Брат мой, враг мой

– А когда ты собираешься прочитать вопрос, который является козырем Бизли?

– Когда до него дойду.

Дэви смиренно вздохнул:

– Я узнаю об этом по твоему крику.

Кен вскинул взгляд, улыбаясь озадаченному виду брата.

– Что, все так плохо?

Дэви кивнул, но тоже начал с первого вопроса.

– Убийственно, – пробормотал он.

Благодаря своей подготовке они оба уверенно справлялись с вопросами первой части задания, хотя Кен страшно переживал. Он взглянул на младшего брата в попытке угадать – уверен ли Дэви в успехе, в отличие от него. Но Дэви сосредоточенно склонился над бумагой, и по его лицу ничего нельзя было сказать – лишь сжатые губы выдавали некоторое напряжение.

От видимого спокойствия брата Кен еще больше пришел в отчаяние. Терзался ли Дэви временами, как Кен, от мысли, что они всего лишь самоучки, недостойные места в университете? Задумывался ли иногда: действительно он понимает все эти теории и уравнения или же это просто еще большая зубрежка, чем их долгая мучительная подготовка к поступлению? Кен часто себе не доверял. А Дэви знал. Дэви понимал. Дэви не сомневался.

Только в такие ответственные моменты Кен осознавал, как мало знает о том, что происходит в голове Дэви. Обычно он просто принимал Дэви как должное – как свое второе «я», дополнительную часть собственного разума, еще одну пару рук плюсом к своим. Но теперь, когда Кен был полностью предоставлен самому себе и мог рассчитывать лишь на себя и свои способности, он с тревогой думал, чего же на самом деле стоит без брата, и велика ли эта цена.

Он отбросил сомнения и вернулся к заданию. Теплое июньское утро летело быстро, воздух в кабинете постепенно синел от сигаретного дыма. Братья переговаривались друг с другом только коротко – прося передать спички, большую логарифмическую линейку или различные таблицы функций и интегралов, которыми разрешалось пользоваться на экзамене. Около двух часов дня оба закончили с первой частью и перекусили бутербродами, приготовленными Марго. А затем прочитали дополнительный раздел Бизли: всего один вопрос, но это была задача из классической электромагнитной теории, которая никогда не входила в сферу их работы.

– Боже мой! – воскликнул Кен. – Комиссия ни за что не спустит ему этого с рук!

– Хочешь поднять шум? – усмехнулся Дэви. – Мы его аспиранты, и это дает ему право делать все, что взбредет в его чертову голову. Успокойся, Кен, ты справишься.

Они оба долго перечитывали напечатанный на машинке вопрос, молча собираясь с мыслями. Расхаживали по кабинету, рассеянно стараясь не столкнуться друг с другом. Дэви первым сел и стал писать. Кен с тоской наблюдал за младшим братом – Дэви всегда намного лучше владел теорией. Наконец он тоже сел и начал составлять ответ, сосредоточенно сопя. Эх, если бы вместо пера в его руках сейчас были любимые инструменты! Эта писанина убивала его – совершенно убивала.

Они оба упорно корпели над задачей более двух часов, иногда вычеркивая целые страницы, где допустили ошибку, но когда Кен наконец отложил ручку и помассировал затекшее запястье, то увидел, что Дэви решительно смотрит на него своими бездонными глазами.

Кен горько улыбнулся:

– Боюсь, я наворотил тут невесть что.

Взгляд Дэви скользнул по его лицу.

– Дай-ка мне посмотреть твое решение, – задумчиво произнес младший брат.

Кен колебался, опасливо поглядывая на дверь.

– А ты что, так и не продвинулся? – спросил он.

– Я уже закончил, все в порядке. Дай мне свои листки, Кен. Я хочу убедиться, что никто из нас нигде не свалял дурака.

– Самого большого дурака мы сваляли, когда попали к Бизли. Он завалит нас, малыш. Господи, а ведь со следующей недели мы собирались приступить к нашей работе, и мне нужно было идти в банк за деньгами. Нельзя допустить, чтобы этот сукин сын лишил нас ученой степени!

– Дай мне свои бумаги, Кен! Так надо, – негромко скомандовал Дэви.

Он протянул руку и взял листки Кена из его влажных пальцев. И одновременно вручил Кену собственную работу, которую тот нерешительно принял. Сердце Кена бешено колотилось – он жаждал увидеть там подтверждение своих мыслей.

