Ускорник (сказка). Часть 1

Маршал Гречко был фронтовиком и привык решать проблемы в соответствии с законами военного времени, а потому ответил начальнику округа просто: «Мы не в царской армии, поэтому офицерских восстаний у нас нет и быть не может. Немедленно разберитесь и доложите». Командующий округом вызвал своего начальника штаба и приказал подавить восстание быстро и однозначно. Необходимо заметить, что в те далёкие времена армия была хорошо организована, экипирована и обучена. Связь работала устойчиво и быстро, так что с момента получения информации до момента принятия решения прошло несколько минут. Бригада ВДВ на вертолётах была в течение двух часов переброшена в место дислокации означенной части. Ближайшая танковая дивизия с полным боекомплектом вышла маршем в намеченный район. Так что, когда офицеры-отстойники в абсолютно пьяном виде на плоту подплывали к забору, на другом конце части на них были направлены дула танков Т-54, а по берегам речушки уже успел занять огневые позиции десант.

Ко всеобщей радости, боевые действия были окончены, так и не успев начаться. Конечно, потом были нешуточные разборки с исключениями из партии, снятиями с занимаемых должностей, переводами в Забайкалье и на Дальний Восток и даже увольнениями из рядов вооружённых сил. Так что многим досталось по заслугам. Ну а на карьере лейтенанта-дежурного просто поставили жирный крест, так как формально наказать его было не за что, действовал он в соответствии с уставами и инструкциями, но даже самое высокое руководство понимало, что весь сыр-бор произошёл именно из-за него. Рвачей даже в Советской армии никто особо не жаловал.

Неизвестно почему, но Витёк сразу не понравился «пятнадцатилетнему капитану», который пытался сделать всё от него зависящее, чтобы не дать младшему сержанту Чернову шанса поступить в военный институт. Витёк очень часто попадал в наряды. Капитан не давал ему спокойно готовиться, постоянно озадачивая какой-нибудь работой. Ну а за самое малое нарушение воинской дисциплины капитан был готов написать рапорт и отправить Чернова обратно в часть. Месяц на сборном пункте показался Витьку годом концлагеря.

Но ничто не вечно в этом мире, и Витёк, выдержав все испытания судьбы, немного восстановив знания, потерянные за время службы, был отправлен вместе с другими военнослужащими, прошедшими отбор на окружном сборном пункте, в учебный центр Военного Краснознамённого института, находившийся недалеко от подмосковной станции Чкаловская. Необходимо отметить, что из более чем двухсот потенциальных абитуриентов ВКИМО, прибывших на окружной сборный пункт, в Киевский военный округ на Чкаловскую было отправлено только порядка восьмидесяти кандидатов. Остальные либо залетели по дисциплине, либо не прошли медкомиссию и профессиональное тестирование, либо не смогли сдать зачёт по физподготовке.

Те, кому повезло, были поделены на отделения по пять-десять человек и отправлены с предписанием, находившимся у командира отделения, в Военный Краснознамённый институт для сдачи вступительных экзаменов. Витьку и ещё девятерым членам его команды счастье улыбнулось: писарь в командировочном предписании перепутал дату прибытия к месту назначения. Таким образом, у всей команды появилось лишних три дня, чтобы зависнуть в Москве или Подмосковье.

Старшим в отделении Витька был назначен старшина-дембель, носивший артиллерийскую форму. Ребята всё спланировали заранее, запаслись гражданкой и оповестили родственников в Москве. Утром третьего июля десять коротко постриженных ребят в одежде явно не по размеру, с армейскими вещмешками вышли из плацкартного вагона поезда Киев – Москва и, пройдя почти строем мимо вокзального патруля, разбежались по своим родственникам и друзьям. Явиться в учебный центр необходимо было всем вместе шестого июля, поэтому встречу назначили на станции Чкаловская в двенадцать часов дня. У троих парней из команды не было возможности перекантоваться три дня в столице, но их с удовольствием пригласил к себе на дачу москвич Сергей, за которым прямо на вокзал подъехал отец на синих «Жигулях» и увёз всех четверых.

ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ!

