Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

Между тем как происходили описанные действия, майор Евдокимов деятельно вел переговоры с Унцукульцами при посредничестве бывшего их старшины, прапорщика Алило, искренно нам преданного. 5-го марта наконец он успел тайно проникнуть в Унцукуль; возбужденные им жители взялись за оружие и захватили расположенных в селении, в виде гарнизона, 80 человек мюридов. На другой день прибыл туда майор Евдокимов, с 4-мя ротами, при горном единороге; но в то время, как он обратился к вышедшему ему на встречу народу с речыо, один фанатик вонзил ему кинжал в живот; злодей был тут же изрублен, но Евдокимов едва не поплатился жизнью. Вслед за сим, по примеру Унцукуля, изъявили покорность Гимры, Бетлет, Икалита и другие койсубулинские селения. В Унцукуле и Гимрах, генерал Фезе оставил гарнизоны, по роте в каждом, а в первом из них заложил форт на отдельном кургане, командующем селением, что было необходимо для обеспечения его от покушений Шамиля. Вместе с этим и в Гергебиле было приступлено к постройка укрепления вместимостью на батальон.

Селения Андалялского общества Чох, Сугратль, Обох, Могох, Унчиб, Кегер и другие, также изъявили свою покорность. Таким образом, менее, чем в месяц, неудачи прошедшего года были поправлены и виновник этих дел, отозванный в апреле месяце в Тифлис, оставил Дагестан навсегда. Но рядом с отважными действиями, возникали в давно покорном и, по видимому, преданном нам кpaе новые козни и мятежи, доказывавшие, как сильно было поколеблено довеpиe к нам народа. В конце марта 1842 года, вспыхнуло восстание в Казикумухском ханстве, подготовленное интригами некоторых членов ханской фамилии.

По кончине Аслан-хана и двух его сыновей, умерших не оставив по себе мужеского поколения, прекратился прямой род казикумухских ханов. Отсутствие способностей, интриги и взаимные доносы сделались уделом ближних родственников Аслан-хана, которые, не имея никакого права на владение, тем не менее его домогались. Двое из них обратили особенное внимание нашего правительства: Абдурахман-бек, обнаруживший сильнее других притязание на ханство и потому отозванный в 1840 году в Тифлис, и Хаджи-Ягья (чанка), человек беспокойного характера, закоснелый мюрид и страстный поклонник Шамиля. Последний, в 1838 году, даже бежал в непокорные общества и оттуда по временам пробирался в Кайтах и Табасарань, волнуя жителей идеями имамов.

С отъездом Абдурахмана, управление Казикумухским ханством было вверено Мамаду и Гарун-бекам, но они возбудили против себя неудовольствие ханши Умма-Гюльсум-бике, которая вследствие этого стала ходатайствовать о возвращении Абдурахмана, как более ей преданного. Это обстоятельство сильно встревожило детей Таира и опасение упустить из рук ханство заставило их вступить в сношения с Шамилем, к чему их усердно убеждал и родной их брат Хаджи-Ягья. Таким образом, в Казикумухе обнаружились беспорядки и волнение народа становилось очевидным еще с конца 1841 года, когда 300 Казикумухцев явились на зов Кибит-Магомы перед движением его к Гергебилю. Чтобы удержать ханство от восстания, в случае появления там мюридов, в начале 1842 года было предписано управляющему Самурским округом, полковнику Снаксареву, прибыть в Казикумух и, собрав там и в Кюринском ханстве милицию, деятельно следить за поведением членов ханской фамилии. Но сыновья Таира, наружною почтительностью, успели усыпить Снаксарева, дряхлого старика, до такой степени, что он даже распустил милицию. В половине марта, Казикумухцы, по наущению Хаджи-Ягья, прибывшего из гор под видом покорности, послали торжественное приглашение к Шамилю, обещаясь по прибытии его выдать ему ханшу и всех Русских.

