Новогодние украшения

Лена бросилась к брату, но несколько крепких рук остановили её порыв. Я видел слёзы, текущие по щекам моей невесты и всё старался понять: говорить про увиденное у дуба или нет? Больше всего меня пугал вариант, при котором девушка начнёт винить во всём себя, как инициатора поездки в проклятое место. Если промолчать, то я теряю возможность увезти её из страны и спрятать от глаз неизвестного Васьки. Учитывая состояние Гоши, впереди у нас похороны и…

За окном поднялся сильный ветер. Снег мело с такой силой, что я перестал видеть фонарь на улице, освещавший небольшую стоянку у больницы. В окно пару раз ударило, и в палате мигнул свет. Все, собравшиеся в помещении, дёрнулись, когда запищали медицинские приборы. Несколько человек, лежащих на кроватях, в один момент выгнулись, как от удара электрическим током. Гоша повторил то же самое движение, упёршись головой в подушку, а ногами в быльце кровати. Он застонал, дополняя всеобщую какофонию, царившую в просторном помещении. Откуда-то из коридора раздавались голоса медперсонала, несущегося на помощь пациентам, но я слышал только один, ярко выделяющийся среди перепуганных возгласов больных и посетителей.

«…их души пойдут в пищу Дьяволу, а тела на корм червям. И память о них развеет ветер…»

Свет погас. В палате стало так темно, что невозможно было рассмотреть даже мигание приборов. Я не понимал, как такое возможно, пока не услышал странный звук за своей спиной. Хотя, почему странный? С таким звуком ходят босыми ногами по полу, а здесь в больнице босоногих людей хватает. Я уже собрался посмотреть, кто ходит за мной, но тут слева появилась рука. Она держала чётки, перебираемые измазанными во что-то тёмное пальцами. Меня не удивляло, что я вижу человека, несмотря на непроглядную тьму. Скорее, я не мог понять, почему никто не реагирует на его поход к кровати Гоши. Человек, одетый в мешковатый балахон, вызывающий ассоциации с древними монахами, встал рядом с фотографом. Грязные пальцы начали быстрее перебирать чётки, а с губ незнакомца сорвались слова:

– Смертью помечены все, кто не побоялся ступить на алтарь. Те же, кто насмехался над ним и кощунствовал – получат своё наказание раньше остальных. Так было, так есть и так будет! Именем первого отрёкшегося и кинувшего вызов, приказываю: иди со мной! Твоя душа теперь пища первого, а тело накормит червей, заждавшихся под моим дубом.

– Васька… – шёпотом сказал я, отступив на шаг. Человек оглянулся в мою сторону, и в его глазах стояла тьма. Именно она изливалась сейчас на всю палату, застилая нам зрение. Я не видел ни Лену, ни её родственников, отчего чувство одиночества нахлынуло с незнакомой ранее силой.

Человек продолжал перебирать чётки, всматриваясь в меня. Я раньше никогда не задумывался о душе. Многие люди верят в неё, но для меня это было странной надеждой утопающих (читай, умирающих). Хочется верить и надеяться, что за порогом смерти тебя что-то ждёт. Ещё больше хочется верить, что тебя там ждут друзья и родственники, а не просто небытие и сотни килограммов земли. Не думал я о душе и о её наличии в моём теле, но сейчас… Я чувствовал, как что-то дёргается внутри… Оно трепещет, боясь взгляда этого человека. Его рот, спрятанный за улыбкой, зашевелился, выглядя очень комично, если бы не ситуация вокруг. Тьма разрасталась, выходя из его глаз и падая на пол. Она наползала мне на ноги, отчего холод пробирал всё тело. Человек продолжал шевелить губами, а, затем, вскинул вверх руки. Гоша снова дёрнулся и упал на кровать, а в руке Васьки была душа фотографа, извивающаяся и безликая.

