Философия и медицина. Вечные темы и современные проблемы

– Аристотель. Человек осознаёт свою конечность, ограниченность и смертность. Откуда происходит это сознание? Бог постоянно напоминает ему об этом через Свою бесконечность, безграничность и бессмертие. То есть, конечность человека сама по себе является доказательством существования бесконечного Бога;

– Августин, Фома Аквинский. Человек безутешен. Он жаждет благословения. Этой жаждой наделил его Сам Бог, чтобы человек нигде не мог найти утешения, пока не обратится к Богу. Присутствие этой жажды в человеке является косвенным доказательством бытия Божия;

– Беркли. Человек способен воспринимать (чувствовать) окружающие его предметы, что не может являться следствием ни каких-либо физических явлений, ни волеизъявлением самого человека. Следовательно, эта человеческая способность к восприятию подразумевает существование Бога как единственного разумного объяснения этой способности;

– экзистенциальное. Бог являет себя людям через евангельское откровение – провозглашение Своей любви, прощения и оправдания человека. Человек, принявший это откровение, сразу узнаёт и Бога. Никакого иного свидетельства не требуется. Бытие Божие не столько «доказывается», сколько «познаётся», и это познание не интеллектуально, а экзистенциально;

– чудесное. Чудо – это явление, единственно объяснимое существованием и непосредственным сверхъестественным вмешательством Бога. Существует множество засвидетельствованных фактов чудесных событий. Следовательно, существует множество событий, единственным убедительным объяснением которых может быть существование и сверхъестественное вмешательство Бога. А следовательно, Бог существует;

– интеллектуальное. Мы знаем, что мир устроен разумно. То есть мы способны разумно познавать его. Следовательно, либо и познаваемый мир, и наш познающий его разум, являются продуктом чистой случайности, либо и то, и другое создано высшим разумом. Случайность нам кажется менее вероятной. Следовательно, и разумный мир, и сам разум являются порождением высшего разума, т. е. Бога. Следовательно, Бог существует;

– Каждому нашему естественному внутреннему желанию или стремлению соответствует реальный объект, способный это желание удовлетворить. Однако присутствует в нас и такое желание, которое не может быть удовлетворено ничем временным, ничем земным, ничем тварным. Следовательно, должно существовать нечто превосходящее всё временное, земное и природное. Это «нечто» люди и называют Богом и вечной жизнью с Ним;

– эстетическое. Музыка Баха («Битлз», Пушкин, Сезанн и т. д.) существует, следовательно, Бог есть;

– религиозное. Множество людей разных времён и разных культур имели опыт общения с Божественным. Невозможно допустить, чтобы все они настолько одинаково «ошибались» в описании природы и содержания этого опыта. Следовательно, Божественное существует;

– общественное. Вера в Бога – в верховное существо, Которому по праву надлежит поклонение и прославление всего сущего, – является общей чертой практически всех народов мира. Невероятно, чтобы все эти люди были неправы относительно этого самого важного и значительного элемента их жизни. Гораздо более вероятно, что они были правы, а следовательно, Бог существует;

– Паскаль. Разумное доказательство существования Бога невозможно, однако то или иное решение о Его бытии-небытии каждый из нас принять должен. Если вы решите, что Бог есть («поставите на Бога»), то вы, во всяком случае, ничего не потеряете, даже если после вашей смерти окажется, что вы были неправы. Если же вы решите, что Его нет и ошибётесь, то вас ждёт страшное наказание. Если вы выиграете, то получите всё, если проиграете, то не потеряете ничего.

Однако очевидно и то, что ни один из приведенных аргументов, ни их совокупность не являются бесспорными. Не случайно поэтому многие философы для познания Бога прибегали к негативной теологии. Вот выдержки из поэтического произведения Ангелуса Силезиуса «Паломник херувима»:

«Что есть Бог? Мы этого не знаем: Он ни свет, ни дух,Ни правда, ни единство, ни один; он не то, что называют                                                                      божественным:Ни мудрость, ни ум, ни любовь, ни воля, ни доброта;Ни вещь, ни тем более ни сущность, ни сердце;Он есть то, что ни я, ни ты, никакое другое создание,Прежде чем Он станет тем, кто Он есть, никогда не узнаем»21.

