Век агрессии. Возможности и допущения

Здесь есть смысл всё же остановиться, чтобы спросить себя: что происходит? Носит ли Век агрессии характер мгновения как событие глобального характера? Или имеет ползучий характер изменённых состояний, когда узлом завязываются элементы складирования Века агрессии? Принимая за основу последнее, зададимся вопросами: что стало меняться в соразмерности связей агрессии с веком, утверждённых веяниями времени? Каким образом и в силу чего агрессия стала выходить за существующие границы? Имеем ли мы тогда дело с «повреждением» инстинкта агрессии, который «включался» всё же по необходимости, или следует исходить из реалий нового качества агрессии, возникшим в множественности века, когда агрессия сама по себе может производить события и быть с властностью? И как в таком случае агрессия станет соотноситься с веком?

А происходит то, что агрессия оставляет «отведённое» ей место в балансе приемлемости своего существования в истории и начинает перемещаться в своих значениях к центру века. Продолжая одновременно активизироваться во вне и во внутреннем мире человека, как частый персонаж внутренних коммуникаций, агрессия непомерно возвеличивается, чтобы стать уже «рядом» с веком. И мы имеем тогда реалии Века агрессии.

Такие метаморфозы агрессии если и не вызывают прямого возражения и неприятия, учитывая глобальное усиление агрессии в мире, то должны по крайней мере полюбовно сопровождаться сомнениями. Они то и служат основанием для всяких размышлений и суждений. Не оставляя возникающие сомнения в стороне, попытаемся им противостоять в наших размышлениях и понять происходящее с агрессией в границах века. А главное прояснить: как агрессия достигает вековых значений, в какой мере это связано с изменёнными состояниями агрессии или решающая роль принадлежит веку как силе влияний? И каким будет предел возможной достижительности агрессии, – может ли она схватить «век за горло»? В своём единстве эти вопросы задают цели и служат постановке и развёртыванию проблематики Век агрессии.

Такая целевая заданность позволяет «скроить» ряд проблем анализа Века агрессии и тематизировать актуальные из них, выделив роль чувств, и в их «тени» действия и поведение, которые окаймляются мыслями. В развитие этих начал естественно будет озадачиться вспомогательными вопросами, которые должны послужить производству вводного текста. Но прежде определимся с тем, что выделение чувств, мыслей и действия в поведенческих репертуарах, подпадает под определение культуры. Эти ингредиенты для нас значимы в своих связях с агрессией, потому что можно будет говорить о своеобразной агрессивной субкультуре. Однако мы осознаём, что понятие «культура» в данных контекстах в любом варианте внесёт двусмысленность, породит путаницу и массу вопросов, а не будет способствовать пониманию одной независимой сущности. Поэтому мы не станем использовать понятие «культура» даже в качестве субкультуры агрессии.

Для объёмности, полноты и свободы размышлений, представим, что век в своей единой плоскости – это сменяемая «сцена планеты» во времени и пространстве, на которой происходят различные действия, разворачиваются события, осуществляются акты глобального и местного характера. Причём значимым на этой сцене будет то, что делается в передних рядах, за которыми идут массовидные ряды, воспроизводящие одномерную жизнь. Среди них есть действия, которые бывают сопряжены силой и особой психической энергий. К ним отнесём агрессию как часть действий на сцене века, в ряду других.

Агрессия как то, что производится во враждебных целях и расценивается как событийное, имеет много свойств, благодаря изобретательному уму человека, и все они так или иначе бывают связаны с разрушениями. Ибо агрессия существует только тогда, когда может явиться прямо или опосредованно как разрушительное действие, или быть на подступах к разрушениям в малом и большом. В то же время заметим, что как бы агрессия не соответствовала своей природе, ни ужесточалась во вражде и насилии, какой бы она не была разрушительной и длительной в войнах, она не могла характеризовать век как целостность и оставалась для него всегда сущностной чертой. Агрессии так и не удалось за всю историю выразить век посредством себя, она не стала всеобщностью, не стала «лицом» века.