Я никогда раньше не присутствовал при смерти человека. Говорят, какими-то непонятными разуму приборами, смогли засечь энергетический всплеск возле умирающего, из чего был сделан вывод о вылетевшей душе. Я в это не верил, пока не увидел непонятную субстанцию в руке монаха. Васька улыбался, и этого не могла скрыть широкая борода. Он поднял вверх душу одной рукой, а второй сначала указал вниз, а, затем, вскинул руку вверх. Мне стало холоднее, ведь сейчас вокруг меня не было палаты, а только снежная равнина со знакомым дубом. Васька разжал руку и душа поднялась вверх, зацепившись за ветку дерева. Там Гоша и остался висеть, извиваясь от непонятной мне боли и колышась на ветру. Рядом с ним висели другие души. На мгновения их лица проявились, и я смог разглядеть парня, вывесившегося из окна. На шеях у всех несчастных оказались верёвки, но они были, как атрибут, как данность этому месту, названному в честь… В честь кого? Почему я не спрашивал у Лены об этом? Если выживу – обязательно поинтересуюсь…

Человек, стоящий под деревом, ударил по нему посохом. Я готов поклясться, что именно такой я видел у местного сумасшедшего. Неужели Валик и Васька – один и тот же человек (или демон)? От этого удара затряслась дорога под ногами. Мне пришлось упасть на колени и одной рукой упереться в землю. Всё вокруг колебалось, а души (тела?), висящие на дереве, закачались с такой силой, что я уже был готов увидеть, как их сорвёт с места и унесёт в сторону разверзшейся вдалеке земли. Оттуда начали появляться огромные горящие рога, раскачивающиеся в такт всему в округе.

Человек под деревом рассмеялся, указав на меня посохом. Он рычал, перекрикивая ветер, отчего мои ноги отнялись, а руки отказывались поднимать тело вертикально, боясь оттолкнуться от земли.

– Нет спасения для пришедших на алтарь. Их души пойдут в пищу Дьяволу, а тела на корм червям. И память о них развеет ветер!

Я так и стоял, почти на четвереньках, одной рукой прикрываясь от летящего в лицо снега. Васька смеялся, продолжая показывать посохом в мою сторону, а хозяин рогов показал свою лысину. Перед глазами что-то вспыхнуло, и я оказался снова в палате. Свет горел, но не так ярко, намекая на аварийное освещение. Родственники Гоши столпились у его кровати, откуда их тщетно пытались отогнать врачи и медсёстры. Они старались реанимировать фотографа, но тот продолжал лежать, уставившись закатившимися глазами внутрь своей черепной коробки. Прямая линия продолжала утверждать, что его сердце остаётся безжизненным, а душа… Она теперь висит на дереве, возле которого ещё сегодня Гоша фотографировал мою невесту.

Лену успокаивали родители. Сама Лена уговаривала их не беспокоиться, утверждая, что врачи всё смогут… что они спасут её брата. Сомневаюсь, что кто-либо из них верил в свои слова.

Я так и стоял на коленях на полу, одной рукой опёршись о затёртый линолеум, продолжая прикрываться от несуществующего здесь снега. Представляю, как это смотрелось со стороны, но в данный момент моё положение никого не интересовало. Сзади что-то шумело, раздавались крики, а я смотрел вперёд, выискивая взглядом Ваську.

Странного бородача здесь не было. Из потустороннего оставался только Гоша, если его можно было таковым назвать.

На моих бахилах лежал снег. Поднявшись, мне пришлось пару раз резко дёрнуть ногами, освобождая их от неуместной в больнице белой массы. Снег, каплями и маленькими горками, разложился вокруг ботинок, как напоминание о недавних событиях. Оглядываясь по сторонам и выдыхая, как марафонец, я подошёл к кровати и посмотрел на Гошу. Немного посиневшее лицо было направлено точно в потолок, а губы скривились от боли (или ужаса?). Не знаю, видел ли он то, что недавно здесь наблюдал я, но смотреть на фотографа было больно. Ощущение того, что он отлично понимает, что с ним произошло, намертво засело в мою голову. Душа, в которую я раньше не верил, ушла за странным бородатым Васькой, а хозяин острых рогов, уже давно заждался вкусной трапезы.

