Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

С петербургской точки зрения казалось, что женщина, принимавшая участие в военных действиях, легко может увлечь своим примером пылкую горскую молодежь. В виду этого генерал-адъютанту Нейдгардту, тифлисскому командиру отдельному кавказского корпуса, было повелено назначить Моловой место жительства по своему усмотрению и иметь за нею постоянный надзор. Запрошенный по этому поводу начальник левого фланга кавказской линии генерал Фрейтаг высказал, что Молова – уроженка Большой Чечни, где имеет отца и других родственников, и потому всего удобнее было бы поселить ее в кр. Грозной: но, по его мнению, никакой присмотр не удержит ее от побега в Чечню и потому лучше прямо отпустить ее на родину, где своими рассказами об императорской фамилии она принесет нам больше пользы, чем пребыванием в Грозной, которое будет считать для себя наказанием. Нейдгардт не признал, однако, возможным нарушить Высочайшую волю, и Молова осталась в кр. Грозной. Здесь она жила в крайней нужде, и, не решилась продать в частные руки пожалованную ей золотую цепь, просила разрешения представить ее обратно с тем, чтобы ей была выдана стоимость подарка. В конце 1843 г. Последовало Высочайшее повеление оставить цепь в руках Моловой и выдать пленнице в пособие 200 р. С. На этом, к сожалению, прерывается официальная переписка о чеченской девице-кавалеристе. Е. В.

«Перечень последних военных событий в Дагестане». (1843 год). Окольничий Н.

«Военный сборник» №2, 1859 год. ГПИБ шифр хранения: №10015.

Аслан-хан ненавидел аварский дом вследствии личного, кровавого оскорбления. Еще недавно, он сватал дочь Паху-Бике и сестру Нуцал-хана – прекрасную Султанету, перл дагестанских красавиц, за сына и наследника своего Магомет-Мирзу-хана и получил согласие. Когда же за Султанету посватался нынешний шамхал Абу-Муселим-хан, ханша Паху-Бике разочла, что последний жених богаче, сильнее и ближе к Аварии и следовательно во всех отношениях выгоднее первого, изменила свое намерение и выдала Султанету за шамхала. Аслан-хан молча перенес оскорбление и молча же поклялся отомстить ненавистному ему дому.

При том, падение династии аварских ханов было необходимо обоим, но тоже вследствие противоположных причин. Гамзат-бек видел в том залог свободы; уже только чуя ее инстинктивно, ноздри его расширялись и он в сладком забытье мечтал, как мюриды его вольно будут расхаживать по родным ущельям Дагестана, сзывая горцев на брань с неверными, как потом скопища их, по его мановению, будут лететь в ту или другую сторону. И перед ним во всем блеске рисовалась приманчивая картина самовластия, не омрачаемая ни заботами правления, ни ответом перед совестью.

Аслан-хан думал иначе. Он видел в падении аварского дома увеличение своего могущества, а вместе с тем и благосостояния. Он знал хорошо, что Pyccкиe не оставят это дело так, и что ему, как опытному человеку, поручат управление Аварией, в случай гибели ее хана. Тогда, прибрав к своим рукам Андалял и другие общества, разъединяющие его владение от Аварии, он сделался бы могущественнее самого Омар-хана аварского, героя Лезгин. Тогда бы он явился настоящею грозою мюридов и, задушив их, приобрел бы полное право на благодарность Русских, и мог при случае сделать нам выгодное для себя предложение. Так рассчитывал он и рассчет хитрого старика чуть-чуть было не удался. Условившись во взаимном содействии, Гамзат-бек и Аслан-хан расстались, оба волнуемые противоположными надеждами, оба с нетерпением ожидавшие случая, который бы дал им возможность выполнить их преднамерения.

Следующие затем подвиги Гамзат-бека, до смерти Кази-муллы, не заслуживают внимания. Он предпринимал вторично поход к Закаталам; но поход этот был еще неудачнее первого. Затем он вернулся к Кази-мулле, участвовал в действиях его на плоскости, дрался в Чукмескенте против Миклашевского и, едва избегнув смерти, вернулся в Гоцатль, где оставался в бездействии до взятия Гимр.

Как было уже сказано, гибель Кази-муллы не остановила всеобщего порыва энтузиазма и по прошествии с небольшим полугода, Гамзат-бек торжественно объявляет себя его преемником. Отсутствие соперников, искусное шарлатанство, всегда действительное в этом простом народе, и значительные денежные суммы, переданные ему как имаму матерью Кази-муллы, не мало содействовали его успеху.

