Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь

Конечно, она не ожидала увидеть такое. Конечно, оторопела на долю секунды. Конечно, взяла себя в руки. Но вот надеть перчатки и взять в руки пострадавший орган не решилась. Смотрела из-за спины Ерофеева, кивала молча, пока тот объяснял, что да почему.

– Достань гемостатическую губку, – сказал он, – и марлевую салфетку. А еще бинт семь на четырнадцать.

Больного попросил:

– Держите вашу ценность за головку.

Наложил салфетку, обильно посыпанную гемостатической губкой, и несколько раз обмотал орган бинтом, потом пропустил туры бинта вокруг паха и таза, формируя что-то вроде трусов.

– Одевайтесь – и поедем.

– Это обязательно?

– Операцию надо делать обязательно, – объяснил Ерофеев, – кровотечение само остановится, а вот рубец там получится грубый, и когда-нибудь вы непременно порвете уздечку снова. Так что или вы с нами едете, или сами потом обратитесь к урологу, но не затягивайте с этим.

– Я не поеду. Спасибо вам.

Ерофеев протянул парню карточку – подписать отказ от госпитализации.

– Дело ваше. К любому урологу обратитесь. Операция идет полчаса. Ничего сложного. Пока ранка свежая. Потом сложнее – придется иссекать рубец.

– Я понимаю.

Парень полез в кошелек:

– Я вам что-нибудь должен?

– Вы ничего не должны, – усмехнулся Ерофеев.

Парень сунул фельдшеру в карман куртки тысячную купюру. Тот поблагодарил.

– А если кровь не остановится, – спросил вдруг парень, – можно снова вызвать?

Ерофеев, который в этот момент пропускал стажерку на выходе из квартиры, остановился.

– Вы сами абсурдность этого вопроса не ощущаете? Если будет идти кровь через час, когда снимете повязку, то можете вызвать. Но лучше не трогайте ничего, ведь мочиться повязка не мешает. Главное, не тяните с визитом к урологу.

– Я понял.

Ерофеев закрыл за собой дверь. Таня в лифте тихонько спросила:

– А за деньги ничего не будет?

– Не будет, – ответил Саша, – если болтать не будешь.

На первом этаже, когда выходили из лифта, «крякнул» телефон. На экране высветился адрес.

– Куда нам дали? – спросила Таня, высунувшись в окошечко перегородки в машине.

Ерофеев, не оборачиваясь, сказал так, чтобы слышал и водитель:

– Речной вокзал. К причалу. Пароход «Александр Богданов».

– А что там? – Таня не дождалась, пока Саша озвучит повод.

Почему она всякий раз спрашивала? Просто само собой так выходило.

– Там мужчина, сорока пяти лет от роду, с травмой ноги, – ответил терпеливо Ерофеев, но как бы намекая: «Чего спрашивать? Приедем – увидим».

Машина уперлась в шлагбаум служебного въезда на территорию речного порта. Из будки вышел охранник, поглядел в салон через окно.

– Езжайте до главного здания, там – направо и увидите теплоход «Александр Богданов». Вас ждут у трапа.

– Интересно, а кто это – Богданов? – спросила Таня.

Ерофеев ответил не задумываясь:

– Первый директор института переливания крови, писатель-фантаст, большевик.

Поднялась красно-белая штанга. Машина скорой помощи, сверкая маячками, покатилась по аллее.

– Сирену включить? – спросил водитель.

– Зачем? – Терпению Ерофеева не было предела. – Для понта? Шума тебе мало?

Теплоход только издалека казался большим бело-голубым красавцем. Когда Таня прошла по трапу и ступила на палубу, увидела проступающую сквозь белую краску ржавчину, ощутила, как играют доски под кроссовками, услыхала скрип отворяемых дверей. Да, чувствуется, что это корыто построено еще в 60-е годы и ему уже больше полувека.

В каюте было невероятно тесно, потому что она, рассчитанная на двух пассажиров, вмещала четверых. Один пассажир лежал, упершись ногой в стену, а еще трое стояли рядом и смотрели на подошедшую бригаду.

Ерофеев осмотрелся, поставил ящик в коридоре, сказав негромко Тане: «Жди тут».

– Я буду очень признателен, господа, если хотя бы двое из вас освободят каюту и дадут мне возможность пообщаться с больным и осмотреть его ногу.

Он произнес эту тираду негромко, но все трое созерцающих пострадавшего и его ногу, закованную в палки и тряпки, повернулись и выскочили из каюты.

