон там, где наш тракт сливается с той дорогой… это тракт свенский, верно?.. там придержим гиппов, И разумнее будет особо не медлить. Какой провинциальный барон пропустит такое зрелище? Скаврон, ты давай вперед, а мы с Люксом по бокам от тебя, чтобы зеваки расступались.

Зеваки и в самом деле расступились, пропуская всадников аж до самого свенского тракта. Здесь "господин барон" и евонная баронова челядь с охраною встали, как вкопанные, и принялись пялиться во все глаза на кортеж, на каждую кортежную карету, повозку и каждого всадника. А когда самая роскошная колымага – вся в золоте и тончайшей резьбе – влекомая парным цугом аж десятью огромными белыми гиппами свенской могучей породы, проплывала мимо них, на окошке ее отдернулась в сторону парчовая занавеска. Из окна выглянула чертовски красивая девушка с надменно оттопыренной нижней губкой, и ее огромные даже для темнянки глаза с нескрываемым интересом уставились на Люкса.

Рот Люкса приоткрылся, и взглядом он остекленел.

Манон нахмурилась. И в этот момент вдруг оглушительно взревели трубы, прикрытые до сих пор ворота города распахнулись, и из них выехала встречная процессия, во главе которой находились – тоже верхами на белых гиппах, между прочим – два в пух и прах разряженных кавалера, сущие павлины, право слово, особенно один, весь в белом с золотом и с белыми же перьями на шляпе. Не доезжая до запряженной цугом кареты, оба кавалера и их свита соскочили с коней и направились к ней пешком, вздымая кверху ноги при каждом шаге медленно и торжественно и даже с замиранием в самой верхней точке.

Когда они приблизились к уже гостеприимно распахнутой дверце колымаги, в ней показалось лицо той самой красивой дамы, и еще какие-то важные лица, и вся пешая процессия за исключением белого кавалера, прижимая обеими руками шляпы к сердцам, склонилась в низком поклоне. Белый же, держа правую руку на отлете и чуть позади корпуса, а шляпой, зажатой в левой перьями вниз, выделывая перед собою изящные финтифлюндии, заскакал по дороге, поднимая тучи пыли. Красивая дама милостиво склонила голову, умудрившись, тем не менее, продемонстрировать скуку, скуку и еще раз смертельную скуку, а потом, как бы защищаясь от поднятой скакуном пыли, демонстративно приложила к носику кружевной платочек. Толстое важное лицо откровенно зевнуло и исчезло из вида, но Белый, ничуть не смутился и, напротив того, проорал на всю дорогу:

– Ваши величества! Ваше высочество, блистательная и несравненная принцесса Свена! От имени и по поручению сэра Наместника Вас встречает и приветствует сэр Брандис, владетельный маркграф Суомский.

Белый попрыгунчик еще что-то верещал, глазастая девица, оказавшаяся – ни много, ни мало – аж свенской принцессой, откровенно скучала, ревели трубы и били барабаны, но друзья всего этого уже видели и не слышали.

Справедливо рассудив, что в эти ворота им въехать еще долго не удастся, они развернулись и направились к другим воротам, которые по случаю свенского, так сказать, "нашествия" должны были быть совершенно свободны и, возможно, даже не охраняемы.

2

Все вопли, все людское бродвейное мельтешение – да что там мельтешение, простое движение прекратилось, как по мановению волшебного жезла Фароаноса из телетаксерной "Планеты пирамид". Весь Бродвей замер на месте и упялился в экраны, лишь только на них появилась черная от усталости, небритая и очень-очень злая физиономия Ховрина. Пресс-конференция по поводу покушения на вице-короля. Наконец-то.