Достигнув власти, Гамзат решается приступить к осуществлению давно задуманного плана – овладению Аварией. Но чтобы замышляемое им предприятие не подверглось каким-нибудь случайностям, он усиливает себя вольными обществами, окружающими это ханство, и которые, будучи сами по себе ничтожны, в совокупности могли образовать грозную силу. Койсубулинцы, Гумбетовцы и Андийцы, участовавшие в мятеже первого имама, пристают к нему добровольно; Андалялцы, осмелившиеся ему противиться, были разбиты на голову под Руджею и волею и неволею должны были принять его сторону. Затем, остальные общества, по рекам Андийской и Аварской Койсу, по ничтожности своей никогда не пользовавшиеся самостоятельности, присоединяются к Гамзату отчасти из примера, отчасти из страха. Таким образом, менее, чем в год, Авария, подобно острову, была со всех сторон охвачена неприятелям, силы которого простирались свыше 20,000 вооруженных.

Кавказское начальство, предвидя последствия, могущие произойти от столь быстрого распространения могущества нового имама, решается принять против этого меры, сохраняя в тоже время свои силы, как резерв, на случай новых попыток горцев против плоскости. На этом основании, в конце 1833 года, был составлен союз из шамхала, Мехтулинского хана и Акушинского кадия, и совокупные силы их, под предводительством первого, были двинуты в горы для обуздания Гамзата. Но, встреченное горцами у Гергебиля, ополчение это было отброшено назад, с значительною потерею, а победа гергебильская еще более упрочила влияние Гамзата.

В таком положении были дела, когда наступил 1834-й год, памятный по своим событиям. Утвердив окончательно свою власть в обществах, лежащих на западе и юго-западе от Аварии, Гамзат в августе месяце, с десятитысячным скопищем, подступил к Хунзаху. Вся Авария, за исключением столицы, была уже на его стороне, да и сами Хунзахцы только для виду вооружились, нисколько не веря в возможность сопротивления имаму и даже втайне сочувствуя ему. Тщетно ханша старалась, как и во время Кази-муллы, их одушевить, но уже не встретила ни прежней доверенности, ни прежнего энтузиазма, тщательно потушенных двухлетними происками Аслан-хана и Гамзата. Тогда не оставалось ничего более как вступить в переговоры с противником, на стороне которого были и сила и убеждение, и в лагерь Гамзата был отправлен посол с предложениями аварского хана. В этих предложениях Абу-Нуцал объясняет, что он сам, все его семейство и народ, готовы принять сторону имама во всем, что касается религии, но решительно отказывается от враждебных действий против Русских, как не обещающих им ничего, кроме гибели. При этом хан просит Гамзата прислать к нему надежного человека, для выслушания его условий.

Но Гамзату не того хотелось. Выслушав присланное предложение, он объявил, что подобного уверения со стороны хана он считает недостаточным ни для себя, ни для войска, которое, в течение многих лет, проливает кровь свою во славу религии. «А поэтому, прибавил он, я требую, чтобы хан лично прибыл в мой лагерь и в присутствии всех присягнул на Коране, в верности и незыблемости своих обещаний. В противном случае, я не ручаюсь за последствия».

Когда посланный, вернувшись, доложил Абу-Нуцалу об требованиях Гамзата, все были одинаково поражены неслыханною их дерзостью. Но тем не менее, ничего не оставалось делать, как повиноваться, или вверять судьбу свою бою, успех которого был весьма сомнителен. На собранном по этому случаю совещании решено было, чтобы Абу-Нуцал-хан вместе с братьями своими Умма и Булачем отправились в лагерь Гамзата.

Кто мог подумать, чтобы священная особа ханов была бы в опасности и чтобы человек, еще так недавно именовавшийся слугою их, дерзнул на какое-нибудь насилие! Между тем в лагере бунтовщиков ждали их убийцы.

Встреченные с восточным раболепием, несчастные ханы, все еще не подозревая ничего, вступили в палатку предателя, как внезапно раздавшийся выстрел ранил Умма-хана. То был сигнал к убийству, и вскоре оба хана пали мертвыми, к ногам Гамзата; младший из братьев, Булач-хан, имевший не более 8 лет, был пощажен.

В тот же день, Хунзах был взят мюридами и Гамзат-бек торжественно вступил в жилище некогда грозного Омар-хана аварского.