Очевидно, в связи с принципиальной невозможностью рационального постижения бытия Бога в основе православия, в отличие от католицизма и протестантизма, лежит не рациональная теология, а сверхрациональное богословие. Очевидно, в этом смысл знаменитой максимы Тертуллиана «Верую, ибо абсурдно!».

Основным общественным институтом, объединяющим людей, считающих себя приверженцами данной религии, является церковь. В православной традиции церковь определяется как собрание верующих во Христа, в которое Им Самим призывается войти каждый. В ней «все небесное и земное» должно быть соединено во Христе, ибо Он глава «Церкви, которая есть Тело Его, полнота наполняющего все во всем» (Еф. 1:22-23). В церкви действием Святого Духа совершается обожение творения, исполняется изначальный замысел Божий о мире и человеке. Церковь представляется богочеловеческим организмом. Будучи телом Христовым, она соединяет в себе два плана – божеское и человеческое – с присущим им действованиями и волениями. Церковь связана с миром по своей человеческой, тварной, природе. Однако она взаимодействует с ним не как сугубо земной организм, но во всей своей таинственной полноте.

Согласно библейскому вероучению церковь не от мира сего, так же, как ее Господь, Христос не от мира сего. Но Он пришел в этот мир, «смирив» Себя до его условий, – в мир, который надлежало Ему спасти и восстановить. Целью церкви является не только, спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира. Церковь призвана действовать в мире по образу Христа. Члены церкви призваны приобщаться миссии Христовой, Его служению миру, которое возможно для церкви лишь как служение соборное, «да уверует мир» (Ин. 17:27). Спаситель говорит о Себе: «Я посреди вас как служащий» (Лк. 22: 27). Члены церкви соприкасаются с Христом, понесшим все грехи и страдания мира, встречая каждого голодного, бездомного, больного, заключенного. Помощь страждущим есть в полном смысле помощь Самому Христу, и с исполнением этой заповеди связана вечная судьба всякого человека (Мф. 25, 31-46). Жизнь в церкви, к которой призывается каждый человек, есть непрестанное служение Богу и людям. К этому служению призывается весь народ Божий. Члены тела Христова, участвуя в общем служении, выполняют и свои особые функции. Каждому дается особый дар для служения всем. «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил, как добрые домостроители многострадальной благодати Божией» (1 Пет. 4,10).

Поскольку религиозные устремления находятся в сфере подсознания, постольку индивид может считать себя неверующим, но фактически соблюдать ценности той или иной религии. Об этом свидетельствуют и результаты проведенного в 2009 г. Российским межвузовским центром гуманитарного образования по религиоведению социологического опроса студентов высших учебных заведений Санкт-Петербурга. Так, верят в Бога из числа опрошенных 59%. 80,1% респондентам среди религиозных конфессий ближе православие. Особый интерес для нас представляют ответы на вопросы, связанные с ценностной ориентацией. На вопрос, с чего начинается Ваше обращение к иконе с образом Иисуса Христа, 31,6%, опрошенных ответили: с покаяния перед Богом за свои грехи, 20,5% – с обращения к Богу о содействии успеху в служебных делах. 79,2% респондентов заявили о том, что самореализация человека в мире предполагает преображение и воспитание самого человека, и лишь 16,6% утверждают, что самореализация возможна на путях внешней работы в нем. На вопрос, какой из приведенных факторов составляет наиболее глубокую основу общественно полезной деятельности, 36,7% респондентов ответили: совесть, 20%: деньги, 17,6%: наглядный успех. На вопрос: на каких ценностях возможно дальнейшее развитие России, 38,1% респондентов назвали соборность, 38% – коллективизм, 20,1% – индивидуализм. 51,6% опрошенных отдают предпочтение обществу, в котором идеи ценятся больше денег, и только 18,3% не приемлют подобного общества. Результаты опроса позволяют предположить, что Россия и в перспективе сохранит свое православно-христианское духовно-нравственное ядро, что позволит ей сохранить свою самобытность.

