Брат мой, враг мой

– Она сидела рядом со мной в поезде и решила, что я тоже еду на танцы, – пояснила Вики, все еще наблюдая за своей попутчицей. – У нее и мысли другой не возникло. Она боялась, что ее парень напьется. Сказала, что он ей даже не нравится, но она с ума сойдет, если пропустит бал. Там что, действительно так чудесно?

– Не знаю. Сроду не был ни на одном.

– Да? – Вики взглянула на него с живым любопытством. – Ну, она туда рвется изо всех сил. Конечно, когда я сказала ей, что еду сюда не на танцы – что я вообще никогда не училась в колледже, – она сразу потеряла интерес. Но она ничего обо мне не знала, пока я ей не сообщила. По мне с виду не скажешь, – добавила Вики, будто все еще переживая это чудо внезапного понимания, что она загадка для окружающих. – Впрочем, сообразительность точно не ее сильная сторона. – Вики коротко рассмеялась, но, похоже, не над девушкой, а над собой.

Прежде чем Дэви успел что-то ответить на это, Вики схватила один из больших чемоданов, оставив второй ему. От этого усилия ее стройная фигурка неожиданно стала выглядеть еще изящней.

– В какую сторону идти? – спросила она.

Дэви шагал рядом, исподтишка наблюдая за ней. Он жалел, что не успел взять оба чемодана, просто чтобы показать ей, что вес, который она тащит с таким трудом, для него нипочем. И чувствовал себя неловко, видя скрытые за ее грациозной походкой, уверенной манерой держаться и прямым взглядом ранимость и боль.

Дэви чувствовал, что она видит всех парней насквозь, особенно в моменты, когда те получают удар по самолюбию, и всегда будет иметь перед ними преимущество. Любой мужчина легко узнал бы в ней какую-нибудь девчонку-сорванца из своего детства, которая когда-то обыгрывала его в бейсбол или в догонялки – и которую он когда-то обижал. Дэви шел так близко, что задевал ее руку, но с сожалением понимал: она вошла в его жизнь и тут же вышла, не оглянувшись.

Свежевыкрашенный «Додж-родстер», восстановленный из сотни обломков разных машин, стоял у обочины и издалека смотрелся бодро благодаря ярко-желтым ободам с тонкими спицами. Но теперь, привязывая чемоданы Вики к багажной полке, Дэви с горечью осознавал все его недостатки. Он почти злился – как на машину, так и на девушку. Короткие кудри Вики трепетали на ветру, юбка слегка задралась, когда пассажирка садилась в автомобиль. Дэви отвел взгляд – такой она выглядела хорошенькой.

– Ну что ж, – язвительно произнес Дэви, когда они тронулись с места. – Карета чистый «Каннингем», мигом домчимся. Каталась на такой когда-нибудь?

– Эта машина так называется?

Дэви повернул голову и уставился на Вики:

– Ты что, издеваешься?

– Нет, – ответила девушка, похоже, удивленная, что ее в этом заподозрили. – Я ничего не понимаю в машинах. Мне просто кажется, что эта ужасно милая. Разве нет?

– Нет, – решительно отрезал Дэви. – Хотя, полагаю, для здешних мест сойдет. Наш город, наверное, выглядит очень маленьким по сравнению с тем, откуда ты родом. – Он снова искоса взглянул на спутницу. – Ты ведь не шутишь насчет машины?

– Нет, – тихо подтвердила та. Но теперь между ними воцарилось неловкое молчание; это было так же обидно, как если бы она выдернула свою руку из его ладони.

Он ехал по Арлингтон-авеню, и его видели в машине с незнакомкой. Каждый раз при переключении рычага передач его рука чуть касалась ее руки. Дэви не собирался делать этого специально, но так получалось само собой. Казалось, девушка совсем не замечает его присутствия.

– Танцы устраивают где-то на этой улице? – наконец спросила она.

– А тебе на самом деле хотелось бы пойти?

– Не знаю. Танцы в жизни не главное. Я интересуюсь теоретически.

Дэви вздохнул и покачал головой.

– А я все пытался представить, какая же ты есть, – сказал он. – Утонченная, деловая или еще какая. С тех пор как узнал, что ты приезжаешь.

Вики удивленно повернулась к нему:

– Ты обо мне думал?

– А что, разве нельзя?

– Не знаю, можно или нельзя, – ответила она, поразмыслив. – Дедушка про меня что-то рассказывал?

– Разве для этого обязательно нужны чьи-то рассказы?