С своей стороны, Шамиль, не упускавший никогда случая воспользоваться легковерием народа, поспешил с мюридами в Казикумухское ханство и 20-го марта беспрепятственно занял Кумух. Снесарев и несколько других русских офицеров, заключившиеся в ханском замке, были на другой день ему выданы и отправлены пленными в горы, а Хаджи-Ягья назначен наибом Казикумуха. Старая ханша была оставлена на своем месте, потому что Шамиль из особой политики не посягал на членов ханского рода, которые были ему безвредны. Когда уже не оставалось никакого сомнения насчет мятежа Казикумуха, корпусный командир сделал распоряжение о направлении туда из Закавказья 4-х батальонов, необходимых для его успокоения. В ожидании же их прибытия, командир князя Варшавского полка, полковник Заливкин (временно командовавший войсками в Южном Дагестане), в половине апреля, поспешил занять путь от Нижнего Самура до Казикумуха. Желание удержать эту единственно доступную туда дорогу заставило его растянуть свой малочисленный отряд поэшелонно на всем пространстве от Рича до Кураха, но к счастью, дурные соображения Заливкина не оказали последствий, благодаря мужеству и присутствию духа горсти наших войск.

Новый наиб Казикумуха, Хаджи-Ягья, понимая ошибочность нашего расположения, и желая заслужить на первых порах милостивое расположение Шамиля, вознамерился истребить отряд Заливкина по частям, начав с его авангарда, стоявшего при селении Рича. В это время, в Ричах, под командою артиллерии капитана князя Орбелиана, находились две роты (1-я пионерная кавказского саперного батальона и 4-я мушкетерная Его Светлости полка), при горном единороге, 30-ти донских казаков и трех сотнях кюринской горной милиции; всего, за исключением Кюринцев, с небольшим 300 человек.

1-го мая, Хаджи-Ягья, с четырехтысячным скопищем Кумухцев, Карахцев и Андалялцев, занял окрестные Ричинские высоты. При появлении неприятеля, кюринская милиция, воскликнув «Алла-кялам!» (сила Божья), обратилась в бегство, а защита позиции была предоставлена 300 храбрых.

Князь Орбелиан, отделив 80 человек в резерв и расположив его позади левого фланга, наиболее нуждавшегося в поддержке, стал ожидать нападения.

Вскоре пешие и конные толпы неприятеля атаковали левый фланг его позиции с такою стремительностью, что некоторые из смельчаков успели даже проникнуть в самый лагерь. Но встреченная дружным ударом в штыки, эта атакующая масса была отброшена, оставив в наших руках три значка и 26 тел. Вслед за тем, нападение снова повторилось на правый фланг и центр позиции и снова было отбито, при чем опять был оставлен в наших руках один значок. Встретив мужественный отпор, скопище отхлынуло на значительное расстояние и завязало перестрелку, на которую мы деятельно отвечали картечью, из единорога и ружейными выстрелами.

Около полудня, в неприятельских массах было опять замечено сильное движение, предвещавшее скорый натиск. Ободренные удачею, солдаты готовились встретить их по прежнему. Действительно, не прошло и получаса, как неприятель снова атаковал оба фланга нашей позиции. Подпустив его на близкое расстояние, князь Орбелиан дал залп и бросился в штыки, при чем захватил еще один значек. Тогда скопище, троекратно отбитое, понесшее значительную потерю в людях, прекратило свои нападения и потянулось обратно к Кумуху.

Вся потеря наша состояла из 10 человек убитыми и 87 ранеными; неприятель потерял более 300 человек.

Это геройское дело, бесспорно, спасло весь отряд Заливкина.

Между тем батальоны, направленные в Южный Дагестан, прибыли в Кубу в последних числах апреля. Начальство над всеми войсками, долженствующими сосредоточиться на границе Казикумухского ханства, по распоряжению корпусного командира, было вверено полковнику князю Аргутинскому-Долгорукову, тогда еще малоизвестному на военном поприще, которое впоследствии суждено было ему пройти со славою великих мужей истории. Новый командующий войсками был уже на Самуре, когда разыгралось Ричинское дело.