В контексте анализа природы и функции религии особую важность приобретает проблема соотношения религиозной и естественнонаучной истины.

Так, в известном процессе суда над Галилеем, очевидно, речь шла не о выяснении истины, а о конфликте между духовной формой общества, которая должна быть чем-то более устойчивым и постоянно расширяющейся структурой научной мысли. Еще два века спустя И. Гете с ужасом говорил о тех жертвах, которые потребовало признание коперниковского учения. «Едва лишь признали мир закругленным и законченным, – утверждал писатель, – как пришлось отказаться от неслыханного преимущества быть центром Вселенной». Быть может, никогда еще человечеству не предъявлялось столь грандиозного требования. После согласия на это разве не превращалось все в дым и туман?..

Религиозный и естественнонаучный языки означают различные вещи. Небо, о котором идет речь в Библии, имеет мало общего с тем небом, в которое поднимаются самолеты. В астрономической Вселенной Земля есть крошечная пылинка внутри одной из бесчисленных Галактик, а для нас она середина нашего мира, разве не так? Естествознание стремится придать своим понятиям объективное значение. Наоборот, религиозный язык призван избежать раскола мира на объективную и субъективную стороны. Как в этом случае быть с противоположностью естественнонаучной и религиозной истины? Очевидно, следует, чтобы наша мысль двигалась посредине между этими представлениями. Правота подтвердившихся естественнонаучных выводов не может быть в разумной мере поставлена под сомнение религиозной мыслью, и наоборот, этические требования религиозного мышления не могут подрываться рационалистическими аргументами.

2.2. Религиозно-философское мировоззрение Н. И. Пирогова

Величие того или иного ученого перед потомками в первую очередь определяется тем, насколько плодоносны и жизненно актуальны результаты его деятельности. В этой связи Николай Иванович Пирогов занимает совершенно особое место в истории медицины как профессор-теоретик, врач-клиницист, основоположник хирургической школы в России. «Воистину ни одно имя русского врача не может быть поставлено рядом с его именем»22.

Однако роль и место Н. И. Пирогова в культуре невозможно полно реконструировать, не принимая во внимание его религиозно-философские взгляды, поскольку именно они в единстве с естественнонаучными идеями дают горизонт мышления российского ученого.

Каков философский потенциал Н. И. Пирогова для настоящего и будущего? Актуальность именно такой постановки вопроса стимулируется кризисом основных ценностей (естественнонаучных и антропологических) новоевропейской цивилизации, основанной на антропологической картине мира, растущими диссонансами в уровнях развития различных областей научного знания.

Известно, что в течение трех столетий в европейской науке господствовала система мышления, основанная на механической картине мира, провозглашающая законы инерции (Р. Декарт, И. Ньютон) и самосохранения (Т. Гоббс) в качестве основных законов природы. Используя ньютоновско-картезианскую парадигму, фундаментальная наука – прежде всего физика – добилась значительного прогресса и завоевала себе репутацию среди прочих дисциплин. Умение увязывать базисные концепции и открытия с механической моделью Вселенной стало важным критерием научной узаконенности и в других областях, таких как биология, медицина, психология, психиатрия и т. д. Поначалу эта приверженность механическому взгляду на мир дала весьма позитивный толчок научному прогрессу этих наук. Однако в ходе дальнейшего развития концептуальные рамки, выведенные из ньютоновской парадигмы, утратили свою революционную силу и стали серьезным препятствием для изысканий и прогресса в науке. Из нового понимания природы была устранена целевая причина, игравшая первостепенную роль в античной и средневековой физике. Элиминирование принципа целесообразности из естествознания превращало природу в незавершенный, не имеющей в себе конца, а значит, и смыслового измерения ряд, мир предстал как объект неограниченной манипуляции и насильственного преобразования.