Виктор Петрович ещё в Киеве решил использовать три дня случайно выпавшего военного счастья для того, чтобы смотаться на родину в Спас-Клепики Рязанской области. Как до них побыстрее добраться из Москвы, он точно не знал, так как был нечастым гостем в столице нашей Родины, но знал наверняка, что из столицы в Рязань ходит электричка с Казанского вокзала. А уж добраться из Рязани в родной город было делом автобусного билета за пять копеек. Вечером того же дня младший сержант Чернов вошёл в деревянный подъезд трёхэтажного дома по улице Будённого и постучал в обитую дерматином дверь квартиры номер восемь.

– Кто там?

– Пап, открой. Это я.

Клацнули замки, и дверь, издав до боли знакомый скрип, распахнулась.

– Витька, ты чё, из армии сбежал? Чего, били, что ли?

– Пап, может, в квартиру пустишь сначала?

– Заходи, заходи, сынок, рассказывай. Мать, иди скорее сюда. Коммунальная квартира, в которой уже почти двадцать лет проживала семья Черновых, походила не на что иное, как на обычную коммунальную квартиру брежневского совка. В коридоре на стене висели велосипед и две одёжные вешалки для двух семей соответственно. Ванна с туалетом находились в конце коридора. У туалета на гвоздиках висели три стульчака. Общая кухня, где стояли два стола и два холодильника. Черновым в этой квартире принадлежали две комнаты. Ещё одна комната, в соответствии с жилищным ордером, принадлежала старику – инвалиду Великой Отечественной войны, который всю жизнь проработал на комбинате. На этом же комбинате работало почти всё взрослое население уездного города Спас-Клепики. Отец Витька в своё время окончил Уральский политехнический институт и двадцать пять лет назад был направлен на работу в Рязанскую область. Мать была уроженкой села Сосновка, находившегося недалеко от Спас-Клепиков, и после окончания Рязанского техникума советской торговли попала работать в Клепиковский промторг. В общем, семья Черновых являла собой типичный образец ячейки социалистического общества той эпохи.

– Ой, батюшки… Что же будет? Ты зачем из армии сбежал? Зачем себя в тюрьму упрятать решил? – запричитала шёпотом Витькина мать, чтобы не услышал полуглухой сосед-ветеран.

– Остынь, мать. Витька, ну-ка, в комнату пулей.

Отец несколько небрежно подтолкнул нашего героя взашей, от чего последний явно опешил. Витёк вообще не был готов к такому приёму и просто глотал воздух, как рыба на льду, не в силах ничего вымолвить, пока мать рыдала, а отец задавал дебильные вопросы типа: «Куда спрятал автомат, паршивец?» Потихоньку младший сержант начал приходить в себя. Первой послешоковой мыслью, блеснувшей в его голове, было: «Советская армия наводит ужас не только на своих врагов и собственный личный состав, но ещё и на миллионы советских семей, которые с ней так или иначе связаны. Да, с таким чудищем навряд ли кто-то справится, если только оно само себя не уничтожит, не испугает до смерти». Вторая мысль была про военную форму. Надо было всё-таки перед домом переодеться в военное. Форма, наверное, не так испугала бы родителей, как гражданка.

– Вы чего, моего письма не получили про поступление в институт?

– Нет, – почти в один голос ответили родители.

– После подробного рассказа младшего сержанта обо всех перипетиях службы, приведших его в родительский дом, и последующих расспросов родителей, продолжавшихся почти час, семья села за стол ужинать в наилучшем расположении духа. Мать достала из холодильника всё самое лучшее и вкусное, припасённое на праздничные дни. Отец даже предложил Витьку стопку водки, но Витёк, сославшись на необходимость сохранения трезвости ума и твёрдости памяти для сдачи вступительных экзаменов, отказался. Этим жестом он вызвал гордость у матери и небывалый всплеск её эмоций по отношению к мужу – развратителю и соблазнителю советской молодёжи, стоящей на правильном жизненном пути и имеющей принципиальную жизненную позицию, в отличие от него – беспартийного цехового мастера. Вечер удался на славу. Витёк помылся в коммунальной ванне, нешуточно набил брюхо дефицитами советского продторга и мирно уснул в чистой постели на своём доармейском диване в большой комнате.