Узнав о его результате, князь Аргутинский поспешил двинуть прибывшие на Самур войска к Чираху, чтоб поддержать раскинутые эшелоны Заливкина, в случай новых покушений неприятеля и в то же время воспользоваться моральным влиянием Ричинской победы. 8 мая, там сосредоточились: маршевой батальон Виленского полка, батальон Тифлисского, батальон Мингрельского и батальон князя Варшавского полков, при 4-х горных единорогах и элисуйской милиции приведенной Даниель-султаном.

Мятежники, в числе 4,000, укрепились в селении Шуарклю, верстах в 5-ти от Кумуха. 12-го мая, подступив к селению, князь Аргутинский лично осмотрел позицию неприятеля: надо было перейти глубокий овраг, через который проходило несколько горных тропинок, занятых неприятелем. Но к счастью, мятежники, чтоб удвоить бдительность, растянули свою линию на 12 верст и тем ослабили центр у деревни Шуарклю. Пользуясь этою ошибкою, князь Аргутинский ударил на центр: Тифлисцы и Мингрельцы в миг перешли овраг и на штыках ворвались в селение. Неприятель, увидя линию свою прорванною и боясь больших потерь в случае дальнейшего сопротивления, в беспорядке бежал к Кумуху, оставя в руках наших 27 пленных. Мы потеряли только 25 человек убитыми и ранеными. Следствием победы при Шуарклю было занятие Кумуха; в тот же день старшины многих казикумухских селений прибыли к князю Аргутинскому с покорностью; Хаджи-Ягья бежал в горы. Но Шамиль вовсе не думал покидать своих намерений, относительно Казикумухского ханства, обещавшего ему так много выгод, и вознамерился лично поспешить туда. К 20-му мая более 5,000 под продводительством лучших его наибов: Ахверды-Магомы, Хаджи-Мурата и других, сосредоточились в Дусрарате. По известию об этом, князь Аргутинский решился выжидать неприятеля у Кумуха, но в то же время усилил гарнизоны в Чирахе и Курахе, чтобы, на всякий случай, обеспечить свои сообщения с Нижним Самуром. 25-го мая, неприятель, в больших силах, показался на Кумухских высотах, 30-го скопище разделилось: с большею частью его Шамиль бросился к селению Кюлюли на сообщения Аргутинского; остальная часть заняла селение Унджугатль, в 10 верстах от Кумуха. Мятеж снова вспыхнул повсюду и Казикумухцы, трепеща за свои семейства, целыми толпами являлись в стан Шамиля и увеличили скопище его в Кюлюли до 9,000. В этих трудных обстоятельствах, князь Аргутинский предположил идти на встречу главным массам неприятеля, от поражения которых зависел весь успех. 1-го июня, сделав предварительно рекогносцировку к Унджугатлю и вытеснив оттуда неприятеля, он двинулся к Кюлюлю, оставив все лишние тяжести в Кумухе под прикрытием роты Виленского полка. 2-го июня, отряд его, состоящий из 4-х батальонов, при 4-х орудиях, элисуйской, кюринской и кубинской милицией, стоял уже напротив Кюлюли, отделенный от селения довольно глубоким оврагом, на дне которого извивалась Койсу. Неприятель сбился в селение, прислоненное к высокой скале и подымающееся амфитеатром на значительную высоту; каждая сакля оборонялась несколькими десятками воинов. Минута была трудная: атаковать неприятеля казалось невозможным, не имея артиллерии большого калибра. Но к счастью, он сам предупредил наши желания, бросившись в больших массах на оба крыла позиции князя Аргутинского. Эта попытка его дала нам возможность разбить его.