– Но ты ведь даже не знал меня!

– Ты писала письма.

Она схватилась за голову, примяв пальцами короткие локоны на висках:

– Ты их читал?!

– Ну да, – признался Дэви. – Он показывал их мне – вернее, некоторые из них. Там было что-то секретное?

– Не в этом дело. Я писала их ему, вот и все. И его письма многое значили для меня. Они… их ты тоже читал?

– О, конечно нет! – Он рад был сказать это с полной уверенностью, поскольку видел, что придется выложить ей всю правду.

– Это чудесные письма, – продолжала Вики, будто его не слыша. – Похоже, он знал, как меня подбодрить.

– Ну, я должен предупредить заранее, что в нем одновременно живут два совершенно разных человека. Одному не нужен никто и ничто. А другой отчаянно одинок – тот, который пригрел нас и написал тебе. Но никак не предугадать, в какой день какая личность победит.

– Ты хочешь сказать, что сегодня неподходящий день и поэтому он меня не встретил? – спросила Вики.

– Не совсем так. – Дэви постарался смягчить объяснение, хотя она уловила самую суть. – Ему было некогда. Ты что, никогда не общалась с изобретателями?

– Нет. – Она улыбнулась этому нелепому вопросу. – Никогда. А ты что, тоже изобретатель?

– Я? – воскликнул он с притворным удивлением, но остался доволен. – С чего ты взяла?

– Ну, ты так по-особому это сказал, вот я и подумала.

– Наверное, так получилось потому, что я хотел бы им быть, – признался Дэви. – Мы с братом всегда довольно ясно представляли, кем хотим стать, когда вырастем. Я не знаю, с чего это началось. Может, с чтения – мы привыкли читать все, что под руку подвернется. Я помню, как мы читали про ледники, а потом узнали, что ледниковый период наступает каждые пятьдесят тысяч лет…

– То есть он может наступить снова? – спросила она с явным интересом.

– В прошлом такое случалось каждые пятьдесят тысяч лет, так что, думаю, это будет происходить и в дальнейшем. Это связано с наклоном земной оси, и мы решили, что в первую очередь изобретем способ его изменить.

Дэви заметил, что Вики смотрит на него широко раскрытыми глазами – то ли придя в восторг от двух мальчиков, всерьез планирующих перевернуть мир, то ли решив, что он просто ее разыгрывает. Он не мог точно сказать.

– Понимаю, это звучит смешно, – продолжал он. – Но мы и правда думали об этом. Мы даже прикидывали, как собрать на это деньги – чтобы каждая страна заплатила свою долю…

– Ну и что?

– Ну и все. Следующий ледниковый период по-прежнему на подходе, поскольку мы забросили это дело и примерно в то же время сбежали.

– С той фермы? – Вики смотрела на него так, будто как следует разглядела только сейчас, и Дэви почувствовал, что идея сбежать из дома для нее так же немыслима, как наступление следующего ледникового периода. Она мгновение колебалась, борясь с желанием задать прямой вопрос. Но когда все же задала, он увидел, что она вообще ничего о нем не поняла: – Но как же ваши родители?

– У нас их нет. Мы сбежали от дяди.

– И вы не боялись?

– Слушай, нам было нечего терять. От хорошей жизни не убегают.

– Может, и так, – согласилась она. И снова отвернулась, разглядывая вывески. – И ты сейчас доволен?

– В смысле? – удивленно спросил он. – С чего бы нам быть недовольными? Сами себе хозяева, куда захотим, туда и идем.

– Ты ходил в колледж, – напомнила она.

– Ах, это! Ты когда-нибудь хотела стать кем-то особенным?

– Нет, – ответила она задумчиво. – Вряд ли. Ну, наверное, у меня была мысль, что однажды со мной произойдет что-то особенное.

– Например, что? – не отставал Дэви, пытаясь беседой развернуть ее к себе, словно отдавая нетерпеливую команду: «Посмотри на меня сейчас же!» Но девушка все равно не впускала его в свой личный мир.

– Я точно не знаю, что именно. Я много читаю. О ком читала, теми людьми себя и представляла. Что бы ни случалось с ними, это мысленно происходило и со мной. – Она снова закрутила головой по сторонам. – Это общежития?

– Да, – кивнул Дэви. Он двигался по Студенческому проезду и вел машину очень медленно – чтобы все видели, что они с Вики увлечены разговором. – Но разве ты никогда не задумывалась, кем вообще хочешь быть?