После соприкосновения с подушкой молодое тело младшего сержанта было немедленно унесено феями сна в царство Морфея. Большинство из сладких снов той ночи не оставило следа в памяти Виктора, но, как это обычно бывает, лишь тот, последний, самый дурной сон, долго не выходил из головы после пробуждения. Витьку приснился какой-то лес и протекающая в нём река. Но лес тот ничем не напоминал обычный мещёрский пейзаж, знакомый с детства: с елями, клёнами, берёзками, топями и болотами. Река в том лесу радикально отличалась от Оки или лесного ручья, бегущего сквозь чащу. Незнакомые деревья словно смыкали над рекой свои кроны, образуя просторный тоннель, куда не проникал солнечный свет. А река та была достаточно широка, с не очень быстрым, но заметным течением. По краям реки на корнях торчали из воды деревья с маленькими, но острыми шипами на стволах, с игольчатыми листьями, как у столетника, которые явно не имели ничего общего с флорой средней полосы России. Во сне Витёк чувствовал пот, покрывавший всё тело. Воздух вокруг был мокрый и горячий, как в парилке. Он плыл на лодке по реке. В той лодке было достаточно людей, но на него никто не обращал внимания, а он всё слышал и всё понимал. Вдруг вдали показалась другая лодка, плывущая им навстречу. В тот самый момент из-под воды вынырнула громадная оранжевая змея, которая хотела броситься на лодку Витька. Она атаковала, но промахнулась и ушла под воду. А потом Витёк увидел ту же оранжевую тварь уже над другой лодкой. В этот раз бросок был точен. Змея рассеялась чёрным дымом в воздухе. Лодка Витька приблизилась к останкам того, что чуть раньше держалось на плаву. Сидя в воде и держа на руках грудного ребёнка, неестественно подогнув под себя обе ноги, женщина молила о помощи, но люди в лодке Витька только смеялись. Тогда она обратилась к Виктору и сказала:

– Я уйду, а твоё безразличие и тщеславие сделают из тебя чудовище, которое само себя сожрёт.

Женщина ушла под воду вместе с ребёнком, и предсмертный плач младенца, перемешанный со смехом попутчиков Чернова, разбудили младшего сержанта. Он ещё полежал некоторое время в постели, пытаясь отойти от страшного сна.

Слова: «Рота (или батарея, или курс), подъём! Форма одежды номер два, построение на плацу через минуту!» – навсегда остались в памяти многих российских мужиков, которые служили, служат или уже как бы и не служат, но всё ещё «в строю». Не знаю как сейчас, но в былые времена эти магические слова поднимали на ноги каждое утро несметную рать от Камчатки до ГДР.

Трудно передать словами чувство счастья, переполняющее солдата-срочника, которому повезло до окончания срока службы проснуться в чистой домашней постели без этих магических слов.

Несмотря на неприятный сон и биологический будильник, выставленный армейским распорядком дня на 7:00, Витёк решил предаться гражданскому соблазну и проваляться в постели как можно дольше. Сделав вид, что спит, он слышал, как мимо него на цыпочках уходили на работу мать с отцом, стараясь не потревожить дитятю.

К девяти часам Витьку наскучило валяние, и он пошёл приводить себя в себя. План на сегодняшний день был предельно прост: утром надо было покопаться в книжках и тетрадках, оставшихся после школы и неудачного поступления в институт. После обеда предстояло навестить старых друзей. Просматривая старые записи, Витёк с удовольствием для себя отметил, что за время, проведённое на сборном пункте под Киевом, он неплохо подготовился. Собрав и упаковав необходимые книжки и тетрадки, младший сержант вышел на улицу.

Двор встретил его летней жарой и полным отсутствием ребят его поколения. Витёк решил зайти к Сергею – своему школьному другу, который жил в соседнем подъезде. Дверь открыл Серёжкин дед. После недолгого разговора всё встало на свои места. Серёгу, а также всех остальных сверстников Витька призвали этой весной в ряды вооружённых сил. Подумав ещё раз об армии и о том, какой период переживают сейчас его друзья, Витёк лишь укрепился в мысли о полезности своего закоса. До вечера Виктор Петрович слонялся по городу, он даже немного пожалел, что, уходя в армию, не обзавёлся хоть какой-нибудь постоянной, ждущей его зазнобой. После восьми месяцев службы Витёк впервые в этот день понял, что такое гражданская скука. Вечером вся семья опять собралась на кухне ужинать. Отец с гордостью сообщил, что его друг и однокашник Юрка сейчас живёт и работает в Москве. И завтра Виктор с отцом должны отправиться в столицу, чтобы, во-первых, познакомить Витька с семьёй однокашника на всякий случай, и во-вторых, на следующий день отец хочет лично проводить сына в военной форме до КПП учебного центра Военного Краснознамённого института. Это сообщение несколько обескуражило Витька, так как в его планы не входило появление перед сослуживцами, а уж тем более на КПП учебного центра, где предстояло сдавать вступительные экзамены, с отцом-провинциалом. Но после недолгих пререканий и лёгкого семейного скандальчика Витёк сдался на милость родителей. «В конце концов, – подумал он, – я познакомлюсь хоть с кем-нибудь из московских жителей».

