Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том

– Не знаю… Но… – пыталась найти слова утешения Маргарита. – Но ты должна не про это думать. Иам умер героем… Мне Раоль Роннак сказал, что Иам один бросил копье в Лодэтского Дьявола, сильно его ранил… а тот трусливо убежал. Может, Иам даже убил лодэтское чудовище, а мы просто пока не знаем… Вот про что надо думать.

– Солгал, наверно, – ласково сказала Марлена, смачивая полотенце и протирая грудь брата. – Иам всегда любил прихвастнуть… Не мог остановиться, если рассказ получался хорошим… И с каждым разом он всё храбрее был… Глупенький малыш…

– А я верю, – твердо произнесла Маргарита. – Раоль Роннак всё своими глазами видел… Так что Иам отомстил, как мог, за ваш городок… Как он называется?

– Лирхготбомм.

– Да. И за братьев отомстил…

– Отомстил… – грустно повторила Марлена. – Никогда не пойму мужчин… Одни нападают… Потом другие мстят… А ты всё стоишь над огнем, всё хоронишь их кости… Не напади Бронтая на лодэтское графство Ормдц, то и Лодэтский Дьявол не пришел бы в Лирхготбомм… и братья бы не погибли, и Иам бы не мстил… не пошел бы на войну в свои шестнадцать с половиной…

– Лодэтский Дьявол напал на нашу землю, на Орензу. Мы его королевству ничего не делали, не нападали на них, – возразила Маргарита. – Иам умер, защищая всех нас, погиб как мужчина и герой, – вот, что я буду помнить. И буду им гордиться. Он бы так хотел…

На этот раз Марлена с ней согласилась. Девушки обмыли тело водой с вином и розовым маслом, уложили его на подушки, прикрыли покрывалом, как спящего, а рано утром одели Иама в ту же одежду, в какой он прощался с ними у ворот Западной крепости: в штаны вощеного цвета и белую нательную рубаху. Коричневый кафтан из грубого сукна, решили не нести на сожжение тела – уж очень он оказался изношенным. На ноги Иаму натянули сапоги Огю. Старые башмаки брата Марлена сожгла отдельно, кафтан решила сохранить.

________________

Погибала только плоть, душа же продолжала жить в теле, всё видеть и чувствовать: люди просто засыпали мертвым сном. После ритуала успокоения (сожжения тела, молебна и погребения останков) душа хранила память еще восьмиду, пока ждала своей очереди на суд Бога, утешаясь всё это время воспоминаниями, как ее провожали и оплакивали.

Около четырех утра, на рассвете, Маргарита получила черное платье – скромное и недорогое, стоимостью в сто регнов. Она надела его и вспомнила слова Гиора о том, что черный должен был быть ей к лицу, – это оказалось верным, но когда девушка повязала траурным платком голову и спрятала светлые волосы, то стала такой же, как все вдовы: унылой и скорбной.

В четыре часа и две триады часа подъехала телега с черным пологом. Еще через минут двенадцать прибыл градоначальник Ортлиб Совиннак. К тому времени погребальные носилки установили в центре гостиной на четырех табуретах, покрыли их пурпурным покрывалом и переложили туда тело Иама. Под его головой ядовито-ярко зеленела подушка, на груди покоился меч, выкованный Нинно, и Иам будто сжимал его. Марлена, срезав все до одного цветка в своем саду, пышно украсила гирляндами тело брата, скрыла то, что ему перевязали руки, дабы он не смог никого забрать с собой. Однако поверья гласили: своего убийцу мертвец обязательно выдаст – поднимет веки или даже укусит, если тот наклонится близко. Свободный от суеверий Ортлиб Совиннак окинул тяжелым взглядом неподвижное тело, выразил соболезнования и всё же предпочел отдалиться к стене. Перед выходом из дома, когда Огю и Марлена поднялись на второй этаж, градоначальник попросил Маргариту пройти с ним в обеденную залу.

– Уважаемая мона Махнгафасс, – сказал он, закрывая за собой двери обеденной и тем самым отгораживаясь от мертвого Иама, – я обязан осведомиться о вашем будущем и замыслах. И прежде, чем вы ответите, хочу, чтобы вы знали, что всегда можете рассчитывать на поддержку друга этой семьи, на меня.

