Август – самая прекрасная пора для любого студента-первокурсника. Именно в этом месяце вступительные экзамены успешно сданы, зубрёжка и экзаменационные переживания уже позади, а учёба и колхоз начнутся только где-то в немыслимо далёком сентябре, через целых тридцать, а может, и сорок дней счастья. Студент-первокурсник может целый месяц наслаждаться заслуженной свободой. Может уехать из пыльного города в деревню или на дачу, а может вообще укатить с подругой на море или укатить один, а подругу найти уже там, на побережье. Можно пить и не приходить ночевать домой, родители не особенно будут против – отрок заслужил свой первый послешкольный глоток свободы. Короче, тревоги уже позади, цель достигнута – радость беспредельная, будущее обеспечено на следующие пять лет, и именно поэтому август после поступления и есть тот самый счастливый месяц в жизни студента, поступившего на первый курс гражданского вуза.

Совершенно наоборот обстоят дела у первокурсников военных училищ. После такого же трудного периода вступительных экзаменов, зачётов по физподготовке, профессионального тестирования, проводимых в военных лагерях, в палатках с комарами, строем, дневальными, подъёмами, зарядками и другими обязательными атрибутами воинской жизни, после первой мандатной комиссии новоиспечённых курсантов ожидает, как и их гражданских коллег, такой же август. Но это вовсе не месяц первого глотка свободы. Скорее наоборот, это месяц особого военного счастья! Это счастье даже имеет своё название. Называется оно курсом молодого бойца или КМБ.

Именно об этой вопиющей несправедливости думал курсант, точнее – младший сержант, поступивший на ускоренный курс Военного Краснознамённого института Министерства обороны (ВКИМО) Виктор Петрович Чернов. Почему он не студент, а курсант, почему вместо заслуженного отдыха он должен бегать, прыгать, подтягиваться, отжиматься, стрелять, подшивать воротничок, чистить сапоги и вообще заниматься всевозможной армейской ересью и ещё обучать этой ереси некоторых своих подчинённых – вчерашних школьников? Ну а самое непонятное для него было то, что он каким-то совершенно мистическим образом после восьми месяцев полного армейского дебилизма и утряски мозгов сумел оказаться лучше четырёхсот ребят, претендовавших на одно курсантское место в этом году. И вообще, зачем оно ему нужно это место? Ведь на нём мог оказаться целеустремлённый гражданский отрок или политически грамотный солдат, которому действительно всю жизнь грезился этот слегка таинственный и далеко не всем известный военный институт.

Хотя с другой стороны – думал он, отгоняя угрызения совести – не всё так уж и плохо. Он сейчас косит вполне законным, если не сказать благородным, образом от тягот и лишений, которые должен испытывать дух Советской армии на первом году службы. Он получил возможность за счёт ВС СССР переехать в Москву и получать одно из лучших совковых образований практически на халяву, без взяток и репетиторов. Мог ли он мечтать ещё год назад, когда провалил вступительные экзамены в Рязанский педагогический, что через год он попадёт в Москву? И не в какой-нибудь пед, а в наполненный совковой таинственностью и романтикой заграничных командировок военный институт. Но пофигизм Виктора Петровича уже не был таким убедительным и твёрдым, как ещё год назад.

До поступления во ВКИМО Витьку даже в кошмарных снах не могла присниться карьера военного. Скорее наоборот, он хотел стать представителем одной из самых гуманных профессий – педагогом, переводчиком или, на худой конец, библиотекарем. Пределом его мечтаний была учёба на филологическом или историческом факультете или, если повезёт, на инязе. До поступления во ВКИМО он вообще не имел особых жизненных амбиций. Виктор Петрович мечтал лишь о скромной, ни к чему не обязывающей работе, о наличии большого количества свободного времени при наименьшей загруженности в рабочие часы. Всего год назад Виктор был стандартным пофигистом и лентяем. Ему были параллельны и карьера, и радости продвижения по службе, да и всё остальное, связанное со стереотипами человека, имеющего активную жизненную позицию, твёрдо соблюдающего кодекс строителя коммунизма. Но всё это осталось в другой жизни.