Как обычно, Дэви подошел к задаче чисто с теоретической точки зрения. Кен позавидовал его математическому решению, выстраивающему логический путь от изначальных условий к искомому результату. С другой стороны, Кен тоже решил задачу, придумав эксперимент, результат которого предсказал. Он нервно посматривал то на дверь, то на листок с задачей в своей руке, то на лицо Дэви, которое ни разу не дрогнуло, пока он читал решение старшего брата.

– Ну что? – нетерпеливо воскликнул Кен, когда не мог уже больше этого выносить.

Дэви рассеянно вернул листки и взял свои.

– Я не знаю, – сказал он. – Я просто не знаю. Мы решили так по-разному. Остается единственный выход.

Ловким движением Дэви быстро шагнул к книжному шкафу Бизли и пробежал пальцами по корешкам.

Кен с содроганием вскочил с места.

– Прекрати сейчас же! – отчаянно прошептал он. – Профессор может войти в любую минуту!

– До сих пор он не заходил ни разу, – возразил Дэви. Он держался спокойно. – Давай рискнем, вряд ли он заявится в ближайшее время.

Но Кен пересек кабинет и схватил Дэви за руку.

– Ты идиот! Ты вечно ноешь из-за того, что я глупо рискую, хотя ни на чем подобном меня не ловил ни разу!

Дэви высвободил руку, не оборачиваясь, и снял с полки нужный учебник.

– Вот этот риск как раз оправдан. Так что просто смирись. – Дэви обернулся с внезапной яростью. – Слушай меня! Ты что, хочешь довериться этому напыщенному болвану Бизли? Да черта с два! Наша ученая степень значит слишком многое, разрази меня гром, чтобы позволить ему спустить ее в канализацию, не использовав все возможные шансы на спасение.

– Если я не могу сдать паршивый экзамен так, как положено, то пропади все пропадом!

– Не пори чушь. – Глаза Дэви горели злостью и непреклонной волей. – Возьми себя в руки. Ты же хороший инженер и сам это знаешь. Тебе не нужно прыгать вокруг Бизли, чтобы это доказать. Если он ведет себя как круглый дурак, то с ним и нужно обращаться как с круглым дураком.

Кен со страдальческим выражением лица оглянулся на дверь. Его сердце замирало при каждом звуке в коридоре, но Дэви, сжав нервы в кулак, просматривал толстый том, пока не нашел то, что искал. Он очень внимательно прочитал четыре страницы, перечитал заново, затем захлопнул книгу и вернул на полку.

– Мы оба правы, – объявил он спокойным голосом. – Давай собираться.

Кен рухнул на стул. Страх мгновенно превратился в вихрь облегчения и восторга, охвативший его с головы до пят.

– Ты наглая скотина! – с веселым восхищением выдохнул он. – Ты не вытворял ничего подобного с тех пор, как мы сбежали от дяди Джорджа!

Дэви собирал со стола свои бумаги. Он взглянул на Кена – глаза младшего брата потемнели и поблескивали, как полночный лесной пруд, где два промокших мальчика пробирались к берегу сквозь черную воду.

– Ты бы умер от беспокойства, если бы я не проверил ответ, – пошутил Дэви, хотя до сих пор выполнял самоотверженную клятву девятилетней давности. – Я только что спас тебе жизнь, глупый осел!

Глава третья

1

Самый мрачный и мучительный ночной кошмар из всех – это чувство абсолютной беспомощности. Дурной сон начинается обманчиво-безмятежно. А затем давний друг внезапно оборачивается врагом, продолжая мило улыбаться; стоя во тьме посреди собственной комнаты, ты вдруг понимаешь, что окружен капканами, которых не обойти. Наконец, весь сон превращается в леденящий ужас – остается лишь безмолвно застыть под кошмарным небом в ожидании неведомой и неминуемой катастрофы. И в момент наивысшего безумия ты всегда просыпаешься, поскольку дальнейшие мучения невыносимы.

Утро понедельника после экзамена казалось Дэви именно таким сном, а когда Кен вошел в гараж, оживленно болтая с каким-то толстяком, в горле младшего брата застрял отчаянный крик – «Замолчи сейчас же!».

Они с Кеном съездили в банк на своем «Родстере» с раннего утра – в соответствии с изначальным планом. Но к десяти часам уже возвращались обратно, огорошенные неудачей. Каждый молча думал, заново прокручивая разговор в голове, – что же пошло не так. Придерживая на коленях старый портфель, Дэви удивлялся, почему за все годы, проведенные в ожидании сегодняшнего дня, ему ни разу не пришла в голову мысль, что они могут вернуться с пустыми руками.

