Люди – они хорошие. Люди – они товарищи

– Паша, мне сейчас надо отойти к директору, а потом я вернусь, и мы с тобой займемся лепкой, – произнесла она приятным, бархатистым голосом, – у меня есть фантастической предложение.

Пашка задумался на секунду, а затем двинул вперед шахматную доску.

Преподавательница нежно потрепала Пашку по волосам:

– Ну, хорошо, упрямец. Продолжим учиться играть в шахматы. Ты молодец. Я рада, что у тебя получается. А как мама удивиться. Мы потом тоже её научим. А чтобы ты не скучал в мое отсутствие, я принесла тебе конструктор. Совершенно новый. В него еще никто не играл. Не знаю, сможешь ли ты его собрать?

Пашка скривил гримасу и вновь двинул шахматную доску вперед.

– Ну, чего капризничать? Я скоро вернусь. Потом пойдем в спортзал. В мячи поиграем.

При слове «мячи» Пашка оживился, внимательно посмотрел на преподавательницу и открыл коробку. Преподавательница провела рукой по его спине и ушла. Пашка вывалил содержимое коробки на стол, на несколько секунд задержал свой взгляд на инструкции с картинкой, бросив её потом на пол, и приступил к сборке. Движения его рук были быстры и точны. За минуту конструктор был собран. Пашка посмотрел на красивую картинку, подпер щеку рукой и зевнул. Он перестал болтать ногами, слез со стула и стал бродить по комнате, трогая различные предметы. Пашка остановился у окна и выглянул наружу. Там кипела жизнь: машины на колесах, люди на ногах, голуби на крыльях. Все двигалось и перемещалось. Пашка полез в карман своей любимой байковой рубашки, достал пятьсот рублей, положенные мамой, и стал их долго рассматривать. Пашка поморщился, как если бы ему в голову пришли какие-то неправильные мысли. И они, по всей видимости, пришли, потому что он взял свой рюкзак, надел его на плечи и медленно вышел из разноцветной комнаты.

Пашка медленно шел по улице и рассматривал людей. Для него они были все одинаковыми, потому что никак не были с ним связаны, и, следовательно, их просто не существовало в его мире. У водосточной трубу он заметил привязанную собаку среднего размера. Собака скулила, перетаптывалась с ноги на ногу и незлобно кидалась на каждого проходящего мимо. Ей хотелось игры. Мир перестал быть серым. Пашка включился в реальность. Он подошел к собаке и сел перед ней. Собака, явно сбитая с толку, начала обнюхивать его, а потом, решив, что они похожие существа, принялась лизать ему лицо. Пашка выдержал натиск дружбы и погладил её. Их взгляды встретились. Время остановилось. Но зазвучавший белый шум не успел оформиться в мелодию, а мир – рассыпаться на пиксели и превратиться в облачный рисунок. Кто-то отодвинул его и взял собаку за ошейник. Пашка не слышал лая, строгих команд и шума борьбы. Он вернулся в свой мир, и контакт с новым знакомым прервался. Пашка встал, потрогал карман рубашки, где лежали деньги, и продолжил свое неторопливое путешествие. Он знал, куда и зачем он идет.

Пашка вошел в спортивный магазин и долго бродил среди полок с ненужными ему вещами, пока, наконец, не увидел мячи. Их было много, и все они были такими разными. Его охватило волнение. Дыхание стало частым. Ему редко когда приходилось делать выбор самому, и то только среди вещей и предметов, которые он хорошо знал. Мама помогала ему в этом. Он оглянулся. Мамы не было. Он повернулся обратно к полкам, Его внимание привлек самый яркий мяч, который, после долгого рассматривания, он осторожно взял в руки и, не отрывая от него взгляд, понес к выходу. Пашка был уже почти у двери магазина, когда его настиг крик продавщицы, – сорокалетней худой, нервной женщины с мелкой завивкой на голове:

– Мальчик, мальчик, где твои родители? Чей это ребенок? Не вздумай убегать. Положи мячик на место.

Продавщица торопливо подошла к Пашке, оглянулась по сторонам, и попыталась забрать у него мяч. Пашка захныкал и что-то неразборчиво забормотал. Продавщица испугалась и убрала руки.

– Так, это что такое? Хулиганить будешь? Сейчас полицию вызовем, – скороговоркой сказала она, – не хорошо. Этот мячик денежек стоит. У тебя есть?