Век агрессии – это другое, как таковой в своей бытийности он будет целостностью именно посредством агрессии. Как это понять, и что в таком случае есть Век агрессии?

Действительно, если Век агрессии предстаёт как целостность через агрессию, то в какой мере и как тесно его бытийность связана с количественным ростом агрессии? Или это, быть может, обусловлено новым качеством агрессии, стечением обстоятельств и различного рода изменений в мире людей? И тогда уже стечения обстоятельств будут обуславливать потребность в неусыпной агрессии, а она станет этому соответствовать в результате изменённых состояний. Может так и будет слагается тот самый век, в котором не только ранимые, но и вполне устойчивые и зрелые чувства отзываются агрессией, чтобы состояться, а сама агрессия вездесуща и бодра. Не с этим ли будет связано «собирание земель Века агрессии»?

Вот вопросы и некоторые понятиях, которые станут задавать направленность нашим рассуждениям. Мы их обрушили сразу, не дав им созреть и обрести свою устойчивость против сомнений. Но нужны были первые намётки, на которые можно было бы ориентироваться, чтобы начать обрисовывать интересующий нас объект. Другие понятия, в том числе рабочие и аналитические, не могут быть указаны вначале вот так сразу, они будут найдены и разъяснены в процессе размышлений. Будут также другие вопросы о бытийности Века агрессии? Вопросы о метаморфозах, о том, какими силами сочетается агрессия, и что считать действенным в складывании Века агрессии? Есть ли здесь место воле случая?

Поставленные тематические вопросы позволят начать разговор о Веке агрессии, а высказанные положения станут основой для последующих суждений. Суждений о том, как складывается Век агрессии и что лежит в основе его существования? Какова здесь принципиальная значимость агрессии, и в чём выражается роль стечений обстоятельств? То есть, условий и разыгравшихся во времени действий, которые сделали востребованными агрессивное поведение в мире людей на постоянной основе, и смогли таким образом повлиять на агрессию, ускорив её метаморфозы и изменённые состояния. И речь в таком случае пойдёт об агрессии как надличностной сущности.

Итак, примем за общее то, что в разной мере на существование Века агрессии имеет место и количественное и качественное понимание бытийности. И что Век агрессии есть взаимосвязь составляющих и стечения обстоятельств, посредством которых складывается его реальность. Как и то, что в целостной картине Века агрессии стороны, и количественная и качественная, будут «утопать» в одном, выражая совместно общие значения и смыслы агрессии. И что понятие «Век агрессии», будучи знаком, указывает на чрезмерность и устойчивость зла, как в количественном выражении, так и качественной стороной.

Правда, по природе вещей, по тому как всё есть, и количественность, и качественность имеют своё «лицо», и свой «голос». И если количество говорит нам о существовании предмета во множестве, то качество, тесно связанное с реальностью, выражает свойства и тональность предмета. Потом качество не всегда может находить себя в количестве, а рост количества не всегда ведёт ещё к новому качеству. Наконец, количественная характеристика будет ассоциироваться с внешней всеохватностью, а качество – с внутренней всеобъемлемостью. Это и есть, условно говоря, «неформат» пути единого в их связях, когда каждая из сторон может являть «своё». Сказанного будет достаточно, чтобы представлять их смысловые различия. Однако для нашей темы важно, что считать за особенное в самом качестве агрессии? И как это способствует в целом выдвижению агрессии на значимое место и роль в складывании Века агрессии? И это важно, потому что Век агрессии можно будет постигать через единство качеств агрессии.