Кен давным-давно составил перечень вещей, которые купит, когда финансовый вопрос будет наконец решен. С тех пор каждый месяц этот список только удлинялся, к мечтам добавлялся то еще один костюм, то более быстрая машина, но Дэви лишь улыбался на это. Он тоже составил свой список, но там не было никаких личных предметов – за исключением пунктов, на которых настаивал брат. «Слушай, Дэви, я не потерплю, чтобы мой брат выглядел со мной рядом как оборванец!» «Хорошо, – отвечал Дэви. – Но мы обязательно купим новейший вакуумный насос и токарный станок – нам очень нужен хороший токарный станок, Кен».

Теперь этим грезам наяву пришел конец, и заветные списки стали выглядеть просто каталогом детских желаний. Кену придется по-прежнему ходить в старой одежде, а Дэви и дальше останется без лаборатории.

Они потрясенно молчали всю дорогу до гаража. Не проронив ни слова, Дэви вышел и открыл ворота, а Кен загнал машину в привычную прохладную тень. Он хлопнул дверцей и начал развязывать галстук, избегая встречаться взглядом с Дэви.

– Ладно, братишка, – тихо произнес он. – Не стой там с таким видом, будто наступил конец света. Брок вернется на следующей неделе, с ним тогда этот вопрос и решим.

– Решим ли?..

– Конечно. Ты же сам знаешь, все у нас получится! – отчеканил Кен.

– Я думаю, что нет. Мы все испортили. Видишь ли, – начал Дэви, – если ты планируешь сделать деловое предложение президенту банка, тебе не следует выкладывать все это его четвертому заместителю только из-за того, что босс отсутствует! Эту идею следовало продать непосредственно тому человеку, которому принадлежат деньги, – самому Броку. Разве вчера на пикнике мы не обсуждали это вместе с Марго?

– Ну, мы…

– Обсуждали или нет?

– Хорошо, обсуждали, но что мне оставалось делать?

– Ничего, вот что! Просто ничего. Ты должен был сказать: «Ладно, тогда мы вернемся на следующей неделе». Но это ведь не в твоем стиле, да, малыш? И чем холоднее становился Люстиг, тем больше графиков и чертежей ты совал ему под нос! Естественно, он дал нам от ворот поворот. Неужели ты не понимал, что так выйдет?

– Хорошо, пускай это все из-за меня! – огрызнулся Кен. – Черт возьми, я сам не знаю, зачем так сделал. Кстати, вы с Марго и Вики вчера смеялись, пока я репетировал речь…

– Мы смеялись не над тобой.

– Ладно, я и сам смеялся, но сегодня мне было не до смеха. Эта проклятая речь распирала меня изнутри, и она просто вырвалась по расписанию – независимо от того, слушает ее нужный человек или нет.

– Почему ты сперва не позвонил и не договорился о встрече?

Секунду Кен непонимающе хлопал глазами.

– Господи! Ну, не сообразил. А ты сам-то почему об этом не подумал?

– Потому что именно ты собирался решить денежный вопрос.

– Тогда решай его сам. Боже, Дэви, ты вечно меня критикуешь, когда что-то идет не так, но я не припомню, чтобы ты хоть раз высунулся из-за моей спины.

Дэви сердито посмотрел на него, но через секунду опустил глаза. Затем тоже ослабил галстук и снял пиджак.

– Нет, Кен, – продолжил он тихим голосом. – Это твоя работа. Тебе ее и делать.

– Тогда позволь мне действовать на свое усмотрение. Если это будет не Брок, то найдется кто-нибудь другой.

Кен направился в глубину гаража за своей рабочей одеждой. Младший брат провожал его взглядом.

– Есть какие-нибудь идеи? – горько спросил Дэви.

Кен на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что бунт подавлен. Потом щелкнул пальцами:

– Дал Бог зайку, даст и лужайку, – сказал он и ушел.

Снаружи просигналил автомобиль – кто-то требовал бензина. Дэви не обратил на это внимания. Через минуту вернулся Кен, одетый в комбинезон. Гудок повторился, и старший брат воспользовался этим призывом, чтобы пройти через гараж, не вступая в новые беседы с младшим.

Дэви рассеянно переоделся сам, но когда попытался работать – все падало из рук. Как мог Кен не заметить ни единого его знака, призывающего заткнуться? Да и сам Дэви тоже хорош – почему он просто сидел там, как кусок студня, понимая ошибку Кена и все равно отказываясь брать дело в свои руки?