Возникла пауза, когда каждый обдумывал, как правильно поступить дальше. Первым принял решение Пашка, который перестал плакать, достал из кармана пятьсот рублей и протянул их продавщице. Продавщица вновь опасливо оглянулась и осторожно взяла деньги.

– Ох, ты какой богатенький. Вот так бы сразу, – сказала она, – пойдем, я чек пробью и сдачи дам. Еще на мороженое останется.

В магазин вошла стильно одетая, совсем юная девушка, которая очень обрадовалась, увидев Пашку. Она полезла в свою объемную сумку и достала профессиональный фотоаппарат.

– О-о-о, слава Богу, хоть одного ребенка нашла, – воскликнула она и обратилась к продавщице, – можно я его сфотографирую здесь у вас?

– Его? Так он же хулиган. Чего его фотографировать. Чуть мяч не унес. Вы не его мамаша? – стала допытываться продавщица.

– Да, что вы. Мне еще рано, – почти оскорбилась девушка и добавила, – мне все равно кого фотографировать – хулигана или таракана. Главное, чтобы ребенком был. Для журнала надо. Хорошие фотки я уже сделала, а это для количества, чтобы показать, что я была в творческом порыве, что я искала.

– Понятно, – с ехидством сказала продавщица, – для очковтирательства.

– Да ладно вам. Ну, можно?

– Ну, снимай. Только быстро, пока я чек ему буду пробивать.

Девушка переключила свое внимание на застывшего с мячом Пашку:

– Мальчик, подойди вон к той витрине.

Пашка посмотрел на неё, но не сдвинулся с места. Девушка сделала мультяшную улыбку, дотронулась до его плеча и осторожно переместила к витрине. Улыбка была смешной, прикосновение легким, и от неё хорошо пахло. Пашка не сопротивлялся. Девушка отошла, быстро сделала несколько снимков и вновь обратилась к Пашке, но теперь уже без улыбки:

– Мальчик, а можешь снять этот ремень с пряжкой. Он как-то сюда не катит.

Пашка с любопытством смотрел на фотоаппарат, из которого только что вылетали звездочки, и не реагировал. Девушка подошла к Пашке и сделала попытку снять ремень. Пашка сел на корточки в знак протеста. Подскочила продавщица.

– Э-э-э, подожди. Ты чего делаешь? Мне скандалы не нужны. Оставь парня в покое, – громко сказала она и кивнула Пашке, – футболист, на, возьми чек и беги отсюда. А то сейчас из тебя сделают ту еще модель…

Пашка вышел из магазина с ярким мячом в руках и остановился. Он пытался решить, что делать дальше и куда идти с этим счастьем, – к маме или к своей футбольной команде, где он был вратарем. Кто-то мягко тронул его ногу сзади. Он обернулся. К нему с ласками и игрой, путаясь в перекусанном поводке, бросилась уже знакомая ему собака. На лице Пашки появилась едва заметная улыбка. Он захотел, чтобы асе увидели его мяч и его нового товарища. Пашка прижал мяч к груди и направился к спортивной площадке. Собака, поняв, что её новый хозяин не расположен сейчас к игре, так как у него есть какое-то более важное дело, замотала хвостом и весело последовала за ним.

Врач скорой помощи неторопливо обрабатывал раны на теле Колькиного отца, который всем видом изображал страдания, хотя раны больше походили на ссадины и даже не кровоточили. Капитан полиции расположился рядом за кухонным столом и что-то записывал в блокнот. Соседка баба Катя, худенькая старушка семидесяти пяти лет, одетая в цветастый халат, разбирала свой шкафчик и с опаской смотрела на происходящее. Капитан бросил взгляд на врача, который мимикой дал ему понять, что нет поводов беспокоиться за здоровье пациента, а затем обратился к бабе Кате:

– А у вас есть, что сказать по существу дела? Ваши свидетельские показания могут быть очень важными.

Баба Катя явно не ожидала, что полиция будет рассчитывать на неё и даже предложит стать свидетелем, от которого что-то зависит.

– А я чего? Я стараюсь из комнатки не выходить. Или с подружками на лавочке сижу. Вот, когда все расходятся, тогда приду, приготовлю чего-нибудь. А с утра здесь все толкутся. Кому поесть, кому попить, а кому и выпить.

Колькин отец отвлекся от игры в умирающего и, будучи уже почти трезвым, сразу среагировал:

– Старая, ты чего там говоришь?