По левую руку от Председателя антикризисного комитета утвердился во всем блеске своих регалий и устрашающего террянского рыла генерал-майор Жарко. А вот справа уселась она, та самая, по поводу которой добропорядочные Горожане уже и вообще отказывались что-нибудь понимать. Заявилась тут, созналась, что есть она сама засланная шпионка, тут же вытащила непонятным образом из имперской тюрьмы вице-королевского друга и бывшего шефа, который стал теперь на Азере главный высоколобый директор научного института, а сама уселась на государственную безопасность заместо Стратега, в свою очередь, заделавшегося теперь у Черного Барона чуть ли не правой рукой. Одно только и утешало добропорядочных и верноподданных горожан – судя по всему, вице-король ей доверяет, а его-то уж точно не проведешь.

Фантом-Эни, как и все прочие бродвейские "шатанты" соляным столбом замерла у ближайшего экрана. Наконец-то городские власти решились-таки разродиться официальной версией случившегося.

Весть о провалившемся покушении на вице-короля разнеслась по Азере в мгновение ока. Поскольку официального сообщения ни Гнездо, ни контрразведка Города долго не делали, весть эта обросла со всех сторон самыми чудовищными домыслами и вымыслами. Поползли слухи – один нелепее другого – о целой армии шпионов и убийц, и о не вполне понятной, но, по всей видимости, все-таки неблаговидной роли во всей этой истории семейства Бюллеров. Ситуация усугублялась еще и тем, что охваченные горем Бюллеры заперлись у себя внизу и вообще на людях не показывались.

Гнездо поначалу вообще не обратило внимания на народную реакцию. Сказывалось полное отсутствие полицейского опыта. Обитатели Гнезда находилось в полном раздрае – что делать с телом несостоявшейся убийцы? Сохранить его более девяти дней было невероятно трудно, практически невозможно, а уничтожить ни у кого рука не поднималась. Что это была не Сурия, умом-то понимали, разумеется, да вот чувствам как это объяснить? Переваливать решение на Рекса представлялось чудовищным, но и без него как можно было здесь что-то решать? К тому же, Рекс умотал к своим разлюбезным аталанцам, указаний никаких не оставил, и… была еще семья, в конце концов! Правда, никто из Бюллеров не только клона не видел, но и стремления такого пока не проявлял.

И в Гнезде, и в городской контрразведке быстро разобрались в сути преступного замысла, и то, что убийц было два, тоже поняли очень быстро. Действовали убийцы явно автономно и несогласованно, друг о друге они не знали. Тут организаторы гнусной акции перехитрили сами себя, вот и вышло у них прямо по старинному присловью – хотели, как лучше, получилось как всегда… словом, явная всегдашняя имперская дурь. Судя по всему, маньячка, что находилась в теле клона Сурии, приняла второго убийцу за собственного ликвидатора и позаботилась о нем на свой маньячкин манер.

Между тем, вокруг начиналась настоящая шпиономания. Город, который ожидал своего уничтожения, но был не только помилован, но и прощен, преисполнился к вице-королю такой, пожалуй, даже истерической любви вкупе с благодарностью, что… горе и трижды горе тому, кто покусится! Назревал взрыв, и крайне обеспокоенный Ховрин вместе с Жарко и Флери примчался в Гнездо для координации действий и принятия мер.

Серж Кулакофф, которого они рвались увидеть, как оказалось, неотлучно находился при Рексе. Горожане попросили встречи с Эли Дуной, однако она была на Райне. Кто ж сейчас тут доступный есть? – в отчаянии вопрошали горожане, и слышали в ответ, что, кроме Лайзы Старкофф разговаривать в Гнезде было совершенно не с кем.

Дело приходилось брать в собственные руки согласно собственному же разумению. Вот городское руководство во главе с Ховриным и устроило грандиозную пресс-конференцию, дабы довести до сведения обеспокоенных компатриотов несколько препарированную и приглаженную – в целях сохранения общественного порядка, разумеется – версию покушения, и хоть как-то сложившуюся ситуацию облагообразить и успокоить.

