Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

– Сестра, для тебя важно слово бродяги? Те, кому ты дорога, не стали бы смеяться, разве нет? Как тебя могут обидеть те, кого ты впервые видишь и кто тебя не знает? Твое мнение о самой себе тебе важно? Запомни, у нашей плоти несовершенные глаза: всё, что мы видим, мы оцениваем по себе, будто смотримся в зеркало, и, оглашая суждения, рассказываем о себе самих. Ну или мы пересказываем чужие слова. Лишь немногие видят ясно, получая озарение. Тот, кто хочет прозреть, не будет спешить с оценками. Никто тебя не знает, лишь так думает. Да пусть хоть весь мир будет твердить тебе что-то – если ты не согласишься, то из-за тебя одной это уже не станет истиной. Правда – она… откровенно говоря, она – совсем непроста. Она многогранна… А вот ложь – многоголосна. Не советую верить тому, что твердят тысячи глоток, пересказывая одно и то же. Что же до твоей обиды – уверен, что все, кроме тебя, уже забыли о словах бродяги, а ты продолжаешь помнить. И пока ты помнишь – ты во вражде. Это похоже на… Скажем, ты вышла на прогулку в красивом платье, но кто-то с верхнего этажа вылил на него нечистоты. Нарочно или ненамеренно – не суть, главное: посмеялись те, кто это видел. Наверняка ты бы вернулась домой и надела чистый наряд. Так и с обидой в твоей голове – не ходи с запачканными мыслями, очисти разум. А то это всё равно как если бы ты предпочла не сменить платье и продолжила ходить в грязном – и люди уже смеются над тобой не из-за дурного происшествия, а из-за твоей глупости. Повторяю, помой свой разум, очисти его от обид, как от грязи. Тебе же тяжело видеть через грязь, трудно ясно оценить мир и саму себя в нем.

– Но как помыть?

– Я уже сказал, сестра. Никто тебя не может обидеть. Ты делаешь выбор и обижаешься, а можешь сделать выбор: не обижаться. Всё просто…

Маргарита, глядя на могильную плиту, задумалась о том, каково это: не обижаться на Блаженного, не держать зла на тетку Клементину и Оливи.

«Они мое запачканное платье, – рассуждала она. – Снять это платье и больше́е не надевать… Чего мне до них, если и им до меня нет интересу? Бродяга казнен, а у меня всё вовсе не плохо… Ни Оливи, ни тетка Клементина даже намечтывать себе про таковое не могут – обедовать с самим градначальником Элладанна! И он меня моной звал… Замечтательный человек! Даже Гиор Себесро лишь обшивает господина Совиннака, а не трапезничает с ним. И он мне целовал руку, – улыбнулась Маргарита, – стался моим защитником… Это и правда смешно, что мне еще больно с того, что былось в прошлом, когда впереди столько надежд… – опять улыбнулась она, чувствуя легкость. – Простить, как учит вера…»

Маргарита с благодарностью посмотрела на брата Амадея, а он продолжил свою речь:

– Еще брат Фанж говорил: «Грех думать, что и ты кого-то можешь обидеть – это всё равно что ставить себя выше другого». Такое суждение полезно для духовника и проповедника, ведь правда бывает жестока. Но, думаю, когда брат Фанж ушел в мир, то с легкостью оскорблял людей, – за что не раз был бит, ведь немногие знают, что их никто не может обидеть без их согласия, – улыбнулся праведник. – Для власти над разумом нужна любовь к себе, да без Гордыни. Надо учиться, надо делать себя лучше, – так появится самоуважение. Но еще надо помнить, что Бог всех любит одинаково. Кстати, сегодня ты стала лучше, ведь научилась размножать розы. Возможно, сестра Маргарита, – направился брат Амадей к саду, – в знак того, что ты выбросила из головы обиду, ты высадишь свою розу на могилу брата Фанжа? Но только такой дар должен быть желанным. Ему уже всё равно: он мертвец, кости в земле. Свой дар ты сделаешь самой себе. Подумай и сначала представь это у себя в голове – как выбрасываешь мусор и затхлые тряпки, а вместо этого высаживаешь розу. Уверен, тебе станет намного легче на душе, когда ты будешь помнить не его обидные слова, а свое доброе дело.

Праведник и девушка вошли в храм – полуденная служба еще не началась, но храм уже подготавливали к ней. Брат Амадей решил проводить свою гостью до крыльца, и они неспешно пошли по проходу между скамьями.