Подобно механической картине мироздания, оказавшей решающие влияние на развитие европейской науки, закон самосохранения становится основным объяснительным принципом антропологии и теории государства. Его открыватель – Томас Гоббс – высшее благо для каждого индивида видел в сохранении самого себя безотносительно к чему бы то ни было другому, в непрерывном успехе по достижению все новых и новых целей, из которых ни одна не может быть рассмотрена как высшая и единственная, ибо важна не цель, а само движение. В конечном счете, согласно Гоббсу, высший закон природы состоит в том, что каждая вещь стремится в своем состоянии, и притом не считаться ни с чем другим, а только с собой. Таков же смысл и верховного принципа механики – закона всей новоевропейской цивилизации, всей классической картины мира, построенной на основаниях индивидуализма и успеха.

В такой ситуации начинаются поиски иного понимания природы и другого отношения к ней человека, понимания, которое не влекло бы за собой указанных последствий.

В свете так очерченной ситуации мировоззренческие взгляды Н. И. Пирогова представляют для нас особый интерес.

Как уже было отмечено, широкой общественности Н. И. Пирогов известен главным образом как выдающийся хирург. Достаточно известны его гуманная и новаторская педагогическая деятельность, а также либеральные общественные взгляды.

Однако очевидно и то, что этот ходячий, в какой-то мере «трафаретный», образ Пирогова не должен заслонять глубинные основы его мировоззрения, очерченные им самим в его «Вопросах жизни»23. Эта книга – дневник, который Пирогов вел в последние два года своей жизни, принадлежащий, несомненно, к классическим произведениям не только русской, но и мировой литературы.

Наиболее общее своеобразие мышления Н. И. Пирогова заключается в сочетании в нем интенций к объектовому и трансцендентному постижению действительности.

Ученый с необычайной настойчивостью ищет религиозно-философское мировоззрение, которое могло бы удовлетворить требованиям научной мысли и запросам веры. Ведь именно вера является специальной психологической особенностью человека, отличающей его от животного. Ее существо в том, что эта вера не столько в предметную реальность, сколько в сверхчувственные идеалы. Н. И. Пирогов, как подлинно русская духовная натура, считает: жизнь без целостного мировоззрения невозможна. Oн одинаково противостоит распущенности мысли, заранее отказывается иметь какое-либо определенное мировоззрение, а также против всяческого догматизма, не допускающего постоянного искания и совершенствования однажды усвоенного мировоззрения. «Каждый настолько свободен, чтобы избрать для себя то или иное мировоззрение, но, избрав, должен на нем основываться, по крайней мере до той поры, пока не заменит его другим. Установление известного правила необходимо не только для согласия семей, обществ и народов, но и для согласия с самим собой, а это можно достигнуть только известным и более или менее определенным мировоззрением».

Н. И. Пирогов остро осознает, что проблема согласования мысли и веры – чрезвычайно сложная проблема. И здесь прежде всего необходимо быть безусловно честным, избегать всяческой неоткровенности и нерешительности, которые непременно приведут к разладу с самим собой. В отношении к этой задаче он разделяет людей науки на три категории: одни, будучи в науке скептиками, в деле веры остаются «верующими прихожанами приходских церквей»; другие – люди безусловно последовательные «вольнодумцы»; третьи, к которым Пирогов относит самого себя, стараются примирить свои научно-объективные убеждения с религиозно-метафизическими. Первый тип человека не удовлетворяет Пирогова именно отсутствием стремления к целостному мировоззрению, второй тип – тип людей «крепких духом» – не соответствует евангельскому завету «нищеты духа». Довольствоваться достигнутым духовным богатством, по его мнению, вовсе нельзя, или можно, но только «сделавшись подлецом перед Богом и самим собой». Остается третий путь – с помощью отвлеченной мысли логически утверждать тот минимум религиозного миросозерцания, который достижим на этом пути, и затем, здраво осознавая все же недостижимость всеобъемлющей, целостной веры для трансцендентной мысли, открыть для себя опыта веры, которая хотя и недоказуема научно, но и не противоречит действительности.