– Благодарю, господин Совиннак, вы и так сделали для меня столь многое, – вздохнула Маргарита. – Мне вовек не отплатить вам: лишь благодаря вам я сейчас дышу… Брат Амадей найдет мне место. Он знает почтенную старушку из Миттеданна, которой требуется забота. Принять его помощь мне кажется более пристойным. Спасибо еще раз…

Говоря это, Маргарита так нежно смотрела на Ортлиба Совиннака, что тот решился.

– Мона Махнгафасс, выслушайте меня и не перебивайте, – взял ее маленькую ладонь своей огромной ручищей градоначальник. – Я никогда не посмел бы надеяться, будь вы несвободны, но сейчас, когда клятвы хранить себя для супруга более над вами нет, я не могу не дерзнуть и не спросить вас… Возможен ли наш союз?

– Я… Я даже не знаю, – пробормотала Маргарита, розовея и поглядывая на закрытую дверь. – Вы лучший из мужчин… Но Иам в соседней комнате. Этот разговор… Это неправильно.

– Мона Махнгафасс, я прекрасно понимаю неуместность подобных речей, но я не могу не думать о том, что если не признаюсь вам в чувствах, то снова может случиться так, что другой мужчина или злополучные условия уведут вас от меня. Вы жили за Судом всё то время, пока не вышли замуж, – были от меня так близко! Я не хочу допустить повторения несправедливости, не могу не попытаться… Миттеданн… Мона Махнгафасс, просто скажите, дайте ответ на мой вопрос. Возможен ли наш союз?

Маргарита, еще гуще покрываясь румянцем, кивнула.

– Это было бы так… – искала слова девушка. – Так… Словно в стихах, какие для меня братец сложил на день нарожденья…

Градоначальник не понимал, что она хочет сказать, и тогда Маргарита добавила:

– Как в мечтах… – прошептала она.

Ортлиб Совиннак грузно опустился на одно колено.

– Я, мона Махнгафасс, предлагаю вам свою руку и сердце и прошу вашей прекрасной руки. Ответьте только «да» или «нет».

Маргарита закрыла горящее лицо руками – и Ортлиб Совиннак услышал негромкое «да». Он поднялся, нежно взял ее за запястья, отвел ее руки от лица.

– Благодарю тебя, моя любимая, – жарко прошептал он, спешно целуя ее пальцы. – Ни о чем не беспокойся, я всё устрою: тебе лишь надо довериться мне. Обвенчаемся после твоего траура. А теперь вернемся в гостиную. Позднее еще поговорим.

Они вовремя вышли из обеденной – с лестницы спускались Марлена и Огю Шотно. Если бы сестра Иама не пребывала в отрешении, то она наверняка заметила бы подозрительно пылавшие щеки юной вдовы и обратила бы внимание на слабость ее рук или неловкость движений. Но Марлена словно замерзла, оледенела, и ничего не видела, кроме своего горя. Зато Огю Шотно сразу бросилось в глаза то, как самодовольно важен градоначальник и как смущена Маргарита. Он догадался, что произошел разговор, удовлетворивший Ортлиба Совиннака. Подробностей Огю знать не желал. Успех градоначальника означал для него одно: Маргарита съедет из его дома, а Марлена опять будет всецело принадлежать ему. Он похвалил себя за хитроумность и умение находить выход из любого самого сложного положения дел. Вместе с Ортлибом Совиннаком Огю взял за ручки погребальные носилки с телом Иама. Совесть нисколько не мучила двух убийц, да и покойник не подал знака с того света, не попытался их изобличить: смирившись, он безразлично принимал помощь.

________________

Впереди черной повозки шли нанятые Огю плакальщики и раздатчики милостыни. У подножия холма к процессии присоединились Раоль Роннак, сужэны вдовы – Оливи и Гиор Себесро, и ее братья – Синоли и Филипп. Все провожавшие усопшего шествовали или ехали на лошадях за повозкой, и первой из них шла Маргарита, а за ней Марлена. Из-за градоначальника, величаво восседавшего на вороном коне, горожане любопытно глазели на траурную телегу – туда, где выставленное для обозрения лежало тело Иама. Они кланялись и приносили соболезнования всем сразу, но прежде всего градоначальнику. Он очень удивил город в тот день венеры, сорок третьего дня Трезвения: никто не ожидал от человека со столь высоким положением почтения к простому пехотинцу.