К вечеру пятого июля двое представителей семейства Черновых, нагруженные дарами провинциальных огородов, сараев и погребов, наконец-то позвонили в дверь квартиры однокашника Юрки, находившейся недалеко от станции метро «Молодёжная». Юрка оказался вовсе не Юркой, а начальником лаборатории в НИИ химии и механики Юрием Борисовичем Селицким. Его жена Наталья Васильевна, достаточно миловидная женщина, работала кассиром в кинотеатре «Иллюзион», несмотря на свой диплом о высшем образовании, полученный по окончании Московского института управления. По всему было видно, что семья Селицких хоть и не является московской элитой, но живёт вполне сносно и имеет намного больше в этой жизни, чем семья провинциалов Черновых.

Оказалось, что у Селицких двое детей: сын Саша, который в настоящее время перешёл на третий курс Московского авиационного института, и дочь Светлана, окончившая этой весной девятый класс. Витька сразу отправили в комнату к детям, где он попытался поговорить с Сашей, но скоро понял, что вряд ли сможет найти с ним общие темы для разговора.

Саша жил иной жизнью. Он не знал, что такое Спас-Клепики, и не понимал, зачем молодые ребята ходят в армию, если есть военные кафедры. Саша находился в другом измерении, недостижимом для провинциала и солдата. Они были почти ровесниками, разговаривали на одном великом и могучем русском языке и даже очень искренне пытались понять друг друга, но понимание не приходило. Сашка не мог понять предметных категорий – таких, как армия, деды, черпаки, духи, уборка сортиров, деревянный подъезд трёхэтажного дома, поездки на делянку с картошкой, к которым апеллировал Витёк. А Витёк не мог ни понять, ни принять Сашкин стиль жизни с катанием на машинах по ночной Москве, курением «Мальборо» и девчонками из общаги, готовыми заняться сексом ради спортивного интереса.

В конце концов, пока родители пировали на кухне, Сашка предложил Витьку выйти на улицу. Отойдя не так далеко от дома, Саша поздоровался с группой ребят и девчонок, сидевших с сигаретами в беседке у детской площадки и слушавших затёртую кассету с Челентано. Сашка представил Витька как своего дальнего родственника, который приехал в Москву поступать в военный институт.

– У тебя чё, старик генерал? – поинтересовался один из парней в нереально потёртых джинсах.

Сашка опередил Витька с ответом:

– Отец не генерал, но мазы хватит.

Витёк хотел что-нибудь сказать, но к беседке, круто притормозив, подъехал красный «жигуль», из которого вышла компания, состоявшая из двух девчонок и одного парня, одетого в джинсы «Райфл», майку с портретом Джона Леннона и зелёные адидасовские кроссовки с жёлтыми полосками – мечта всей советской молодёжи того времени.

– Это Женёк21, – шёпотом сообщил Сашка.

– А он кто?

– Он в комке22 на Ленинском проспекте работает, но ещё и фарцует, тем и живёт.

Витёк хотел было ещё задать несколько вопросов, чтобы окончательно прояснить ситуацию, но осёкся, стесняясь показать свою провинциальную неосведомлённость и незнание молодёжного арго столицы.

Вечеринка началась. В беседку из багажника «Жигулей» перекочевал деревянный ящик «Жигулёвского» пива и какие-то баночки с иностранными этикетками. После приезда Женька на Виктора Петровича уже никто не обращал внимания. В углу беседки Витёк молча потягивал тёмное «Жигулёвское» пиво и пробовал заграничные солёные орешки из тех самых цветных баночек. Жизнь казалась ему не такой уж плохой, невзирая на то, что он всё ещё был военнослужащим и родной дом его был не в Москве, а в Спас-Клепиках. Когда народ начал потихоньку попарно уединяться в тёмных уголках двора, Женёк подсел к Витьку и завязал с ним душевно-заговорщицкую беседу.

