Полная версия
Время вестников: Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников
«И что же все-таки это такое? – Казаков, поблескивая светло-карими глазами из-под черного капюшона, увлеченно вертел головой. – В нашем мире ничего подобного сохраниться не могло. Это что угодно, только не знакомая мне реальность. Два вывода: либо я сошел с ума и страдаю тяжелейшим галлюцинозным бредом, либо с миром случилось что-то… Что-то странное. Да нет, не два вывода, побольше. Добавляем сюда возможность некоего невероятного происшествия, которое стряслось со мной лично (мир-то остался на месте, а вот я…), распроклятую параллельную реальность и перемещение во времени и в пространстве, чего априорно в природе не бывает. Чувствую я себя вполне приемлемо и рехнувшимся сам себе не кажусь. Хотя покажите мне психа, который признавал бы себя психом… Параллельный мир? А где все необходимые примочки? Драконы, гоблины, маги, единороги, эльфы с просветленным взором, поющие под звездами эльфийские королевы и, наконец, Большой и Страшный Враг? Если меня вдруг выкинуло в некий квазифеодальный мир, набитый волшебством и магическими народами, то по всем правилам литературного веризма ко мне давно должен был заявиться волшебник, взять под покровительство и начать готовить к некоей героической миссии. Тьфу ты! Учитались вы, сударь, Fantasy по самое не могу. Но с другой стороны, если я еще не видел эльфов, будь они неладны, поганцы остроухие, это не значит, что их здесь нет. Может, они в другом регионе живут? Или в резервациях… Было бы забавно однажды обнаружить, что ты попал в мир Сапковского (Господи, только не это!), Сташеффа или, к примеру, в Говардовскую Хайборию. Только здесь как-то… Цивилизованно, что ли? Для Хайбории-то. И не припомню, чтобы у Говарда где-нибудь упоминалось знамя Венеции. А для мира Толкина все окружающее выглядит слишком запущено. Вот Никочка Перумов любит таких разложившихся висельников и кучи дерьма на улицах. Реализьм, понимаете ли. Кондовый».
Если рассуждать логически, то, находясь в любом месте, от тюремной камеры до Нью-йоркского Всемирного Торгового Центра, путем наблюдения можно получить массу информации. Стены камеры исписаны и разрисованы предыдущими постояльцами, и ты в большинстве случаев можешь узнать, что два года назад, допустим, здесь сидел некий Гога, повинченный за банальную кражу, а шесть лет тому эти самые нары украшал собой знаменитый серийный маньяк Эдик Кровавые Когти – любитель философических размышлений, искусства эпохи Возрождения, фламандской живописи, поэтов Серебряного века и девочек в возрасте до десяти лет.
Точно также и в главном торговом центре второй столицы Америки: полно надписей, указателей, бесплатных газет и справочных кабинок. Ты знаешь, куда пойти и что купить.
Будем действовать по тому же принципу: искать печатное или рукописное слово.
Вывесок крайне мало. Над трактирами в основном громоздятся рисованные на жести рекламы, очевидно, обозначающие название заведения. Вот эта картинка, определенно, «Свинья и ухват». Эта – «Три короны». Любопытно, какие именно короны имеются в виду? Во Франции вроде бы всегда было одно королевство.
Возле виселицы тоже ничего интересного. Это только враги всего прогрессивного человечества, немецко-фашистские изверги, снабжали изловленных партизан соответствующей табличкой наподобие «Поджигатель» или «Комиссар». Дабы обыватели не перепутали с уголовниками, отмеченными краткой вывеской «Вор» или развернутой: «Он украл у немецкого офицера пачку сигарет!».
Тевтонцы всегда плохо относились к нарушителям закона. Будь то политические преступники или банальные урки.
За что повесили тутошних – непонятно.
О! На доме со знаменами болтаются здоровые желтоватые листы, исписанные сверху донизу. Пойдем глянем.
– Гришка, твою мать! – шикнул неожиданно научившийся разговаривать глухонемой. Ослище остановился возле лотка и начал жевать капустные листы. Торговка, естественно, выкрикнула и замахнулась. – Пойдем, пойдем. Да не упирайся ты, ишак хренов!
Четыре листа из неизвестного материала. Будто бы очень тонкая кожа. Неужели знаменитый пергамент? Текст латинский, это заметно по некоторым случайно знакомым по книжкам словам, наподобие «est», «Spiritus Sancti», «justitia» или «patria»[8]. Казакова более интересовали подпись и дата. Если висит документ, значит, либо приказ, либо новый закон или распоряжение местной власти. Если получится узнать, кто здесь главный, можно будет хоть немного сориентироваться.