Душу Иама пришли проводить на Небеса лавочники из Безымянного проезда – благодарных за щедрое свадебное застолье мужчин набралось около сотни. Что и говорить, неожиданно церемония превратилась из скромного прощания в чествование героя.

Маргарита впервые прошла за ограду храма Благодарения между колокольней и залой под шатром Марса, впервые попала к тамошним устринам и вулкану – каменной печи у высокой трибуны с сужающимся, будто сопло, куполом, но затем раскрывающимся воронкообразной чашей. Каждая устрина в этом храме, а всего их было три, ограждалась от других стенами в виде двух сложенных одна в другую букв «П». В соседней, центральной устрине мертвых сжигали в большой печи, куда можно было поместить ярусами хоть восемнадцать тел, – так случалось, когда бедняки объединялись с другими семьями или покойников в городе было слишком много; кости при этом не смешивались, а общий огонь душам не вредил.

Тело Иама вместе с носилками, пурпурным покрывалом и мечом задвинули через боковое отверстие в уже полыхавший вулкан. Священники закрыли заслон, подлили горючей смеси – и жаркий огонь вознесся к трибуне. Божий Сын со страниц Святой Книги учил, что человеческая душа врастает в плоть, как дерево в землю, и не может ее покинуть. Для этого, не позднее восьмого дня, пока душа не начала впитывать гниль, мертвецов предавали огню, освобождали душу, а она поднималась к Небесам. Родня и друзья окончательно прощались с усопшими, сидя на ступенях вокруг погребальной печи. Каждый из них брал в руки ветвь кипариса, по очереди поднимался на трибуну, говорил прощальные слова душе покойника и бросал ветку в пламя. Родственники Маргариты не знали Иама и ограничились благодарностью за то, что он защищал Лиисем и их дома. Такую же речь произнес Ортлиб Совиннак. Лавочники искренне благодарили за подаренное им празднество и нахваливали воистину рыцарское великодушие Иама. Огю Шотно наговорил много хороших слов о своем брате по жене, даже попросил прощения. Брат Амадей поведал о краткой, мирской жизни плоти и о вечном существовании души, что скоро переродится в младенце и продолжит свой путь через веру и Любовь к Божьему свету. Раоль Роннак повторил придумку Иама про нападение на Лодэтского Дьявола. Дольше всех говорила Марлена: она рассказывала о Иаме, начав с его детства. Мучимая совестью вдова поднялась на трибуну последней. Маргарита испытывала жалость к мужу, но скорбеть не могла – в безоблачном небе ярко светило солнце, а когда девушка вспоминала о предложении градоначальника, то розовела, невольно начинала улыбаться, и ей приходилось закрывать рукой рот, как советовал учебник по Культуре, несправедливо обруганный Ортлибом Совиннаком. К тому же, украдкой поглядывая на градоначальника, Маргарита замечала, что он точно так же наблюдает за ней – это наполняло ее сердце радостью, совсем не шедшей вдове. Теперь ее ничуть не заботили Оливи, Гиор Себесро и Раоль Роннак, даже пронизывающие взгляды Нинно более не трогали ее души.

Взойдя на трибуну и глядя вниз, на пламя, Маргарита решила не лгать.

– Я горжусь своим мужем и именем, что он мне дал, – произнесла она. – Ты дал… На нас напал враг, и ты храбро отправился на войну. Ты погиб, чтобы мы жили, потому что для тех, кого ты любишь, ты всё сделаешь… На поле боя ты показал себя достойным, храбрым воином, показал себя героем. Мы все гордимся тобой.

Марлена выжидающе смотрела на нее, не понимая, почему она ничего не говорит о любви. Маргарита отвела взгляд от ее ангельского лица, бросила ветку кипариса вниз – та, упав в чашу, чуть помедлила, застряла, но в итоге соскользнула в огонь, словно мертвец неохотно принял дар супруги.

Тело сгорело за час. Все лавочники удались, а близкие Иама прошли из устрины в храм на молебен. За следующую триаду часа священники подготовили кости к погребению – сложили их в терракотовую урну, запечатали ее, а меч обмотали саваном. После молебна урну и меч похоронили в маленькой ямке возле стелы Иама Махнгафасса-отца и поставили временный камень с изображением меридианского креста над написанным краской именем.