Но преступление на этом не остановилось. На другой день по занятии Хунзаха были умерщвлены, по приказанию Гамзата, ханша Паху-Бике и полковник Сурхай-хан, тот самый, который управлял Авариею за малолетством Нуцал-хана. Осталась в живых старуха Хистоман-бике, бабка Нуцал-хана, жена его Гайбат-бике, потому что была беременна, и Булач-хан, отправленный в селение Новый Гоцатль. Участь последнего была еще не решена.

Таким образом, неудавшееся предприятие Кази-муллы было успешно выполнено Гамзатом и с падением аварских ханов уже не представлялось более препятствий дальнейшему развитию в горах силы, возбужденной первым имамом.

Утвердившись в Хунзахе, Гамзат не остался в бездействии и, собрав значительное скопище, устремился против непризнавшего его власти Цудахарского общества, чтобы в то же время, покорением его и соседнего с ним Акушинского, открыть себе свободный доступ к Дербенту. Цудахар и Акуша, имея около 40,000 жителей и занимая середину прикаспийского Дагестана, не только сохранили свою независимость, но даже поставили себя в грозный нейтралитет, так что при всяких сколько-нибудь важных столкновениях в Дагестане, вмешательство их давало решительный перевес той стороне, в пользу которой они склонялись. Это самое вселило в них высокое понятие о своем могуществе, и разумеется заставляло дорожить своею независимостью.

Первые действия Гамзата были довольно успешны и ему удалось занять некоторые из пограничных цудахарских селений; Между тем Цудахарцы опомнились, вооружились поголовно и, призвав на помощь своих соседей Акушинцев, в огромных массах вышли на встречу неприятеля. В происшедшем вблизи селения Цудахара сражении, Гамзат был разбит наголову и едва спасся, преследуемый до Салтинского моста. Большая часть его скопища была истреблена победителями.

Поражение Гамзата, до сих пор счастливого, произвело в горах весьма невыгодное впечатление и многие из обществ от него отложились. Но отчаянный искатель приключений, по-видимому, не обращая на это никакого внимания, продолжал спокойно жить в Хунзахе, разыгрывая роль аварского хана и собираясь наказать Цудахарцев и Акушинцев. Между тем, всеобщее неудовольствие, к тому же еще и возбуждаемое его деспотическими мерами, продолжало расти сильнее и сильнее и в самом Хунзахе вспыхнул заговор, следствием которого было умерщвление похитителя престола аварских ханов. Гамзат-бек был убит в мечети 19 сентября 1834 г., Хунзахцем Османом, братом Хаджи-Мурата, известного впоследствии предводителя мюридов.

Стр. 371 …Как ни кратковременно было поприще второго имама, тем не менее он успел причинить зло неизгладимое. Если Кази-Мулла первый пробудил в горцах дух фанатизма и, связав их воедино, указал им возможность бороться с Русскими, то Гамзат-бек, истребив аварских ханов, устранил окончательно всякое препятствие для этой связи. Пока в Аварии существовала ханская власть, мы без труда могли господствовать в горах и притом чисто нравственными средствами, что всегда прочнее оружия, успех которого часто бывает переменчив. Аварские ханы, связанные родственными узами с шамхальским и мехтулинским домами, и привлекаемые на нашу сторону положительными выгодами, подобно им, обратились бы в верных и преданных слуг; а в этом не было никакого сомнения, потому что аварский дом, по смерти Султан-Ахмет-хана (бунтовавшего во времена А. П. Ермолова), обнаруживал к нам самую нелицемерную преданность. Для большего же успеха можно было усилить значение аварского хана, дать ему средство содержать пышный двор и награждать существенным образом наиболее себе преданных; все это не могло дорого стоить, а между тем последствия обнаружили бы, до какой степени могла быть нам полезна Авария. Опираясь на нее, мы решительно господствовали бы в горах и она, по нашему приказанию и в случае нужды поддержанная войсками, всегда была бы наготове устремиться против того или другого из обществ Дагестана; а это тем более было важно, что по причине местных преград, оружие наше не могло всюду досягать. Впоследствии, и как будто в оправдание этой мысли, мы заняли Аварию; но уже не могли там удержаться, ибо не было той силы, которая одна в состоянии была образовать прочную связь между войсками и народом, поселив в них взаимную доверенность, без которой не могло быть успеха.

