Ускорник (сказка). Часть 1

Время на абитуре вообще пролетело незаметно, как скоротечный дрём в наряде. Витёк не заметил, как за три первых дня учебный центр переполнился сначала военными, а потом гражданскими. Он уже не обращал внимания на чёрные «Волги» и «Чайки», привозившие питание сынкам больших начальников прямо к палаткам. Он радовался относительной свободе и отсутствию дедовщины. Он слушал байки курсантов про переводчиков, про престижные загранкомандировки и про трудности учёбы.

Самым непонятным и странным испытанием во время поступления ему показалось профессиональное тестирование. Оно заключалось в ответах на более чем пятьсот вопросов, касающихся личной жизни, физиологических особенностей организма, знаний общего характера и очень специфических знаний, которые не преподавались ни в одной школе. При ответе на некоторые вопросы учитывалось время. Такие задания, как составление рассказа из десяти предложенных слов и ответы на вопросы по зачитанной газетной статье про какой-то забег где-то в Нью-Йорке на «Эмпайр-стейт-билдинг» со множеством цифр и имён, вызвали у Витька глубокое недоумение относительно профиля учебного заведения и смысла этого теста. Тестирование проводилось группами по тридцать-сорок человек, каждый сидел за отдельной партой, и продолжалось всё это почти четыре часа.

Как ни странно, но после профессионального тестирования никого не отчислили. Ходили слухи, что всех, кто получил после тестирования категории кроме первой и второй, заваливали на других экзаменах или на медкомиссии, которая для некоторых злобствовала, как при отборе в отряд космонавтов, а у некоторых не замечала даже очков с аквариумными стёклами, в которых наверняка плавали рыбки. Трудным был ещё и устный экзамен по русскому языку. Когда Витёк сидел и готовился к ответу на вопросы своего билета, какой-то воин-черпак, не зная ответа на вопрос, стал убеждать комиссию, состоявшую из полковника, читавшего «Советский спорт», гражданской дамы с сигаретой и двух капитанов, в том, что русский ему ни к чему. Он поступает, чтобы учить иностранный язык. Он отлично знает английский. Красивая дама злилась, капитаны улыбались, а полковник на секунду оторвался от чтения и сказал:

– Нам твой английский на хрен не нужен, мы тут хоть мишку косолапого любому иностранному языку без проблем научим командно-строевым методом. А с твоим русским возиться у нас времени нет. Переводить тебе всё равно на родной и с родного придётся. Ирина Ивановна, ставьте рядовому что положено, пусть не задерживает.

С этими словами полковник вернулся к чтению газеты. Витёк, услышав всё сказанное, сильно испугался. У него самого были пробелы в знании теории русской словесности, хотя писал он без ошибок.

За время, проведённое в учебном центре, концепция закоса на год была критически осмыслена и сейчас находилась в процессе пересмотра. Виктору действительно захотелось стать курсантом, и уже не из-за того, что там, в части, его ожидали ещё двенадцать ударов по заднице, и не из-за того, что пришлось бы стучать Хабибулину на своих одногодок. Витьком овладели зависть, тщеславие, алчность – те самые смертные грехи, которые могли бы поставить его в один ряд с привилегированными детьми, которым возят пайку на чёрных «Волгах» и «Чайках». Ему хотелось жить в Москве и ездить за границу. Ему хотелось иметь всё то, что имеют гражданские московские мажоры. Витёк ещё не знал, чем придётся платить за «хочу», за свою зависть. Он не понимал, какие силы тянут его к новой жизни, но он твёрдо решил поступить и ради этого готов был на любые жертвы. А на спрос всегда будет предложение.

Выйдя к экзаменаторскому столу, Витёк под напором своих мыслей и эмоций заменжевался, и от этого ответ получился, прямо скажем, не совсем удачным. Ирина Ивановна начала задавать наводящие вопросы, но и они не сильно помогали выпутаться из сложившейся ситуации. Наконец она сказала:

– Ладно, вот твой последний шанс. Расскажи мне, пожалуйста, о случаях необособления деепричастного оборота, стоящего перед определяемым словом.

Витьку подфартило – это был как раз тот вопрос, который он успел посмотреть в учебнике за несколько минут до того, как зашёл в класс тянуть билет.