Как кусок студня! Дэви продолжал изводить себя этим метким сравнением. Нет, надо выяснить отношения с Кеном раз и навсегда. Он взглянул на часы, и его недовольство переросло в ярость, поскольку с тех пор, как Кен вышел, прошло двадцать пять минут. Машина клиента все еще стояла там. «Боже милосердный», – подумал Дэви. Неужели у Кена завелся очередной «приятель»?

И как раз в этот момент Кен как ни в чем не бывало вошел в гараж в сопровождении незнакомца – коренастого светлоглазого мужчины лет пятидесяти с цепким взглядом. Судя по щегольской одежде – столичного жителя с дорогими привычками. Губы гостя кривились в веселой, но скептической ухмылке. Дэви встревожился еще до того, как посетитель произнес первое слово, поскольку этот человек смотрел на него с веселым любопытством – будто знал о Дэви гораздо больше, чем Дэви о нем.

– Мистер Баннерман, – церемонно начал Кен, – это мой брат и коллега Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Баннерман, представитель цирка, сотрудник по связям с прессой. – Кен сделал паузу, и в этот момент Дэви с ужасом представил, как брат распинался перед новым знакомым последние двадцать пять минут. – Возможно, мистер Баннерман станет нашим инвестором, если его заинтересует проект.

Баннерман откинул голову, чтобы получше осмотреть Дэви, и коротко кивнул, пробормотав себе под нос:

– Боже, еще один превосходный типаж! Не знаю – может, я веду себя как простофиля, но меня это определенно заводит! – Он потер свои пухлые руки и обратился к Кену: – Итак, где все то, что вы собирались мне показать?

Дэви облизнул губы.

– Кен, – вкрадчиво сказал он. – Можно тебя на пару слов?

– Да, малыш? Что такое? – откликнулся Кен, но, как и в банке, он не видел ничего вокруг себя, сосредоточившись на единственной цели. И так же, как в банке, Дэви не мог заставить себя нарушить зарок девятилетней давности – данный и соблюдаемый добровольно – никогда не поправлять Кена и даже никогда не выглядеть несогласным с ним в присутствии посторонних. Дэви отрицательно покачал головой – нет, ничего.

Кен секунду непонимающе смотрел на него, а затем достал из портфеля на столе увесистый гроссбух и вручил Баннерману.

– Вот, здесь вся история нашего проекта, мистер Баннерман, – пояснил Кен. – Все, что я изложил вам снаружи, – все здесь, до последней цифры.

Баннерман полистал книгу, бормоча заглавия страниц:

– Конструкция нити накаливания… геометрия сетки… потенциал пластины! Что это такое, черт побери – потенциал пластины? Развертка сетки… Господи Иисусе! – Он усмехнулся, вполне довольный собственным непониманием.

– И я хочу, чтобы вы взглянули на ту самую трубку, о которой я говорил. – Кен взял гостя за руку, подводя к верстаку. Дэви хотел возразить, но беспомощно застыл на месте.

Кен снял с полки большую коробку, которую они только что принесли из своей студенческой лаборатории на Холме. Поднял крышку и достал оттуда двенадцатидюймовый стеклянный пузырь конической формы – Дэви показалось, что кто-то трогает руками его собственное сердце. Семь маленьких отростков торчали радиально из горлышка трубки, из каждого выходил отрезок провода, подсоединенный внутри к какому-то блестящему металлическому элементу. На каждый электрод уходили недели работы, и Дэви помнил, какая самоотверженность для этого требовалась. Он и представить не мог, что их детище впервые будет предъявлено кому-то именно так. Это не было презентацией – просто показ.

Дэви опустил взгляд на свои сцепленные руки, заставляя себя дождаться, пока Баннерман уйдет.

– Это и есть трубка. – Кен поднял ее повыше. – Плоский торец – это экран, на котором будет видно изображение.

Баннерман внимательней вгляделся в изделие.

– И сколько стоит такая штука?

– Такую вы не купите нигде, мистер Баннерман, – сказал Кен, и Дэви внимательно вслушивался в каждое слово, боясь выплеснуть наружу всю свою досаду при малейшем намеке на дешевые приемчики уличного продавца. «Кен, будь осторожней», – мысленно взмолился он. – Не думаю, что во всем мире найдется больше тридцати подобных трубок. Они используются в сотнях различных лабораторных экспериментов, но, насколько нам известно, никто никогда не думал применять их так, как планируем мы. Где-то в 1909 году русскому ученому Розингу пришла в голову верная идея, но это случилось до того, как были разработаны вакуумные радиолампы. Мы впервые наткнулись на описание трудов Розинга в «Популярной механике» лет шесть назад. И с тех пор работали над этим.