Для начала уразумеем, что в Век агрессии количество агрессии будет расти в актах и событийности по нарастающей, хотя определяющим мы это не назовём. А что тогда качеством? Качество агрессии станет определяющим на путях интегрирования агрессии в мир чувств и со стечением обстоятельств. Когда чувства будут полагаться не на то, что даётся в предмете, и соответственно по нему реагировать. Чувства начнут тяготеть к агрессии, чтобы слиться с ней и реагировать агрессивно. Мысли и действия, надо думать, не смогут оставаться в стороне, с утверждением такой притягательной силы. Общий путь видится как слияние чувств с агрессией, их совместное движение к мысли, а оттуда к действию. При согласии, конечно же воли, если это не аффект. Всё это в своём единстве порождает агрессивно действующий кулак. Отсюда та функциональная заданность и один из резервуаров обновления агрессии на чувственной основе, с которым связана та мощь и сила агрессии, что будет определять её значимость в складывании Века агрессии.

Также можно сказать и про стечения обстоятельств, что они всегда выступали и выступают ситуационно в агрессивных явлениях, но в Век агрессии они носят обобщённый характер и устойчивы в длительности века. Ибо характеризуют отдалённо сам век, а не только ситуацию. Рассмотрение их в таком ключе должно стать существенным моментом в прояснении картины Века агрессии.

Однако если мы хотим подступится к природе складывания Века агрессии на основе качественно – количественных приращений и определиться со спецификой подхода, то нам надо вернуться к началу, чтобы расставить акценты и объяснить связанные с этим смыслы. Так, отдавая предпочтение количественным критериям, мы невольно выбрали бы проторённый путь в проблематике агрессии, где традиционно определяема роль психологии с её профильной исключительностью и своим языком. Но агрессия в значении века не есть чисто психологическое явление, где определяющей выступает психическое. В объектности века – это новое, синтетическое качество, где многое сущностно обусловлено сторонами жизни века и замешано на действиях различных институциональных образованиях и институтах. Поэтому правильнее было бы использовать понятия широких обобщений и изготовлять неоднородные тексты. Например, вместо понятия «фрустрация», как препятствия на пути к цели индивида, использовать понятие «социальная обида», как нечто «отлежавшее» в общественном сознании и запекшееся в гуще обделённых и затаённых сердец. Отсюда возможно и домысливание потаённых мотивов, заточенных на деструктивность, где сильны покорёженные эмоции и пр. Отсюда разговор об агрессии в значении века будет иметь в виду индивидуальную агрессию, коллективную и агрессию масс в снятом виде, но в собственном выражении уже Века агрессии она станет выражаться агрессией широких обобщений и устойчивости, взятых в длительности века.

Выбирая же качественные критерии агрессии в понимании Века агрессии, мы вступаем на широкий путь философских размышлений, что, конечно же, не должно исключать традиционные подходы, и прежде всего психологии с её наработками. Ибо в размышлениях важно выйти на круг понятий разного уровня и предметности. На пути выявления роли качественной определённости агрессии в складывании Века агрессии, понадобятся ряд неоднородных понятий, которые позволят описывать разные аспекты данной конструкции.

Однако поначалу мы выскажем вкратце одно суждение о Веке агрессии, как если бы он мог выглядеть во всём своём обличье. По нему он должен предстать как век тотального интегрирования агрессии в мир людей. И прежде в мир чувств и мышления, воли и действий, знаменуя век верховенства агрессии над чувствами, идущей наперёд к власти над людьми. А время станет осмысливаться как демонстративное шествие агрессии, которое будет вести ко многим негативным событиям, катаклизмам и изменениям в жизни людей. Всё происходящее по нарастающей так или иначе объемлет то, что станет смыслосодержанием Века агрессии.

Это и будет переломным моментом в качественных изменениях, когда агрессия как действенный атрибут феноменальной материи, данный чувствованию в явлениях, окутает сам век и станет обрастать множеством смыслов, доводов и разночтений. Важность момента не только в том, что возрастёт потребность в массовом воспроизведении всех видов и форм агрессивного поведения, но и в качественном возвеличении значимости агрессии, её роли во взаимодействии людей. Утверждаясь так с размахом и надолго в жизни людей, агрессия будет характеризовать век на своих началах, и это будет путь к тому, чтобы «расти» агрессии до вековой ментальности и стать действенным «языком» в мире людей.