– Не останешься на службу, сестра?

– В другой раз непременно. А у меня еще вопрос есть. Марлена говорила… Вы ей сказали, что у всех людей половина доброго и половина дурного…

– Да. А ты что думаешь?

– Я не знаю. Градначальник Совиннак думает иначе. Что… как бы это сказать… что не у всех людей половины доброго и дурного, что у всех с нарождения неравные доли. И он, наверное, правый. Он говорил про порядочность и… слово забыла… мудреное каковое-то словечко… Про ее противположность, как я поняла. Про то, что одни люди благородные, а иные низкие. Зачем так, если Бог всех одинаково любит? Зачем все неравные не только по достатку и положению, но и в числу Пороков, и даже в благородстве? Разве справедливо то, что у кого-то с нарождения слабые силы попасть в Элизий? Хорошо, пусть для души из Элизия будется плоть с одним Пороком – это верно, но мне сдается, что еще былось бы справедливым наравнять прочие души, сшедшие с облаков, дать им равные силы попадать в Элизий и два Порока. Отчего Бог дает кому-то и так бедному, низкому в правах и неблагородному цельных три Порока?

– Оставь Нашему Господу судить о справедливости – он знает о ней больше и тебя, и меня, – улыбался девушке праведник. – Власть, положение и достаток, – тлен для бессмертной души. В остальном мы не так уж и неравны: мы рождаемся с одними Добродетелями. Разве это не равенство? Разве не справедливость? Остальное зависит от нас: то, что у всех разное число Пороков, вовсе не означает, что их нельзя победить в этой жизни. Старанием и желанием любой человек – и король, и бродяга, способен обратить их в Добродетели, – для этого мы живем и страдаем, и восходим всё выше и выше, пока не достигнем не только Элизия, но и Божьего света. Священники помогают мирянам и воинам не сбиться с дороги, но путь к Богу человек должен проделать сам. Скажи, было бы по силам человеку с тремя Пороками в кресте обратить хотя бы один Порок в Добродетель и получить поровну дурных и добрых склонностей, если бы он не стремился к добру хотя бы наполовину? Поэтому в каждом точно есть половина добра… Человек с низкими помыслами – во власти заблуждений. Да, одни более чисты и добры, даже несмотря на крест с тремя Пороками, но ведь и почва на земле неравная – где-то пустыня, а где-то благодатная земля. Вот только когда-то пустыня тоже была плодородной. Надо стараться, хотя это непросто, вернуть бедную на соки землю к жизни. Часто там уже и семена добра лежат – порой надо показать человеку, что они у него есть, что надо их поливать, а почву возделывать, – и тогда они взойдут: семена добрых помыслов перейдут в благие деяния. А поливать и удобрять почву надо в первую очередь верой и Добродетелью Любви – не иметь обид, злобы, ненависти и Гордыни.

– А у Лодэтского… – запнулась Маргарита. – Не хочу поминать Дьявола в храме… В нем тоже половина доброго?

– Возможно, больше половины – я же с ним еще не знаком, – улыбнулся брат Амадей, открывая перед девушкой тяжелый створ ворот. – Он человек, Божие творение… Должно быть, очень несчастный, ведь не создает, а разрушает, проливая кровь и забирая жизни… Да, он рыцарь – и Экклесия дала ему право убивать без греха и покаяния, но уверен, его душа не знает счастья. Войны и жестокость рождены силой вражды. Как и любовь, вражда – вторая неотъемлемая сила, приводящая наш несовершенный мир в движение. Вот мы и гневаемся, и боимся, и убиваем друг друга. И всё же, жить в жестокости, страхе, злобе или ненависти, – всё равно что жить в подземелье без солнца и прекрасного голубого неба. Многие из узников такого подземелья просто забыли, как хорошо наверху, какая здесь зеленая трава и вкусные плоды. Нередко рьяные праведники – это бывшие злодеи, а всё потому, что, выбравшись из темницы, больше не хотят возвращать назад. Жестокость – это не свойство плоти, как бы ты не считала, это ее хворь, значит, любой человек может быть исцелен – через веру он проникнется и Добродетелью Любви.

– Он демон! – прошептала Маргарита, переступив порог храма и придерживая дверь. – У него зубы во рте серебряные – так Марлена сказала. Разве могут быться у человека серебряные зубы во рте? А вот у человека с душою демона могутся! Это колдовство!

Брат Амадей вздохнул и вышел к ней на крыльцо из храма.