Бывшая на левом крыле кюринская милиция, смятая неожиданным натиском превосходного неприятеля, было побежала, но прибывшие сюда две роты Виленского полка и кубинская милиция восстановили дело. На правом крыле, Ахверды-Магома, с 4,000, напал на Даниель-султана; но, встреченный с фронта подоспевшими Мингрельцами, он был отбит. Тогда князь Аргутинский ударил общее наступление. Опрокинутый неприятель сбился в Койсу и был рассеян картечным огнем. Вся река окрасилась кровью и мутные волны понесли трупы несчастных. Победа была полная и совершенная. Потеря наша в этом деле заключалась в 127 убитыми и ранеными; у неприятеля выбыло из строя до 1,500 и 80 человек достались нам в плен. В ночь на 3 июня, Шамиль отступил. Он шел так быстро, что к семи часам утра был уже у Кумуха (около 30 верст) и попробовал было занять селение, но жители, предваренные о победе и поддерживаемые ротою Виленского полка, дали ему решительный отпор. Встретив и здесь неудачу, Шамиль поспешил очистить Казикумухское ханство. Прибыв в Кумух, князь Аргутинский назначил правителем ханства, возвращенного из Тифлиса, Абдурахман-бека под непосредственным руководством ханши Умми-Гюльсум-бике. Спокойствие было повсеместно восстановлено, а отряд расположился лагерем на окрестных высотах. Не столь удачны были действия на севере Андийского хребта, предпринятые вследствие обширных предположений. Хотя главный театр их был и вне Дагестана, но мы считаем долгом сказать о них несколько слов, так как они имели непосредственною целью этой край. Общий план на 1842 год был следующий. Предполагалось для обеспечения Дагестана со стороны Чечни прочно утвердиться на Андийской Койсу и для этого основать укрепленные переправы при Игали и Тлохе. Действия должны были одновременно направиться с двух сторон: главным отрядом с Кумыкской плоскости через Ичкерию в Андию и вспомогательным от Темир-Хан-Шуры. Чтобы главный отряд, по прибытии на Андийское Койсу, не встретил недостатка в продовольствии, в Цатанихе были сосредоточены значительные военные и продовольственные запасы. Общее начальство над войсками было поручено генерал-адъютанту Граббе, герою Ахульго, человеку с большой энергиею, решительному, искусному и предприимчивому. Во исполнение этих предначертаний, генерал-адъютант Граббе сосредоточил 29-го мая отряд у Герзель-аула, в составе 12 1/4батальонов, 16 легких, 8 орудий у 3 1/2 сотен линейных казаков; отряд имел при себе продовольствия на 15 дней, двойной комплект снарядов, 500,000 патронов, 2,540 лошадей и много повозок. 30-го мая, войска, в глубокой колонне, двинулись вверх по реке Аксаю и в этот день, при беспрерывных остановках и стягивании обоза, могли сделать только 7 верст, имея незначительную перестрелку. Дорога впереди извивалась по узкому лесистому гребню, пересекаемая оврагами и глубокими промоинами, впадающими в Аксай; чем дальше, лес становился гуще, поляны встречались реже. с вечера 30-го пошел проливной дождь, значительно испортивший дорогу. Между тем, весть о вторжении Русских распространилась повсеместно: Ичкеринцы, Ауховцы, даже Гумбетовцы и Андийцы стеклись в больших массах навстречу отряда. Начальство над скопищем, за отсутствием Шамиля, принял ичкеринский наиб Шуаиб-мулла.