Казаков пробежался глазами по строчкам, инстинктивно ожидая увидеть подпись наподобие «Арагорн Первый, король Арнора и Гондора», но…
Главное наблюдение: это не оригиналы документов, а копии. Все четыре бумаги написаны одной рукой, разборчивым почерком умелого писца. Подписи тоже одинаковые и, видимо, прочно удостоверяются большой красной печатью с донельзя знакомым символом – тремя леопардами Англии. Так, простите, мы что, в Англии? Часы со всей уверенностью показывают координаты Северной Франции. А подпись…
Простая подпись. На латыни:
«William de Lonshagne qui ex nomine Richard Rex».
Даже дурак поймет: «Вильям де Лоншан от имени короля Ричарда».
Вопрос только в том, кто такой этот Вильям де Лоншан и от имени какого Ричарда он говорит?
Ричардов много. Целых три. Первый – знаменитый король Львиное Сердце. Каждый советский ребенок читал Вальтера Скотта.
Следующий – Ричард II – ничем себя не прославил. Король как король. Обычная посредственность, вроде Людовика XIII Французского – мужа Анны Австрийской, которую спасали мушкетеры. Помните, интрига с алмазными подвесками?..
Ричард III старательно описан известным драматургом Билли Шекспиром в одноименной трагедии. Если у нас правит Ричард Третий, горбун, скряга и интриган, то мы благополучно оказались во временах войны Алой и Белой Розы. Наши поздравления, Сергей Владимирович. Допрыгались. Срочно вспоминаем книжки Стивенсона…
Время! Нужна дата! Вот она, родимая-искомая… Только не привычными арабскими цифрами, а длиннющим построением в виде заглавных латинских букв. День и месяц определить можно – 22 июля. Казаков не был учен разбирать латинские цифры сверх числа пятьдесят, обозначаемого буквой L, и воображение тоже почти ничего не подсказало. Но, видимо, последние несколько знаков – LXXXIX – могут обозначать число 89. Это если следовать логике…
У Александра Дюма говорится – важные указания главы всех католиков, папы римского, всегда вывешиваются на дверях церквей. Может, возле собора больше повезет? Но туда идти опасно. Напорешься на вышестоящее начальство в виде епископа или какого-нибудь там кардинала, и фальшивая глухонемота не спасет. Подвал, цепь, дыба, инквизиция, поминай как звали.
Ну-ка, это что? В смысле, четвертое объявление?
Бинго!
Последняя бумага была самой пышной, и печать, в отличие от остальных, леопардовых, изображала перекрещенные ключи. Всякий образованный человек узнает символ святого Петра. Подписано: «Climentus, Papa et Pontifex» – «Климент, папа и верховный священнослужитель». Но Казаков представления не имел, когда правил папа Климент, и вообще подозревал, что Климентов, как и Ричардов, а также прочих других Людовиков, было как собак нерезаных.
Словом, порадуемся собственной неудаче, святой брат. Из всех полученных сведений выделяются лишь несколько полезных деталей. Сейчас на троне некий Ричард, у которого не то премьер-министром, не то наместником некий господин де Лоншан. Но Ричард, король Британии, никак не может управлять Францией.
Кстати, над замком действительно колыхается знамя святого Георгия, которым хулиганствующие английские болельщики размахивают на каждом матче «Манчестер Юнайтед». И еще виден темно-красный штандарт с тремя золотыми леопардами.
Казаков, плоховато знавший историю западноевропейского Средневековья, никак не мог вспомнить, существовал ли период, когда французские земли подчинялись Англии. Что-то такое имело место, но когда?
Может, действительно альтернативный мир? Без гоблинов и эльфов, но с другой историей? Хрен разберешь…
Поехали-ка мы лучше в родные леса. Нечего нам делать в этом городе. Скучно, вонюче и все абсолютно непонятно.
Домой!
Гришка, кстати, отнюдь не упрям, как бухарский ишак из соловьевского «Ходжи Насреддина». Просто осляк с характером. Справиться можно. Причем без колотушек, а добрыми уговорами.
Двинулись. На большую дорогу. И домой…
Дома стоит К-250. Пусть изломанный, разбитый, но все-таки свой. Родной.
А здесь – чужое. И люди – чужие.