– Деепричастный оборот, стоящий перед определяемым словом, не обособляется в трёх случаях: когда он относится к личному местоимению, имени собственному или имеет дополнительное причинное значение. Младший сержант Чернов ответ закончил.

Ирина Ивановна хотела было попросить Чернова привести примеры, подтверждающие данное правило, но полковник опять оторвался от чтения «Советского спорта», наклонился к ней и прошептал на ухо что-то невнятное, но уши будущего военного переводчика уловили ключевую фразу:

– Первая группа профотбора.

Ирина Ивановна улыбнулась и одарила Чернова хитрым взглядом своих очаровательных карих глаз, сказав при этом официальным тоном:

– За чёткий доклад – пять, за деепричастные обороты – пять, за ответ – два, общая оценка – четыре. А если честно, то вас спасло ваше сочинение, очень неплохая работа, мне довелось её проверять, но о ней и о русском языке мы с вами поговорим на занятиях по языкознанию.

Выйдя из учебного корпуса на улицу, Витёк обрадовался. Ему казалось, что он поступил. Как потом стало известно, в том году на одно курсантское место уже в учебном центре претендовало почти четыреста абитуриентов. Большинство отсеялось после сочинения, кто-то не сдал физо, ещё больше народу не сдало русский и литературу устно. С историей было попроще, но отсев тоже был, на иностранном языке был самый маленький отсев. Многих зарезали на медицине, ну а основное количество простых, но хороших ребят не прошло профотбор. Им, конечно, никто не сказал об этом вслух, просто смыли во время сдачи других дисциплин или сказали, что не хватило баллов. Хотя изначально никто не определял проходной балл.

Пора вступительных экзаменов подходила к концу. Те, кто уже отстрелялся, ждали мандатной комиссии и пытали курсантов, назначенных старшинами курсов, извечным вопросом военного института: где лучше учиться? Очкастый сержант учился на «западе»26 и потому активно пропагандировал свой факультет. Витёк присоединялся к любой компании, собиравшейся вечером в каптёрке или курилке, чтобы послушать байки курсантов-командиров. Из всего услышанного Витёк сделал вывод, что на «западе» учиться проще и круче, но без мазы или с залётом можно распределиться в Заполярье или Дальневосточный ОСНАЗ27 или вообще попасть слухачом на атомную подлодку. На «востоке»28 учиться намного труднее, но если попасть на перспективный язык29, то можно уехать после третьего или четвёртого курса в командировку и вернуться обратно нормально упакованным. Спокойно доучиться и после окончания ездить в командировки до пенсии. Был ещё не всем понятный ускоркурс, про который ходили самые противоречивые слухи. Но о нём Чернов почти не думал.

Витька, как и многих других ребят из состава почти поступивших, периодически вызывали к различным преподавателям и начальникам курсов. Все эти встречи имели целью определить до мандатной комиссии, кого, на какой факультет и на какой язык надо будет распределить. После встречи с лысым майором с кафедры первого английского Витёк полностью уверился в том, что будет учить английский на западном факультете. Так что на остальные встречи он ходил без энтузиазма, тем не менее соблюдая при этом все правила воинского этикета. Среди этих встреч была одна, которая запомнилась Витьку на всю оставшуюся жизнь. Он встретился со статным, довольно молодым полковником, глаза которого искрились неуставной улыбкой, а говорил он слишком вежливо и интеллигентно для военного.

Когда Витёк вошёл в класс, где лицом к окну стоял упомянутый полковник, на столе лежала папка с надписью: «М. с-т Чернов В. П.». Витёк обратился к старшему по званию в соответствии с требованиями устава:

– Товарищ полковник, разрешите войти?

– Так вы уже вошли, товарищ младший сержант. Ладно, Виктор Петрович, давайте оставим на некоторое время воинский политес и поговорим о вас и о вашем будущем в стенах нашего заведения.

Витёк немного опешил от такого вежливого панибратства, но сразу вспомнил, как его, только что прибывшего в часть новобранца, ещё не принявшего присягу, так же по-отечески разводил на деньги в каптёрке сержант Теракопов. Будучи проницательным духом ВС СССР, Витёк понял, что полковник навряд ли позарился на три рубля, полученных от родителей и зашитых в трусы, а значит, ему нужно что-то более существенное, чем просто деньги. Полковник – это не сержант, аппетит у него наверняка масштабнее, а вкус более изысканный, чем у Теракопова. В общем, Витёк понял, что надо держать ухо востро, чтобы не лишиться чего-то большего, чем денег из трусов.