Она покачала головой.

– Я уже была той, кем хотела быть. И мне казалось, что я продолжу жить у себя на Парамус-авеню в доме 654, как и жила всегда, – играя во все те игры, читая все те книги, и так до конца жизни. Чтобы никаких войн, чтобы никто никогда не слыхал об эпидемиях гриппа и ничьи родители не умирали, кроме как в книгах.

На самом деле она задумывалась. Она мечтала о золотоволосом мальчике, который введет ее в круг той молодежи, которой она всегда восхищалась. Где мальчиков и девочек объединяло нечто вроде тайного заговора, а цитаты из любимых в их среде песен и анекдотов являлись паролями. Их улыбки предназначались только друг другу, и они холодно презирали неуклюжих, не таких дерзких сверстников, не находящихся с ними на одной волне. Вики наблюдала за ними с тайным восторгом. Ее тянуло туда, и мальчик из ее грез должен был помочь ей стать центром этой волшебной компании. И теперь она смотрела на Дэвида Мэллори, сидящего за рулем рядом с ней. Когда она впервые увидела его на вокзале, то мигом поняла, что он совершенно другой. Она чуть не рванула от него прочь – прежде чем ему взбредет в голову подбивать к ней клинья. Но сохранила самообладание и решила скрыться от него другим способом. Она воздвигла между ними забор в виде холодной формальной вежливости, которая могла перейти в гнев, если вдруг парень станет чересчур напирать.

Вики рассматривала старые особняки вдоль дороги, на каждом из которых висел щит с гербом или табличка с витиеватыми буквами. Мужчина из ее фантазий непременно должен был жить в подобном доме, но в данный момент, проезжая по улице своих грез, она испытывала невнятную досаду, переходящую в беспокойство. Будто фея-крестная жестоко подшутила над ней, отправив на бал длинной извилистой дорогой, которая в итоге привела к задней двери ее собственного дома.

Оставив облупившиеся особняки позади, они проехали по торговой улице, полной студентов, затем – вдоль аллеи со старыми ивами. Теперь они поднимались на пологий холм с лужайками по обе стороны дороги, заканчивающейся тупиком. Даже в такой пасмурный день на траве сидели парочки – их желтые дождевики казались гигантскими лютиками на зеленом фоне.

– Отсюда до Инженерного корпуса рукой подать, – сказал Дэви, выбираясь из машины. – Но придется идти пешком, ближе не подъехать. Я оставлю тебя на пару минут – мне нужно сбегать узнать, в какой аудитории будет экзамен. Не возражаешь?

– Конечно, – откликнулась Вики с легкой улыбкой.

Дэви облокотился на дверь, участливо глядя на спутницу.

– Вы поладите с дедушкой, не волнуйся. У меня сегодня суматошный день, но обещаю забежать к вам вечерком ненадолго – вдруг это как-то поможет. Ты ведь о дедушке задумалась?

– И о нем тоже.

– Вот как? А о чем еще?

– Еще? – Она витала мыслями где-то далеко. – Еще, наверное, вспоминаю, о чем же я когда-то мечтала. В двух словах и не объяснить.

И хотя ей казалось невозможным выразить все свои туманные фантазии одной яркой фразой – для Дэви это было бы легко. Если бы она дала сейчас слабину, мечтательно глядя вниз на озеро, и рассказала ему о них – пусть даже уклончиво, полунамеками, – Дэви выслушал бы ее, не снимая ногу с подножки, мрачнея все больше и пытаясь скрыть свою боль, а затем сказал бы очень просто:

«Твоя мечта – это мой брат Кен».