Что я такое говорю? Вот Лена, и мне её надо спасать! Я не смог помочь Гоше, но свою невесту я обязан вытащить из петли. Чёрт! Какая петля!

«Миша, опомнись», – кричал внутренний голос, – «такого не бывает!»

Он кричал, а сознание твердило совсем другое, вырисовывая перед глазами слова кривыми буквами:

«…нет спасения для пришедших на алтарь. Их души пойдут в пищу Дьяволу, а тела на корм червям. И память о них развеет ветер…»

12

Два дня до похорон Гоши я не отходил от Лены. Пришлось взять отпуск за свой счёт, но жизнь любимой стоила дороже потерянной зарплаты. Естественно, уехать в тёплые страны нам не удалось, так как семейный долг, облачённый в траурный саван, взывал к тяжёлой оплате.

Все эти дни Лена ходила, как привидение: она была тихой и молчаливой, временами, пугая меня бледным видом. Ничего странного больше не происходило, и я успокоился.

Когда два парня извлекли из катафалка гроб и поставили его на подставки, сильный ветер закружил снег, лежавший до этого тихим белым покрывалом. Соседние могилы, засыпанные им почти до портретов, скрылись в сумасшедшем танце стихии. Лена прижалась к матери, упрятав лицо в её шубу. В данной ситуации я чувствовал себя лишним, но продолжал вместе со всеми ждать финала.

– Может не будем открывать гроб? – спросил кто-то из родственников Лены. – Такой сильный снег… Боюсь, закидает нашего бедного Гошу.

– Так принято, – раздался другой голос. – Мы его больше не увидим, так хоть на прощание посмотреть на парня надо. К тому же, ему не будет ни холодно, ни мокро от снега.

Парни, недавно поставившие перед ямой гроб, переглянулись, пожали плечами и подняли крышку. Гоша лежал в чёрном костюме и с напудренные лицом. Думаю, одежда ему бы не понравилась, а вот наведённый марафет сгодится бы для его вечерней жизни.

Два прежних голоса продолжили говорить, но уже очень тихо, стараясь не мешать извечному покою мертвецов.

Я не видел ни первого, ни второго говорившего, так как мой взгляд был прикован к будущей могиле. Мне вспоминались рога, появившиеся из ямы… Мысль об их хозяине, ждущим пищи из несчастных жертв, заставила поёжиться. Хотя, он уже забрал душу, оставив тело другим страждущим…

Люди подходили, что-то шепча покойному почти в лицо. Кто-то целовал Гошу в лоб, поправляя после своих действий ленточку на его голове. Лена подошла к гробу и около минуты стояла молча. Только слёзы текли по щекам девушки, выдавая её огромное горе. Наклонившись над гробом, она тоже что-то прошептала и поцеловала Гошу в щёку. В тот же момент снег успокоился, прервав творившуюся недавно вакханалию. Думаю, никто этого не заметил. Только я обратил на это внимание, так как вдалеке, на самом выходе с кладбища, промелькнула спина, облачённая в монашескую рясу. Я не забуду этого человека до конца своих дней, сколь долгими им не предстоит быть, и не спутаю его ни с кем. Васька, медленной походкой, исчез за забором, заставив округлиться мои глаза.

– Миша, ты пойдёшь? Миша, что с тобой? – моя будущая тёща заглядывала прямо в глаза. – Ты Гошеньку увидел?

– Что? – пришлось дёрнуть головой, чтоб согнать наваждение. – Какого Гошеньку?

– Нашего…

Если бы… Хотя, учитывая его нынешнее состояние, лучше и его не видеть. Но прощаться с покойным придётся.