– Зачем вы решили стать профессиональным военным?

Полковник, задав этот официальный вопрос, с улыбкой в добрых молодых глазах посмотрел на младшего сержанта. На спине младшего сержанта в жаркий июльский день от такого взгляда выступил холодный пот.

– Товарищ полковник, я всегда мечтал стать профессиональным военным, но до армии не мог определиться со специальностью. Командование части, в которой я проходил срочную службу, порекомендовало мне ваше высшее военное учебное заведение, и если я в него поступлю, я всегда буду благодарен нашей Родине, партии и правительству, давшим мне путёвку в жизнь.

Полковник перестал улыбаться и посмотрел на Витька уже озадаченно.

– Да ладно, остынь, я тебе не особист и не замполит, скажи просто: в загранку хочешь съездить, прибарахлиться, жизнь свою деревенскую облагородить. Ты не стесняйся, я ведь такой же, как ты, парень с Поволжья. Мне эта московская сказка с таким трудом досталась.

Витёк почти расслабился после душевных слов и понимающего взгляда полковника. Он хотел уже выложить ему всю историю про трудности положения духа в войсках и про закос, но перед глазами встало доброе, с большими коровьими ресницами лицо Теракопова, и сразу вспомнились душевные слова: «Пойми, ара-братан, я ведь такой же, как ты. Только ты в роте спать будешь, а мне в карауле даже чаю не с чем попить будет. Дай денег на булочку, будь мне братом». Тогда Витёк, как дурак, дал денег и летал всю ночь в роте вместо дневального, а Тигран той же ночью в караулке пил чай с булочками, купленными на деньги Витька в чипке30.

– Товарищ полковник, я хочу стать профессиональным защитником нашей социалистической Родины. И готов выполнять любые требования командиров и начальников ради защиты социалистической Отчизны и выполнения своего воинского долга, – совершенно невпопад выпалил Виктор Петрович фразу, оставшуюся в закоулках памяти после политзанятий в части.

– Утомили вы меня, Виктор Петрович. Нам нужны обычные ребята, а не фанатики. Наверное, вы нам не подходите. Так что после мандатной комиссии поедете обратно в часть. Там у вас будет время подумать о своём воинском долге, службе Родине и этой, как её, социалистической Отчизне.

У Витька стали наворачиваться слёзы. Ему хотелось встать на колени перед полковником и просить, нет, умолять его поменять решение. Всё пройти и срезаться на такой ерунде было очень обидно и неприятно до глубины души. Но слёзы так и не выступили, обида ушла мгновенно, так же как и пришла. Вместо неё появилась злость на себя тупого и на холёного полковника, который играл с людьми, как с назойливыми мухами в жаркий день. А злость была ещё одним смертным грехом, который медленно, но верно уводил Виктора Петровича в ту сторону, где всё есть, но плата за всё это слишком велика для обычного человека.

– Разрешите идти, товарищ полковник? – дрожащим голосом, но чётко по-военному задал вопрос Витёк.

– Да уж, сделайте одолжение, товарищ младший сержант, идите и позовите следующего.

Полковник Лесков Юрий Владимирович набирал в этом году ускоренный курс. Витьку он не соврал, он действительно был родом из Поволжья и поступил в Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета с целью приобщиться к столичной жизни. Ему повезло, и после распределения, имея красный диплом, он попал служить в Германию командиром комендантского взвода. Там он познакомился с выпускницей военного института переводчицей Ниной. Отец Нины был заместителем командующего ГСВГ. Короче, служба удалась и семейная жизнь тоже. Это был один из тех редких случаев, когда молодые действительно полюбили друг друга, а родители приняли мудрое решение.

Юрий Владимирович после возвращения из Германии попал служить вместе с женой в военный институт. Окончил Академию имени Фрунзе и сейчас заочно учился в Академии Генерального штаба. За Виктором он наблюдал во время сдачи экзаменов. Чернов ему понравился своей скромностью и умением вписаться в коллектив. На этом собеседовании Юрий Владимирович обнаружил у Виктора ещё и необычную для семнадцатилетнего пацана твёрдость, но было какое-то чувство, что этот младший сержант, по сути, чёрная лошадка, да и фамилия у него говорящая – Чернов.