31-го числа, к полудню, отряд прошел вперед только 4 версты. Дождь прекратился и вместе с тем тотчас же показались горцы; они преимущественно напирали на правое прикрытие колонны, состоявшее из 3-х батальонов, и на арьергард; стреляли с деревьев и из балок. К вечеру отряд сделал еще несколько верст до урочища Башиль-Ирзау, имея 72 человека выбывшими из строя. 1-го июня, отряд продолжал движение. Авангарду из 1 и 2 батальонов Кабардинского полка, приходилось беспрерывно выбивать неприятеля из завалов, устроенных поперек дороги; один из них, на урочище Кожальске, защищаемый самим Шуаиб-муллою, в особенности стоил много крови. Здесь пал командир 1-го батальона Кабардинского полка, подполковник Островской; почти все офицеры авангарда были убиты или переранены. Но завал был взят и горцы спереди удалились, между тем как бой в боковых цепях и арьергарде кипел с прежней силой. В этот день мы имели убитыми и ранеными более 500 человек. Идти далее с таким количеством раненых, для несения которых требовалось по крайней мере 2,000 солдат, было невозможно, тем более, что в три дня было пройдено только 22 версты, а до Дарго оставалось еще столько же. Генерал-адъютант Граббе решился отступить. 2-го июня, отряд предпринял обратное движение посреди страшного боя, кипевшего в арьергарде. Пользуясь общим замешательством, горцы успели было захватить 6 орудий; но командир 3-го батальона Кабардинского полка, подполковник Траскин, отбил их обратно и пал пораженный несколькими пулями. Этот день был самый ужасный; дорога загромоздилась трупами людей, лошадей и изломанными повозками; неприятель наседал с неистовством; все части расстроились от потерь своих начальников. Решено было стянуть войска в боевой порядок и ждать приближения ночи, когда неприятель утомленный дневным боем, обыкновенно расходился на ночлег по ближайшим селениям и хуторам. Как только смерклось, отряд, побросав в кручу все излишние тяжести, в глубокой тишине двинулся далее и к рассвету достиг урочища Башиль-Ирзау, никем не преследуемый. К вечеру 3-го дня войска прибыли на урочище Газейн, в 6 1/2 верстах от Герзель-аула. Схватки были преимущественно в арьергарде, но уже потери в этот день были значительно меньше. 4-го июня войска, слабо преследуемые, вышли к Герзель-аулу. Потеря наша в течение 6-ти дней была следующая: убиты 2 штаб-офицера, 7 обер-офицеров и 480 нижних чинов; ранено штаб и обер-офицеров 57 и нижних чинов 1239. Ичкеринский лес навсегда останется кровавым эпизодом кавказских войн, ужасным даже в рассказах. Мы не станем входить в подробный разбор этой экспедиции. Много случайных обстоятельств содействовали к ее неудаче; но нельзя не заметить, что путь через ичкеринкие леса был выбран опрометчиво; степень проходимости дороги была преувеличена; самый отряд был слишком велик, имел много обозов, и следовательно наперед можно было рассчитать, какое затруднение он рискует встретить в горах. Bcе горы торжествовали нашу неудачу; Шамиль, забыв поражение свое в Казикумухе, снова стал набирать скопища и громко выражал свои намерения напасть на Аварию. Обстоятельства эти побудили генерал-адъютанта Граббе перенести действия в глубь Дагестана. С этою целью сосредоточенный им при Темир-Хан-Шуре отряд из 11 с четвертью батальонов при 20 орудиях, 3 сотнях козаков и конной милиции, 24-го июня прибыл к Цатаниху. На следующий день, отряд, двумя эшелонами, двинулся к Игали и занял окрестные высоты. При появлении наших войск, Игалинцы зажгли селение и вместе с мюридами, присланными Шамилем к ним на помощь, засели в садах за завалами. 28-го июля, войска с двух сторон атаковали сады, выбили оттуда неприятеля и заняли селение. Но здесь ближайшее знакомство с местностью показало, что утвердиться в Игали не было возможности, по причине недостатка воды, а на Андийской Койсу нельзя было устроить укрепления, потому что левый берег ее – отвесная скала и командует правым; при том же дорога от Цатаниха к Игали превосходит своею неприступностью даже спуск в Гимринское ущелье. 