Лена стояла в стороне. Отец держал её под руку и жгучее желание вместо прощания с покойным кинуться к невесте, прожгло мою душу. Я постоял несколько секунд, молча рассматривая Лену, и снова услышал сзади голос:

– Миша, не волнуйся. Так надо…

Действительно, надо… вот только кому? Гоше уже всё равно. Даже его призрак не придёт ко мне в кошмарах, так как бесплотная душа зависла на адском дубе. Душа… зависла. Странная фраза, но она сейчас самая правдивая в нашей недавней истории.

Я шагнул к гробу и остановился рядом. Гоша, с напудренные лицом, лежал молча, сжав губы. Обычно, этот говорливый человек, не замолкал, постоянно о чём-то тараторя. Сейчас его губы, всё ещё искривлённым от боли, выглядели непривычно. Я присмотрелся и увидел на них пудру. Несколько телесных пятнышек красовались на бледных губах. Пару крупиц я разглядел в волосах покойного, удивляясь небрежности собирающих его в последний путь.

По правой щеке текла капля. Меня это не особенно удивило, учитывая недавний снег, но она начинала свой путь из глаза мёртвого фотографа… Чувство, что Гоша плачет, было глупым и нелогичным, но я наблюдал за каплей, проводив её до уха, с которого она сорвалась на белую подушку. Следом за ней потекла другая, но её цвет мало чем отличался от цвета крови. Красная, тягучая, она тоже добралась до уха, и совершила такой же полёт, как и её предшественница. И в этот момент я заметил его взгляд. Гоша смотрел на меня, продолжая сжимать бледные губы. В его помутневших глазах не было ничего, кроме бесконечной пустоты, недавно выкопанной для него ямы. Они манили меня, притягивая взгляд, отчего я наклонился вперёд.

– А разве его глаза не должны… – начал было я, но тут же осёкся. Вместо морозного кладбища, я стоял в душном помещении, полностью заполненном паром. Находиться в непонятной бане, в шапке, куртке и ботинках не хотелось, но трезвый ум подсказывал, что это всё не на самом деле. Я попытался оглядеться вокруг, но тут же закричал: прямо у меня за спиной стояла Лена, залитая кровью. Где-то капала вода (надеюсь, что это она), белый свет лился с потолка, а прямо на меня смотрели такие-же безжизненные и бездонные глаза-могилы, как и у Гоши. Несколько капель крови упали на меня сверху, но я и не думал смотреть туда. Лена, моя Лена…

– Ты о чём? – снова голос будущей тёщи коснулся слуха. Безжизненные глаза Гоши были в нескольких сантиметрах от моих, и они были закрыты.

«О, Боже! Как я не замечал их такой сильной схожести? Если бы не глаза, то и не понял бы этого», – выровнявшись, я оглянулся назад. Там стояла Лена… живая и невредимая. Её лицо напоминало Гошино, но я старался не думать об этом, ведь именно мертвецки бледное лицо фотографа полностью отражало в себе побледневшее от мороза лицо моей невесты.

– Ни о чём, – пришлось отвернуться, чтоб никто не заметил моего состояния. Хотя, на кладбище и не с такими лицами встретишь людей.

Я отошёл от гроба. В это время старший из бригады могильщиков, посмотрел в сторону родственников.

«Всё», – беззвучно кивнул кто-то из присутствующих, опуская вниз взгляд.

В месте, где царит мир мёртвых, тут же зашевелилась жизнь. Ребята принесли крышку гроба и накрыли ею бывшего знаменитого фотографа. Кто-то зарыдал, кого-то успокаивали, а я смотрел на снег под своими ногами, вспоминая увиденное.