…Это как приходишь в огромную питерскую коммуналку, сняв там комнату. Тебя должны признать своим здесь живущие. Но разнохарактерным соседям надо сначала присмотреться к новому жильцу. Твое же мнение о людях, обитающих в комнатах рядом, вместе с которыми ты пользуешься одним сортиром и одной ванной, – дело са-авсем другое. Если не третье.
– Что, покатили обратно, в лес? А, Гришка? Поедем домой? Обещаю, я тебя отдам в хорошие руки…
Ослик по-человечески кивнул. Тупой ишачьей башкой. Посмотрел на хозяина смиренно и горько. Будто великий русский писатель Ф. М. Достоевский на разожравшегося кредитора.
Согласился.
Поехали.
Один осел и один человек. Или один осел на другом осле.
Глава восьмая
Высокая политика и низкие интриги
10 октября 1189 года.Мессина, королевство Сицилийское.Королева-мать жутко храпела. Всегда. И в молодости, и к годам куда более почтенным. Ходили слухи, будто именно из-за храпа Элеоноры Людовик VII Французский, ее первый муж, делил ложе с супругой крайне редко, а после отправления непосредственных обязанностей отправлялся отдыхать в соседнюю опочивальню, дабы не слышать раскатистого храпа своей ветреной жены.
Генрих Английский терпел Элеонору несколько дольше, ибо по-настоящему любил взбалмошную аквитанку. Однако те же самые злые языки утверждали: Генрих связался с Розамундой Клиффорд не в последнюю очередь из-за того, что королева просто мешала ему спать. Приобретя изрядный груз лет и опыт длительного тюремного заточения, божественная Элеонора Пуату вообще позабыла о том, что ночь есть время тишины и полного спокойствия, а потому изводила дам-камеристок храпом, более похожим раскаты отдаленного грома.
Нынешним утром пожилая камеристка по имени Жанна д’Эртон, заменявшая первую даму двора – госпожу Беатрис де Борж, оставшуюся в Мессине вместе с принцессой Беренгарией, – первой вошла в шатер Элеоноры и поморщилась. Создавалось впечатление, что в роскошной квадратной палатке почивает не великая королева, а распоследний конюх захолустного барона, вдобавок изрядно набравшийся минувшим вечером.
Мадам д’Эртон быстро подошла к ложу ее величества и тронула Элеонору за укрытое теплым пледом плечо. Королева, как и всегда, проснулась мгновенно.
– Что?
– Ваше величество, неприятные новости…
– Пресвятая Дева, утро еще не разгорелось, а уже что-то стряслось! Никак Ричард свернул себе шею?
Про себя Элеонора отметила, что таковую новость стоит отнести к приятным, нежели наоборот, но предпочла держать свое мнение при себе.
– Ваш сын пленен, – сообщила камеристка, делая каменное лицо.
– А вы, Жанна, говорили – плохие новости, – с облегчением вздохнула Элеонора. – Кем, Танкредом?
– Да, ваше величество.
«Значит, эти молодые авантюристы все-таки исполнили свой безумный план, – аквитанка приподнялась на локтях, удобно уселась на походной постели и приложила максимум усилий для того, чтобы скрыть улыбку. – Теперь все образуется. Танкред непременно обратится за посредничеством ко мне. А молодых людей стоит наградить… Потом придумаю, как именно. В конце концов, у меня в Аквитании недавно скончался граф де Монтегю, не оставив прямых наследников, следовательно, ему наследую я. Господину де Фармеру вполне можно будет даровать графский титул и земли Монтегю. Впрочем, нет, слишком жирный кусок. Столь целеустремленному и сообразительному мальчику больше подойдет должность при дворе».
– Дальше? – коротко вопросила Элеонора.
– С рассветом Танкред Сицилийский отправил посольство к вам, государыня, – ледяным тоном продолжила камеристка. – Прикажете вас одеть?
«Баловство одно, – подумала Элеонора. – Если я приму посланников Танкреда в таком виде, мир не перевернется. Сегодня можно наплевать на этикет. Главное – действовать быстро. Ричард наверняка не соглашается на условия норманна, и Танкред, скорее всего, попросит меня уломать возлюбленного сына. Надеюсь, у него хватит совести не требовать за Ричарда выкупа!»
– Просите немедленно! – приказала вдовствующая королева Англии и натянула шерстяной плед до подбородка. – Заодно… вина мне и гостям! Вы знаете, какое я люблю, Жанна.