29-го июля войска очистили селение и прибыли в Цатаних, слабо преследуемые горцами. Здесь были сложены излишние артиллерийские и продовольственные запасы, а батальоны, входившие в состав отряда, направлены отчасти на разработку военно-дагестанской дороги, отчасти для направления верхов аварских укреплений. Таким образом, несмотря на огромные средства, главная цель предположений 1842 года не была достигнута. Экспедиция этого года, не только не содействовала к поколебанию могущества Шамиля, напротив она усилила его влияние, поселив в горцах глубокую доверенность к его уму и счастью. Потери неприятеля далеко уступали нашим в числительности, даже не исключая Казикумуха, где главная масса убитых состояла из жителей этого ханства, которых Шамиль не имел причины беречь. с 1842 года, неприятель имел полную возможность оценить затруднения, встречаемые нами при действиях в Чечне и Дагестане, между тем как ему представлялось обширное поприще тревожить нас со всех сторон. До сих пор, в горах еще сохранялась уверенность в непобедимости Русских; неудача 1842 года, к несчастью, поколебала и это убеждение; дерзость неприятеля возросла неимоверно и он снова стал мечтать об изгнании нас с Кавказа, подобно тому, как это было в лучшие времена Кази-муллы. И так по истечении десяти лет (с 1832 по 1842 год), несмотря на беспрерывные усилия и пожертвования, плоды лучших экспедиций были потеряны. Владычество наше в горах не подвинулось вперед; нравственное превосходство утрачено, самая энергия как будто ослабла, что доказывает бездействие конца 1842 и большей части 1843 годов. Мы как будто предвидели в будущем еще большие потери и готовились к ним с равнодушием, близким к отчаянию. С другой стороны, гений Шамиля не упустил ничего из виду. В течение восьмилетнего имамства, при борьбе, ежеминутно грозившей ему гибелью, он деятельно трудился над утверждением своей власти, понимая, что только искусно приспособленная администрация могла служить ей прочным основанием. Итак, совершенно новые учреждения были им даны в горах и нам уже предстояла борьба не с обитателями Чечни и Дагестана, но с правильно-организованным обществом, в главе которого стоял Шамиль. Чтоб иметь возможность вполне оценить предстоящие нам трудности, полагаем не лишним заключить эту главу изложением административной системы, которую Шамиль немедленно вводил в обществах, по мере их к нему присоединения. Прежде всего сделаем перечень покорным Шамилю обществам. В Дагестане ему повиновались: Андия, Гумбет, часть Койсубу, Технуцал, Богулал, Тинды, Ункратль, Карата, оба Ахвахи, часть Аварии, Келе, Гидатль, Гилитль, Карах, Куяда, часть Андаляла и другие селения. Всего свыше 130,000 семейств. По северную сторону Андийского хребта: часть Caлaтaвии, Аух, Ичкерия, Большая и Малая Чечня, Шубуты и другие мелкие чеченские племена, всего слишком 100,000 семейств. Всю эту массу населения Шамиль разделил на округи, состоящие приблизительно из 1000 дворов. Каждый округ управлялся наместником его – наибом. Наибы почти полновластные хозяева в округе. Они творят суд и расправу по шарриату и следят за отправлением народных повинностей; в случае надобности, делают сборы войск и предводительствуют ими, согласно воли и планам Шамиля. На обязанности их лежит: добросовестное и строгое управление вверенною им частью, наблюдение за точным исполнением постановлений шарриата и ycтpaнение между жителями всяких враждебных столкновений, преимущественно же кровомщения. Но тем не менее наибы – страшные грабители, и Шамиль это знает, но молчит из личных выгод, потому что каждый наиб платит ему. Не всех наибов Шамиль облек одинаковою властью; более доверенные и испытанные из них имеют более власти и отличий наружных. Им он доверяет наиболее сокровеннейшие мысли; они его подпора в настоящем и будущем. Для того, чтобы достигнуть наибского звания, не надо происходить из знатного рода; для этого требуются способности, усердие и верность имаму. Шамиль сам плебей, поддерживает плебейство, тщательно истребляет аристократию, которая, как например в Аварии, имеет свои предания, и даже втайне сочувствует прежнему порядку вещей. Наибы действуют на народ посредством кадиев и старшин. Кадий – лицо духовное; ему хорошо должен быть известен шарриат, так как к его решению преимущественно обращаются судящиеся; в редком селении нет кадия. Старшины составляют последнию инстанцию суда и их в селении бывает по нескольку. Как кадии, так и старшины, избираются народом, но утверждаются Шамилем по представлению наибов. Все покорное Шамилю население составляет одно военное сословие. Каждый горец, от 16 и до 60 лет, обязан непременною службою. Если у отца три сына, они все должны идти на войну без очередей если четыре – младший может оставаться дома. В важных обстоятельствах, требующих поголовного восстания, выходят все и даже 60-ти летние старики. Для этого каждый житель обязан иметь оружие – винтовку, пистолет и шашку; наиболее зажиточные и лошадь; если кто-нибудь из них по болезни остается дома, то лошадь свою передает другому. Шамиль в особенности заботится об образовании кавалерии, что дает ему возможность переносить свои скопища с одного пункта на другой с неимоверною быстротою, между тем как горцы с одинаковым удобством дерутся и в пешем и в конном строе.