Он не был сильно одарённым ребёнком и предпочитал идти по пути наименьшего сопротивления. В школе он ненавидел те предметы, которые надо было действительно учить для получения приличной оценки. Витьку нравились русский язык, литература, история, обществоведение, английский – эти предметы можно было вообще не учить, а просто иногда почитывать учебники – и четвёрка, а то и пятёрка была обеспечена. В общем, как говорили его школьные педагоги, мальчику особенно легко давались гуманитарные предметы. С математикой, физикой и химией наш герой дружил по принуждению, которым являлся средний балл в аттестате зрелости, выдаваемом школой. Нельзя сказать, что Витёк вообще ничего не соображал в точных науках, но для овладения ими ему приходилось прикладывать нешуточные усилия, а это никак не увязывалось с его жизненными принципами не наглого, а скорее либерально-фаталистического пофигизма.

Фуражка закрывала глаза и лоб младшего сержанта, нежившегося в тени под завёрнутыми вверх пологами малой лагерной палатки. Витёк стоял дежурным по курсу, и пока весь курс находился на плацу, отрабатывая строевые приёмы, необходимые для принятия присяги, он позволил себе расслабиться на застеленном солдатскими матрасами и одеялами деревянном настиле. Палатка, где он разлёгся, находилась почти напротив тумбочки, на которой стоял дневальный из его языковой группы, бывший суворовец Васька Легоньков. Конечно, Виктор Петрович желал бы вообще ничего не делать и спать в единственной палатке с закрытыми пологами в компании с поступившими черпаками3 и дедами, но дремать на шухере перед дневальным было уже хорошим показателем его продвижения по неуставной армейской иерархической лестнице. Как прекрасно, нежась в тени сосен, осознавать, что кто-то там, совсем недалеко, тянет ногу на плацу, готовясь продемонстрировать отцам-командирам, а также родителям и родственникам свою строевую выучку во время принятия присяги, а ты можешь дремать в нежной тени августовского подмосковного леса, наслаждаясь пением птиц. Волна уже далёких армейских воспоминаний вдруг накрыла курсанта Чернова.

Идея пойти в военное училище Витьку пришла случайно, когда командир роты рассказывал о прелестях курсантской жизни во время очередной политинформации. Витёк сразу просёк, что вместо двух лет полной военной нирваны и очищения разума от знаний, полученных в школе, он сможет сохранить, а где-то даже приумножить их, проведя один год в училище. После чего ему не составит труда завалить летнюю сессию в конце первого курса, уйти опять солдатом в армию на несколько месяцев и, дембельнувшись, восстановиться в каком-нибудь педе. Может, даже без потери курса. План был прост и жесток по отношению к Вооружённым силам Советского Союза. Не знал тогда рядовой Чернов, что ВС СССР, по сути своей, были одной из самых жестоких организаций в мире той эпохи. Но жестокости и непорядочности по отношению к себе эта организация никому не прощала: ни врагам, ни уж тем более своему собственному личному составу.

Выбрать военный институт Витьку тоже помог его величество случай. Однажды, будучи в наряде по штабу, помдеж отправил Витька наводить порядок в кабинете замполита. На столе в кабинете лежали правила приёма для поступающих в военные учебные заведения. Витёк взял книгу в руки. В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в неё вошёл замполит части майор Хабибулин. Сначала Хабибулин сделал грозный вид и уже хотел накричать на оборзевшего духа, который осмелился прикоснуться к высшей степени секретным документам, лежавшим на столе замполита, но, заметив, что этим секретным документом была книга, по которой у замполита были самые низкие показатели в дивизии, замполит пошутил:

– Куда поступать надумал?

Подобный вопрос застал Витька врасплох. Находясь всего долю секунды в нерешительности и оцепенении, он вдруг решил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы приступить к осуществлению задуманного плана. Рядовой Чернов залепетал о своих достижениях в гуманитарных науках, опираясь на которые он и хотел бы выбрать будущую военную специальность. Неизвестно зачем Витёк соврал, что, учась ещё в девятом классе, он занял первое место на районной олимпиаде по английскому, в которой участвовали только десятиклассники. Закир Тимурович улыбался и внимательно слушал бессвязное блеяние и откровенное враньё духа. Как только монолог сошёл на нет, замполит, выдержав паузу, с иронией заметил:

– Вам, товарищ рядовой, с вашими глубочайшими познаниями в иностранном языке в военный институт надо.