Пирогов отчасти разделяет закон самосохранения, полагая, что все сотворенные сущности стремятся к сохранению своего существования. Однако подобно тому, как в живых организмах стремление к сохранению вида оказывается сильнее инстинкта самосохранения, так и в человеческом мире любовь к источнику существования – Богу – сильнее, чем любовь к самому существованию.

Воспитанный в традициях естествознания своего времени, Пирогов тем не менее органически не приемлет господства эмпирического позитивизма в науке. По мнению ученого, привлекательный на первый взгляд позитивизм, желающий опираться только на опытные факты, неизбежно опирается в узкое доктринерство. Положительное знание, согласно Пирогову, говорит нам лишь о внешней стороне окружающего нас мира и нас самих. Между тем мышление человека не ограничивается этим внешним познанием, а стремится познать и сущность вещей. При этом не следует вовсе отказываться от эмпирии или пренебрегать ею, не признавать выработанных наукой и опытом методов или считать их малозначащими, чтобы претендовать на право выйти за пределы очерченного им «волшебного круга». Эти сложные, «запредельные» вопросы возникают с роковой необходимостью, а посему отказаться от их разрешения для Пирогова равносильно «изнасилованию» своего ума. Правда подобные вопросы, как метафизические, не могут быть точно и явно усвоены человеком, но, раз они есть, личность должна их разрешать, и потому Пирогов решительно заявляет, что он «не в силе приказать мысли: не ходи туда, где можно заблудиться». Более того, внутренний опыт необходим не только в метафизике, но и вообще в деле всякого познания. По мнению ученого, опыт наблюдения дает не только начальный толчок и материал для познания; внутренней ее силой, организующей этот материал в знание, является отвлечение и умозрение. Игнорируя природу человеческого мышления, исключая из области знания все вопросы религиозно-философского характера, позитивизм идет наперекор духовным влечениям природы человека. Напротив, кто внимательно и непредвзято всматривается в действительность, тот знает, что, несмотря на все наши опытные открытия, жизнь остается величайшей тайной и чудом, которому мы не изумляемся только потому, что видим ее ежедневно.

Таким образом, эта общая критика эмпиризма фокусируется у Пирогова в одной специальной идее, которую без преувеличения можно назвать гносеологическим открытием, в которой он на многие десятилетия предваряет открытия современной феноменологии знания. В противовес эмпиризму, для которого все непосредственно очевидное представляется как неустранимый факт, Пирогов убедительно показывает, что в основе всех чувственных данных лежит начало, которое он именует «отвлеченными фактами». Под ними он подразумевает такие данные, как пространство, время, движение и жизнь. «Нужно заметить, – рассуждает Пирогов, – что наши понятия о пространстве, времени и жизни совершенно отличны от обыкновенных обобщений, как например понятие о человеке. В обобщении «человек» мы понимаем не более как свойство, несомненно характеризующее человеческие особи. Но в понятии о пространстве исчезают все свойства отдельных пространств, как то: их измерение, форма, cодержимое и прочее»24. То же самое, по мнению ученого, мы видим и в понятии о времени: «Фактически мы судим о нем только по движению в пространстве, но сверх этого фактического определения времени мы сознаем еще, что и без движения, то есть без средств к изменению времени в пространстве существует наше я в настоящем, подобно тому, как оно существовало не для нашего одного я, а должно существовать и без него». «Это свидетельствует о том, – резюмирует Пирогов, – что измеряемое в пространстве и времени не есть еще самое пространство и самое время»25. Отсюда следует, что первое и самое очевидно для нас суть не отдельные чувственные данные, а лежащие в их основе «неизмеримое и безграничное». «Мы… неминуемо, не видя и не ощущая неизмеримого и безграничного, признаем его фактическое существование, и в существовании безграничного и безмерного мы гораздо более убеждены, чем был убежден Колумб в существовании Америки до ее открытия»26.