Полковник Лесков уже знал, кого из детей больших начальников записали на его курс, и хотел хоть как-то разбавить мажорный коллектив простыми ребятами. Но для этого надо было лично проверять каждого простого. Вдруг простой имеет скрытых непростых покровителей, которые не дадут полковнику спокойно командовать курсом и продвигаться по службе. Полковник даже в мыслях не желал избавиться от Чернова, он использовал лишь свой любимый психологический приём, который Юрий Владимирович называл «запуск насоса». Смысл приёма был прост и гениален: почти поступивший отрок, наслушавшись на собеседовании жути от полковника про то, что «вы нам не подходите», начинал качать мазу31. Маза, соответственно, выходила на начальство. Начальник или сослуживец Лескова встречался с полковником и спрашивал про того или иного кандидата. Полковник уверял мазу, что всё в порядке и кандидат просто переволновался на собеседовании и неправильно его понял. Сам же в это время оценивал мазу потенциального курсанта, решая, стоит ли брать такого курсанта к себе на курс или лучше от него отказаться. Если же никто не подходил к полковнику поговорить насчёт неподходящего курсанта, то это означало, что боец безмазовый, потому с ним можно делать всё что угодно вплоть до реального отчисления.

Ускоркурс имел ещё одну специфику: на него набирали в основном ребят из числа военнослужащих или кадетов32. Была, конечно, и гражданская молодёжь, но по ней вопрос решался на самом высоком уровне, где полковник ничего сделать не мог.

На улице возле учебного корпуса сидели и стояли военные и гражданские ребята. Кто-то ждал собеседования, кто-то ещё сдавал экзамены, а кто-то просто пришёл затеряться в толпе, чтобы не припахали убирать территорию или не отправили в какой-нибудь наряд. Стояла по-настоящему летняя жара, вокруг росли сосны, тополя и просто зелёная, подкошенная по-военному травка. Всё перечисленное в этот момент совсем не радовало младшего сержанта Чернова. Он хотел спрятаться от всех и дать волю своим эмоциям, и потому с улыбкой на лице и глазами, полными слёз прошёл мимо курящих ребят. Он направился окольным путём через полосу препятствий, а потом вдоль забора, за трибуну стадиона. Там он упал в траву и заплакал. Он плакал долго и бесшумно, давая полную волю своей злости на себя и на того полковника.

Слёзы через некоторое время кончились, а мозг начал работать чётко и ясно. Виктор Петрович ещё раз осознал, что он действительно хочет учиться во ВКИМО, а вот для чего – для закоса от армии или чтобы действительно стать военным – будет ясно позднее. Сейчас он хочет стать курсантом элитного военного учебного заведения, ему во чтобы то ни стало захотелось хоть чем-то отличаться от остальных парней в Спас-Клепиках. Злость, тщеславие и зависть вели его туда, куда ещё не так давно он не осмеливался заглядывать даже в самых смелых своих мечтах.

Витёк ещё раз пожалел, что его родители – обычные трудяги, а папа вместо Спас-Клепиков наверняка мог бы распределиться в Москву и занять место своего однокашника Юрки. И сейчас у него, у Витька, наверняка была бы возможность прокачать мазу и остаться в институте. Витёк понимал, что ему срочно нужна помощь какого-нибудь влиятельного человека с большими возможностями. И за эту помощь он готов был пойти на многое и заключить любую сделку, пусть даже с самим дьяволом. Дьявол оказался не так-то уж и далеко от страждущего. Доведя свою истерику до логического завершения, Чернов привёл себя в себя, заправился, причесался и пошёл в расположение роты.

Ещё на первой неделе пребывания в учебном центре Витек привёл свою форму в порядок, чтобы не быть похожим на духа. Ушил её, нагладил стрелки, как у черпаков, добыл себе фуражку меньшего размера, начистил до блеска парадные ботинки, сделал железные вставки в погоны, чтобы они не гнулись. Короче, Витёк уже не казался окружающим тем чмошным духом, который два месяца назад убыл из части. Всё это нравилось экзаменаторам и поднимало его собственную самооценку.

НОВЫЙ ДРУГ И ЕГО ДЕД

По пути в расположение своей роты Витёк заметил, как неуклюжий гражданский абитуриент тащил на помойку мусорное ведро. Его подозвал сидевший в курилке военный и что-то сказал. Гражданский развернулся и пошёл дальше, а солдат поднялся и стал приставать к тюфяку. Началась обычная разборка. Злость всё не проходила, её надо было куда-то слить, да и терять Витьку было нечего, всё равно, считай, выгнали.