Витёк и понятия не имел про то, что только что сказал замполит. Хотя название «военный институт» звучало гораздо симпатичнее для абсолютно гражданского человека, чем какое-нибудь «Трижды Краснознамённое, дважды ордена Кутузова, четырежды прославленное в боях и сражениях Усть-Кокчетавское командно-политическое военное училище». Далее замполит, заметив огонь интереса в глазах у бойца, попытался его затушить. С военной иронией он стал объяснять духу Чернову, что военный институт – это бесполезная затея, потому как проходной бал в это учебное заведение формируется из генеральских звёзд родственников.

Но замполит и сам не имел понятия о том, что ежегодно, чтобы не нарушать коэффициент социального состава курсантов и слушателей, в это заведение брали «ребят из народа». Предполагалось, что именно представители народа и должны были попасть в элитное военное учебное заведение из рядов вооружённых сил. Им предстояло стать опорой отцов-командиров в деле армейской подготовки и воспитания элитной молодёжи, пришедшей со школьной скамьи. Армейцев назначали командирами языковых и учебных групп. Должен же кто-то приводить в более-менее военное состояние отроков-мажоров, сынков и близких родственников военной, номенклатурной и политической элиты эпохи развитого социализма. В момент этого разговора Чернову было всё равно, куда поступать. Зная, как замполит любит инициативных и смелых солдат, Витёк, изобразив огонь в глазах, заявил:

– Я смогу, у меня получится, я стану курсантом военного института.

Вообще-то, это было не так просто – прослужив всего полгода, срулить из части, не став даже черпаком. В этом как раз и заключался большой недостаток осеннего призыва, который и привёл нашего героя в ряды вооружённых сил сразу после школы. Замполит, понимая всю безнадёжность затеи с поступлением во ВКИМО, тем не менее не упустил возможности улучшить показатели по профориентации среди личного состава части и вместе с особистом подготовил документы на потенциального абитуриента. В его планы не входило поступление Чернова во ВКИМО, но каждый солдат части, отправленный весной на окружной сборный пункт для абитуриентов военных вузов, сильно улучшал показатели его работы. Поступит солдат или нет – было не важно для показателей, а вот тот факт, что рядовой его части написал рапорт на поступление в училище, подтверждал высокое состояние морального и боевого духа среди личного состава и мог сильно повлиять на скорейшее присвоение замполиту очередного воинского звания.

Документы ушли в округ в феврале, а в апреле пришёл вызов на рядового Чернова В. П. с предписанием прибыть 14 мая на окружной сборный пункт для военнослужащих срочной службы, поступающих в военные учебные заведения, находящийся в в/ч4 34987 под Киевом. В сапёрной роте, где Витёк служил духом, его идея закоса стала всем ясна сразу. Другие духи восприняли этот поворот в жизни своего товарища как вызов, желание выделиться, быть хитрее всех. Закос в казарме не скроешь. Другие духи уже хотели сделать тёмную своему сослуживцу, но деды не спали. Они всегда были готовы вовремя раскрыть коварный заговор духов. Ведь если этот заговор будет раскрыт офицерами раньше них, то лишение увольнений как минимум на всю весну было гарантировано всем старослужащим.

Дух Чернов был вызван на ковёр в каптёрку, где ему пришлось держать ответ за свои действия и желания, несовместимые с кодексом поведения добропорядочного духа Советской армии. Ему инкриминировалось нарушение основного параграфа поведения духа ВС СССР, а именно: дух не имеет права косить. По сроку службы не положено. И ещё у дедов было сильное подозрение, что рядовой Чернов – замполитовский стукач, за что его и посылают в военный институт на разведчика учиться.

После несильного, почти дружеского тычка в грудину вместо приветствия деды, изъяснявшиеся на не всем понятном великом могучем русском языке, насыщая его инвективами и идиоматическими выражениями, предложили духу Чернову объяснить свой поступок.

Витёк стоял в каптёрке в трусах и сапогах. Перед ним с чаем, в стильно подогнанных парадных брюках ПШ5, удерживаемых на атлетических фигурах мещанского вида разноцветными, неуставными подтяжками, сидели деды: старшина роты – старший сержант Бектемиров, каптёр – рядовой Светлов и помощник командира взвода – сержант Теракопов. Дедов в роте было, конечно, чуть больше, но остальные по разным причинам забили на разборки с хитровымудренным духом Черновым. Кто знает, чем может закончиться подобная беседа после отбоя с лучшим другом замполита и особиста.