– Нет, ты не можешь быть права, – ответил он. – Это заблуждение: нет людей с демонской душой и не может быть, – так говорится в Демонологии, что изучают священники.

Понимая, что не убедил Маргариту, брат Амадей продолжил:

– Я постараюсь объяснить тебе суть. Как ты знаешь, душа соткана из стихии Воздуха, плоть – из стихии Земли. Вода – соединяет эти две стихии, а Огонь разъединяет. Демоны созданы из стихии Огня. Они могут получить власть над душой, заставить ее служить себе, но заменить человеческую душу они не в состоянии, потому что бездушная человеческая плоть погубит их самих – погасит без воздуха, как земля гасит огонь. Только низшие нечистые твари, состоящие из стихии Воды, могут вселиться в человеческую плоть, когда душу вырвали прежде срока в юном или младом возрасте. Однако такие существа не обладают могуществом демонов. Они тоже губительны для окружающих их людей и их душ, но в сравнении с вредом от демона – это комариные укусы. Возможно, лодэтский герцог одержим, но даже если это так – он человек, и если в рассудке, то ему еще можно помочь. Про зубы… не знаю. Марлена могла перепутать или ей показалось… Не уверен, что такие зубы указывают на колдовство… Но я никогда не занимался гонением демонов и не обладаю должными знаниями. Брат Фанж, когда был священником, он как раз занимался тем, что изгонял демонов, освобождал от созданий Ада человеческие души и тела… пока сам не сошел с ума… Есть вероятность, – вздохнул брат Амадей, – что он не смог победить сильного демона и тот завладел им самим, – поэтому мой бывший наставник и стал таким, каким ты его узнала. Еще брат Фанж полагал, что у нас достаточно сил, чтобы самим изгнать нечистое существо или даже победить его силой любви… В том числе любовью к своему демону, – широко улыбнулся брат Амадей, махнул рукой и открыл врата храма. – Уверен, брат Фанж уже тогда начинал терять разум.

________________

В Меридее каждый цветок имел истолкование, а букет рассказывал целую историю. Раз розы символизировали любовь, тайну и молчание, то мужчины преподносили их дамам, чтобы без слов признаться в чувствах: алые розы означали пылкую страсть, темно-багряные – любовные муки, белые – преклонение и непорочность помыслов, розовые – приязнь, бледные – нежность. Желтые розы воплощали благую любовь, отраду и все самые светлые чувства. Их дарили в благодарность за свое счастье или в знак примирения.

Сойдя с крыльца храма к рынку, Маргарита посмотрела на роскошную розу в своей руке, желтую, будто солнце. Она внезапно решила, что пойдет к зеленому дому и подарит розу тетке Клементине: ничего не будет ей говорить, вручит подарок – и всё, после чего обнимет Синоли, Филиппа, Беати и, конечно, любимого дядюшку Жоля.

Ставни съестной лавки, как и дверь, оказались закрытыми. Удивляясь и пожимая плечами, Маргарита постучала кольцом с молоточком в парадную дверь зеленого дома. Вскоре на пороге перед Маргаритой появилась ее тетка в коричневом платье да знакомом чепце с тремя рядами оборок. Блестящие, темные глаза Клементины Ботно не обрадовались незваному визиту и вопрошающе уставились на гостью; на ее тощем лице тревога за пару мгновений сменилась торжеством собственной правоты. Сжатый, широкий как у Оливи рот говорил: «Я знала, что от тебя так просто не избавиться и ты еще не раз оботрешь мне порог!»

– Здравствуй, тетя, – ласково сказала Маргарита.

– Никого в дому нету! – резко ответила та. – Твой брат с женою у кузнеца теперь себе живает. И младшой щас там. Дядя твой непонятно где и с кем. И ты давай поди с крыльцу моего дому! Я тебя больше́е знать не знаю! Сына моего из-за тебя чуть не убили! Иль забыла?! Поди прочь! Ночёвывай хоть на улице, но в свой дом я тебя больше́е не пущу!

– Я лишь розу пришла тебе задарить, – в боли от новой обиды расстроено ответила Маргарита. – Вот, – протянула она цветок.

Клементина Ботно смерила племянницу презрительным взглядом, как подлизу и лгунью, а вместо прощания громко захлопнула перед ней дверь.

Маргарита отправилась в замок. Дом своего брата-кузнеца она не желала посещать, даже чтобы проведать родных: не могла видеть счастливых Нинно и Ульви, особенно после встречи с теткой.