По первому известию о смерти Гамзат-бека, Шамиль, с 200 преданных мюридов, бросился в селение Новый Гоцатль и, захватив бывшую там казну покойного имама, объявил себя его преемником. Содержащийся в Новом Гоцатле, малолетний Булач-хан тоже не был забыт Шамилем: он приказал его сбросить со скалы в глубокую пропасть Койсу.

Эти два решительные поступка, т. е. овладение сокровищами Гамзат-бека, о которых между горцами ходили преувеличенные слухи, и y6иениe последнего представителя аварских ханов, возымели свое действие: Шамиль беспрекословно был признан имамом.

Достигнув давно желанного могущества, Шамилю предстояло, прежде всего, озаботиться о собственной безопасности, так как гроза была близка. Войска наши, вызванные к действию настоящими беспорядками в горах, уже двигались к Гоцатлю, который по смерти Кази-муллы принял на себя мятежническую роль Гимров.

Еще в 1833 году, было решено основать в Северном Дагестане укрепленный пункт, который мог бы служить нам опорной точкой и вмести с тем складом военных и продовольственных запасов, что было совершенно необходимо при крайней скудости края. Всем этим целям как нельзя лучше удовлетворяло шамхальское селение Темир-Хан-Шура и предшествовавшая экспедиция в Дагестане, при которых оно неоднократно избиралось сборным пунктом, показали, как важно было стратегическое его значение. С лета 1834 года, приступили к возведению там укрепления и для этого, при Темир-Хан-Шуре, был собран отряд из 10-ти батальонов, 400 конницы и 12 орудий. Когда же пришли известия о последних беспорядках в Аварии, командующий этим отрядом полковник Клюки-фон-Клугенау получил предписание двинуться к Гоцатлю для наказания мятежников.

В начале октября отряд его прибыл к селению Чалдам, на Аварской Койсу, рассеяв на пути передовые партии горцев. Отсюда предстояло подняться на неприступные Гоцатлинские высоты, в виду главных сил Шамиля, который, по первому известию о наступлении Русских, успел сделать значительный сбор в обществах Среднего Дагестана. Несмотря на это, войска наши бодро двинулись на крутизны и штыками проложили себе путь. Неприятель, изумленный столь смелым натиском, покинул завалы и бежал к Каху, а оставленное им селение Гоцатль было тотчас же нами занято и в наказание жителям разрушено до основания.

Спокойствие в горах, по-видимому, восстановилось, ибо тотчас же после гоцатлинской победы Аварцы, Андалялцы, Койсубулинцы и другие дали нам клятву в верности; но спокойствиe это было мимолетно и скорее происходило от усталости, чем от искреннего раскаяния.

Стр. 373 …Взяв с жителей аманатов, полковник Клугенау возвратился к Темир-Хан-Шуру. Наступила зима и отряд был распущен, за исключением Апшеронского полка, оставленного в новом укреплении.

И так, первый шаг нового имама был не совсем удачен; но взамен того перед ним раскрывалось обширное поле, тщательно возделанное двумя погибшими его предшественниками.

Шамиль (Шамуиль или Самуил) родился в Гимрах в 1799 году (приблизительно) от бедного пастуха по имени Динкау. Не имея никаких средств к жизни, Динкау заставлял маленького Шамиля продавать карагу (низший сорт персиков) и малютка, нередко усталый, бродил из селения в селение с тяжелой ношей на плечах. В свободное же время от этих занятий, он ходил учиться к мулле, который толковал ему первоначальные основания религии и вместе с тем заставлял затверживать наизусть наиболее употребительные изречения Корана, как это вообще делается. Одним словом, воспитание Шамиля, общее всем горским мальчикам, не отличалось в начале ни тщательностью, ни особым приготовлением; но будучи одарен от природы блестящими способностями и редкою силою воли, он скоро вышел из ряда людей обыкновенных. Появление Кази-муллы открыло ему новый путь; он не замедлил к нему пристать и вскоре сделался одним из любимейших его учеников. Сближение с подобным человеком не пропало даром для Шамиля, и под его руководством он научился распознавать и обстоятельства и людей. Постоянно наблюдательный, постоянно сосредоточенный в самом себе, Шамиль все видел и из всего извлекал полезные уроки, так что когда ему пришлось действовать самостоятельно, никто лучше его не знал ни положения дел, ни сил препятствия, ни средств, которыми можно было его одолеть.