– Слышал я, что ты на военного переводчика решил учиться. Это правда? – отхлебнув пивка, спросил Женёк.

– Не знаю, если возьмут… – Витёк решил не рассказывать этому фарцовщику всей правды по поводу закоса от службы и желания пойти учиться в пед после демобилизации.

– Знаю я некоторых чуваков, которые там учатся. Упакованы, я тебе скажу, лучше, чем директора магазинов. Они по загранкам ездить чуть ли не с первого курса начинают, а на родину и магнитофоны двухкассетные, и телики, и шмотки, и просто чеки – всё везут. Там кто не дурак, на своей «Волге» на занятия в институт ездит. После командировки, конечно. Ты если поступишь, меня держись. Я тебя научу, как правильно жить в столице.

Виктор из-за своей провинциальности не совсем понимал, о чём говорит Женёк. Откуда у военных могут появляться все названные ценности и тем более чеки? Но ему определённо импонировала крутая по тем временам красная «копейка»23 и популярность, которую можно было получить за орешки из «Берёзки» и пиво с чёрного хода универмага. А ещё ему нравилось то, что девчонки были от всего этого без ума и смотрели в рот Женьку, ловя каждое его слово. Витёк не особо пользовался вниманием слабого пола и потому, возможно, всегда мечтал учиться на женских факультетах, где даже он мог находиться в зоне повышенного внимания сокурсниц. Но успех Женька у женского пола определялся не пословицей «на безрыбье и рак рыба», а наличием средств и связей, которые позволяли в брежневском совке иметь практически любую девчонку.

– Жень, ну ты же понимаешь, что, во-первых, неизвестно, поступлю я или нет, а во-вторых, пока меня с моим английским отправят в Англию или в Америку, пройдёт неизвестно сколько времени.

– А на хрена тебе твой английский? С ним ты вообще можешь в загранку никогда не уехать. – Женёк немного резко оборвал нелепое блеяние младшего сержанта. – Сейчас все деньги наши специалисты в развивающихся странах зарабатывают. Ты про Афганистан слыхал? Так вот, те парни, которые нам аппаратуру сдавали, как раз оттуда её привезли. Так что вернись на землю и езжай в Афган или в Африку. А всё, что ты оттуда сюда доставишь, я обещаюсь по лучшей московской цене у тебя принять. У меня посредников нет, так что твой товар через меня напрямую покупателю уйдёт. С моим процентом, разумеется. Но для тебя по-любому выгоднее варианта не сыскать. Считай, тебе вообще повезло, что на меня до командировок вышел.

Витёк ещё немного поговорил с Женьком про шмотки и цены на заграничную аппаратуру, а потом, найдя своего спутника Сашу, который изрядно захмелел в обществе одной из девчонок, привезённых Женьком, отправился домой. Дома их встретили вдрызг пьяные родители. Перед уходом Женёк успел записать на руке Витька свой номер телефона, сказав:

– Если поступишь, звони, банкет за мой счёт гарантирую.

Витёк долго не мог уснуть на новом месте. Он думал о том, что Женькино предложение в корне меняет всю концепцию его аферы с военным институтом. Во-первых, надо было не только поступить и проучиться год, но съездить в командировку и вернуться обратно, желательно живым и здоровым. А это меняло весь смысл закоса от службы. Сразу вспомнились рассказы прапорщика Хрещагина про Афган, и про войну, и про то, как там выжить. Во-вторых, придётся учить какой-нибудь восточный или африканский язык, от которого в совке никакого толку нет и не будет. В-третьих, нельзя попасться со всем привезённым хламом или засветиться на продаже валюты или чеков, чтобы не быть зачисленным в отряд изгоев-фарцовщиков. С таким залётом можно и с комсомольским билетом расстаться. А без него даже в Рязанский пед не возьмут.