________________

Когда Маргарита вернулась в дом Шотно, ее продолжало лихорадить от гнева. Всю дорогу она ругалась с теткой, хоть той не было рядом, и подбирала слова поострее, чтобы уязвить Клементину Ботно. Даже напоминание о том, что идет восьмида Кротости не охлаждало ее разума. Марлена, увидев состояние сестры, решила, что та расстроилась из-за разговора с братом Амадеем.

– Так бывает, – попробовала утешить ее Марлена. – В первых беседах с братом Амадеем и такое случается… или на второй раз, а то и на третий… Ничего мне не рассказывай. Думаю, сейчас ты не имеешь желания увидеть его вновь, но, поверь мне, скоро ноги сами понесут тебя в храм Благодарения. А сейчас лучше отдохни наверху перед обедом и успокойся.

Маргарита поселила розу на прикроватном стуле – бессонно затихнув в постели, девушка любовалась красотой цветка. Гнев понемногу сходил на нет, но обида оставалась. В кой-то момент ей подумалось, что желтая пышная чаша, покрывшая ободок глиняного бокала, напоминает тюрбан – затейливый тюрбан Альдриана Лиисемского, модника, на которого никто не посмеет вылить нечистоты…

«Куда мне до нарядов, не получается у меня не оскоробляться, – думала Маргарита. – Я просто не могуся, и всё! И не смогуся… Простите, брат Амадей, не удается гуливать в чистом платье. Мне по-привычному в старом и грязном».

И тут же в ее голове раздался голос праведника: «Кстати, сегодня ты стала лучше, ведь научилась размножать розы…»

– Старое платье-мешок я сорву на тряпки, – сказала она вслух. – И лавандовое тоже носить перестану. Ульви задарю – оно ее очень красит… А то мне совестно, что я ее лицо видала, когда нож в руку Аразака втыкнула. Зато как метко получилося… Но это даже хужее… Я заработала в кухне тридцать девять регнов и три четвертака… На стекло для зеркальца всё равно не хватает, а на зеленое или голубое полотно для нового наряду как раз…

Но пока нового убранства у нее не было, и к двум часам, чтобы помочь Марлене в огороде, Маргарита спустилась вниз в бледно-лавандовом платье и белом платке. Не прошло триады часа, как девушки услышали голос градоначальника, раздававшийся от парадного входа.

– Сегодня же день юпитера, – сказала Марлена Маргарите. – По этим дням Огю и господин Совиннак всегда встречаются для шахматной битвы. Должно быть, и сейчас он пришел пригласить Огю.

Но оказалось, что градоначальник пришел не только по этому поводу.

– Я на пару минут, – проходя в гостиную, сообщил он. – Огю жду, как всегда, у себя вечером.

Маргарита с удовлетворением отметила бежевый плащ за его спиной.

– Госпожа Шотно, – обратился Ортлиб Совиннак к Марлене. – Если вас не затруднит, то я бы не отказался от бокала сладкой воды с желтым вином, мятой и перцем. Не смог на такой жаре отказать себе в удовольствии испить столь чудесного напитка и пройти мимо вашего дома.

Когда хозяйка дома ненадолго оставила гостя и Маргариту одних, то мужчина сказал:

– Мне есть, что сообщить и вам, мона Махнгафасс. Был по делам в замке и, кроме того что желал утолить жажду, зашел сообщить вам о подписанной мною грамоте на нотариальное дело для господина Ботно, вашего сужэна. Вот, по пути к воротам заглянул сюда, чтобы вас обрадовать.

«Да есть ли же справедливость?! – возмутилась про себя Маргарита. – Из-за доброты ко мне градоначальника Оливи будется нотарюсом и набогатеет себе? Ну уж нет!»

– Если честно, господин Совиннак, – ответила девушка, – то я былась бы вам крайне благодарной… Лучше́е бы вы забрали разрешенье. Не хотела бы пояснять… – смутилась она. – Это надолго, а вы спешите…

Улыбка скользнула по губам градоначальника и раздвинула тонкие усы.

– Я сделаю так, как вам будет угодно, мона Махнгафасс. Я буду рад оказать вам услугу и сейчас… и в дальнейшем.

Так Маргарита не последовала совету Марлены – «ни о чем не просить Ортлиба Совиннака». Радость Оливи, тетки Клементины и Гиора Себесро длилась всего один день. Сославшись на ошибку, дозволение у Оливи отозвали и вернули деньги. И сколько бы ни просил Гиор Себесро за нового брата, он получал отказ от градоначальника. Сам же Ортлиб Совиннак стал чаще бывать в доме Огю Шотно. До конца последней триады Кротости он еще раз отобедал там в день сатурна, а в календу восьмиды Трезвения, снова навестил дом управителя замка.