– Благодарю, только не уходите далеко, вы мне еще понадобитесь.

Саша жестом подозвал Таню:

– Возьми ножницы в ящике и убери эти конструкции с ноги.

Пока стажерка выполняла распоряжение, он принялся расспрашивать травмированного. И вот что тот рассказал.

Он с друзьями, теми самыми, что ожидали в коридоре, рыбачил в низовьях Волги и поймал огромного сома. «Ну, гигантский зверюга!» И вот этот монстр потащил мужчину за собой. Может, и утащил бы совсем, да в бочажине[57] нога рыбачка застряла, за что-то зацепившись.

– Вроде капкана. Я ничего понять не мог. Леску на руку намотал, потому что удилище пополам, а это ведь углепластик! А он тянет, тварь, я по самые ноздри в воде. Орать хочу – не могу… Нога намертво сидит. Думал, все… – Рыбачок крепким словом обозначил перспективу. – Хорошо, ребята подлетели – у нас лодка моторная – и леску-то обрезали.

Я торчу из воды буйком… Вода не очень холодная, мелководье, но дно илистое. И там, как я понял, коряг на дне видимо-невидимо! Вот в одну такую нога и влетела. Больно так, что в глазах искры.

Ерофеев слушал не перебивая, с совершенно серьезным видом.

– Ребята нырнули, кое-как ногу из коряги вынули. Долго ковырялись. Пришлось и сапог резать, и «гидру» тоже…

Ерофеев кивнул.

– А как достали, вот… обе кости пополам.

– Давно это было?

Саша осматривал багровую опухшую голень.

– Третий или четвертый день сегодня.

– Я не понял. Вы прошли мимо нескольких крупных городов, почему там не сошли на берег?

Рыбачок пожал плечами.

– А я не знаю… Они меня сперва на лодке до причала, а там этот вот корабль стоит, и свободная каюта есть. Договорились с капитаном, он подождал немного, пока ребята вещички собрали…

– Погодите, но боль ведь должна быть… Как вы это все терпели?

Рыбачок запустил руку под койку и выкатил пару пустых бутылок.

– Вот, обезболивали…

– Вы хоть закусывали?

– А как же, ребята бутерброды из буфета приносили.

– А вот эти лангеты когда наложили?

– А сразу. Из удилищ соорудили и остатками гидрокостюма обмотали. Порезали неопрен на ленты. А что? Что-то неправильно?

– Да нет, все правильно. Зря только не сошли в Ярославле или Саратове. Или где вы там были. Вам бы уже и рентген сделали, и, может быть, операцию остеосинтеза. А теперь не знаю, что там. Гематома огромная. Сосуды порваны.

– Ногу могут отрезать? – побледнел рыбачок.

– Не знаю. Сейчас шину наложим нормальную. И поедем.

Ерофеев выглянул в коридор к Тане и товарищам пострадавшего.

– Беги в машину, отнеси ящик, бери водителя, пневмошину[58] и волокушу[59], а носилки пусть приготовит у трапа.

Водитель загрузил больного в салон, а один из компании рыбаков вдруг с криком «Подождите!» умчался на теплоход. Таня измеряла давление. От рыбачка несло таким жутким перегаром, что у нее слезы на глаза наворачивались.

– Зачем же вы столько пили? – спросила она.

– Я не пил, – сказал пострадавший, – я лечился. Вася сказал, что помереть могу от боли…

– И сколько «лекарства» вы приняли?

Рыбачок принялся загибать пальцы.

– На четверых шестнадцать бутылок.

Таня недоверчиво усмехнулась.

– Не верите?

– Почему? Верю… То есть вы один четыре бутылки выпили? Два литра водки? Это очень много.

– Четыре по ноль семь, девушка, это почти три литра – два восемьсот. Зато вот как-то пережил дорогу. Я тогда в воде боли не чуял: в горячке да от холода… А как понеслись на лодке, так я каждый толчок замечал. Несколько раз сознание терял. Хорошо, у нас с собой было… Да и с пароходом этим повезло. А то конец был бы мне.

В салоне скорой распахнулась дверь, и на пол плюхнулся огромный резиновый мешок.

– Это что? – спросил с переднего кресла Ерофеев. – Вещи его?

– Не! Улов! Рыба тут! Щука, судак, пара сомов, севрюга.

– Стухла небось? – усомнился Ерофеев. – Которые сутки?!

– Да ни фига! В камбузе во льду лежала! А в жабры мы хлебного мякиша с водкой натолкали! Да крапивным листом переложили. Забирайте!