– Так у вас уже все готово. Зачем же вам нужны деньги?

Кен покачал головой и рассмеялся. Дэви резко вскинул на него взгляд, но смех был искренним.

– Нам еще предстоит создать трубку, передающую изображение с другого конца, своего рода электрическую камеру. Ту, которая будет смотреть на сцену – таким же образом, как вы читаете печатную страницу. Глаз никогда не видит страницу целиком: он читает букву за буквой, затем переходит вниз, строчка за строчкой. Этот процесс я называю сканированием.

Баннерман пожал плечами и вернул гроссбух Кену – с более уважительным видом, но вновь усмехнувшись:

– Все это звучит так, что смахивает на грандиозную аферу. Надеюсь, ребятки, вам вручают дипломы каждый июнь не для того, чтобы обводить вокруг пальца невинных прохожих. Знаете, это было бы как-то нехорошо. – Он быстро окинул взглядом обоих братьев, а затем рассмеялся. – Нет, вероятно, это таки стоящий товар. Послушайте, я ни шиша в этом не понимаю, и вы знаете, что я не понимаю. Но похоже, это именно тот шанс, который я искал долгие годы. А как заманчиво звучит! Большой потенциал… Братья!.. Правильные слова. Красивые слова. – На мгновение он восхищенно замолчал, затем опять оживился. – Приходите сегодня после полудня, примерно в половине четвертого. Вот вам пара билетов. Просто спросите меня. Кстати, ребята, кто знает вас здесь, в городе?

– В том-то и наша беда – нас все знают, – грустно улыбнулся Кен. – Люди убеждены, что любой, кого они знают всю жизнь, вряд ли сможет придумать что-то особенное. Но вы можете навести о нас справки в университете или даже у Нортона Уоллиса…

– Это тот парень, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде?

Кен улыбнулся:

– Ну, не совсем…

Баннерман снова уставился на него – с видом ценителя.

– Какая улыбка! Ей-богу, парень, ты меня заводишь. Америка ждет тебя! Надо же – проехать пять тысяч миль с цирком и остановиться на заправке прямо перед золотой жилой – потенциальной золотой жилой. По-тен-ци-аль-ной. Боже милостивый, как же мне нравится это слово, – пылко добавил он. – Оно меня заводит. Ладно, парни, встретимся позже. До скорого!

Он торопливо выскочил в дверь. Кен с Дэви посмотрели ему вслед, затем медленно повернулись друг к другу.

– Ну, как тебе такое? – спросил Кен с благоговением в голосе. Его лицо сияло от счастья. – Что я говорил? Дал Бог зайку, даст и лужайку!

– Ты чертов идиот! – тихо произнес Дэви, когда обрел дар речи. Он едва не плакал. – Что за дичь ты творишь? Разеваешь пасть перед этаким клоуном…

– Да ты подожди…

– Подождать? Подождать? Что мы делали до сих пор, по-твоему? Кроме старика, мы никому и словом не обмолвились об этой идее! Разве мы говорили кому-нибудь в университете? Мы не собирались рассказывать ни единой живой душе, пока не найдем подходящего человека. Подождать… Господи, мы отлично ждали! А ты выложил все первому встречному сукиному сыну. И в банке-то не стоило говорить, но это уже ни в какие ворота не лезет! Будь ты неладен, тупица. Ты испортил мне весь вкус работы. Ты вел себя как торговец дешевой дрянью – тыкал трубку ему под нос. Это, по-твоему, презентация? На самом деле тебе наплевать, вот и все! – Дэви перевел дыхание. – Просто скажи мне одно – как случилось, что из всех людей на белом свете тебе взбрело в голову проболтаться именно ему?

– Ну, на самом деле я и сам толком не знаю, – признался Кен. Он был очень серьезен и бледен. – Мы разговорились, и каким-то образом в беседе всплыло слово «оригинально». И у меня внутри будто шлюзы открылись. Наверное, я все еще злился из-за банка – и на тебя, если хочешь знать. Помнится, я сказал, что он не знает истинного значения этого слова. Я продолжал говорить, и ему было интересно. И чем более заинтересованным он выглядел, тем красноречивее становился я. – Кен быстро взглянул на Дэви и рассмеялся. – В любом случае о чем нам горевать? Согласись, худшее, что может случиться, – он захочет вложить в нас немного деньжат. Это не катастрофа! Послушай, Дэви, ты хоть отдаешь себе отчет, что мы ни разу не ходили в цирк? Да что мы вообще в жизни видели? У нас даже бейсбольной перчатки никогда не было – хотя бы одной на двоих. Вот что я скажу: пошло оно все к черту! Ну же, Дэви, успокойся, малыш. Тебе повезло, что у тебя есть старший брат, который присматривает за тобой, и сегодня после обеда старший брат поведет тебя в цирк!