Распоряжения самой влиятельной женщины Европейского континента выполнялись немедленно. В конце концов, Элеонора владычествует не только над Британскими островами, но и носит титул великой герцогини Аквитанской. Герцогство же Аквитания превосходит Францию по размерам почти в два раза, а по богатству – раз в восемь-девять.
…Спустя один колокол сицилийские посланники вышли из палатки, и на их смуглых лицах светилась оправданная надежда. Столпившиеся поодаль от шатра рыцари Львиного Сердца были бы готовы растерзать вероломных островитян, подло захвативших их любимого короля, но рядом находилась Элеонора, судя по всему, на редкость благосклонно принявшая посольство. Попробуй сказать хоть одно слово против решений королевы-матери, и… О последствиях лучше не думать. Элеонора славится упрямством Ричарда, твердостью Барбароссы и мудростью святого Бернара.
Прошло еще совсем немного времени, и на глазах изумленных англичан к шатру подвели оседланных дамскими седлами лошадей, из шатра появилась выряженная в ярчайшее зелено-оранжевое платье королева. Ее величество с эскортом в виде десятка сицилийцев и двух наваррских рыцарей-телохранителей торжественно отбыла к стенам города.
Надо полагать, делать большую политику.
Известие о пленении короля пришло в лагерь англичан после восхода солнца. Минувшая ночь выдалась тихой, штурм Мессины не велся, но осаду, разумеется, снимать не торопились. Внезапно со стороны осажденных прилетела стрела с посланием к герцогу Йоркскому, коннетаблю английского войска и королеве Элеоноре. Депеша за подписью Танкреда была обернута вокруг древка, ее заметили и немедля переправили по назначению.
Далее начался переполох.
Танкред в самых куртуазных выражениях извещал английских военачальников, что имел честь пленить короля Ричарда, посему требует отвести войска от стен, принять посольство сицилийцев и вообще прекратить всякие активные действия против столицы островного королевства. Йорк вначале не поверил и отправился к палатке Ричарда – проверить. Выяснив, что бесследно исчезли не только король и его фаворит-менестрель, но и оба оруженосца, запаниковавший Йорк понял: Танкред не блефует.
Герцог приказал немедленно будить Элеонору и обеспечить безопасность сицилийских гонцов. Безумное предприятие Львиного Сердца, собиравшегося открыть ворота Мессины практически в одиночку, провалилось, жизнь короля под угрозой, а там и до срыва крестового похода недалеко.
Королева-мать с самым царственным видом въехала в широко распахнутые ворота Мессины (которые, впрочем, немедленно затворились за ней, ибо настроения в английском лагере царили угрожающие – многие шевалье, несмотря на строжайшие приказы вышестоящих, рвались в бой, желая освободить своего возлюбленного монарха). Кортеж проследовал к коронному замку, Элеонора с удивительной для ее возраста легкостью поднялась по длинной лестнице на самый верхний этаж, и охрана Танкреда распахнула перед знаменитой аквитанкой неприметную дверь.
В большой комнате под самой крышей, уже начавшей нагреваться на утреннем солнце, находились трое – сам Ричард, неизменный Бертран де Борн и оруженосец короля мессир де Краон. У последнего почему-то была перевязана голова.
– Матушка! – Ричард вскочил с укрытой мехами скамьи, но тут же шарахнулся в сторону. Яда в улыбке Элеоноры Пуату хватило бы на отравление всего английского войска и даже французам немного осталось бы. Королева, прищурившись, шагнула вперед, презрительно-небрежно изучила обстановку, смахнула перчаткой пыль с табурета и непринужденно уселась. Ричард кашлянул, еще плотнее прижался к стене и воззрился на мать с умоляющим вопросом. Бертран де Борн сделал вид, будто его здесь вовсе нет, и навострил уши.
– Я была бы счастлива, – проворковала Элеонора, добродушно улыбаясь сыну, – если бы в тот вечер, когда я и ваш батюшка, король Генрих, решили вас зачать, в Тауэре сломалась бы постель или на короля напала мужская хандра. Увы, но ничего подобного не случилось, зато теперь мне приходится расхлебывать последствия собственной недальновидности… Вас удобно устроили, сир?