Стр. 402 …На время похода, каждый воин обязан запастись провизиею дома и нести ее на себе. При продолжительных же сборах, скопища довольствуются за счет жителей окрестных мест, или по частям отправляются домой за провиантом. Как горцы ни умеренны в пище, однакожь бедность в Дагестане такова, что округи решительно не в состоянии содержать войска Шамиля даже и нескольких дней; от этого сборы там бывают весьма непродолжительны (В 1844 году, Шамиль почти месяц держал в сборе свои скопища в Аварии и Койсубу, но это потому, что эти части Дагестана принадлежали нам, и он, как бы в отмщение им за преданность Русским, грабил их бессовестно). Это же самое побуждает горцев открывать свои кампании преимущественно осенью, как только окончится уборка посевов и когда еще повсюду можно найти хлеб в достаточном количестве. Обозов при скопищах не бывает вовсе, и только за Шамилем и другими первостепенными лицами возятся по одному или по два вьюка с необходимыми вещами. Если обстоятельства потребуют сбора войск, то или все могущие носить оружие выходят поголовно, и это бывает, как мы сказали, в крайних случаях, или же количество вооруженных, с такого-то и такого наибства, назначается предварительно самим Шамилем. Простота системы и природная способность горцев к войне, дают возможность набирать большие силы в самое короткое время. Сверх этих временных ополчений, Шамиль имеет при себе постоянно конную охранную стражу мюридов, нечто вроде гвардии. Она набирается преимущественно из людей, известных преданностью имаму, вполне проникнутых святостью его идей, преимущественно холостых; число их простирается до 600 человек. Мюриды получают от Шамиля, кроме приходящейся им доли из отбитой добычи, иногда особые денежные подарки; каждая деревня, в которую посылаются мюриды, обязана продовольствовать как их, так и их лошадей. Последняя мера придает охранной страже еще более важности и уважения, а вместе с тем в глазах горцев возвышает и самого Шамиля. Цель учреждения охранной стражи двоякая. Прямая, чтоб иметь вокруг себя людей испытанных, готовых во всякое время поддержать его власть и в случае нужды пожертвовать жизнью. На войне, они составляют самый надежный резерв, дерутся с отчаянною решимостью, соблюдают отличную подчиненность и в бою носят значки Шамиля: малое число их опаснее целого скопища горцев. Косвенная же цель их учреждения состоит в том, что они рассылаются по селениям для поддержания и распространения шарриата, особенно в обществах, недавно приставших к Шамилю или верность которых сомнительна. Так: Андия и Гумбет, наиболее пострадавшие, ропщут на Шамиля; но как общества эти составляют центр его владений и опору действий в Дагестане, то Шамиль принимает самые строгие меры для удержания их в покорности и наблюдение за ними возложено на мюридов. Таким образом, последние составляют нечто вроде опричины, которая действиями своими и подозрительности держит всех в таком страхе, что даже брат боится брата; при малейшем поводе к подозрению, мюриды тотчас же арестовывают виновных, наказывают их, или отсылают к наибу. Доходы предшественников Шамиля – Кази-муллы и Гамзат-бека – состояли единственно в хамус (пятой доли военной добычи). Шамиля упрекают в скупости; но он просто бережлив и имеет на это полное основание; при случаях же умеет быть и щедрым, когда следует наградить за подвиг мужества или преданности.