Для Маргариты вместе с захороненными останками мужа будто ушло под землю прошлое, где были Доля и хлебная кухня, Гюс Аразак и судьбоносная бочка, боль и кровь, сопровождаемые звуками бьющейся о стены кровати. Исчезло и пугающее будущее в деревне, и предсказания Мамаши Агны о побоях с забытьем в выпивке.

Тетка Клементина не пришла на успокоение, так как опасалась, что Маргарита будет стенать и проситься назад в зеленый дом Ботно, – тем самым угнетать ее совесть и стыдить перед господами Шотно. Она даже пыталась удержать супруга дома, но дядюшка Жоль, разругавшись с ней, появился у устрин. Сразу по окончании похорон, еще на кладбище, Ортлиб Совиннак поговорил с ним о чем-то в стороне. Во время этой беседы лицо Жоля Ботно выглядело растерянным и глуповатым. Затем Ортлиб Совиннак подошел к Маргарите

– Я должен теперь тебя покинуть, – негромко сказал он. – Ты же вернешься в свой дом, к дяде и тете, любимая. Я вскоре стану навещать тебя там. Носи траур восьмиду, как и полагается. Не говори никому о нас, пока его не снимешь… Даже брату Амадею, – ласково улыбнулся он на немой вопрос в зеленых глазах. – В будущем тебе нужно будет реже с ним видеться. Намного реже, а еще лучше – совсем прервать общение. Людям нашего положения более подходит такой духовник, как епископ Камм-Зюрро. Ты можешь сегодня пообщаться с ним в храме Пресвятой Меридианской Праматери – епископ ожидает этого. Сделаешь так, как я говорю?

Доверчиво глядя на него, Маргарита кивнула, и в темные глаза градоначальника словно попала капелька теплого молока – они стали чуть светлее и добрее.

– Прошу меня извинить за поспешный отъезд, – едва сдерживая улыбку, поклонился Ортлиб Совиннак.

Подавшись плечами вперед, он быстро потопал к ограде кладбища и скрылся за воротами храма.

– Да, делааа… – произнес Жоль Ботно, несмело подходя к своей племяннице. – Значит, градначальник, дочка?

Девушка кивнула, и по ее старательно спрятанному, но пробивавшемуся в зеленых глазищах ликованию, дядюшка Жоль понял, что любовь взаимна.

– Делааа, – повторил он, теребя бородку. – Я, чего же, нашему господину Свиннаку дядею придуся? Ммм-дааа… Мне градоначальник велел рот на замку держивать, покудова ты траур не сымешь, но твоей тетке я всё ж таки будусь должон сказать… Как бы Клементину удар не хватил, коль зазнает, что теткою градначальнику станется… Делааа… Так что ты сбирайся – к вечеру за тобою со Звездочкой заезжаем. Часикам к трем…

Маргарита обняла дядю, а тот ее. За Жолем Ботно к юной вдове бросилась в объятия Беати. Милая, красивая Беати, прижимая Маргариту к себе, расплакалась от жалости к подруге.

– Каковое же горе-то! – рыдала Беати. – Я так тебя сожалею! Я бы пала на твоем месте в вулкан! Или обрила б голову, ушла в монастырю… Чем же ты так провинилася пред Небесами? У нас в семье всё эдак славно. Отчего ж тебе не свезет никак? Одно за одним ходят горести! И всё горше, и всё горше́е! Почто тебя так карают свыше?

Маргарите никак не удалось бы ее разубедить, да и сейчас это было неуместно. Она прикрывала веки, соглашаясь, что терпит сплошные лишения и ничего не приобретает.

– Хватит, Беати, – подошел к ним Синоли. – Негоже так убиваться по чужому мужу… Чего люди удумают? Срамно…

Не переставая рыдать, Беати переметнулась к нему и припала на его грудь.

– Она, как дитя носить сталась, всё ревет, – извиняющимся голосом пояснил Маргарите Синоли. – Ну хватит, Беати… тут люди таковские, наиважнющие… сам градначальник былся… Неловко… Кто нас не знает, не то, небось, надумывает… – покосился он на надменного Огю Шотно.

За Синоли и Беати к Маргарите приблизились Нинно и Ульви. Кузнец молчал и пронизывал Маргариту любящим взглядом.

– Как же так? – тихо спросил он.