– Вполне, – проскрипел Ричард. – Это мерзавец…
– Какой мерзавец? – пунктуально уточнила Элеонора, с интересом рассматривая роскошный синяк на физиономии отпрыска. Багровая отметина уже начала расплываться с переносицы под оба глаза. Пройдет еще пара дней – и Ричард станет походить на выходца из могилы. – Тот, что надавал вам тумаков? Воображаю, как вы будете выглядеть в церкви в момент венчания с принцессой Беренгарией. У меня такое чувство, что вуаль придется надевать отнюдь не на невесту.
Из дальнего угла донеслось сдавленное хрюканье – де Борн пытался не расхохотаться. Элеонора перевела взгляд на менестреля и снисходительно осведомилась:
– Мессир, я невероятно удивлена, отчего вы не удержали своего… э-э… сюзерена от очередной глупости? Кажется, верный друг обязан давать королю разумные советы, а не только плодить скверные вирши.
– Ах, государыня, – хорошо поставленным баритоном произнес де Борн, – всем известно, что я преуспеваю лишь в скверных виршах, но не в хороших советах.
– Если так, – парировала Элеонора, – я лично напишу эпитафию на вашу гробницу. Говорят, я сочиняю неплохие стихи.
– Это великая честь для меня…
– Матушка, – промычал Ричард, исподлобья наблюдая за аквитанкой.
– Сейчас я вам не матушка, а королева Англии, – резко ответила Элеонора. – С матушкой вы пообщаетесь вечером, в приватной обстановке.
– Ой-е-ей, – шепнул менестрель. – Могу лишь пособолезновать королю.
Элеонора все слышала, на ерничанье де Борна внимания не обратила. Этого обормота уже ничем не исправишь.
– Ваше величество! – снова воззвал Ричард.
– Слушаю вас, – оскалилась королева-мать, показав на редкость здоровые для ее возраста зубы. – Вы что-то хотели спросить… сир?
– Вы привезли за меня выкуп Танкреду?
Элеонора поперхнулась и бросила на Ричарда такой взгляд, что, будь на его месте Саладин – немедля свалился бы в обморок. Так смотрит председатель церковного inqisitio на еретика, который только что убежденно заявил, будто святой Троицы не существует, а мир создан одновременно и силами Света, и силами Тьмы.
– Значит, выкуп? – умиленно вопросила королева-мать. – Извольте. Я могу отдать Танкреду Сицилийскому свои драгоценности, десяток платьев и безумно дорогое нижнее белье из катайского шелка. Ах да, у меня еще есть несколько редких книг, которые можно продать в богатую обитель. Полагаю, ваша очаровательная невеста, Беренгария Наваррская, тоже пожертвует самым дорогим для нее подарком. Остается найти кошке из Александрии покупателя.
– Матушка! – в третий раз взвыл разъяренный Ричард, понимая, что если королева не прекратит острить и издеваться над собственным сыном, то он сорвется и начнет крушить все вокруг.
– Ваше величество, – наимилейшим голоском подсказала Элеонора свой титул и вдруг заговорила быстро и резко: – Сир, свои соображения о вашем неразумии я, как уже обещала, выскажу вечером. Сейчас вам придется выслушать мои приказы…
– Между прочим, – набычился Ричард, – король Англии – это я. Помазанник Божий не вправе выслушивать ничьи приказы, кроме велений Господа и Матери-Церкви!
– А я, – едва не срываясь на крик, проговорила Элеонора, – королева. И я старше вас на тридцать шесть лет и держу скипетр в руках половину столетия. В отличие от вас, сир. Если не ошибаюсь, вы стали королем всего несколько месяцев назад? И то по чистой случайности… Четвертый сын… Впрочем, это неважно. Вы исполните все, что я вам скажу. Подпишите все документы, которые я вам представлю. Скажете все, что я вам велю, и храни вас Господь, если прозвучит слово сверх того! Вы все поняли?
Багровый от унижения Ричард помялся, скосился на де Борна, ища поддержки, но менестрель только возвел очи горе. Король Англии несмело глянул на мать и едва заметно кивнул.
– Надеюсь, – ледяным тоном продолжила Элеонора, – Танкред подтвердит свою незапятнанную репутацию истинного рыцаря и простит вас…
– Я готов это сделать немедленно, – донесся от входа в залу высокий голос с явным средиземноморским акцентом. – Его величество Ричард Плантагенет ошибся, однако ошибки свойственны даже самым великим.
– Ваше величество, – Элеонора поднялась с табурета. В дверях стоял король Танкред. Один, без всякой охраны. – Полагаю, нам следует немедленно переговорить. И не здесь.