Через пару минут меня дёрнули за рукав и потащили к машинам, место в которых уменьшалось с огромной скоростью – все хотели убраться отсюда, считая свой долг перед покойным выполненным. Я сел в автобус, организованный похоронным бюро. Рядом со мной сидела какая-то дальняя родственница Лены, которую я ни разу не видел. Она сидела возле окна, фотографируя дорогим телефоном кладбище, оставшееся снаружи. Спустя мгновение, фотография улетела в социальные сети. Вот так, современная жизнь диктует новые способы прощания с усопшими.

Через час, опрокидывая в себя очередную рюмку водки, некоторые друзья и родственники Гоши, уже и не помнили, с какой целью здесь собрались. По крайней мере, по их весёлому смеху узнать причину сегодняшнего собрания было невозможно. Свадьба, ей Богу!

Грустными были только мы с Леной. Причём я грустил не из-за нашего настоящего, а от понимания недалёкого будущего.

13

– Зачем ты взяла меня с собой?.. – мой голос дрожал, а образ Лены в глазах, скрывающих слёзы, двоился.

Я не алкоголик, но сегодня вечером позволил себе приложиться к дорогому напитку из бара. Прошло уже два часа, как мы вернулись с совместных посиделок у родителей Лены, и восемь часов с того момента, как фотограф ушёл под землю на вечный покой… Покой… получил ли он его? Что вкладывают в это понятие религиозные люди? Покой тела и свободу души? Не уверен… Но одно знаю точно: душа Гоши сейчас не свободна.

После похорон были поминки в довольно дорогом кафе, таком любимом Гошей при жизни. Потом ещё около часа вся родня сидела и вздыхала в квартире у родителей фотографа. Они вспоминали Гошу маленьким мальчиком, гордились его успешной учёбой в школе и университете, ругали его обидчиков… Да, таких тоже было немало, ведь предпочтения Гоши в любви и образе жизни многими оставались непонятыми. Мне всегда было всё равно, как развлекался брат Лены, но в его жизни было много тех, кто не мог согласиться с такими привычками молодого человека, пусть даже и не всегда хорошо знакомого. Таких было много и среди родственников Гоши. Конечно, сейчас они все вздыхали, прося прощения у покойного, но что толку? Ребята, я бы мог вас отвести к тому месту, где зависла его душа, и вы бы могли вымаливать прощение прямо у неё! Вот только жить вам останется не намного больше, чем Гоше, отснявшему там фотосессию своей сестры.

Так прошёл день: в охах, вздохах и поедании себя за лишние слова. Теперь же, когда мы остались с Леной одни, я набирался храбрости для разговора.

Набраться удалось не только храбрости, но и виски, отчего язык стал более подвижен, а мысли потекли в его сторону, норовя вырваться наружу.

– В смысле? – Лена оторвалась от механического пережёвывания бутерброда с сыром, подняв на меня взгляд, прикованный до этого к чашке чая.

– В прямом… Ты хотела поехать к дереву… дубу… Я не хотел… Да, блин, ну я же тебя отговаривал!

– Миша, если ты не хотел ехать, то мог остаться дома.

Я плеснул в стакан ещё немного жидкости. Мог? Нет! Или да?

– Как я мог отпустить тебя одну? Ты же моя… ты… да я жениться на тебе собираюсь!

Лена положила бутерброд на стол. Поднявшись на ноги, она подошла к окну и стала всматриваться в летящий большими лаптями снег. Её пальцы отстукивали мелодию по подоконнику, до жути напоминающую мне похоронный марш.

– Сейчас не время таких признаний, – она опустила вниз голову, сложив на груди руки. – Мой брат…

– Да, Гоша умер! Из-за этой проклятой поездки! Из-за меня! Я не спас его! Но я хотел…

Выпив очередную порцию виски, я взял в руки бутылку. Налить ещё? Нет, Миша, ты уже и так хороший. Пару секунд крышка не хотела поддаваться, норовя выскочить из руки, но, всё же, заняла своё место на горлышке бутылки. Отставив в сторону выпивку, я поднял взгляд на Лену и… и если бы не выпитое, то закричал бы. Рядом с ней стоял священник, босыми ногами расположившийся на халате моей будущей жены. Лена была полностью голой и стояла, опустив руки вдоль тела. По её животу вверх шёл шрам, разбегающиеся в разные стороны немного выше грудей. Он был зашит грубыми стежками, от чего Лена стала похожей на героиню фильма ужасов.