3

Кен сосредоточенно трудился в гараже. Помещение окутывал едкий сизый дым, мотор ревел, как раненый зверь. Передок огромного грузовика с поднятым капотом напоминал разинутую пасть дракона. Сидевший в драконьей голове Кен убрал ногу с педали газа, и возмущенный рев стих сперва до ошеломленного фырканья, затем до неуверенного покашливания. Кен еще раз нажал на педаль, и дракон снова рассвирепел. Но для Кена, как для любого опытного ветеринара, этот величественный рык просто помогал поставить верный диагноз – впускной клапан барахлил, и последние десять минут он пытался заставить его работать как положено. Кен застыл на водительском месте, глядя прямо перед собой, – вся его поза выражала спокойное упорство. Светлые волосы растрепались и лезли в глаза. Кен резко встряхнул головой, откидывая их назад. Его молодое лицо сразу стало выглядеть открытым и даже одухотворенным. Сейчас он использовал почти все органы чувств. Он напрягал слух, пытаясь уловить пропущенный такт, нога сквозь толстую подошву ощущала малейшую задержку между нажатием на педаль и реакцией мотора, обоняние улавливало запах несгоревшего бензина, а по неравномерной вибрации грузовика он определял моменты, когда четырехтактный цикл сбивался на трехтактный. Через умелые руки Кена прошло множество движков. Теперь каждый мотор становился для него кем-то вроде близкого друга, обратившегося за помощью – и Кен помогал. Он видел их насквозь, словно заржавевшие блоки цилиндров были прозрачной оболочкой. Работать руками, все равно над чем – будь то двигатель грузовика или сложный научный прибор, – вот то, что он умел и любил. И потому инженерия для Кена означала в первую очередь физическое созидание. Пускай теоретики вроде Дэви разрабатывают новые принципы и научные доктрины – Кена волновало только то, что можно пощупать руками. Если это осязаемо – это имеет смысл. На работе он был счастлив. Здесь не возникало чувства соперничества, не требовалось доказывать в тысячный раз, что он самый быстрый, самый ловкий, самый сильный, – или выполнять каждое опрометчивое обещание, которое срывалось с его языка, прежде чем он успевал подумать.

Среди людей он легко становился заложником собственных слов и всякий раз, когда это случалось, испытывал невыносимые муки, хотя и не подавал виду. В такие моменты ему представлялось, что он бежит вверх по лестницам высокой башни, останавливаясь на каждой площадке, чтобы захлопнуть и запереть очередную дверь от своих преследователей, отрезая себе же обратный путь. Ему ничего не оставалось, кроме как продолжать бежать, а достигнув вершины – выскочить на балкон, бросить всему миру вызов и прыгнуть в пустоту, никогда не зная, приземлится он в стог сена или на груду валунов.

Однако за перенесенные муки всегда полагалась награда. Когда Кен наконец вынырнул на поверхность пруда, пробыв под водой дольше, чем любой другой мальчик, в глазах остальных он увидел восхищение, которое стало бальзамом для его мятущегося сердца. Всякий раз, схватив уверенной рукой бейсбольный мяч, он представлял себя своим кумиром – Кристи Мэтьюсоном из Национальной лиги. Кен чувствовал, что Дэви и остальные парни рассчитывают на него в надежде, что он совершит очередное чудо, и за эту поддержку и веру любил их всех до такой степени, что готов был умереть за них.

Играть в бейсбол удавалось нечасто, купаться тоже, поскольку для деревенских мальчишек всегда находилась работа, но Дэви непременно оставался рядом – Дэви был его командой. Кену требовалось знать, что брат прикрывает ему спину и подбадривает его: «Давай, Кен!» – выкрикивая напоминания обо всех предыдущих подвигах и своей искренней верой вдохновляя на новые.

Кен всегда оставался любимцем публики, но никогда особенно не задумывался, почему его любят, – он просто принимал это как должное. Впрочем, иногда ему становилось не по себе от чьих-либо излишне настойчивых попыток подружиться: будь то парень или флиртующая девушка. Люди ошибочно принимали его приветливость за нечто большее. Кен на самом деле не нуждался ни в ком, кроме Марго и Дэви. Все остальные были просто приятелями для развлечений, и он сам решал, когда развлечениям заканчиваться.

Когда он чувствовал, что его пытаются взять измором, то терялся и искал спасения в любимой работе, погружаясь в нее с головой, как в прохладную морскую пучину, где царил покой. Но вскоре ему делалось скучно, он бросал инструменты и опять выбирался на берег, промаргиваясь от воды, с улыбкой присматриваясь к парням и девушкам на пляже – в попытках определить, кто громче всех его звал. Поскольку тот, кто больше всех жаждал общения с ним, мог его заполучить – на какое-то время.

Теперь он всем телом ощутил почти неуловимое изменение в железном сердце машины и с облегчением выдохнул, когда четвертый цилиндр встроился в работу. Он уже собирался выключить зажигание, когда в гараж заехал Дэви. Младший брат всегда водил быстро, если был без пассажиров, и сейчас свернул с мостовой по крутой дуге, попав точно в открытые двери. Низкая малолитражка затормозила в нескольких футах от грузовика.

Не поворачивая головы, Кен спросил:

– Ну, какая она?

– Кто?

Кен взглянул на брата изучающе.

– Девчонка Уоллис.