– Слющай, ара6, ты защем хотель офисерим бить? Ты щто, нас, дедовь, по жизни чхморить хотель, а? Тэбе щито, жьизнь плох, а? Ми щто, тэбе жизнь по жизени нэ мёдом намазать, а? Ти щето хощещь, щтоби тэбе дедушька Тэгран партьанка в свой рот стираль, а? Ти щето, вообще борзый дух и нас уважьать забиль, а? Тебэ только дэдов щеморить хотель и офисером по рота ходить и всех пох, а?

– Ей, Тигран, остынь, да? – отхлебнув чая, сказал Свет (Светлов). – И вообще, ты по-русски лучше нас всех говоришь, нафига опять своего «ара, слющай» включил?

Тигран действительно говорил по-русски очень неплохо, хотя с акцентом. Но как только на него находила злость, включался армянский колорит. И тогда у слушающих оставалось два варианта: либо слушать, бояться и молчать, либо осадить армянского скакуна незлой, но бьющей в цель шуткой. Витёк выбирал по сроку службы первый вариант, а Свет, руководствуясь теми же временными показателями периода службы – второй.

– Итак, Чёрный, нафига ты рапорт в училище написал? Тебя что, чморят здесь не по сроку службы или больше других? Ты решил офицером стать, чтобы тут порядок навести, всех дедов зачморить в отместку? Не нас конкретно. С этим желанием мы тебя даже в звездатых погонах обломаем. Но тех, кто за нами придёт. Это тебе первая предъява. Давай вякай, не заставляй старых маяться. Только имей в виду, от твоего блеяния сейчас зависит не только твой сон в эту конкретную ночь, но и жизнь в казарме до уезда на сборы. А если вернуться придётся, то и вообще вся служба до дембеля. Ты же не хочешь стать чмошным дембелем, да?

Очень много раз в жизни Виктор Петрович Чернов ещё будет вспоминать этот эпизод своей жизни и задавать себе вопрос: «И какого хрена мне нужна была эта затея с военным институтом?» Но это был тот самый первый раз, когда этот вопрос колюще-режуще встал в его мозгу рядового, вызвав нестерпимое чувство жалости к самому себе. «Служил бы себе духом как положено и всего через каких-то полгода после перевода7 стал бы черпаком, а ещё через год – дедушкой. Наслаждался бы гоняньем духов и уважением отцов-командиров… Нет, решил сделать закос на год… И на тебе, получи каптёрочную разборку, да ещё вместо законного сна… Хорошо бы хоть без переломов рёбер обошлось. А то, говорили, у миномётчиков одного духа три месяца назад за какой-то непонятный залёт деды так наказали, что пацана аж комиссовали, а в роте потом столько разборок было, что следователь из военной прокуратуры чуть ли не сам командиром роты стал. До сих пор каждую неделю в ту роту наведывается. Короче, дело замяли, но уставняк в роте навели полный, да только жить от этого в казарме невозможно стало. Что солдатам, что офицерам». Витёк собрался с духом, каковым и сам являлся на данный период службы, и решил сказать всю правду про закос и про жажду поступить в институт после службы.

Деды слушали несвязную речь Витька молча, лишь иногда по очереди издавали хлюпающие звуки, потягивая горячий чай. В конце речи, видя некоторое нивелирование эмоционального всплеска среди присутствующих, Витёк и сам немного расслабился.

– Почти убедил! – лапидарно обнадёжил Светлов рядового Чернова. – Но вот тебе вторая предъява: на кого и за что ты стукнул замполиту и особисту, что тебя так легко в разведчики определили?

– Какие разведчики, вы чего? Я на переводческий факультет документы подавал. Зафига мне кого-то сдавать? У замполита процентов по профориентации не хватает – вот он и сунул меня куда попало.