– Гражданин, до вас еще дело дойдет, – строго сказал капитан, – будем разбираться, что за поножовщину вы здесь устроили, да еще с несовершеннолетним пацаном. Охренеть можно.

– Да это он меня пырнул, – проворчал отец Кольки, – глянь дырки какие. Сученок.

Капитан посмотрел на бабу Катю, показывая всем видом, что ей все же придется стать свидетелем. Баба Катя, поняв, что чаша правосудия склоняется не в пользу соседа, который вновь может исчезнуть из их квартиры на несколько лет, что не могло не радовать, решила встать на сторону добра, оставив страхи за свою жизнь. Да и Кольку было жалко.

– Да что ты говоришь? Ты ж его первый ударил. Обзывать начал, мать его полоскать последними словами, – в меру жалостливым голосом сказала она и обратилась к капитану, – А она женщина была хорошей, доброй, за сыном смотрела. А потом этот вернулся, и началось битье, питье. Она и не выдержала…

Капитан посмотрел на бабу Катю и с одобрением качнул головой:

– Вот, теперь я вижу, что у вас есть гражданская позиция. Уже кое-что. Вы, бабуль, не бойтесь, говорите, как есть. Он из пострадавшего вмиг может превратиться в обвиняемого.

Капитан придвинул к себе блокнот:

– Значит, говорите, напал на сына?

Баба Катя, поняв, что её мысли про свободную от этого рецидивиста жизнь были правильными, продолжила, но уже придав голосу торжественную интонацию:

– Напал. За пивом посылал. Тот отказался. В школу, говорит, пора. Так этот душить его начал. Тот уже хрипел. А потом тык его ножом и убежал.

Капитан записал все в блокнот и поблагодарил её за сотрудничество, сказав, что теперь, благодаря её показаниям, складывается ясная для следствия картина. Врач скорой помощи закончил обрабатывать раны и сообщил, что нет необходимости забирать отца Кольки в больницу, чем очень расстроил его, так как не проявил, по его мнению, должного уважение к пострадавшему. Была такая возможность подлечиться и пожить на казенных харчах. Отец Кольки хотел припугнуть жалобой, но посмотрел на капитана и передумал. Еще больше его расстроила необходимость прийти в участок. Что-то опять в его жизни стало плохо складываться. На зону ему не хотелось. Как жить на свободе, да, и ради чего, он не знал. Надо было срочно найти виновного. Будет легче. Он знал, что злость помогает жить, правда, ненадолго. Вариантов на виновного было немного – Колька или его мать. Жену он любил, хоть и страдал от её покорности и правильности, за что и бил, желая, чтобы она стала такой же, как и все, такой же, как и он. Кольку он не чувствовал. Он же не качал его на руках, не одевал на него пижаму, не подносил ложку с кашей ко рту. Поэтому он и стал всем говорить, что Колька не его сын. Почему в его жизни все было устроено не по-божески? Ведь оступился он всего один раз, а дальше, как бы само собой, появились ступеньки – одна, вторая, третья. И все вели вниз. Из обидных мыслей отца Кольки вывел голос капитана, который заверял соседку, что ей нечего бояться, так как теперь она свидетель под защитой. Ему стало смешно. Они уйдут, и он объяснит ей, что и как. Зря, что ли столько лет чалил на нарах. Но Колькин отец тут же решил, что никого больше не тронет, а просто убьёт. Он понял, что ступеньки вниз закончились, дальше – колодец без дна и конец его бессмысленной жизни. Его плоть еще кое-как жила, а душа уже нет. Это она виновата, она. Безнадега. Вот и злость уже не помогает.

Капитан тронул его за плечо:

– Ты слышал, что я тут говорил про защиту свидетеля. Только тронь…

Капитан хотел продолжить, но ему позвонили. Он послушал вопрос и ответил:

– Да, закончил. Есть проблемы. Это не семейные разборки. Надо парнишку найти, показания снять. Похоже, придется его куда-то определять. В исправительную жалко. Ладно, поговорим с инспектором. Я сейчас буду.

Пашка подошел к воротам и огляделся. Спортивная площадка была пуста. Он хотел пойти дальше и порадовать красивым мячом маму, но заметил несколько приближающихся ребят. Пашка отложил в сторону рюкзак и выставил мяч вперед. Собака сделала несколько попыток достать его, а потом отбежала за ворота.