– А-а, нормальная, – небрежно бросил Дэви.

Кен снова отвел взгляд, возвращаясь к работе.

– Хороша собой?

– Кен, она еще совсем ребенок. Слушай, тебе долго еще возиться? К вечеру закончишь?

– К вечеру, ха! Я уже закончил. – Кен выключил зажигание и ловко выпрыгнул из кабины. – Я починил «Бьюик», «Хадсон» Андерсона и вот этот «Мак».

– Да быть такого не может!

– Но я это сделал! – заверил Кен с гордой улыбкой. – Вообще-то, вечером я договорился встретиться с Элис.

– С Элис? Я думал, у тебя с ней все давно в прошлом. А как же завтрашний экзамен?

– А он тут при чем? Если наших знаний недостаточно, чтобы сдать его прямо сейчас, то до завтра мы все равно ничего нового не выучим. Ты же не собирался заниматься сегодня.

– Разумеется, собирался.

– Ты сказал, что будешь работать над тем приемником до половины одиннадцатого.

– Просто я думал, что до тех пор ты будешь копаться в моторах.

– Тогда какая разница? Я уйду от Элис пораньше и вернусь примерно в это же время. Мы успеем повторить все вопросы.

– Кого ты обманываешь? Господи, Кен, ты глупо рискуешь. Ты знаешь, что от этого экзамена зависит гораздо большее, чем просто диплом. И ты не нашел лучшего момента, чтобы идти на свидание?

– Время, может, и неподходящее, но я все равно не усижу дома. Я и так все утро протирал штаны в библиотеке. Кстати, откопал новый вывод теоремы Пойнтинга. А что касается Элис, так это ты виноват, что я с ней сегодня встречаюсь. Тебя не было, и мне пришлось самому подойти к телефону.

– Не сваливай это на меня. Каждый раз, когда ты бросаешь какую-нибудь девчонку, она звонит мне, чтобы попытаться тебя вернуть. Сам с ними разбирайся, у меня своих забот хватает. Позвони Элис и скажи, что занят.

– Нет, – заартачился Кен. – С чего вдруг? Из-за экзамена? Не волнуйся, все пройдет как по маслу. А у меня есть для тебя подарочек. Вот, стащил сегодня. – Он вытащил из кармана две серебристые колбы и вручил Дэви. – Лампы с экранирующей сеткой. Одна для работы, вторая для изучения. Милашки, правда? Я снимал с них характеристики сегодня днем.

Дэви опустил взгляд на блестящие вакуумные лампы, любуясь их совершенной формой и ощущая ладонью гладкую стеклянную поверхность.

– Черт с тобой, поступай как знаешь. Но учти, что сегодняшний вечер самый важный из всех…

Кен сжал его запястье – вроде бы в шутку, но за этим сквозило скрытое раздражение.

– Слушай меня, – произнес он, глядя Дэви в лицо. – Я твой старший брат?

– Ну и?

– И считается, что старший брат должен подавать пример?

– Если ты позвонишь своей…

– Старший брат должен подавать пример, – твердо сказал Кен. – А каковы были твои слова, перед тем как ты помчался встречать эту девчонку Уоллис?

– Я сказал…

– Ты сказал: «Вернусь через двадцать минут». Двадцать минут. Ты отсутствовал два часа.

– Но я…

– Два часа. Разве я начал нудеть, когда ты вернулся? Разве спросил, где тебя черти носили? Я хоть словом обмолвился о завтрашнем экзамене? Хоть намеком? Я проявил сдержанность, как и полагается приличным людям в таких делах. Все, что я спросил, – хорошенькая ли она. И как твой старший брат, подаю тебе в этом пример. А теперь иди и впредь относись так же к моим делам. И кстати – сегодня вечером я надену эти брюки, так что сними их и дай им какое-то время отвисеться. Все, катись отсюда.

– Да ну тебя к черту! – огрызнулся Дэви, но не смог сдержать улыбки.

4

Вся легкомысленная бравада брата по поводу экзамена перестала действовать на Дэви, стоило лишь Кену отъехать от гаража после ужина. Шум мотора затих вдалеке, и мандраж сразу вернулся. Дэви хотелось ругаться в голос, и его сдерживали исключительно братские чувства.

