Империя. Том 3

Войска, столь скверно защищавшие под командованием генерала Арейсаги ущелья Сан-Эстебан и Деспенья-Перрос, поспешно отступили на Хаэн, чтобы прикрыть Гренаду. Другие части, которые из Альмадена отошли на Кордову, отступили не к Севилье, от которой испанцы не ждали большого сопротивления, а к Кадису, где они надеялись обрести надежное убежище за лагунами острова Леон под защитой английского флота. Французская армия частично последовала в этих же направлениях. Четвертый корпус генерала Себастиани, образующий левый фланг французов, преследовал до Хаэна обе дивизии, отступившие в Гренаду, дабы отнять у них это королевство и порт Малагу. Пятый корпус Мортье, образующий центр, от Гвадалквивира повернул вправо и соединился с 1-м корпусом Виктора, который спустился на Кордову. Из Кордовы они направились к Севилье, откуда к французской армии долетали тысячи призывов, суливших немедленную капитуляцию. Подойдя к Кармоне, близ Севильи, в ней и остановились, ибо Жозеф не желал брать города штурмом, ожидая результата тайных сношений, завязанных в Севилье О’Фарриллом, Азанзой и Уркихо.

Однако время ожидания мирного результата можно было использовать с большей пользой. Вместо того чтобы бездеятельно пребывать в Кармоне, следовало оставить Севилью справа и двигаться прямо на Кадис, дабы перехватить войска, снаряжение и, главное, членов правительства, которые намеревались там укрыться. Обладание Кадисом было гораздо важнее обладания Севильей, ибо французы наверняка могли опрокинуть стены Севильи с помощью пушек, но вряд ли преодолели бы лагуны, отделяющие Кадис от твердого берега Испании, и лишь внезапное нападение могло обеспечить французским войскам обладание этим важным городом, если и был какой-то шанс ускорить его покорение.

Жозеф предложил направить одно подразделение на Кадис, дабы перехватить всех, кто туда двигался, и оставить перед Севильей только 1-й корпус. Конечно, было бы лучше передвинуться на Кадис всей массой, нежели разделяться перед двумя важными пунктами провинции, но само по себе это предложение было лучше предложения не посылать в Кадис никого. Его поддержали многие генералы, но оспорил маршал Сульт. Он возразил, что армия и без того ослаблена отправкой Себастиани в Гренаду и не следует ослаблять ее еще больше, отправляя подразделение в Кадис, так как после взятия Севильи Кадис падет сам собой. Авторитет маршала вынудил Жозефа отказаться от предложения, и, вместо того чтобы протянуть одну руку к Кадису и перехватить хотя бы тех, кто туда отправился, а другую простереть над Севильей, чтобы завладеть столицей, теперь думали об одной Севилье и тотчас двинули к ней объединенные корпуса Мортье и Виктора.

Приближение французов вызвало в Севилье чрезвычайное волнение. Центральная хунта, в предвидении того, что должно было случиться, декретом постановила переместиться в Кадис и предоставила исключительную заботу охранять Севилью исполнительной комиссии. При виде того, как члены центральной хунты уезжают один за другим в минуту угрозы новой столице монархии, народ восстал, провозгласил местную хунту хунтой обороны и выпустил из тюрьмы графа Монтихо и дона Франциско Палафокса, чтобы они отстояли у французов столицу Андалусии. В провинциальную хунту включили генералов Ла Роману и Эгуйю и, возбудив ярость уличных толп, звоня в колокола и шумно затаскивая пушки на род земляного укрепления, возведенного вокруг Севильи, решили, что привели ее в состояние обороны. В извинение тех, кто действовал подобным образом, следует сказать, что у них не было возможности сделать большее.

Во время этих бесплодных волнений в виду Севильи показался 29-й корпус Виктора. Звонили все колокола, народ, собравшийся на валах и крышах домов, испускал яростные крики, несколько пушек подтащили к земляной насыпи, окружавшей город. Но не такими средствами можно было остановить французов. Виктор потребовал капитуляции и объявил, что если ворота не откроют тотчас же, он будет атаковать и уничтожит всех, кто окажет сопротивление. Угрозы в соединении с тайным сообщением с городом возымели свое действие и привели к началу переговоров, во время которых большинство главных действующих лиц, во главе с маркизом Ла Романой, ускользнули из Севильи. Тогда провинциальная хунта согласилась сдать столицу Андалусии, и 1 февраля ее ворота распахнулись перед армией Жозефа, который вступил в город под барабанный бой и с развернутыми знаменами.

Город был почти пуст. Высшие классы сбежали в Кадис, соседние провинции или в Португалию. Монашество также постаралось скрыться от победителей, а народ, в первом движении страха, разбежался по окрестностям. Но французы не учинили беспорядков и, забрав только для своих нужд продовольствие, никого и ничего не трогали. Жозеф, поспешив применить свою систему, обещал полное прощение всем, кто вернется, приласкал духовенство, весьма склонное к возвращению, и за несколько дней вернул народ, гнев которого прошел вместе со страхом и которому не хотелось терпеть голод и холод в окружающих полях. В Севилье нашлось продовольствие, боеприпасы, артиллерия и довольно значительные ценности в виде табака и руды из Альмаденских копей. Именно в таких ресурсах имелась великая нужда, и ими поспешили воспользоваться.