Как мы можем всё это помыслить? Что можем сказать и предложить читателю, рассуждая по таким первоначальным представлениям о Веке агрессии, неприглядность которых столь очевидна?

Станем ли мы убеждать читателя в жизненности и будущности складывания Века агрессии по таким лекалам или будем пристально вглядываться в происходящее, привлекать предметные знания о природе чувств и многое другое, чтобы обстоятельно высказывать свои суждения по существу вещей и показать то, что чувства не всегда в одном порядке служат агрессии. Но в какую бы сторону не склонялся наш выбор, мы будем каждый раз обрисовывать складывание Века агрессии по естеству вещей, не противореча очевидностям в мире людей и не сбиваясь с логики своих суждений. И в наших размышлениях не будет особой необходимости в том, чтобы каждое суждение было «доказано». Не претендуем на особые знания по затрагиваемым проблемам, мы предоставляем себе в пределах разумного известную свободу в высказывании собственных суждений.

Так, очевидным будет то, что мир по существу находится в начале пути складывания Века агрессии. Это суждение будет приемлемым для понимания в том случае, если принять во внимание то, что спонтанные стечения обстоятельств на деле приводят к активизации чувств в сближении с агрессией и раскручиванию самой агрессии. Придании ей эмерджентных свойств и новых возможностей для неё быть во всём. Здесь эмерджентность (свойство, возникающее из простой формы) связана с изменёнными состояниями агрессии, которые происходят, главным образом, в обстоятельствах риска, что приводит к возникновению свойств, раннее не наблюдающихся у агрессии.

В начале пути такими во многом видятся предпосылки к возвышению вековой значимости агрессии, и всё бы так шло в длительности века по естеству издержек социальности и укоренялось изменёнными состояниям самой агрессии, если бы не вклинившееся «зло во плоти» – «коронавирусная беда». И в этой беде надо было уже не отворять, а закрывать ворота, с привнесением убыточных издержек по всей жизни. Ибо коронавирус есть достигаемый вызов всей структуре бытия человечества, когда оборону приходится держать от проникающего врага.

Здесь одним из поворотных моментов в этой истории будет то, что став нежданным и мощным «союзником» агрессии в мире людей, коронавирус добавит ей «эмерджентности» и начнёт таким образом ускоренно приближать агрессию к всевластию и к высшим состояниям в складывании и укреплении Века агрессии. И это будет происходит в сложных условиях преобразований системного и институционального характера, ухудшения качества жизни.

Так, исходя из масштабов бедствий и в то же время не достаточной эффективности принимаемых мер, практически, во всех странах, сведущие люди предрекают разные катаклизмы, даже цивилизационный слом и смену парадигм жизни. Соглашаясь с такими, не лишенными почвы мнениями, заметим, что по всей вероятности такое скорее будет происходить с обветшавшей европейской цивилизацией, о конце которой писал ещё О. Шпенглер (1880 – 1936). Созвучные этому мысли находим у Д. Радьяра (1895 – 1985) писателя, астролога, философа, который считал, что западная цивилизация находится на осенней стадии увядания.

Одновременно другие, по-новому становящиеся культуры, которые осваивали и перенимали элементы европейской цивилизации, замрут или озадачатся своим рвением. Коронавирус подвигнет эти становящиеся культуры на то, чтобы избавляться от чуждого и начать возвращаться к своим национальным истокам. Да, к тому же глобализация умерит своё шествие, сократятся многие обменные операции, в том числе и культурные, само общение будет затруднено, усилятся, по всей вероятности, и межгосударственные распри. «Открытые общества» сильно потеснятся, уступая место «закрытым». Предпочтительным станет «домашний мир», «своя национальная среда», но там активизируется агрессия, она взрастёт в условиях одномерности и одинаковости, тесноты и дефицита, став обыденной вещью во вне, например, по-соседству или в очередях за необходимым и пр.