Рыбачки прощались с товарищем.

– В какую больницу повезете?

– В Склиф, – сказал Саша.

В приемном отделении рыбачок в ухо Ерофееву задышал:

– Рыбу заберите. Это вам.

– До утра не долежит, – сказал фельдшер. – Хлопотно. Может, родные заберут?

– Да нет никого, – шептал пострадавший. – Жена с детьми в Доминикане… Вернутся через неделю. А меня, эх, угораздило! Забирайте рыбу – пропадет. Раздадите друзьям.

В машине Ерофеев сказал категорично, повернувшись к стажерке:

– По дороге на подстанцию заедем к тебе, отнесем рыбу.

– И что я с ней буду делать? – удивилась Таня. – Зачем мне столько?

– Мне тоже некуда девать.

Ерофеев повернулся к водителю:

– Возьмешь рыбу?

– А много? Что там?

– Там килограммов тридцать или все сорок. Я прикинул. Несколько щук, сомы, судаки, стерлядка…

– Стерлядку возьму, – сразу сказал водитель, – через два часа смена кончается.

– Морда треснет, – отказал Ерофеев. – Щук заберешь. Ухи наваришь. И сома. Стерлядку Тане отдадим. Она без зарплаты работает!

– А сам чего не возьмешь?

– Возьму пару судачков – небольших. Мне хранить негде.

Пока препирались, доехали до Таниного дома.

Младшая сестра Вика удивленно встретила сопящего от натуги Ерофеева.

– Это чего?

– Ванну наполняй! Холодной водой.

Младшая сестра послушно метнулась в ванную комнату, и там зашумела вода. Саша принялся вываливать рыбу. Темные туши плюхались на дно. Чуть шевелили хвостами.

– Надо же, живые еще!

– Что мы с ними делать будем? – в спину сестре спросила Вика.

– Вечером папа с мамой придут – разберемся, – пожала плечами Таня. – Так получилось.

На подстанции Ерофеев двух рыбок затолкал в морозилку на кухне. Водитель унес щук. Таня стояла рядом с фельдшером и ждала ценных указаний.

– Чего ты?

– Ну, я спросить хотела. Про дядьку этого.

– Ну, спрашивай.

Судачки наконец улеглись в ящик. Ерофеев захлопнул дверцу морозилки.

Таня, перебивая сама себя – как обычно, когда ей что-то было непонятно, – начала быстро задавать вопросы.

– Вот он ногу сломал. Там закрытый перелом большой и малой берцовых костей в средней трети? А еще там большая гематома. Видно, сосуды порвались? А чтобы шока не было, он водку пил?

Ерофеев кивал молча.

– А вот они ему там типа шины наложили из палок.

А это правильно? А почему мы ему наркотики не ввели? Хотя бы внутримышечно. Или ты что-то сделал? А зачем мы заменили их самодельные шины на нашу?

– Все?

– Все.

Ерофеев поставил кипятить чайник.

– По порядку. У него перелом обеих костей голени в средней трети, возможно, с повреждением сосудов, артерий голени. Напряженная гематома. Ногу он может потерять. Не обязательно, но риск большой. Если была порвана артерия, то в стопе почти наверняка за эти сутки началась гангрена. Сейчас его взяли на операционный стол, выпустили кровь из тканей и межфасциальных карманов[60], может быть, сшили сосуды, и если артерия цела, хотя бы одна, то попытаются спасти ногу. Теперь насчет шин из удилищ. Рыбаки эти – люди опытные и все сделали правильно, кроме одного.

Таня наклонила голову, как умная собака, с немым вопросом: «Чего именно?»

– Кроме того, что не надо было его тащить до Москвы, следовало сойти в первом же крупном городе. Там, где наверняка есть больница с травматологией и реанимацией. Любой областной центр. Главная их ошибка именно в этом, но я полагаю, что им помешала водка. Они просто проспали остановки.

А когда просыпались, теплоход плыл дальше. Теперь насчет наркотиков. Для чего мы их делаем?

– Чтобы предотвратить шок.

– Правильно. А у него была угроза развития шока уже на третьи сутки?

– Нет, он же водку пил, – поняла Таня.

– Если только токсический, от перепоя. Но, как я понял, они его хоть и заливали, но по-умному. Сколько он выпил?

– Почти три литра, – сказала Таня. – Это по-умному? Каждый день бутылка водки.

Ерофеев сделал круглые глаза.

– Это слишком. Как бы к нему «белочка» завтра не наведалась.