Поскольку опытный эмпиризм является прямым следствием механического мировосприятия, критика Пирогова неизбежно переливается в критику механической картины мироздания. При этом наиболее резкие суждения ученого посвящены анализу атоминистической теории Ньютона. По его мнению, раздробление мира на атомы, некие последние крупинки, есть недоброкачественная фантазия, приводящая к безвыходным противоречиям. «Мой умственный анализ, – отмечает Пирогов, – приходит к необходимости принять вне атомов нечто проницаемое и все и всюду проникающее, неделимое, бесформенное…» «Мой слабый ум, – иронизирует ученый, – произведя анализ вещества, разлагая его на атомы, никак не может на них остановиться и незаметно переходит от них, в конце концов, к чему-то другому, имеющему все отрицательные свойства материи»27.

Столь же неясным и неоправданным Пирогову представляется лежащее в основе фундаментальной науки допущение, что слепая внешняя причинность управляет всей мировой жизнью. Ученый не разделяет устранение целевой причины из естествознания. Обращаясь к внешнему миру, он устанавливает, что основные проявления сознания – мышление и творчество – обнаруживаются и во всей мировой жизни. При исследовании отвлеченного понятия в мировой жизни мы не в силах сладить с громоздким веществом, которым она располагает для своих проявлений. Одно только неоспоримо для каждого беспристрастного наблюдателя, – утверждает Пирогов, – это целесообразность, план и мысль во всяком проявлении мировой жизни. И в меня невольно вселяется убеждение, что мозг мой и весь я сам есть только орган мысли мировой жизни, как картины, статуи, здания суть органы и хранилища мысли художника. Для вещественного проявления мировой мысли и понадобился прибор, составленный по определенному плану, – это мой организм». По мнению Пирогова, на первый взгляд, эмпирическое определение жизни довольно верно: по этому определению, жизнь сводится к собранию отправлений, противодействующих смерти. И действительно, в живом организме, как и во всем живом мире, все отправления, все функции направлены к тому, чтобы сохранить бытие и противодействовать разрушению; ошибка этого определения, согласно Пирогову, только в том, что не отправления организма сами по себе стремятся и более или менее достигают этой цели, а другое руководящее ими начало, осмысленное, то есть стремящееся к цели и делающее все функции организма целесообразными, заключает в себе силу жизни. «Все механические действия органических снарядов и приборов, все химические процессы, весь процесс развития в организме – все целесообразно, везде мысль, план и стремление осуществить, cохранить, поддержать бытие»28.

Для более убедительной демонстрации мировой гармонии и целесообразности ученый прибегает к удивительной по красоте образной аналогии – работе музыкального инструмента. «Для меня, – пишет Пирогов, – неоспоримо то, что высшая мировая мысль, избравшая своим органом Вселенную, сделала и мой мозг органом мышления. Действительно его нельзя лучше сравнить, как с музыкальным органом, струны и клавиши которого приводятся в постоянное колебание извне, а кто-то, ощущая их, присматриваясь, прислушиваясь к ним, сам приводя и клавиши, и струны в движение, составляет из этих колебаний гармоническое целое. Этот кто-то, приводя мой орган в унисон с мировой гармонией, делается и моим я; тогда законы целесообразности и причинности действий мировой идеи делаются законами моего я»29.

Образ мира, очерченный Пироговым, резонирует с принципами универсального эволюционизма, лежащими в основе фундаментальных направлений в науке ХХI века, прежде всего таких как теория нестационарной Вселенной, идеи о синергетике, концепции биологической эволюции и развития на ее основе положений о биосфере и ноосфере.

Открытый характер картины мира Пирогова обнаруживает свою удивительную соразмерность принципам русского космизма, а также многим мировоззренческим идеям, выработанным в традиционно восточных культурах. Прежде всего это относится к представлению о мире как едином организме, различные части которого находятся в своеобразном резонансном отношении друг к другу, где целое присутствует в частях, единство проявляется в многообразии (клонирование – одно из последних экспериментальных подтверждений этого).