Как понять и описать происходящее? И какие понятия понадобятся для этого в первую очередь, принимая во внимание то, что не всё из заявленного и возможного станет предметом наших размышлений.

Безусловно, это будет сама агрессия, как было отмечено – главный персонаж жизни и действований Века агрессии и сам век как вместилище вместе с сопутствующими элементами. Но эти понятия «повиснут» без оснований, таких основополагающих категорий как жизнь (стихия жизни), материя и сознание. Для описания «восхождения» агрессии понадобятся другие понятия, о которых будет сказано позже. Будут намечены два уровня рассуждений. Назовём эти уровни «прелюдией» и «складыванием». Первый уровень даст понимание вселенских условий, связанных с жизнью и сознанием, с пониманием того, что есть материя в таком взаимодействии, и что выпало самой агрессии в эволюционном развитии. Второй уровень – это уровень вековой значимости агрессии. Здесь будут намечены основные линии интегрирования агрессии как связующей с дифференцированными элементами в мире чувств и чувствований, мышления и действий.

Объясняя складывание Века агрессии, мы выделяем три силы, которые действуют связанно и одновременно, обуславливая в единстве возвышение агрессии. Источником первой силы является сама агрессия, которая стала таковой в результате изменённых состояний и приданием ей свойств эмерджентности. Вторую силу обеспечивают сами чувства – отдавшись вражде, они устремляются к агрессии. Здесь мы используем понятие ресентимент, несколько расширив его наполнение и смыслы. Наконец, третья сила – это коронавирус, из разряда форс мажорных обстоятельств жизни. Подробнее об этих силах будет сказано позже и к месту.

Общее стечение всех обстоятельств будет происходить при особом ощущении человеком своей индивидуальности, выраженной конечным «Я». И это же даст некий импульс для соединения всех чувств в одно чувство агрессии в выборах действий по жизни. Не любви, что полагает жертвенность и отдачу, а агрессии, когда следует брать с силой и продолжать жить по – своему разумению. И такое может нашёптывать лишь Дух времени, испытывая человека во зле.

Теперь определимся с материей века, его субстратом (телесной материей) как целостного образования, каковой мы считаем будет жизнь людей. Жизнь, как мыслимая материя, объективно существующая и постоянно воспроизводящаяся в разных границах, в том числе и в границах века. В таком понимании свойства материи жизнь будет существенностью века во всех связях и отношениях людей, связанных с разными начинаниями, перипетиями и разломами. Каждый век будет полниться жизнью людей, обогащаясь и сущностно меняясь в результате изменённых состояний составляющих жизнь. Так складывается целостность веков, и в их ряду видится Век агрессии.

Какие предпосылки к такому пониманию мы найдём в истории развития жизни? Как складывались отношения жизни и материи, начиная с эволюционного периода?

Проясняя сказанное обратимся к эволюционной теории французского философа А. Бергсона (1859 – 1941), в которой мир предстаёт в отношении жизни и материи. Жизнь, согласно эволюции, стремится вверх, в то время как инертная материя падает вниз. Как сила и огромный жизненный порыв, жизнь борется с материей, стремится прорваться через неё, но материя препятствует этому. Так они противостояли бы друг другу как стороны конфликта на Земле. Однако время не безучастно к такому, оно само есть жизненный поток с элементами новизны в каждом из мгновений. Поэтому в ходе эволюции, которую Бергсон считает творческой, а не приспособлением к окружающей среде, жизнь прорывается и преодолевает косность материи, она возвращает её в жизненный поток, что снимает дурную конфронтацию между ними. Этот пассаж, воспринимаемый скорее метафорично, предстаёт общим полотном, где в разной степени отчётливости можно видеть борение, движение и длительность жизни в противостоянии материи.