Подростки окружили Пашку и стали с издевкой высказываться о мяче, говоря, что это не футбольный, и только аут мог купить такой. Энергия стаи росла и требовала выхода. Один из подростков выбил мяч из рук Пашки и стал надрываться от смеха. Несколько человек присоединились к нему. Пашка невозмутимо поднял мяч и вернулся в ворота. Послышались одобрительные возгласы. Подросток решил, что он не может проиграть такому противнику, тем более что на него все смотрели и ждали дальнейших действий. К тому же, это был его мир, а Пашка – чужак. Он стал разминаться, как боксер, веселя всех и показывая, как порвет Пашку и его дебильный мяч. Пашка смотрел на ребят и не понимал причину их веселья. Им было весело, потому что происходило что-то веселое, чего он не мог понять? Или их просто веселил его яркий мяч? Пашка не успел додумать. Подросток ударил по мячу. Мяч отскочил Пашке в лицо. Было необычно больно, как никогда, а еще он впервые узнал, что есть такое чувство, как обида. Почему ему сделали так больно? Ведь этот мяч он купил не для себя. Этот мяч он купил для всех. Пашка громко вздохнул. Получилось типа свиста. Его новый товарищ воспринял этот звук как команду. Собака выскочила из-за ворот и с лаем бросился на подростков, заставив их разбежаться. Обидчик споткнулся и остался лежать, запутавшись в сетке. Собака приняла его за пострадавшего и принялась лизать лицо, что вызвало смех и унизительные реплики со стороны ребят, которые вновь начали собираться у ворот. Подросток понял, что проиграл, и решил воспользоваться приемом этого аутиста, у ног которого он лежал. Он сделал вид, что равнодушен к их крикам и не понимает, что случилось. Это сработало. Подростки стали играть с собакой и делиться на команды, забыв о том, что произошло. Выяснилось, что не хватает одного игрока, поэтому они обрадовались появившемуся вдалеке Кольке, но испугались, когда он подошел. Синяк под глазом. Опухшее ухо. Следы крови на куртке. Все это требовало серьезного разглядывания, вернее, глазения. Но дети не могут долго находиться в состоянии трагедии. Это не их стихия. И вот уже кому-то показалось забавным Колькино ухо. А кто-то показал на его синяк. Послышались смешки. Только Пашкин обидчик решил не выходить из роли добровольного аутиста, чтобы опять не вляпаться в какую-нибудь историю, и принялся перевязывать шнурки.

Колька не рассчитывал на такой прием. Он думал, что сейчас все начнут расспрашивать его о боевых травмах, и он заранее придумал леденящий душу рассказ о том, как спас старушку от грабителей и даже перевел её на другую сторону улицы. Рассказ был так себе, но они должны были поверить, ведь он лучший хулиган во всем микрорайоне. А тут такое – смешки, молчание. Настроения и сил придумывать что-то новое не было, но имидж надо было срочно восстанавливать. Он знал, что многие ребята были гораздо сильней его, поэтому выработал беспроигрышную тактику – нападать всегда первым и идти до конца. Колька смачно сплюнул на траву, подражаю отцу, и стал смотреть по очереди на каждого, выбирая жертву.

– Чего вылупились? Сейчас каждого так разукрашу, – с угрозой сказал он и толкну Пашку, – а ты чего приперся? Иди картинки свои рисуй. Когда вылечат, тогда и приходи.

Среди подростком послышался недовольный гул. Первым не выдержал Толстяк:

– Офигел что ли? Чего его толкаешь. Не хочешь играть, не играй. А нам вратарь нужен. Отойди.

Толстяк взял Кольку за куртку и попытался отодвинуть в сторону. Реакция Кольки была мгновенной – удар головой в лицо. Толстяк устоял и, несмотря на полившуюся из носа кровь, набросился на Кольку с кулаками. Он давно искал повода для мести. И сейчас он дрался не с Колькой, а со всеми, кто надсмехался над его полнотой. Он-то знал, что он не толстяк, а богатырь. И теперь это надо было доказать.

– Ах, ты, гад недоношенный, ублюдок. Папаша – зэк, и ты такой же, – кричал он, не понимая, откуда он все это взял.

Колька решил, что это тот случай, когда – до конца. Толстяк повалил его на землю, и они начали кататься, нанося друг другу удары. Подростки с восторгом наблюдали за дракой, и даже не помышляли вмешиваться. Колька стал выдыхаться. Пашка заметил это, и бросил в дерущихся мяч. Толстяк остановился от неожиданности. Колька воспользовался заминкой и вскочил на ноги. Он мгновенно достал из кармана куртки нож и нанес несколько ударов по мячу. Мяч стал сдуваться с громким шипом. Победа над мячом придала Кольке сил, и он начал размахивать ножом, пугая всех.