– Эй, военный, тебе чем это туловище навредило, чего от него надо?

В этом военном Витёк узнал Ваську, с которым познакомился на медкомиссии.

– Витёк, привет. Да вот попросил духа курилку прибрать, а то меня наш сержант припахал как первого отстрелявшегося.

– Что, всё сдал?

– Ну да, теперь мандатка, и всё.

– Поздравляю, у меня тоже теперь мандатка, и всё, – с грустью сказал Витёк. Он отвёл в сторону Ваську и приглушённым голосом продолжил: – Ты это, не надо на гражданских наезжать. Те, кто остался – они ведь все с мохнатыми лапами. Тебе самому это как бы боком не вышло.

– И чего, мне теперь самому курилку убирать?

– Убирать не обязательно, а вид можешь сделать, не обломишься. Ты только несколько месяцев назад черпаком стал. А до этого сам летал как дух. А здесь, вообще, дедовщины нет.

– Ума у тебя до хрена, Витёк. Ладно, вечером приходи к нам в каптёрку, чайку попьём.

– До вечера.

Витёк поплёлся в расположение роты. Он и не предполагал, что Ваську так просто удастся убедить в своей правоте. По дороге его уже с пустым ведром догнало то самое туловище, из-за которого произошёл весь сыр-бор у курилки и которое было по-детски радо счастливому исходу столкновения с воякой.

– Товарищ младший сержант, спасибо вам большое.

– Спасибо в карман не положишь, – буркнул Витёк, напряжённо искавший в мозгу возможные варианты своего спасения.

– А что вам нужно, товарищ младший сержант? Ко мне в выходные родители приедут, они вам всё что угодно привезут.

– Пусть верёвку с мылом привезут.

– Зачем?

– Вешаться буду. Сразу после мандатной комиссии. Получу в штабе предписание ехать обратно в часть, соберу вещмешок, выйду за КПП и там повешусь на ближайшей берёзке. Короче, отстань. Меня в институт не приняли, да и ты ещё достаёшь. Отвали, добродетель хренов, а то сейчас точно все курилки в учебном центре вылижешь.

Витёк сорвался и последние слова просто выкрикнул в лицо дотошному гражданскому. Как ни странно, туловище вовсе не испугалось, а улыбнулось и представилось:

– Меня зовут Андрей Маркин. И я попытаюсь что-нибудь сделать для вас, если, конечно, вы возьмёте себя в руки и объясните суть проблемы. Вы курите?

Витёк просто опешил от наглости этого даже не духа, а обычного гражданского абитуриента, который ещё месяц назад был простым школьником. Мало того что это туловище достало своей вежливостью и давит наглую лыбу ему прямо в лицо, так оно ещё и сигарету у некурящего младшего сержанта стрельнуть хочет. Витёк уже был готов дать волю эмоциям и заставить это туловище выполнить все команды, которые сам когда-то выполнял по приказу черпаков и дедушек в части. Но тут в его мозг постучали: «Идиот, это твой шанс».

– Курева нет, – промычал Витёк, постепенно сменяя гнев на милость.

– Я угощаю. Давайте отойдём в сторону, и вы мне поведаете о ваших трудностях.

Андрей достал пачку «Мальборо» и повёл ещё плохо осознающего, что вокруг него происходит, Витька в ближайшую курилку.

Когда они присели на скамейку, Андрей смачно затянулся, а Витёк, принявший у нового знакомого протянутую сигарету, закашлялся, как обычный некурящий, и начал свой рассказ. После нескольких наводящих вопросов, касающихся оценок, полученных на вступительных экзаменах, Андрей попросил Витька проводить его сегодня ночью в штаб, откуда предполагалось начать прокачку мазы посредством обычного телефонного звонка. Витёк понял, что это действительно его шанс, успокоился и пошёл узнавать, кто из солдат заступает сегодня помощником дежурного по лагерному сбору.

Но новый знакомый был не так прост. Андрей хотел решить и свои вопросы посредством авторитета в солдатской среде своего нового знакомого.