Известие о провале покушения застало Эни Боди на "Лиловой Звезде" во время инспекционной поездки на Терру в лабораторию, как раз и занимающуюся массовым производством клонбоди. За прошедшее время у нее успел уже выработаться настоящий ритуал. В поездки, имеющие некий личный, неофициальный оттенок, она отправлялась обычно на своей яхте, подарке Всегда Правого Величия. А вот если ей предстояла "миссия", она предпочитала шип из "Звездного отряда" – стремительный, мощный, очень-очень грозный и – как ей казалось – невероятно элегантный и даже женственный, а потому более всего соответствующий ее личности. Изо всех цветных Звезд она всегда выбирала Лиловую, командир которой при одном ее виде так очаровательно впадал в полуобморочное состояние, начинал так мило заикаться и чуть ли не диареить в штаны, что на всех окружающих и инспектируемых это производило дополнительное стимулирующее воздействие… очень, очень глубокое… Она – это "Она! " И об этом не следовало забывать никому.

Эни немедленно приняла решение посетить Азеру в автономном фантоме. Почему в автономном, а не онлайн? Так ведь Рекс – он тоже "и есть Рекс", давняя мысль о том, что от него фантомом не отгородишься, запала ей в душу как истина в последней инстанции. Велит заявиться на Азеру в истинном теле, дабы предать себя правосудию, так ведь и заявишься, и свой кулон-игломет, вместо в ход пустить, сама же, с шейки снявши, азерским санаторам предъявишь и сдашь! Да и вообще, сегодня игломет далеко не гарантирует решения всех насущных проблем. Разрядишь его в кого-нибудь, а оный окажется фантомом, так и что с того, что яд в твоих иглах предельно убойный?

Разумнее всего было бы появиться в фантоме с внешностью, к ее собственной никакого отношения не имеющей. Но фишка-то в том и была, что делать этого Эни пока не умела, в ее собственном окружении такого умельца тоже не имелось, а отыскивать оного, объяснять ему задачу и все такое, ей было, как сейчас стало модно выражаться, "западло" и "влом". Брандис, конечно, справился бы, хорош мальчик, во всех смыслах хорош, но был он сейчас далеко, формировал ее собственные боевые отряды быстрого реагирования. Вот Эни и приняла для себя самое твердокаменное решение: запускать в мозг фант – в случае непосредственного контакта оного с Рексом, разумеется – только и исключительно через ментоскоп Всегда Правого Величия и непременно под наблюдением его же личного ментоскописта. Береженого и Звезды берегут.

Тем временем, Ховрин и Жарко с экрана исчезли. Теперь на нем контрразведчица в полковничьем мундире беседовала с невероятно экспрессивной красулей, явной уралочкой и, может быть, даже тмутараканкой. Уралочка с жуткой экспрессией и в мельчайших подробностях излагала обстоятельства своей встречи в космопорте с некоей "крайне подозрительной особой", выдававшей себя за Сурию Бюллер – ветерана зеленого демократического движения, аристократку и участницу легендарного похода вице-короля вниз к банковским терминалам, который поход "прежнее руководство Города тщетно пыталось выдать за бесчинства хулиганствующих топарей".

– Она никого не хотела видеть и общаться! – кричала уралочка в обличительном праведном гневе. – Она конспирировала, да! Она отказывалась от контакта с Гнездом, и вообще!

– Это еще почему? – удивился кто-то рядом с Эни. – Если она хотела убить вице-короля, ей в Гнездо была прямая дорога.

– Без подготовки? Без разведки? – галдели рядом.

– Она была не одна! – пылко втолковывала контрразведчице уралочка. – С нею был еще такой типчик. Крайне неприятный. Высокомерный, заносчивый. Лощеный весь из себя и с гонором… при имперской баронской звезде, между прочим.

– Уважаемые компатриоты, обратите внимание! – полковница смотрела теперь с экрана глаза в глаза каждому зрителю, пронзительно смотрела, остро, жестко… великолепно смотрела, гипнотизирующе смотрела, и, как самокритично сказала себе Эни, так смотреть она сама – увы! – не умеет, а следовало бы обучиться.