Не столь религиозный, как Кази-Мулла, не столь опрометчивый, как Гамзат-бек, Шамиль превосходил обоих умом, настойчивостью и, главное, умением все делать кстати, т. е. качеством, составляющим непременную принадлежность истинно – практического человека. Подобно многим, он обвинял Кази-муллу за его излишнюю торопливость, доказывая весьма основательно, что прежде всего надо было упрочить за собою горы, т. е. победить Аварию. Но Кази-Мулла его не слушал, и между ними возникли неудовольствия, воспрепятствовавшие Шамилю участвовать в действиях на плоскости. Когда же Кази-Мулла возвращался из под Дербента, Шамиль, не осмеливавшийся долее противиться общественному мнению, принужден был выехать к нему на встречу с покорностью. Тогда один из свиты Кази-муллы, некто Даций, чиркеевский житель, увидя приближавшегося Шамиля, воскликнул: «Так вот тот самый Шамиль, который дерзает противиться святому человеку!» и потом обратясь к Кази-мулле прибавил: «Дозволь мне, и я одним взмахом шашки снесу ему голову.» Но Кази-мулла, схватив за руку пылкого мюрида, сказал: «Оставь его, почтенный Даций; он молод еще и со временем, надеюсь, остепенится и будет мне послушен, а способности его подают большие надежды.» Таким образом, великодушный Кази-мулла отклонил удар, который впоследствии от многих бы хлопот избавил Кавказ.

При Гамзат-беке, Шамиль занял еще более видное место и был одним из первых, настаивавших на движении к Хунзаху, с которым Гамзат все еще медлил. Когда же войска последнего обложили столицу Аварии, Шамиль подал совет заманить несчастных ханов в лагерь и истребить их. Гамзат согласился; но едва увидел Нуцал-хана и братьев его у себя в палатке, врожденная доброта сердца и остаток прежнего уважения, не дозволили ему поднять руку на высоких гостей, столь доверчиво положившихся на него. От Шамиля не ускользнула эта, весьма естественная, нерешительность и приблизившись к Гамзату, он шепнул ему на ухо: «Гамзат, куй железо пока горячо, иначе будешь раскаиваться в своей слабости!». Слова эти, раскрыв всю действительность опасности, подавили минутное колебание, и убийство началось.

Остальные затем события – смерть Гамзат-бека, принятие Шамилем звания имама и Гоцатлинская битва – нам уже известны. Остается посмотреть, что совершилось в это время в Аварии.

Хунзахцы, тотчас же по убиении Гамзат-бека, ввели в ханский дворец жену злополучного Нуцал-хана и бабку его – Хистоман-бике, как единственных представительниц некогда знаменитого дома. Вся надежда их возлагалась на Гайбат-бике, которая должна была вскорости разрешиться от бремени, действительно, спустя некоторое время после Гоцатлинского дела, она родила мальчика, названного Султан-Ахмет-ханом; малютка торжественно был признан ханом и до совершеннолетия его, управление Авариею было вверено нашим правительством Аслан-хану Казикумухскому.

Несмотря на всеобщий энтузиазм, произведенный в народе рождением Султан-Ахмет-хана, пребывание ханши в Хунзахе было не совсем безопасно, Шамиль поклялся наказать Хунзахцев за смерть Гамзат-бека. Очевидно, что месть за погибшего имама была только предлогом, чтобы добраться до самого хана, по этому Гайбат-бике сочла нужным покинуть Хунзах для более безопасного места. Родной брат ее, шамхал предложил ей собственный дом в Тарках и в начале 1835 года она, вместе с сыном и бабкою, выехала туда на жительство.

В следующем году скончался Аслан-хан и управление Авариею перешло но наследству к старшему сыну его Нуцал-хану. Новый хан отправил в Хунзах брата своего Магомет-Мирзу-хана и вверил ему непосредственное заведывание аварскими делами. Но Магомет-Мирза-хан не успел приобрести там ни доверия, ни любви, и в Хунзахе возникла довольно многочисленная партия, требовавшая передачи управления Авариею Ахмет-хану Мехтулинскому, бывшему в ближайшем родстве с аварским домом и в свою очередь сильно этого домогавшемуся. В конце 1836 года, партия последнего восторжествовала: Магомет-Мирза-хан принужден был выехать из Хунзаха, и на место его правителем Аварии был поставлен Ахмет-хан Мехтулинский.