– Ну, давай, походи. Кому еще смешно? – закричал он.

Пашка вздохнул и наклонился, чтобы забрать шипящий мяч. Он испытывал что-то типа сожаление, но не из-за мяча, а из-за того, что игра так и не началась, и он ни разу не поймал этот красивый мяч, стоя на воротах. Колька решил сделать свой коронный разворот на триста шестьдесят градусов, но споткнулся о наклонившегося Пашку и упал на него. Нож отскочил в сторону. Все замерли от растерянности. Предполагаемый ход событий был нарушен, и никто не знал, что будет дальше. Истошный крик Картавого «влаталя бьют» вывел подростков из оцепенения. Они интуитивно почувствовали, что сейчас все могут стать героями, если встанут на защиту слабого. Подростки переглянулись, желая убедиться, что они одна команда, и бросились спасать Пашку. Образовалась общая свалка. Послышалась полицейская сирена. Подростки бросились врассыпную. На земле остались только Пашка со спущенным мячом в руках и оторванным карманом рубашки и горько, по-детски плачущий Колька. Капитан и молодой старшина вышли из машины и посмотрели на убегающих подростков. Старшина заметил с улыбкой:

– Вот молодежь растет. Приятно посмотреть, как быстро бегают хулиганы.

Капитан и сержант подошли к Кольке с Пашкой. Собака, которая тоже принимала участие в свалке, подбадривая всех заливистым лаем, вновь заняла место за воротами.

Капитан показал на Кольку.

– А вот и тот парнишка, которого мы искали. Это он своего папашу продырявить хотел, – пояснил он напарнику и обратился к Кольке, – вставай, парень. Поехали, разбираться будем.

– А с этим футболистом что делать? – спросил сержант, показывая на спокойного Пашку.

– Давай тоже возьмем. Может, чего скажет, – решил капитан.

Капитан повел Кольку к машине. Сержант помог Пашке встать на ноги и разрешил поднять с земли мяч. Он не заметил, что тот забрал еще и ножик. Собака наблюдала, как ребят сажают в машину, а когда она тронулась, то побежала следом.

Лариса помогала Мартен, которая явно торопилась и никак не могла надеть плащ. Мимо медицинского поста проходили пациенты и приветливо здоровались.

– Я мигом. Только Пашку заброшу домой, – извиняющимся голосом сказала Марта. – Когда только эта соседка вернется? – добавила она.

– Не переживай. Уже всех укололи, капельницы поставили. Сейчас тихий час, – подбодрила подругу Лариса.

Суету подруг прервало появление завотделением, который с удивлением посмотрел на Марту и спросил:

– Что происходит? Почему в верней одежде?

– Извините, мне надо на секунду отбежать. Лариса подменит меня, – быстро сказала Марта.

– Что значит на секунду? – фыркнул завотделением. – А что у Ларисы нет дел? Сейчас найдем.

Завотделением бросил осуждающий взгляд на Марту, проворчал, что у неё постоянные проблемы, на которые он не собирается больше закрывать глаза, и потребовал пройти к нему в кабинет. Завотделением ушел, а Марта начала снимать плащ и переодеваться в халат.

– Во, влипла, – расстроилась она, – а мне еще надо было подписать отпуск на сессию. Сейчас начнется – увольняйтесь. А как хорошо было со старым врачом. Жили душа в душу.

– Да, лапочка был. Не переживай и этого обломаем, иди, – подбодрила Лариса.

Марта встала перед зеркалом, чтобы посмотреть, как на ней сидит халат. Лариса в это время сделала кое-какие манипуляции на своем мобильном и незаметно опустила его в карман Марты. Ей очень хотелось помочь подруге, единственной и настоящей.

Лариса была хорошим человеком. Судьба у неё была не очень. В детстве она боролась с комплексом гадкого утенка и терпела насмешки практически над всеми частями своего тела. Заверения матери и отчима на неё не действовали. Помогали только кулаки и встреча с директором школы. В такие моменты она чувствовала свою значимость, поэтому встречи были частыми и по разным поводам. Но так как училась она хорошо и не писала на стенах бранные слова, инспектора по делам несовершеннолетних отказывались ставить её на учет и принимать меры, особенно когда узнавали, что в драках она отстаивала свое право считаться красивой. Многие из них в тайне тоже хотели бы так поступать, но опасались потерять свое место и репутацию. Ларисе-подростку нечего еще было терять. Она жила с ощущением будущей счастливой жизни и не зря.