– Какая белочка? – не поняла Таня. – О чем ты?

– Белая горячка, как после запоя. Ты знаешь, сколько ему хватило бы водки, чтобы избежать шока?

– Нет. Сколько?

– Два стакана в день – максимум. Утром и вечером по двести граммов. А они явно перестарались. Понятно теперь, почему плыли до Москвы. Проспали все на свете, может быть, и ногу.

Комментарий специалиста

Два довольно разных случая, объединенные только наличием кровотечения.

Разрыв уздечки полового члена – явление нередкое и может происходить из-за излишней торопливости, врожденно короткой уздечки (анатомического дефекта), а также недостаточной увлажненности женского органа во время секса. Также часто это случается, как описано в рассказе, при первом половом опыте у девушки и недостаточном опыте у мужчины, переоценивающего свои возможности. Кровотечение при разрыве уздечки длительное, и связано это с тем, что пещеристые тела пениса богаты тучными клетками, которые выделяют антикоагулянт – гепарин[61]. Поэтому кровь, циркулирующая в этом органе, не сворачивается в течение 10–15 минут. Именно на это время требуется прижать и держать пальцами место разрыва, чтобы кровотечение остановилось и рана закрылась.

Теперь о случае с переломом обеих костей голени.

С закрытым переломом. Отломки большой и малой берцовых костей довольно острые, и опасность такой травмы в первую очередь в том, что артерии, которые проходят в глубине голени между мышцами и костями, могут быть порваны, порезаны этими отломками. Диаметр артерий голени небольшой – 3,5–1,5 мм[62]. Но, кроме артерий и вен, идущих вдоль костей, имеются еще и перфорантные вены, которые расположены поперек, соединяя наружные и глубокие вены. При переломе обеих костей голени в средней трети чаще всего разрываются сосуды рядом с отломками костей, и кровь изливается в межмышечное пространство, под кожу и пропитывает ткани. Давление гематомы идет на мышцы, нервы. Нарушение кровоснабжения тканей стопы может привести за сутки к необратимым изменениям, атрофии и некрозу тканей, а если присоединится инфекция, то и к гангрене. Поэтому главной ошибкой рыбаков было стремление везти пострадавшего непременно в Москву, в результате чего они потеряли слишком много времени. Более серьезной ошибкой было бы наложение жгута на бедро. Злую шутку с рыбаками сыграла и водка, которая не только выполнила роль анальгетика, но и опьянила, притупила бдительность и осознание серьезности ситуации.

Информация для немедиков – участников событийНа что нужно обратить внимание?

Закрытый перелом двух костей предплечья, голени или трубчатой кости плеча или бедра опасен в первую очередь тем, что острые края сломанных костей режут мышцы, связки и сосуды. Признаками полного перелома участка конечности являются появление «ложного сустава» или явной деформации конечности, боль в месте перелома и невозможность управления конечностью.

Что нужно делать?

1. Необходимо приложить холодный предмет (пакет со льдом) к месту перелома или обработать этот участок специальным охлаждающим спреем через влажную ветошь.

2.  Нужно иммобилизовать (обездвижить) конечность с помощью лубка[63], для которого подойдут дощечки, дранка[64], ровные ветки (с обрезанными сучками), собранные в пучок, сложенный в несколько слоев корытом гофрокартон от коробок из-под бытовой техники. Задача – обеспечить максимальную неподвижность отломков кости относительно друг друга и мягких тканей. Для прибинтовывания лангеты годится любая эластичная лента: бинт марлевый, бинт эластичный, клейкая лента, скотч, полоски любой прочной ткани или разрезанный на ленты неопреновый гидрокостюм.

3.  После проведения иммобилизации необходимо вызвать скорую с поводом «ПЕРЕЛОМ» и с указанием места – перелом чего: «БЕДРА», «ПЛЕЧА», «ГОЛЕНИ» или «ПРЕДПЛЕЧЬЯ». В двух последних случаях, если очевидно, что сломаны две кости, нужно добавить: «ЗАКРЫТЫЙ, ДВУХ КОСТЕЙ».

4.  В случае если нет связи или возможности вызвать скорую непосредственно к месту происшествия, например, в лес, необходимо обеспечить транспортировку пострадавшего к дороге или ближайшему населенному пункту.

5.  При наличии транспорта необходимо доставить пострадавшего в ближайшую больницу, даже если в ней нет отделения травматологии. Сотрудники больницы проведут профилактику болевого шока и самостоятельно организуют перевозку пациента в профильную клинику.