Глава X

Лодэтский Дьявол рядом с Нонанданном

Восьмида Кротости оканчивалась празднеством встречи стихий Воды и Земли, называемым Летние Мистерии. В Весенние Мистерии отмечали встречу Воздуха и Воды, в Осенние – встречу Земли и Огня. Зимних Мистерий не существовало – в середине календарной зимы истекал год, Солнце дальше всего отходило от Гео, светила опасно сближались, и мог произойти Конец Света. Встреча стихий Огня и Воздуха состояла из Судного Дня, когда меридианцы постились, из зловещей Темной Ночи, в какую люди зажигали множество свечей, фонарей и костров, а за час до полуночи вставали на колени и молили о своем спасении, и из Возрождения, когда еще час после полуночи верующие продолжали молиться и рыдать от счастья, после пировать и радоваться всю следующую триаду. Весенние, Летние и Осенние Мистерии тоже приходились на середину сезонов. Праздновались они одинаково: в благодаренье, по завершении полуденной службы и часа жертвования, когда в обмен на монеты меридианцы получали пилулы и вино, на Главной площади происходило сожжение ведьмы. Чаще всего сжигали чучело и очень редко живую колдунью. Затем устраивались праздничные застолья с балами, ночью по улицам ходили маскарады – шествия, оставшиеся с древних времен и от традиций, связанных с плодородием. Скрыв под масками лица, люди безбоязненно нарушали приличия: любой, кто присоединялся к развеселому параду, позволял другим целовать себя; если же отказывался выпивать, то его в шутку наказывали розгами. Шум стоял в Элладанне до рассвета. Сильване в ночь Летних Мистерий праздновали начало жатвы, устраивая на полях собственные «бесовские оргии». Еще в эту ночь собирали лекарственные травы и вырывали из земли мандрагору. Если чудо-корень кричал, то нес в себе саму Жизнь – он излечивал от всех на свете болезней и даже отгонял Смерть. Выкапывали и корень ангелики, после чего делали пахучие обереги для младенцев, отпугивавшие от их слабой плоти нечистую силу и хранившие ее, будто Ангел Божий, для бессмертной души. Помогала ангельская трава взрослым тоже – мешочки с корнем ангелики брали в дорогу путники и охотники, дабы не встретить демона в образе волка и не стать оборотнем.

Для Маргариты маскарад Летних Мистерий был связан со смертью отца, поэтому она стала одной из немногих, кто радовался, что в первый год, сорокового цикла лет, его запретили. На второй день празднества, в календу восьмиды Трезвения, люди продолжали веселиться и ходить по гостям. Ортлиб Совиннак навестил своего приятеля Огю Шотно, что не казалось удивительным. Однако за следующую триаду он отобедал в доме управителя замка еще пять раз – дважды в день юпитера, в первый день сатурна, в день луны и в благодаренье. С охотой градоначальник принял приглашение на новый обед, обещая быть с визитом в день юпитера, девятнадцатого дня.

Марлену не мог не беспокоить интерес Ортлиба Совиннака к ее дому. Она попросила мужа поговорить с градоначальником, на что Огю Шотно резонно ответил:

– Всё будет зависеть от нашей моны Махнгафасс. При всех недостатках Ортлиба он ее и пальцем не тронет, если она сама не пожелает. Успокойся, бесценная Марлена. Ему скоро надоест. Разумеется, если только эта наша сестра не внушит градоначальнику, что он имеет основания ухаживать. И я готов поклясться, что она уже дала ему, если не уверенность, то надежду. Поговори лучше с этой девчонкой.

Марлена пыталась поговорить с Маргаритой, но та не воспринимала ее опасений всерьез. В конце концов Марлена потребовала:

– В день юпитера, когда градоначальник будет у нас, я и Огю ненадолго оставим тебя с ним в гостиной зале… И ты дашь понять господину Совиннаку, что ты благопристойная, верная своему супругу жена. Возможно, ты сама не осознаешь, но каким-то образом воодушевила господина Совиннака. Это вдвойне неправильно: преступно по отношению к Иаму и непорядочно по отношению к градоначальнику. Я не осуждаю тебя, но… из-за меня ни разу мужчины не дрались и никто и не пытался ухаживать за мной, пока я в супружестве. Кроме одного рыцаря… – с досадой вздохнула Марлена. – Но это потому, что рыцари всегда так делают – когда не воют, то обхаживают дам, даже если не получают расположения, – такие уж у рыцарей правила, называют это «штурм Замка любви», – не могут они ничего не штурмовать… Но ухаживания от того рыцаря – это любезность и не более, – так мне сам Огю сказал. Да и поцелуй мне рыцарь руку, никто бы не удивлялся, а вот градоначальник не рыцарь, но руку тебе целует! Сама понимаешь, как это странно выглядит… Да, ты не знала, что он имел в виду, когда поклонился с рукой у сердца, но… Всё же, я думаю, твое поведение небезупречно. Объяснись с градоначальником и попроси его не навещать наш дом так часто, ведь это могут истолковать превратно: люди начнут судачить. А затем и Огю поговорит с ним. И я хочу надеяться, что всё не зашло далеко и недоразумение разрешится без горьких последствий.

Этот разговор происходил, когда Маргарита собиралась в храм Благодарения, на свою вторую встречу с праведником. Путь туда занимал больше часа. Если бы не уважение к брату Амадею, то Марлена, задержав свою сестру дольше, наверняка выпытала бы у нее всё о мести ненавистному сужэну.

Уже в храме Благодарения терзаемая совестью Маргарита рассказала брату Амадею правду о своем замужестве. Как это вышло, она сама не поняла. Сначала праведник показал ей ее черенок – почка исчезла, и девушка расстроилась, но оказалось, что стебель прижился к корню и осенью они высадят куст. Затем они срезали новые стебли и соединяли розы с шиповником. Маргарита делала это уже без помощи брата Амадея. Она сама не заметила, как начала признаваться священнику и проговорилась ему об услуге градоначальника, об опасениях Марлены и о словах, что она, Маргарита, ведет себя небезупречно. Брат Амадей молчал и хранил на губах улыбку-полутень.

– А вы как считаете, брат Амадей? – спросила Маргарита в конце своего рассказа. – Мое поведение непристойно? Я неправильно сделала с сужэном после всего, чего натерпелась от него? Градоначальник мне желал оказать услугу, а не ему… Он мне ее и оказал. Неправильно?

– Сложно судить, сестра Маргарита, – ответил праведник. – Каждому свое… Помнишь, ты спрашивала меня о том, почему всё неравны? Почему кто-то высок, а кто-то низок? Представь, что растут одни лилии и больше ничего. Было бы красиво, но мы с тобой скоро умерли бы от голода. В том, что мы все разные – в этом и есть гармония нашего мира. Есть беззащитные растения, что радуют нас своим цветом и не боятся, что их сорвут. Например: цветок, так схожий названием с твоим именем. Маргаритка не менее прекрасна, чем роза. Это символ невинности и доброты, а древние люди называли ее вечной красавицей. Ее любили и любят за то, что ее цвет распускается там, где другие отказываются цвести. Множество опасных и ядовитых цветов произрастает на нашей Гео, большинство из них непримечательны: не священные маки, не изысканные розы, не благородные лилии, не горделивые нарциссы, не помпезные ирисы, не нежные фиалки и не любимые всеми маргаритки… Например, болиголов – милый, белоснежный зонтик… И убивает! Или трогательный, душистый ландыш, что дарит столь ядовитые ягоды. А вот вороний глаз одним своим видом показывает, что с ним шутки плохи, однако это лекарство. И роскошная гвоздика, и ароматный шалфей, и столь невзрачная полынь, – все они исцеляют нас, а крапива, хоть и жжется, полезная трава, незаменимая для пирогов, салата, похлебки, плетения веревок, ткачества и излечивания хворей, – всего не упомнишь. Так и люди: мы разные и от каждого прок… Думаю, с твоим сужэном ты поступила как роза: отрастила шип и уколола. И как роза сейчас торжествуешь – думаешь, что сильно навредила. А человек уколет себе палец и прольет капельку крови, – досадно, но не более. Так, как ты описала своего сужэна, я подозреваю, что ты ему причинила вреда не больше, чем роза причиняет человеку. Уж не серчай… А себе и правда можешь навредить.

– Вы про боязни Марлены? Градоначальник – он крайне достойный. И замечтательный! Он сам говорил, что это срам, когда ухаживают за замужней! И что прелюбодеев надо расчленять… Вернее, так некогда делывали, и градоначальник вроде бы считает, что так им и надо. И я тоже так считаю!