Гадкий утенок начал превращаться, пусть даже и с какими-то условностями, в лебедя. Ларисе захотелось большей свободы, чем могла дать школа, и она решила поступить после восьмого класса в медицинское училище. Директор бала рада помочь девочке раскрыть себя в другом учебном заведении, поэтому помогла с получением правильных оценок по необходимым предметам и дала характеристику, с которой её могли бы принять даже в отряд космонавтов, отправляющихся в полет на Марс без гарантии возврата. Все были довольны и тепло расстались, позабыв про прошлые неурядицы.

Любимый отчим умер, а новый избранник мамы захотел жить сразу с двумя женщинами. Лариса собрала на него компромат и уехала учиться в другой город, пригрозив, что посадит гражданского члена их семьи, если маме будет плохо. Мама ничего не знала, и ей было хорошо. Она гордилась самостоятельностью дочери и периодически присылала деньги.

Лариса закончила училище и «вышла в люди». Пора было заняться личной жизнью, о которой она мечтала и о которой она много чего нафантазировала. Желающих связать свою судьбу с полулебедем, работавшей медсестрой и жившей в общежитии, оказалось совсем немного, да и выбирать было не из кого, а вот из желающих потрахаться можно было выстроить очередь, претендующую на попадание в книгу рекордов «Гиннеса». Лариса немного поразмышляла, обзавелась надежными контрацептивами, и решила пройти это испытание молодости. Подруга по общаге напомнила ей цитату несгибаемого революционера, что «жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Она убеждала, что «мучительно больно» относится именно к этому. Лариса не была в этом уверенна, но решила не спорить, а проверить все на практике. Претендентов на себя выбирала сама по принципу, чтобы был ненавязчив и легок в расставании. Один парень очень запал ей в душу, и она остановилась. Взаимной любви не случилась, а желание такой любви осталось. Ей долго было больно. Она поссорилась с подругой на почве несовпадения моральных ценностей и потом уехала в Москву, чтобы начать все с чистого листа.

Страдания сделали её такой цельной, что она почти сразу нашла себе работу в престижной клинике, где и познакомилась с Мартой, у которой пожила некоторое время до начала съема квартиры. Трагедия несостоявшихся отношений сблизило их и сделало подругами. Они были разными во многом, но были одинаковыми в ожидании любви, ради которой готовы были меняться и идти на жертвы.

Лариса завидовала, что у Марты есть Пашка, пусть даже такой сложный человечек, но такой родной. Зависть была светлой и тихой. Сама она упустила свой шанс стать матерью, и все чаще задумывалась об усыновлении. Одиночество страшило её. Вот что имел ввиду тот человек под «мучительно больно». Дурой все же была тогда её подруга, как, впрочем, и она. Хотя, чего вспоминать… Все мы крепки задним умом. Сейчас Лариса жила вполне комфортно, так как чувствовала себя частью семьи подруги, и даже желание замужества немного притупилось, но не исчезло. Да и не могло быть иначе. Наши желания исчезают, только когда мы покидаем этот мир. До этого момента у Ларисы была еще целая вечность. Сейчас она не думала о себе, а защищала свою подругу, как умела, как могла.

Марта осторожно вошла в кабинет. Завотделением сидел за большим столом с многочисленными папками. Он не предложил ей сесть, но показал рукой подойти ближе. Марта закинула волосы за плечи и вплотную приблизилась к столу. Завотделением отодвинул папки и принялся беззастенчиво рассматривать её, как если бы это был невольничий рынок, а она – рабыней. Марта, давно привыкшая к вниманию мужчин и научившаяся с иронией относиться к их гормональным слабостям, с честью выдержала это испытание, чем порадовала завотделением и дала ему надежду, что он на правильном пути и может попробовать свой план.

– Я понимаю, что я человек новый, но заверяю вас, что как прежде, как это было при вашем, как все его тут называют «лапочке», больше не будет, – начал он монотонным, ровным голосом, – со всеми будут подписаны новые договора, которые придется исполнять неукоснительно. А вам, как мне кажется, трудно будет это делать. Я понимаю – мать одиночка, ребенок особенный, да вас еще и на сессии надо отпускать. Я вот подумал… может, вам в нянечки перейти. Могу даже пойти вам навстречу и сделать свободный график.