Следовало еще выяснить, станет ли покорение Севильи столь верным залогом капитуляции Кадиса, как утверждал Сульт. Движения французских армейских корпусов должны были вскоре известить об этом.

Пятый корпус, направленный на Эстремадуру, разогнал по дороге несколько подразделений Ла Романы и захватил довольно значительную добычу в обозах и деньгах у многочисленных беглецов, искавших убежища за крепкими стенами Бадахоса. Прибыв к воротам Бадахоса, Мортье потребовал капитуляции крепости. Однако укрепления Бадахоса были значительны, находились в хорошем состоянии и были заняты мощным гарнизоном, городские припасы были обильны и легко пополнялись, а население, возросшее за счет испанцев, укрывшихся в его стенах вместе со всеми своими ценностями, требовало не сдаваться французам. Комендант от имени маркиза Ла Романы отвечал, что крепость намерена защищаться и окажет сопротивление, какого следует ожидать от природной силы и энергии тех, кто ею командует. Не располагая снаряжением, необходимым для осады, Мортье занял сильную позицию на Гвадиане и связался со 2-м корпусом, стоявшим поначалу на Тахо, а затем передвинувшимся к Трухильо.

Корпус генерала Себастиани, преследуя остатки войска Арейсаги, последовательно вступил в Хаэн, Гренаду и затем показался перед Малагой, где народ в ярости грозил бурным сопротивлением. Но внезапная атака авангарда легкой кавалерии и пехоты усмирила ярость толпы и привела к быстрой капитуляции этого важного морского порта. Четвертый корпус мог надеяться на довольно мирное водворение в королевстве Гренада.

К сожалению, в Кадисе события приняли не столь благоприятный оборот. Местная повстанческая хунта занялась обороной крепости и, польщенная тем, что Кадис стал местопребыванием правительства, обошлась с центральной хунтой не так дурно, как жители Севильи. Она предоставила ей всё необходимое для заседаний и любезно встретила гражданских и военных лиц, искавших прибежища в стенах города. К многочисленным политическим беженцам присоединились герцог Альбукерке с его дивизией и войска, отступившие из Альмадена на Кордову, а от Кордовы на остров Леон. Не пустив англичан во внутренний рейд, хунта Кадиса открыла им рейд внешний и приняла в крепости четыре тысячи английских солдат.

При подобных ресурсах Кадис и не думал о капитуляции. В нем бурлили самые неистовые страсти, и политическое движение, прервавшееся в Севилье из-за прихода французов, теперь продолжалось с удвоенной силой в Кадисе, под прикрытием почти непреодолимых природных и военных препятствий.

Первым результатом этого движения должен был стать и стал роспуск центральной хунты, которая, убедившись в дальнейшей невозможности сохранить власть, поспешила ей покориться. Под всеобщие аплодисменты жителей и беженцев хунта без промедления объявила о созыве Кортесов, постановила его форму и назначила королевское регентство для совершения исполнительной власти. Регентство включало пять членов: епископа Оренсе, фанатика с посредственными способностями; генерала Кастаньоса, человека ловкого и разумного, но более способного обходить трудности, нежели их разрешать; государственного советника Сааведру, чиновника с немалым опытом управления; знаменитого моряка дона Антонио Эсканьо и дона Мигеля де Лардисабаля из американских колоний, призванного представлять в правительстве заокеанские провинции.

Таково было положение дел, когда 1-й корпус маршала Виктора подошел к каналу Санти-Петри через три-четыре дня после вступления французов в Севилью. Если бы он появился перед Кадисом с внушительными силами, когда правительство и армия находились еще в Севилье, быть может, ему удалось бы захватить крепость врасплох и предрешить ее капитуляцию. Но после того как в Кадисе успели собраться члены всех властей, многочисленные войска и самые горячие головы Испании, после того как подоспели англичане, рассчитывать на капитуляцию было безумием. Следовало готовиться к долгой и трудной осаде.

Эта великая морская крепость, древний центр морского могущества Испании, располагается в устье Гвадалквивира. Скала, поднимаясь над морем на несколько сотен футов, завершается обширным плато, покрытым многочисленными и богатыми жилищами, и, соединяясь песчаной косой с обширными лагунами, которые окаймляют южный берег Испании, образует сам город Кадис. Заключенная между Кадисом и лагунами морская поверхность образует внутренний рейд. Среди лагун, одни из которых возделаны, а другие покрыты солончаками, возвышается знаменитый арсенал, сообщающийся с рейдом через несколько больших каналов. Широкий и глубокий канал, протянувшись от Пуэрто-Реаля до форта Санти-Петри, окружает лагуны и очерчивает границу, за которой находится остров Леон. Так, чтобы захватить остров и сам Кадис, нужно было переправиться через канал Санти-Петри на виду у неприятельской армии и многочисленных флотилий испанцев и англичан; затем продвинуться через лагуны, пересекая множество весьма удобных для обороны рвов; захватить одно за другим строения городка на той стороне канала; и наконец двинуться по земляной косе к Кадису, захватывая укрепления, которыми она покрыта.