Витёк знал, что он говорит почти правду, но звучало это не убедительно, а деды даже приостановили чаепитие и уставились на духа оценивающе. Витёк, конечно, помнил, как майор Хабибулин неоднократно напоминал, что одной из важнейших его задач в части является выявление неуставных отношений между военнослужащими, а рядовой Чернов, как будущий офицер, должен уже сейчас вносить свой посильный вклад в дело борьбы с дедовщиной. Витёк внимал всем указаниям майора, но стукачество презирал ещё с детского сада. Зато он научился с искренним пониманием выслушивать замполита и кивать, когда надо было выразить свою солидарность со сказанным. Замполит сначала рьяно пытался вербовать Чернова, но, судя по всему, у него уже были агенты в сапёрной роте, а получение нового, причём скоро уезжающего рядового духа выходило за рамки оперативного интереса политотдела. Про себя Закир Тимурович решил, что незачем тратить силы на гнилой объект. Вот когда боец вернётся, провалив вступительные экзамены – а случиться это должно было наверняка, по его пониманию – тогда Чернов и станет надёжным и очень даже перспективным агентом. Он его обнадёжит новым поступлением на следующий год, а взамен попросит… Нет, безоговорочно потребует сдавать, как стеклотару, всех кого ни попадя. Замполит для осуществления своих далеко идущих планов даже попросил командира роты подать рапорт на присвоение звания младшего сержанта рядовому Чернову.

Немая пауза затянулась, и Витёк уже начал думать, что лучше сразу упасть на пол, когда начнут бить, или забиться в угол каптёрки и закрыть руками лицо. Он лишь ждал, когда кто-нибудь из дедов попытается встать из-за стола, и тогда он обязательно скажет: «Ну зачем вы, мужики?» Потом сразу опустится на пол, закрыв коленями грудь, а руками – лицо. Главное – чтобы не было синяков на лице. Спина – не важно, офицеры туда не смотрят, а с фингалом под глазом не отвертеться от расспросов офицеров. Если молчать – мол, ночью о косяк двери глазом в темноте ударился – то весь план по закосу сорвётся. Скажут, дедовщину комсомолец Чернов покрывает. А сдавать Витёк по-любому не мог, хоть пусть в госпиталь на экспертизу отправляют. Но и план свой, столь детально подготовленный, не хотелось оставлять на произвол судьбы.

Обычно в критических ситуациях даёт о себе знать инстинкт самосохранения, при сильной боли отключается сознание, при сильном голоде человек плюёт на приличия и ест трупы людей, при отсутствии силы человек начинает использовать свою слабость как смертельное оружие. С Витьком произошло это в первый раз.

– Не сдавал я никого и никогда, а сейчас, если не верите, делайте что хотите. Я сказал честно, что закосить хочу и, если надо, для закоса сдам всех и вся, как стеклотару. Мне плевать на вас. – Витёк весь дрожал, адреналин бегал по сосудам, заставляя сердце работать, как компрессор.

– Ти щто, дух, совсем нюх потерял, а? Ти думай, чито лепищь, ми тэбя щась за эти слова совсем зачморим.

– Хватит, Тигран. Чёрный, кругом, бегом, отставить! По команде «бегом» руки сгибаются в локтях, а корпус тела подаётся вперёд. Будущим офицерам что, устав не писан? Бегом, в койку, марш! Всё, фу, фу, нет тебя, дух, испарился, – отрезал молчавший до этой минуты Бектемиров.

Никогда ещё команда, даже в самой её жёсткой и неприятной форме, не звучала столь сладко для духа. Кризисный момент миновал. Витёк, как стойкий оловянный солдатик, выполнил приказ старшего сержанта без малейшего колебания, быстро и чётко до самой кровати. И только на ней его организм позволил себе отключиться, он уже не слышал шёпот других духов, рассуждавших о том, в какое место и как сильно его били. Он забылся, ему ничего не снилось, организм вынес большую эмоциональную перегрузку, а совесть была чиста и не мешала мальчишескому сну.

А в это время в каптёрке деды продолжали разговор.

– Бек, ти знаешь, я тебя уважаю, ти мэнэ как брат, даже больше, но зачем ты духа просто так отпустиль? Он сейчас другим духам расскажет, что он дэдущьек на одном местэ вертель, и тэбэ и мэнэ потом они совсемь на голова сядут. Они совсем ньюх потэряют. Ты меня понимаещь, да? Зачем ты так сделать, скажи, пожалуйста?

– Да ничего он и никому не скажет. Другие духи с ним знаться не хотят, он для них чужой. Он косит и честно об этом нам сказал. Ему, конечно, по сроку службы не положено. Хотя этот шанс на закос есть у всех, только пользуются им единицы.