Дэви невольно улыбнулся сквозь жгучие злые слезы. Он лишь беспомощно покачал головой, потому что, как обычно, был полностью обезоружен.

– Парень, ты меня заводишь, – пробормотал он дрожащим голосом. – Что ты со мной творишь, паршивец!

Но, несмотря на улыбку, глаза его сохраняли беспокойно-страдальческое выражение.

2

В тот день Карл Баннерман был насторожен и взволнован не меньше, чем два парня, которые сидели напротив него. Но если эмоции Кена и Дэви он вполне понимал, то собственные прятал за вежливо-скептическим дружелюбием. Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу, и интуиция кричала ему: «Скажи да, да, да!» – пока он не цыкнул на нее, чтобы не мешала слушать, что говорят эти ребята. Внешне он казался совершенно спокойным – необычное для него состояние, поскольку, если считать активность одним из жизненных удовольствий, то вся жизнь Карла Баннермана состояла из сплошного удовольствия.

Живость характера швыряла его по жизни, как щепку, – с одного места работы на другое, из города в город, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одной компании «друзей до гроба» к другой – всегда под действием порыва и без оглядки. Он не мог усидеть на стуле дольше пяти минут; в разговорах вечно отвлекался и перескакивал с темы на тему. В пятьдесят лет он вел себя так, словно оставался стройным двадцатилетним юношей. Он всегда был готов к тому, что в течение следующего часа может завернуть за угол, найти на тротуаре миллион долларов и встретить самую прекрасную женщину в мире. Они полюбят друг друга с первого взгляда, по-настоящему – страстно и нежно, не так, как бывает со всеми этими чертовыми потаскушками, – влюбятся по уши, как он выражался, и будут жить долго и счастливо.

В 1892 году, когда Карлу исполнилось восемнадцать, он добрался в отцовской повозке до железнодорожной станции Уотертаун, штат Нью-Йорк, и следующие полгода провел в Корнеллском университете, где не выучил ничего, кроме песни «Высоко над водами Каюги», которая являлась гимном этого учебного заведения. «Ребята, всякий раз, когда я слышу про Корнелл, у меня комок встает в горле. Только настоящий сукин сын может забыть свою альма-матер». Поскольку он так ни разу и не появился на занятиях, его исключили. Путешествуя вместе с лектором из общества трезвости, он добрался до Литтл-Рока, нашел работу в местной газете и вскоре бросил ее ради того, чтобы отправиться на Кубу в качестве корреспондента прежней «Сент-Луис Интеллидженсер». «Да, милые мои, это была прелесть что за газета, и Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на плече, когда она загнулась. Бедный Дик!» Затем он вернулся в Литтл-Рок и повстречал за тем волшебным углом первую из череды своих «самых прекрасных женщин в мире», Адель Рейли – «настоящий русский великий князь застрелился из-за нее в Монте-Карло» – акробатку из «Международного цирка Уленбека и Передвижного музея братьев Фокс», блондинку с великолепными формами, невероятной силой и характером мангуста. «Она ела меня живьем, и богом клянусь, мне нравилось ощущение, когда она вонзала зубы в мою плоть!» Даже когда Карл повзрослел достаточно, чтобы понять, что просто докучал своей юношеской навязчивостью самой обычной женщине, которая его не любила, – он упорно вспоминал этот случай как одну из величайших романтических трагедий. С тех пор Карл всегда держался поближе к цирку и карнавалу, включая несколько лет мошенничества вместе со знаменитым Чарли Хэндом по кличке Тесные Штаны, который в то время управлял скромным магазином перчаток, – «самый острый философский ум, который я когда-либо встречал, но он и правда был жесток к жертвам, не мог выносить их непорядочности», – и перебрал множество «самых прекрасных женщин в мире», лелея каждую неудачу как очередное проявление неземной страсти. Он мог с чувством сказать о каждой: «Парни, когда мы с ней смотрели друг на друга – империи рушились! Черт побери, нас просто трясло обоих!»