– А я? – прянул вперед Ричард, но мигом осекся. В его положении спорить не приходилось. В конце концов, что бы ни говорила Элеонора, он ее любимый сын, и матушка постарается сделать все для того, чтобы разрешить конфликт наивозможно безболезненно.
– Вы вроде бы пленены? – безразличным тоном осведомилась Элеонора, чуть повернув голову в сторону Ричарда. – Вот когда я договорюсь с государем Танкредом и мы составим соответствующий ордонанс, вы к нам присоединитесь.
Королева-мать, куртуазно пропущенная сицилийцем вперед, быстро вышла из залы, краем уха уловив стенающий возглас Бертрана де Борна:
– А поесть когда дадут?
* * *Рено де Шатильон, он же Ангерран де Фуа, явился в монастырь Святой Цецилии в самом приподнятом настроении. Оставил лошадь у коновязи, ехидно раскланялся с аббатисой Ромуальдиной, вышедшей на крыльцо церкви (преподобная мать-настоятельница, как обычно, имела вид потрепанной горгульи, страдающей несварением желудка), и направился прямиком в странноприимный дом. Весело насвистывая старую песенку Кретьена де Труа, Рено взбежал по ступеням и неожиданно запнулся.
На самой верхней ступеньке всхода грустно восседал мессир Серж, подперев подбородок кулаками и устремив взор в утренние небеса.
– Дышите свежим воздухом? – поднял бровь Райнольд.
– Рассуждаю о бренности всего сущего, – мрачно отозвался Казаков, не давая себе труда подняться.
– Тогда почему Беренгария не составляет вам пару? – усмехнулся старый авантюрист. – Или, не дай Господь, вы разочаровались друг в друге? Она вас выставила? Что ж такого вы наговорили милой девочке?
– Никто меня не выставлял, – бросил Казаков и сплюнул, едва не попав на замшевый сапог Райнольда. – Просто Беренгария не одна.
– А с кем? – страшным шепотом вопросил Рено, картинно округляя глаза. – Только не говорите, что с Ричардом! Я этого не переживу!
– С Ричардом… Это было бы полбеды. Ричард сейчас сидит у Танкреда, как выразился один наш поэт, в темнице сырой. А его невеста воркует с каким-то…
– Что?! – Рено наклонился и больно сгреб Казакова за плечо. – Что вы сказали, повторите?
– Я говорю, что Беренгария…
– Пойдите в задницу со своей Беренгарией! – рявкнул Шатильон. – Что вы сказали про Ричарда?
– А вы разве не знаете? – недоуменно спросил Сергей, сбрасывая тяжелую ладонь Райнольда. – Ричард с маленьким отрядом ночью объявился в городе. Их поймали тамплиеры, потом случилась глупая заваруха у Северной башни… Долго рассказывать. В общем, в разгар кутерьмы явился Танкред, взял Ричарда за шиворот и утащил к себе в замок. Зато мне дали рыцарское посвящение – кулаком в ухо. А к Беренгарии старый приятель приехал. Псих редкостный. Вот.
– Подробности, – жестко приказал Рено, на лице которого ясно выразилось изумление и недоумение. – Любые подробности. Забудьте пока про Беренгарию.
Казаков и рассказал, что знал. Райнольд, шепча под нос непонятные, но явно нехорошие словечки, ходил по широким ступеням лестницы вперед-назад, изредка, в самые драматически моменты повествования, яростно восклицал, а когда дело дошло до подвигов Казакова у Северной башни, лишь тяжело вздохнул и почему-то рассмеялся.
– Что ж теперь делать… – хмыкнул Райнольд. – Однако бумаги вы Ричарду все-таки отдали, это уже неплохо. Признаться, Серж, я бы с огромным удовольствием съездил бы вам по другому уху…
– Для симметрии?
– Как погляжу, вам ведомы тайны эллинской науки геометрии? Вы хоть понимаете, что своим идиотским поступком напрочь сорвали чужие планы? Впрочем, вас винить не за что. Вероятно, рыцари ордена Храма так или иначе доставили бы Ричарда к Танкреду. Имейте в виду: теперь вы получили не просто врага, но врага смертельного. Я имею в виду Ричарда. Как все недалекие люди, он помнит все мелкие неприятности, доставленные ему другими… Вы же словно нарочно попадаетесь ему на дороге. Сначала разгуливаете под ручку с Беренгарией, потом… Ай, да чего говорить! Теперь быстро поведайте, какая муха укусила принцессу и кто заменил вас на ее ложе?