Марго сегодня трудилась допоздна и не явилась домой к ужину. Она ни за что не позволила бы Кену вот так сбежать. «Черт возьми, – думал Дэви, – она-то понимает, как важен этот экзамен». На следующей неделе они собирались начать поиски средств для финансирования работ, и в планы Дэви с самого начала входило обратиться за поддержкой в банк. Благополучно сдав экзамен, они станут не просто парочкой местных ребят-автомехаников с сумасшедшими идеями, а дипломированными инженерами с университетским образованием и учеными степенями – доказательство того, что они знают, о чем говорят. С этой точки зрения завтрашний экзамен означал деньги – такие деньги, от которых зависело будущее. Свидания с девушками были для Кена чем-то вроде азартной игры, однако, на взгляд Дэви, никакой приз не стоил возможной потери. Грамотный игрок хотя бы учитывает шансы на проигрыш.

«Проклятье, – с яростью думал Дэви. – Я по-настоящему зол на Кена! Не следовало его отпускать. Неизвестно, когда он теперь вернется. Он вполне способен загулять до утра».

От осознания этого ему стало даже как-то легче, ибо теперь Дэви мог обратить свой гнев на самого себя – за то, что никогда не ругал Кена, как это делала Марго. Кен не заслуживал такого щепетильного обхождения. Когда брат был прав – то был прав. Но если уж ошибался, то ошибался по-крупному, и следовало говорить ему об этом прямо. Дэви решил не ложиться спать и пробежаться вместе с Кеном по всем вопросам, во сколько бы тот ни вернулся, даже если это означало заниматься всю ночь напролет.

Он потянулся за конспектами, но новые лампы, которые принес Кен, манили к себе. Дэви выдвинул ящик, и две изящные сферические колбочки стукнулись друг о друга, издав легкий мелодичный звон. Он взял одну в руки и осмотрел со всех сторон – просто чтобы лишний раз прикоснуться к приятной гладкой поверхности; и в то же время его так и подмывало разбить стекло, чтобы как следует разглядеть сердечник и оценить все совершенство конструкции. Это не казалось ему вандализмом – скорее, искушением переместиться в другой мир, где он чувствовал себя как дома благодаря своему воображению.

Резким движением кокнув лампу о край стола, Дэви осторожно смел осколки в сторону. Он полюбовался хитросплетением тончайших проволочных деталей, медленно поворачивая цоколь в разные стороны. Затем взял вторую лампу и вставил в гнездо тестовой схемы.

Сферическая поверхность поблескивала в полумраке, как серебристый шарик на рождественской елке. В ней отражался свет одинокой электрической лампочки, висящей чуть поодаль. Дэви сидел, отвернувшись от своей новой игрушки, но мысленно проникал в самое ее сердце – в крошечную вселенную, где царил такой же вакуум, как в межзвездном пространстве.

Чувствительные пальцы Дэви лежали на кнопках управления. Он нажал на маленький рычажок переключателя, и серебристая сфера засияла вишневым светом – точно в ее центре короткая прямая нить раскалилась от тока. Но Дэви благодаря своему пониманию процесса видел намного больше. Он представлял, как с раскаленной поверхности хрупкой проволочки срываются электроны, образуя невидимое облако вокруг нити накаливания, которое становится все плотнее и тяжелее, поскольку его окружает непроницаемая электромагнитная стена. Для электронов эта стена была сплошной и прочной, хотя человеческий глаз видел ее просто небольшим сетчатым цилиндром. Сетка действовала подобно миниатюрной плотине с водосбросами, которые открывались и закрывались миллион раз в секунду, пропуская потоки электронов, так что постоянный ток, пришедший изначально к нити накаливания, теперь пульсировал с той же частотой, с которой открывались и закрывались «водосбросы».

Такая быстрая трансформация тока являлась обычным делом для любой вакуумной лампы, сутью ее работы. Однако Дэви не переставал удивляться. Ему это казалось тем же самым, как если бы за один непрерывный рабочий цикл расплавленная сталь сперва выплеснулась из печи в форму, затем застыла в слиток, прошла штамповку под многотонным прессом, фрезеровку, а в конечном итоге в виде заготовки была помещена в патрон токарного станка – для окончательной обработки. Все эти мощные машины делали с металлом то же самое, что одна маленькая вакуумная лампа с электричеством; отсюда Дэви и вынес свою концепцию, что благодаря изобретению радиоламп электричество превратилось в податливую глину в руках человека-творца. С первого же момента, как только Дэви понял назначение вакуумной лампы, он был воодушевлен ее захватывающими возможностями – словно человек, открывший для себя музыку после долгих лет восхищения мимолетной гармонией и красотой природных звуков.