Но как складываются отношения жизни и материи с наступлением социальности? И что в социальной жизни становится материей? Социальное, выраженное как особый поток сознания индивида, совместно с потоками сознания других, рождает реальности жизненных миров, которые немыслимы без крепнущей связной основы. Отсюда жизнь как поток сознаний с необходимостью вбирает в себя материю на началах объективной связности людей. Материя становится объективной стороной связей людей, пока без того, чтобы быть скрепом в понимании и принятии такого всем человечеством. В этот раз жизнь как субъект сознания не поспевает за мыслимой материей, требующей объективации связей в потоках сознания человечества. Но это вопрос времени, возможностей протекания и расклада самой длительности. И здесь предвидится ещё много вражды и агрессии, пока в потоке сознания всего человечества, связи во благо жизни, а сама жизнь не станет материей в единстве объективного и субъективного.

Исходя из сказанного мы станем трактовать материю века в позитиве как регулярную связь субъектов сознания в жизненном потоке, что обеспечивает производство и воспроизводство элементов жизнеобеспечения во имя самой жизни. Ибо жизнь как таковая существует и развивается в разных средах, где культурную среду и вещи обихода создают сами люди. Эти свойства материи имеют в своей основе объективную взаимозависимость и взаимообусловленность жизни людей. И это следует отнести к общим принципам существования жизни людей в малых мирах во все времена.

Но сущностное каждого века, его характерные черты, определяет уже то, как протекает эта жизнь, что её отличает от жизни других веков, и в чём это выражается. В таком случае поспешим больше узнать о том как понимают саму жизнь и что принимают за её основу? Приведём несколько таких определений. Вот самое известное, которое принадлежит Ф. Энгельсу: «Жизнь – это способ существования белковых тел». «Жизнь – это упорядоченное и закономерное поведение материи» (Э. Шредингер). Или, жизнь – это совокупность явлений, сопротивляющихся смерти (Мари Франсуа Бише). Эти определения – в основу которых было взято существование и поведение белковых тел – будут верными по своим исходным позициям и характеристикам самой жизни, как и то, что они являются общими для её существования в активной форме материи. Однако размышления на такой белковой и телесной основе вряд ли будут полными и способствуют обрисовыванию Века агрессии. Ведь в первую очередь нам надо будет иметь ввиду жизнь века, которая выходит «из рук людей». И тогда следует уже исходить из социальной жизни, в её устремлённости и реагировании на вызовы разного порядка, и здесь уместно говорить о жизнедеятельности, и выражать её посредством трёх основных понятий – это чувства, действие и поведение.

Для наших целей важно было поставить во главу угла чувство, которое может служить самовыражению и быть субстанцией «живости» общения; выступать необходимой составляющей взаимодействий и обмена в мире людей, придавать им характер чувствования. При этом, как мы знаем, чувства не всегда выплёскиваются. Они выступают в скрытом виде и так распространяют свою власть на течение мыслей и решимость воли, воздействуя на них в качестве флогистона, то есть воспламенителя.

Действие же как непременный элемент деятельности, является в каждом случае содержанием, где поведение выступает его формой. Между ними мы находим и вскрываем смыслы, которые оправдывают и укрепляют Необходимое, как условие их однозначности в данном виде действия, расширяют его значения до представлений вида во множестве. Их обобщение на таких началах будет иметь продолжение, что позволяет данный вид деятельности выражать в образах, обозначать в знаках и символах.

Придерживаясь таких в общем-то незатейливых мыслей, приступим к нашим размышлениям о том, как при господстве субъективности многие чувства отозвались и встали на один путь с агрессией, которая абсорбировала чувства, вобрав в себя их силы и возможности, а поведение во всей своей полноте смогло в этом с ними сопрягаться. И возымела тогда агрессия стать над жизнью людской, и сделался тогда возможным Век агрессии. Так ли это должно было быть, чтобы агрессия стала властительницей века? И насколько мы можем быть доказательными в этом, что можем предложить в своих суждениях.