После отбоя всё произошло, как и было задумано. Вообще-то, Витёк понятия не имел о том, что в штабе есть московский телефон. В наряды он обычно ходил на кухню или на КПП. А вот про то, что, пойдя помдежем, можно было получить от гражданских и шоколад, и даже бутылку заморской, но уже производимой в СССР «Пепси-колы», он узнал только этой ночью. Для военных звонок в Москву был бесплатным, потому Андрею и нужен был Витёк. На самом деле, помимо прокачки мазы за младшего сержанта Чернова, Андрею необходимо было попросить родителей привезти его записную книжку с телефонами знакомых девчонок и парней, которых хотелось вызвать в учебный центр в воскресенье. Андрей собирался позвонить деду-генералу и озадачить его всеми упомянутыми проблемами. Что он и сделал с помощью Витька.

– Дедуль, привет, ты в субботу приедешь?

– Что-то случилось?

– Да нет, всё в порядке, тут просто кое-какая помощь нужна, я сейчас из штаба звоню, и я тут не один.

– Андрюш, иди в палатку. Я всё устрою.

С этими словами генерал-полковник Сёмин положил трубку и, не задумываясь, набрал номер своего референта.

– Григорий Тимофеевич?

– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, – несмотря на поздний час, на другом конце провода чётко ответил референт.

– Будь добр, сделай так, чтобы начальник лагерного сбора вызвал к себе моего внука и дал ему позвонить мне.

– Есть, товарищ генерал-полковник!

Полковник Вязов уже давно привык к генеральской необычности и хорошо понимал, что альтернативой для его сегодняшней московской жизни и прислуживания генералу могла быть жизнь и служба где-нибудь на Камчатке или в Забайкалье. И потому Григорий Тимофеевич со снисхождением относился к причудам начальника. Однако надо было что-то делать. Полковник Вязов после некоторых манипуляций узнал все нужные номера телефонов. Не дозвонившись до начальника лагерного сбора ВКИМО, он решил найти его через дежурного. Он позвонил именно на тот телефон, с которого генеральский внук связывался со своим дедом и где уже находилась толпа абитуриентов, жаждущих общения.

– Алло, – раздалось на другом конце линии.

Григорий Тимофеевич, не услышав ожидаемого: «Дежурный (или помощник дежурного) по лагерному сбору военнослужащий такой-то» – опешил и подумал, что ошибся номером.

– Наташ, это ты? Ты меня слышишь? В воскресенье приедешь?

После этой фразы всё стало на свои места. К полковнику вернулось военное сознание и понимание ситуации. Связь оборвалась во время разговора абитуриента, и в этот момент прошёл его звонок. Поднаторев за годы службы в кабинетных интригах, но оставаясь при этом весёлым человеком, полковник продолжал как ни в чём не бывало.

– Извини, Наташа больше говорить с тобой не будет.

– А что случилось? Ты кто?

Голос на другом конце провода звучал удивлённо и явно раздосадованно. Полковника немного покоробило это «ты», и он решил преподать урок невоспитанному абитуриенту.

– Наташа в туалете, у неё сильный токсикоз, а я её папа.

– Папа? А что с Наташей? Она заболела?

Голос звучал испуганно, и полковник чуть не рассмеялся в трубку, понимая наивность своего собеседника.

– Я же сказал: у неё токсикоз, беременна она, молодой человек.

– А от кого?

Вопрос прозвучал настолько естественно и глупо, что полковник на несколько секунд убрал трубку от уха, закрыл микрофон рукой и, присев на табуретку, дал волю эмоциям, а проще говоря – заржал.

– Мне она не говорит. Может, вы мне что-нибудь расскажете? – душевным, всё понимающим голосом продолжал Григорий Тимофеевич. После многих лет дворцовых интриг и борьбы за место под солнцем в кабинетах со звёздно-лампасными обитателями сейчас, несмотря на поздний час, он действительно наслаждался своей работой.

– Да мы с ней всего два раза…

Полковник просто согнулся пополам от беззвучного хохота с хрюканьем, как в молодости. Он зажимал микрофон трубки рукой. Услышав непонятные звуки, в коридор прибежала его любимая собака, а за ней пришла не менее любимая жена. Она когда-то выбрала из толпы курсантов своего Гришу именно за его весёлость и готовность шутить даже в самых серьёзных ситуациях. Григорий Тимофеевич знаком показал, чтобы она взяла трубку второго телефона, находящегося в его кабинете, и послушала разговор.