Последнее радикально отклонило стрелку весов сравнения в противоположную сторону от предложения Женька. Но Витёк вспомнил крутой заезд красной «копейки» на детскую площадку и громкую музыку, доносившуюся из динамиков автомагнитолы. Это вроде была композиция из современного балета ГДР. А ещё вспомнились девушки Мила и Рита, которые словно на крыльях выпорхнули из салона машины и повисли на Женькиной шее, не обращая никакого внимания ни на Витька, ни на других ребят и девчонок. Эти воспоминания однозначно вернули злосчастную стрелку в нейтральное положение. Что делать? Извечный русский вопрос встал со всей своей серьёзностью и перед младшим сержантом. Размышления в конечном счёте закончились здоровым юношеским сном.

В 11:25 шестого июля Витёк вместе с отцом вышел из вагона электрички на платформе Чкаловская. Помимо ребят из своей команды, Витёк увидел на платформе некоторое количество незнакомых военнослужащих. К двенадцати часам команда, в которой был Витёк, собралась в полном составе. Многие ребята приехали на место встречи с родителями, как и сам Витёк. До КПП учебного центра команда добралась на рейсовом автобусе и, захватив сумки, нешуточно нагруженные домашней провизией, а также оставив родственников у ворот, прошла на территорию учебного центра. По ней прибывшее подразделение из Киевского военного округа передвигалось строем, в колонне по два, в соответствии с требованиями устава.

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ ИЛИ ИНАЯ АРМЕЙСКАЯ ГАЛАКТИКА

В штабе, около которого уже собралось немало военнослужащих из других округов и частей, у старшего команды Витька приняли документы, попросив всех подождать на улице. Через некоторое время случилось то, чего не ожидал ни один из бравых солдат срочной службы: с крыльца штаба к сидевшим на скамейках и на травке срочникам спустилось существо в курсантской форме с тремя сержантскими лычками и начало зачитывать фамилии. Всё воинство просто потеряло дар речи, увидев бравого сержанта элитного военного учебного заведения в мешковатой форме, очках и фуражке на два размера больше. Сержант же абсолютно индифферентно зачитал фамилии, не обращая никакого внимания ни на поправки в произношении фамилий, ни на подколки, доносившиеся из солдатской толпы. Таким же безразличным голосом он сказал:

– Кого назвал, пошли со мной.

– А построиться?

– Ну постройтесь и за мной, – так же безразлично пробормотал себе под нос очкастый сержант.

Кто-то из наиболее сознательных попробовал взять инициативу в свои руки и заровнять24 порядка ста человек личного состава из различных частей и подразделений. Но попытка не удалась, толпа лишь наградила инициатора различными не совсем пристойными эпитетами, сдобренными военными инвективами. Тем не менее, больше по привычке, чем по принуждению, толпа организовалась в колонну по четыре и походным шагом с вещмешками, РД25, чемоданами и сумками поплелась за сержантом с жёлтой буквой «К» на красных погонах. Сержант провёл толпу по центральной аллее учебного центра, остановив подобие строя у расположения первой роты. Расположение представляло собой три ряда квадратиков, выложенных из красного кирпича. Внутри квадратов были деревянные настилы, занимавшие бо́льшую половину внутренней площади. Над каждой такой конструкцией предстояло поставить десятиместную лагерную палатку.

– Располагайтесь, – по-дружески предложил сержант толпе бравых военных и направился в кирпичное помещение, служившее одновременно каптёркой, оружейкой и канцелярией. – Да, и ещё, – как бы оставив свои важные думы и остановившись, произнёс он: – за бельём и всем остальным присылайте по два человека от языковой группы, то есть отделения. Через полчаса пойдём на склад. Новую форму выдадут только тем, кто будет зачислен на первый курс, после прохождения мандатной комиссии.

Витёк немного удивился такому подходу сержанта военного института к выполнению своих служебных обязанностей, но задумываться по поводу причин происходящего не стал. Вообще за последнюю неделю он столько всего увидел и узнал, что его чувство удивления сильно атрофировалось. А вернее, адаптировалось к постоянным сменам необычных ситуаций. Вместе с ещё двумя воинами из его окружной команды он предусмотрительно занял самую удалённую от передней линейки палатку, бросил туда свои вещи и продукты и побежал на КПП, чтобы отпустить отца домой. Из-за огромного количества военных, столпившихся у ворот, прощание было скоротечным. До ужина все занимались обустройством палаточного городка. Время пролетело незаметно.