Священник держал её за руку, чуть выше запястья. Его улыбка вырывалась сквозь бороду, показывая гнилые зубы. Подняв руку, он снова заговорил ставшую роковой фразу:

– Нет спасения для пришедших на алтарь. Их души пойдут в пищу Дьяволу…

Не дав договорить предвестнику смерти, я кинулся вперёд, намереваясь сбить с ног моего непонятного соперника в бою за жизнь невесты. Но вместо бородача в мои руки попал комнатный цветок, подаренный мамой Лены на восьмое марта.

– Миша, ты чего? – Лена продолжала смотреть в окно. Одетая, сложив руки на груди, она повернула ко мне голову, не понимая, что происходит. – Ты что, настолько пьян?

– Да, чёрт побери! – выругался я, оглядевшись по сторонам. – Куда он пропал?

– Кто?

– Мужик… с бородой, – проговорил я невнятно.

Лена потрогала мой лоб. Я отдёрнул руку девушки, усаживаясь на стул, с которого она недавно встала.

– Здесь нет никого, – Лена развела руки в стороны, усиливая смысл своих слов.

– Вижу, – я тоже развёл руки, – но именно он… он забрал Гошу. Точнее его душу.

– О чём ты? – глаза Лены округлились, и она прикрыла ладонью рот. – Ты видел…

– Лена, зачем ты меня взяла с собой?

Я прикрыл руками голову и уставился в пол. Ромбический орнамент для меня сейчас являлся главным спасением. Какой толстый шов у этой плитки…

– А разве не понятно? – Лена прошлась по кухне, снова вернувшись к окну. – Сама бы я не выдержала такой нагрузки, а с тобой мне было не страшно. Но Миша… там не было ничего! Или ты видел кого-то?

– Почему он назван дубом висельника? – покачал я головой. – Гоша погиб в аварии, а этот священник… Васька… он просто достал его душу из тела и подвесил на ветку. А затем… эти рога…

– К-к-какие? – заикаясь, Лена сползла по дверце холодильника на пол. – Чьи рога?

– Того, кто забирает себе души, пришедших на алтарь!

– Так было написано в моей тетради! Миша, ты меня разыгрываешь? Сейчас не время для этого!

Я засмеялся. Хорошенькие шуточки! Один уже умер, двое на подходе, и сделать с этим ничего нельзя. Хотя, почему это только один? Там уже этих трупов, если верить Лене и интернету…

– Разыгрываю? Если бы! – я покачал головой, начавшей болеть от миллиона мыслей, лезущих в неё со всех сторон. Гоша! Я мог спасти его! Мог! Но не спас… Уехать из города! Моё спасительное решение провалилось, так и не начав прорабатываться. Но ещё есть шанс спасти себя и Лену! Но Гоша! Теперь его смерть на моей совести… Или на совести Лены? Кто из нас больше виноват? А, может, сам фотограф виноват не меньше, чем мы? Ведь он согласился поехать к этому чёртову дереву! Остался бы дома – сейчас ходил бы живой. Но мог умереть кто-то другой! Неизвестный мне фотограф мог повторить путь Гоши, отправившись прямиком на кладбище, не приходя в сознание. Тогда бы я не был сегодня на похоронах, и не увидел бы комнату с паром и… Или это могла быть она? Кто был бы первым?

Мои мысли прервала Лена, также обхватившая руками голову. Она сидела на полу и тихо плакала.

– Именно поэтому ты тогда у дуба так себя вёл? – проговорила девушка сквозь слёзы. – Почему ты нам сразу не сказали? Мы могли спасти Гошу!