– А хошь, я зазнакомляю тябя с Парисом Жоззаком? – предложила Ульви. – А он не таковой уж и старый, хоть сядой. А ты сама так сказывала. Он добрый и будёт тябе славным мушом. А ты сама могёшь с ним зазнакомляться – он ж на всех ворота́х глава стражов. А поплачься ему и поулыбайся. А он ужасть прям экой простой! У вас с ним точно всё ссупружится!

Нинно с откровенной злостью посмотрел на жену, но Ульви этого не заметила и продолжила тараторить о своем бывшем ухажере. Не дослушав ее, Нинно отошел к ограде и отвернулся ото всех.

– Рёвнывает меня, – пояснила Ульви. – Ко всем ухожорам меня рёвнывает! Уж и не знаю, как бываться дальше́е, – притворно жаловалась она.

Оливи сказал очередную плохо завуалированную пошлость о том, что он всегда готов утешать свою всегда несчастную сужэнну. Гиор Себесро не переходил за рамки почтительности и после банальных соболезнований удалился. Раоль Роннак, еще обиженный на Маргариту, тоже исчез сразу после похорон, чтобы спешно отбыть в Нонанданн. Филипп очень обрадовался тому, что Маргарита переедет в зеленый дом Ботно, а то он там скучал.

Последним у Маргариты произошел краткий разговор с братом Амадеем. Она поблагодарила его и отказалась от помощи, объяснив, что вернется жить, по просьбе дядюшки, в его дом. Она избегала грустного взгляда праведника и чувствовала себя так, словно предала его. Он не настаивал и не подал вида, что что-то понял, лишь напомнил, что ей всегда будут рады в храме Благодарения.

Вместе с Огю Шотно и Марленой Маргарита вернулась за замковые стены. Часто после ритуала успокоения устраивали поминальный обед, но Марлена никого не пригласила и ничего не приготовила. Она не стала о чем-либо расспрашивать вдову и, вежливо с ней попрощавшись да пожелав ей удачи в доме дяди, ушла наверх. Огю Шотно отправился в замок проверить работников. Маргарита тоже поднялась на второй этаж и стала собирать в гостевой спальне вещи. Оказалось, что из своего добра у нее имелось только зеркальце без стекла и немного старого белья. Лавандовое платье она уже успела подарить Ульви. Что делать с другими нарядами: с серым, зеленым, с платьями винного цвета и цвета осенней листвы, она не знала. Совесть не позволяла их забрать, но забытые подарки могли истолковать как пренебрежение и неблагодарность. Не зная, как поступить, она осмелилась приоткрыть дверь хозяйской спальни и увидела Марлену – сидящую у окна на стуле-кафедре, поглаживающую коричневый кафтан брата и глядящую в пустоту. Небесные очи стали глазами куклы, подделкой из цветного стекла. По щекам Маргариты тут же потекла жгучая соленая влага.

– Марлена, – сказала она, вытирая слезы, – тебе Иам солгал и я… Мы не любили друг друга… Не успели полюбить. Мой сужэн Оливи лез ко мне, и Гиор Себесро потребовал, чтобы от меня избавились, иначе грозил отменить свадьбу Оливи и своей сестры. Дядя нашел в трактире Иама – тот согласился на мне жениться за две сотни регнов… чтобы время хорошо провести перед войной… Я… Я не хотела лгать перед его отлетающей в Небеса душой…

– Я еще вчера начала догадываться о чем-то подобном, – равнодушным голосом ответила девушка-ангел. – Это так похоже на Иама… Я тебя не осуждаю… Я сейчас хочу побыть одна. Прощай.

Маргарита не решилась спросить ее о платьях. Последнее слово «прощай» убедило ее не забирать наряды. Оставшиеся деньги Иама она тоже не взяла. В старую сумку-мешок юная вдова сложила свое льняное белье, бросила зеркальце без стекла и деревянную расческу Ульви.

Из-за лжи, тайной помолвки и неожиданного счастья Маргарита чувствовала себя втройне обманщицей: стыд не позволял задерживаться в домике из светлого ракушечника, столь милом ее сердцу ранее. Она решила подождать дядюшку у Первых ворот, но прежде зашла в великолепный храм Пресвятой Меридианской Праматери и осмелилась познакомиться с епископом Аненклетусом Камм-Зюрро, который радушно ее принял и выслушал.

________________

P. S.

Продолжение истории в книге «Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том».