– Слющай, Свет, ты зачем его защищать? Он что, твой бират, земляк? Кито он вообще такой, чтоби косить? Он дух, и я биль дух, и ти биль дух. Ми сталь дэд, и потому нам польёжено косить. А у нэво ищо срокь не прищёль, эму нэ польожено. Вот ти, Бек, скажи, да?

– Не буду я ничего говорить. Чёрный – хитровымудренный дух, иначе его в разведчики никто бы не отправил. Мы его сейчас довели до того, что он сам на нас чуть не кинулся, как крыса, загнанная в угол. Мы бы ему сейчас по горячности навешали, а потом разборки бы начались. А то, что нам приключения не нужны, про это говорить смысла нет. Я хочу спокойно на дембель уйти, мне дизель8 не нужен. Пока не уедет, будет по нарядам ходить не больше других духов. Это ты, Тигран, оформи, как положено по уставу. А других духов придержать надо, чтобы они свою разборку с ним не учинили. Что случится – на нас всё свалят. А лучше всего отправить его работать куда-нибудь на склад, чтобы в роте глаза не мозолил. Всё, я спать.

Сергей Бектемиров поднялся, взял из лежавшей на столе пачки «Космоса» сигарету, положил её за ухо и пошёл в туалет перекурить перед сном и почистить зубы после курева.

В голову лезли дебильные мысли по поводу завтрашней встречи с замполитом и доклада относительно сегодняшнего разговора с Черновым. А что, если Чёрный и правда стукач? Тогда замполит точно сверит их показания, и если что-то не бьёт – не уйти Беку в первой партии на дембель, как обещал замполит. А ведь дома она, Ирка… Если бы она только знала, на что пошёл честный пацан Серёга за те десять суток отпуска и за обещанную первую партию на дембель. Хрен с ней, с армией, но ведь в части земляков много, не дай бог кто про его стукачество узнает. В Магадане, откуда он родом, с этим строго, сексоту в городе не жить. Как она всё-таки достала его, эта армия, как хочется на всё наплевать – и домой, к Ирке. Она та самая, та любимая, которая ждёт. И ради неё, ради приближения встречи с ней Серёга, который сам давил стукачей, как крыс, в ПТУ и потом, когда был духом, давил их в армии, теперь стучит сам. Что может быть страшнее испорченного правильного пацана? Только очень испорченный и очень правильный пацан. Несправедливо всё-таки винить любовь и армию в человеческих грехах, обстоятельства лишь способствуют проявлению порока. Что заложено внутри души – всегда выйдет наружу, когда начнутся трудности. А в обычной жизни никто про это и не думает.

Дед-стукач – смешно, не правда ли? Но ведь именно эта категория военнослужащих находится под наименьшим подозрением у сослуживцев и потому наиболее востребована офицерским составом. Что взять с духа? Он шуршит и спит, ему ни до чего, кроме пайки и сна, нет дела. У деда всё наоборот: он почти не шуршит, спит днём и пьёт чай ночью, он всё знает и всё видит. И завербовать его намного проще, чем духа. Деду по сроку службы положено быть более циничным и тщеславным, чем другим категориям военнослужащих. А где искушение – там и порок. Искушение, в свою очередь, всегда было и будет тем механизмом вербовки, который безотказно работал и работает во все времена и со всеми народами. Духу нечего терять, потому как у него и так ничего нет. У деда ситуация диаметрально противоположная. Дед живёт мыслями об отпуске и о скорейшей демобилизации. У деда спокойная жизнь в части. И за это спокойствие, за отпуск и за первую партию на дембель дед готов на многое.

Покурив и почистив зубы, Сергей пошёл спать. Он не сразу уснул – его мучили мысли о стукачестве и об Ирке. Он пытался убедить себя, что всё это он делает ради любви, ради неё. Но всё равно спокойствия на душе не было.

Наутро после зарядки и завтрака Свет повёл Чёрного на склад получать мыло для бани. Да и вообще надо было отделить Чёрного от других духов, дабы не было ненужной потасовки или разборки с мордобоем и синяками. На складе сидел прапор, которого ни Свет, ни Чёрный раньше в части не видели.

<1 2 3 4...11 >

На страницу:

Перейти

2 из 11