– Как? Как бы мы его спасли? – Я рывком поднялся, вскидывая вверх руки. – Ты же помнишь, что спасения нет! Мы пришли на алтарь, и теперь у нас только один путь – следом за твоим братом.

Лена разрыдалась, а я понял, что сказал нечто очень жестокое. Поднявшись со стула, я подошёл к девушке и сел рядом на пол

– Лена, ну, прости… я не это хотел сказать… Просто сегодня такой день… не только сегодня… Смерть Гоши и его похороны окончательно выбили меня из колеи. Я хотел спасти нас всех… я… Помнишь, я предложил поехать отдыхать? Возможно, это всего лишь моё предположение, но мы можем спастись, уехав отсюда. Мы должны быть друг у друга на виду! Тогда каждый сможет контролировать каждого! Понимаешь? Я не думал, что смерти начнутся так быстро… Если бы я знал, то уже утянул бы вас в какую-то тёплую страну, подальше от этого проклятого дерева!

Лена посмотрела на меня глазами, полными слёз. Её рот пару раз беззвучно открылся, как у рыбы, пытающейся захватить на суше воздух, и, держась за подоконник, она начала подниматься. Я хотел последовать её примеру, но Лена посмотрела на меня и отрицательно качнула головой.

– Мы не спасёмся. Люди, которые возвращались в свои страны, находили смерть и там. Или смерть их находила… Думаю, сейчас точность не важна. Миша, нет выживших! Ни американцы, ни чехи, ни французы – никто не смог уйти от проклятия дуба. В душе я верила, что это просто байка, как и все остальные подобные истории, но сейчас… Я так устала…

Она направилась на выход из кухни, поворачивая по коридору в комнату. Секунду подумав, я подскочил на ноги и помчался следом, надеясь, что, находясь рядом с ней, смогу контролировать ситуацию.

Когда я вбежал в комнату, Лена уже лежала на кровати. Она укрылась тёплым одеялом и отвернулась к окну. Там снова сыпал снег, продолжая присыпать землю и дороги в нашем городе. Где-то шумела какая-то техника, скорее всего, стараясь спасти город от снежного коллапса, а я, подойдя к окну, закрыл его с режима микропроветривания.

Комната погрузилась в тишину. Я сел в кресло и стал, постукивая пальцами по быльцу, наблюдать за вакханалией на улице. Снежный танец завораживал, заставляя снова вспоминать детство и ёлку…

14

Я проснулся от звука капели. Голова болела, и глаза открывать не хотелось.

«Весна?» – пролетела в голове неожиданная мысль, тут же скрывшаяся от логики опытного программиста. Нет, ей сейчас не время. На улице сугробы и небольшой мороз… Там дети катаются на санках, какая же это весна? Разве что, я проспал, как медведь всю зиму и теперь…

Кран! Так капает вода из крана, когда не плотно перекрыл вентиль, а ванной уже заготовлена порция для вечернего релакса. Да, точно, так капает вода в нашей ванной…

– Лена! – закричав, я подскочил в кресле, почувствовав адскую боль в районе затылка. Машинально потрогав голову рукой и не найдя там следов от возможных травм, я уставился на кровать, где…

Там должна лежать Лена! Она обязана там быть! Когда я закрыл глаза (всего лишь на одну минутку), моя невеста была в постели, укрытая лёгким одеялом. Сейчас там пусто, а в ванной…

Я подбежал к кровати, намереваясь убедиться в своей ужасной правоте. Одеяло летит на пол, но под ним никого! Лена проснулась раньше меня и пошла в ванную, но зачем? Всего-то на всего, она решила расслабиться после тяжёлого дня…

– Лена! – я не звал, а пытался докричаться через толщу времени, призывая мою невесту не вставать с кровати, а подождать моего пробуждения. Я должен за ней присматривать, она должна контролировать меня! Только в этом наш шанс спастись! Только так ему не добраться до наших душ!