6.  Допустимо в качестве противошоковой терапии использовать алкоголь, если очевидно, что в течение ближайших 12–24 часов не удастся доставить пострадавшего в медучреждение. Норма – 2–3 мл водки (или любого другого сорокаградусного алкогольного напитка) на 1 кг веса пострадавшего.

Голова – предмет темный…

История девятая, в которой Таня с доктором Сомовым встречают ишемический инсульт, а водитель не понимает, почему его заставляют таскать носилки.

День на день не приходится. Таня выходила на дневные дежурства через сутки, а фельдшер Ерофеев работал по какому-то странному графику: то сутки через двое, то вдруг в ночь. Она спросила: «Почему так?» Он ответил коротко: «Начальство попросило дырки прикрыть – пора отпусков». И бывали дни практики, когда Таня попадала в другие бригады, к другим медикам. Тут уже не спрашивать приходилось, а отвечать и все, чему научил Ерофеев, выдавать.

Ей не понравилось работать в бригаде реанимации, потому что они или сидели, ожидая «профильный» вызов полдня, или уезжали на несколько часов, а ей поручали только бумажки заполнять да шприцы набирать и не путаться под ногами.

Ходила «третьим лишним» фельдшером и стеснялась что-либо спросить, а сами БИТы[65] ничего не объясняли. Выполняла, что прикажут.

В этот день она, как обычно, приехала к восьми, переоделась, подошла к диспетчерской. Там ее застал старший врач подстанции Виктор Васильевич Сомов. Он посмотрел на стажерку и сказал:

– Э… девушка… – Он забыл ее имя. – Ты свободна? В смысле, еще ни с кем?

Видимо, по рассеянности он не осознавал всей двусмысленности своих вопросов. Но так как Сомов, с его лицом старого бассета и усталыми глазами, никакой пошлости никогда бы не сказал, Таня поняла его совершенно буквально:

– Нет, Виктор Васильевич, я еще ни к кому в бригаду не вписана. А вы что-то хотели?

– Нет… Да… В общем, поедете со мной? У меня вызов, а мой фельдшер если и выйдет, то только с девяти.

Он наклонил голову, чуть улыбнулся, отчего еще больше стал похож на старого бассет-хаунда с грустными глазами.

– Тут рядом.

– Давайте поедем. Вещи фельдшером в машине?

– Да…

Сомов отдал девушке карту, и она увидела повод – «головокружение, женщина, восемьдесят три года».

– А потом приедем и, если захотите, пересядете на другую бригаду.

– Мне кажется, вы очень устали, Виктор Васильевич? – Таня добавила чуточку вопросительной интонации в голос.

– Ну да… Сейчас отпуска, оставлять бригады незакрытыми не хочется. Вот в выходной и я подрабатываю. А ты-то чего вышла в субботу?

– Через день, все по-честному.

– Все бы всегда так – по-честному, – вздохнул Сомов.

Таня знала, что некоторые девчонки отлынивали от дежурств.

Водитель ворчал в машине. Терзал стартер. «Не успел прийти на смену – вызов! Нынче ж лето! Чего они, совсем оборзели?! Дергают и дергают!»

– Володя! – сказал Сомов, залезая в кабину на переднее сиденье.

– Чего? – спросил водитель, слушая мотор.

– Заткнись и поезжай по адресу. Раз вызвали, значит, надо ехать.

– А чего дали? – не унимался водитель. – Опять херню какую-нибудь? Пятки чешутся или голова кружится?

Сомов разозлился:

– Твое какое собачье дело? Езжай на вызов и оставь нам нашу работу. Свою выполняй, как положено.

– Да надоело по ерунде мотаться! Только и гоняем: то давление, то горло болит, то «ракушнику» врач забыл наркоту выписать. Это ж не наша работа.

Сомов повернулся к Тане:

– Э… девушка, вот запомните: никогда не обсуждайте больного и происходящее на вызове с водителем.

Таня криво улыбнулась. Ей не понравился разговор с водителем. Хорошенькое начало дежурства. Сидит пузырь за рулем и брызжет злобой. Ему самому-то не противно?

– А с кем им еще разговаривать? – гоготнул шофер Володя. – Неужели вам нравится делать не свою работу?

– У меня нет «не своей работы». – Таня услышала в голосе Сомова металлические ерофеевские нотки. – Кстати, у тебя тоже. Потому что твоя работа – это кратчайшим путем и максимально быстро доставить бригаду по адресу, а не рассуждать, к кому нужно, а к кому нет. И ты сейчас заткнешься и мнение свое засунешь себе сам знаешь куда, иначе я в понедельник напишу начальнику колонны докладную о твоей профпригодности в линейной бригаде. Уяснил?