Между тем Шамиль неусыпно трудился над распространением своего влияния в горах, и Авария по прежнему очутилась окруженною со всех сторон врагами, хотя еще ничем не обнаруживавшими своих намерений. Дабы предупредить грозившую опасность, Ахмет-хан предложил занять Хунзах войсками, опираясь на которые, жители могли бы отстояться в случае покушения против них Шамиля. Но как ни полезна была эта мера, тем не менее ее надо было исполнить с величайшею осторожностью, иначе недоброжелательные люди легко могли перетолковать прибытие Русских в Аварию и произвесть в народе волнение. Во избежание этого Ахмет-хан послал к генералу Фезе, командовавшему тогда войсками в Северном Дагестане, секретное письмо, где объяснив ему все побудительные к тому причины, просил его первым сделать предложение Аварцам о занятии войсками Хунзаха.

Полагаясь вполне на совет Ахмет-хана, генерал Фезе отправил в Аварию прокламации с дружественными предложениями помощи; в письме же к правителю он говорил, что в случае согласия народа на его предложение, он не замедлит прибыть туда с войсками. Как только все это получилось в Хунзахе, Ахмет-хан приказал повестить, чтобы старшины и почетные люди от всех аварских деревень собрались на совещание, имеющее быть на реке Тобот, в 5-ти верстах от Хунзаха. На другой день, к назначенному месту, прибыли жители; Ахмет-хан, прочитав прокламацию и письмо г. Фезе, обратился к народу с речью: «Я прочел писанное к вам и ко мне русским генералом с тем, чтоб вы не подумали, будто бы все это устраивается по моему желанию. Теперь я прошу вас обсудить хорошенько этот важный вопрос и сказать мне откровенно свое мнение. При этом прибавлю одно: я бы не желал, чтоб Pyccкиe явились сюда, Аварцы достаточно храбры и сильны, чтобы защищать себя против кого бы то ни было. Подумайте и скажите мне ваше окончательное решение, а я, чтоб не мешать вам, уеду.» Начались разные прения pro и contra; наконец старшина селения Ахальчи, Гуссейн Юсуф-оглы, дает знак народу умолкнуть. «Аварцы, восклицает он, вместо того, чтоб эти собаки – мюриды грабили и разоряли нас, не лучше-ль будет, если явятся сюда Русские? Они не займут наших домов, не отымут последнего куска хлеба; они храбры, щедры и никогда еще не погнушались иметь дело с простыми бедняками, как мы. Зачем и для кого мы будем их избегать? Не лучше-ль зажить с ними в самом тесном союзе? Мы будем богаты, спокойны и тогда пусть кто-нибудь попытается нас обидеть! Еще раз повторяю вам, нам необходимы Русские», Эта краткая речь Гуссейна возымела полный успех.

Стр. 377 …«Пусть приходят Русские, наши братья!» крикнул народ и толпами повалил к Хунзаху. Таким образом было решено занятие Аварии. 1837 года 7-го мая, отряд, из 8-ми батальонов, 3-х сотен казаков, при 18-ти орудий и 4-х полупудовьх мортирах, под начальством генерала Фезе, выступили из Темир-Хан-Шуры на Ходжал-махи, Купцу, Салтинский и Карадахский мосты. Мехтулинская милиция, под начальством Ахмет-хана, двинулась прямейшею дорогою через Гергебиль и Гоцатль к Хунзаху; туда же должен был прибыть и Магомет-мирза-хан с Казикумухцами. Как войска шли в горы на довольно продолжительное время, то начальник отряда принял все меры к обеспечению их продовольствием, по крайней мере на первое время. Для этого при каждой части войск было сформировано по особому отделению транспорта, долженствующему быть при ней неотлучно; часть же, обязывалась помогать ему в следовании по наиболее трудным местам и вместе с тем сохранять самый провиант от раструски. Подобным распределением обоза, состоявшего слишком из 1000 арб и возможным единственно при отсутствии неприятеля, значительно облегчалось следование отряда, но и при всем том он только 27-го мая мог достигнуть Хунзаха, пройдя в 20 дней всего около 125 верст. Прибытие в центр гор столь значительных сил поразило ужасом большую часть неприязненного нам населения; не унывал один Шамиль, знавший хорошо, каких усилий нам стоило это движение, и собрав наскоро несколько сотен мюридов, он заключился в крепком, по местоположению, селении Тилитль (в 22 верстах от Хунзаха), призывая горцев на брань; с своей стороны, генерал Фезе, отрядив два батальона для наблюдения за Шамилем и оставив в Хунзахе, наскоро укрепленном, две роты, двинулся налегке через Цатаних и Бетлинскую гору в Койсубу, чтобы сблизиться с Темир-Хан-Шурой и пополнить, если возможно, этим путем свои запасы.