– Злой вы, Виктор Васильевич!

Водитель замолчал.

– Спецсигналы! – сказал Сомов.

Водитель щелкнул переключателями, улицу наполнил звук сирены.

– У тебя семь минут, чтобы не опоздать. Ты меня злого еще не видел.

К подъезду Таня бежала вприпрыжку за врачом, который нес ящик.

– Он вас сильно разозлил?

Сомов обернулся и улыбнулся. Стажерка удивилась. Обычный флегматичный бассет. Как он мог так жестко отвечать?

– Нет худа без добра. Он мне сон разогнал. Небольшая адреналиновая стимуляция. Я не злюсь.

Таня до сих пор только один раз работала с Сомовым – это было в самом начале ее практики, – и сравнивать старшего врача было не с кем, разве что с Ерофеевым. Однако поводы фельдшерских и врачебных вызовов сильно отличались, и в то ее первое дежурство с Сомовым он взял подряд несколько детских вызовов, а потом отпустил стажерку домой.

На вызове Сомов будто включал скрытую внутри лампочку. Как бы ни были взволнованы или раздражены родственники, появление громадного врача со спокойным лицом, уверенными движениями и голосом диктора центрального телевидения рассеивало любой негатив.

Таня тоже ощутила эту ауру уверенности и спокойствия.

– Ну, – сказал Виктор Васильевич, осматривая неприбранную комнату. – Кто мне поведает, что произошло?

Он раскрыл ящик и первым делом натянул голубые латексные перчатки. Повернул голову к Тане:

– Заполни пока карту, потом померяй давление.

На диване лежал мужчина по виду лет пятидесяти, довольно упитанный и совершенно непохожий на женщину восьмидесяти трех лет (как было указано в карте вызова).

Таня нашла старушку на кухне и выяснила, что вызывала-то она скорую сыну, а назвала по привычке свои данные.

– Я встать не могу, – хрипло сказал лежащий на диване. – Все плывет. Хотел на дачу ехать, проснулся вот…

– Мама! – громко сказал он. – Мама! Дай докторам на что сесть.

Старушка принесла две табуретки. Сомов и Таня присели.

– Ну, не можете встать, и не надо, – согласился старший врач. – Осмотрим лежа. Поднимите руки и ноги повыше.

Он откинул одеяло, и мужчина послушно поднял конечности.

– Держите, сколько сможете. Пока силы есть или пока я не скажу опустить.

Сомов наблюдал, как левые рука и нога медленно опускались, тогда как правые конечности мужчина держал уверенно.

– Чудесно, – сказал врач, а Таня уловила в голосе интонации доктора Ливси из мультика «Остров сокровищ», – теперь оскальте зубы. Замечательно, – добавил он, увидев кривую ухмылку, – теперь высуньте язык, как можно дальше. Прелестно, – оценил он красную загогулину языка, прижавшуюся к правой щеке.

Потом Сомов посмотрел в зрачки больного, попросил глазами следить за пальцем и поводил им вправо-влево.

– М-да, – резюмировал он осмотр. – Анечка, радость моя, померяй ему давление и пульс, а я пока наберу разные полезные лекарства.

Сомов любил использовать такие малоосмысленные сочетания вроде «полезных лекарств» или «страждущих больных». А иногда на вызове спрашивал: «Где вы прячете больной организм»?

– Виктор Васильевич, я – Таня, – поправила стажерка старшего врача.

– Хорошо, – согласился тот, – однако от этого ты не перестала быть «моей радостью».

Он набирал шприцы.

– Ну, что там?

– Сто шестьдесят на сто, пульс – шестьдесят шесть.

– Это многоватенько… Что ж вы так, батенька? Давление давно повышается?

– А я его мерил? – хрипло ответил мужчина. – Ребята, тошнит – не могу, сделайте что-нибудь.

– Танюш, ты сделаешь? Надо – в венку.

– Катетер будем ставить?

Таня решительно полезла в ящик за перчатками.

– Ну, если тебе хочется – поставь, – не стал спорить Сомов. – Ты умеешь?

Таня гордо кивнула. Однажды Ерофеев пожертвовал свои толстенные вены и заставил ее перепортить несколько катетеров, но научил «ставить вену», а главное, избавил от страха перед этой манипуляцией.