Правда, из нескольких выступающих пунктов побережья, как, например, из Трокадеро, можно было посылать на Кадис зажигательные снаряды и, вероятно, избавить себя от прямой и регулярной атаки. Но эта трудная и опасная операция требовала предварительного проведения многих других. Сначала требовалось захватить Трокадеро и восстановить форт Матагорду, откуда возможен обстрел Кадиса, затем расположить вдоль канала Санти-Петри ряд небольших укрепленных лагерей, дабы стала возможной осада острова Леон. Артиллерию, необходимую для оснащения этих укреплений, нужно было везти из Севильи и даже отчасти отлить в арсенале этого города, потому что та, что там уже имелась, была не очень большого калибра. Наконец, требовалось строительство флотилии – для переправы через канал Санти-Петри и пересечения внутреннего рейда в минуту решающей атаки, а также чтобы держать в отдалении неприятельские флотилии, которые не преминут появиться, чтобы мешать работам осаждавших и обстреливать укрепления. В Пуэрто-Реаль, Пуэрто-Санта-Мария и в бухте (в ее части по эту сторону канала) имелись элементы флотилии, хотя испанцы при приближении французов и перевели все суда с внутреннего рейда на внешний, полностью недосягаемый для огня. Помимо начального материала для флотилии, французы располагали и полностью организованным персоналом для нее в лице гвардейских моряков. Но чтобы собрать столь разнообразные средства нападения, требовалось время.

Теперь, когда французские войска рассредоточились по огромному краю от Мурсии до Гренады, от Гренады до Кадиса, от Кадиса до Севильи и от Севильи до Бадахоса, всех поразило одно соображение: этой прекрасной армии, вдвое превосходящей силы, необходимые для захвата юга Испании, едва ли окажется достаточно, чтобы его сохранить. Маршалу Виктору с 20 тысячами едва хватало людей для окружения острова Леон и сдерживания его гарнизона, более многочисленного, но, к счастью, менее храброго, чем его 1-й корпус; у него было довольно войск для подготовки осады, но не довольно для ее исполнения. Пятому корпусу маршала Мортье, вынужденному оставить гарнизон в Севилье и наблюдательный корпус перед Бадахосом, грозили большие трудности при исполнении двойной задачи. Четвертый корпус Себастиани, вынужденный удерживать Малагу, оккупировать Гренаду и противостоять повстанцам Мурсии, опиравшимся на валенсийцев, не располагал ни одним лишним солдатом. Дивизии Дессоля, оставленной в проходах Сьерра-Морена для защиты коммуникаций, также предстояло быть задействованной полностью, ибо надлежало охранять, помимо ущелий Сьерра-Морена, Хаэн, контролирующий Гренадскую дорогу, и равнины Ла-Манчи, за которыми лежал Мадрид. Но и в Мадриде, где остались лишь немногие испанцы и больные, требовался французский гарнизон. Дивизия Дессоля обязана была его обеспечить и, оказавшись разделенной между двумя задачами, не справилась бы, вероятно, ни с одной. Наконец, 2-й корпус генерала Ренье, расположенный на Тахо между Альмарасом, Трухильо и Алькантарой, невозможно было отозвать, не проявив неосмотрительности, ибо именно таким путем англичане в предыдущем году передвинулись из Абрантеса на Талаверу.

И получалось, что многочисленная и прекрасная армия, самая доблестная армия Империи численностью около 80 тысяч человек, оказалась разбросана по Гренаде, Андалусии и Эстремадуре так, что ни в одном месте не обладала достаточной силой и, конечно же, не могла оказать никакой помощи армии, которая собиралась действовать в Португалии против англичан! Надежда на возможность передвинуть отдельные ее части к Лиссабону, склонившая Наполеона к согласию на Андалусскую экспедицию, должна была улетучиться и уступить место опасению, что сил окажется недостаточно даже для сохранения Андалусии.

Новое регентство, руководившее восстанием из глубины лагун Кадиса, приказало маркизу Ла Романе принять командование войсками Эстремадуры, стоявшими лагерем вокруг Бадахоса. Генерала Блейка призвали из Каталонии (где заменили его генералом О’Доннеллом) и поставили во главе армии центра, остатки которой нашли прибежище в королевстве Мурсии. Блейк должен был собрать их и совместно с гарнизоном Кадиса направлять экспедиции на Гренаду, Севилью и куда только сможет, дабы поддержать герильясов Ронды.

Следует еще добавить, что двойная диверсия на крыльях французской армии, состоявшая в выдвижении Нея на Сьюдад-Родриго и Сюше на Валенсию, потерпела неудачу. Отданный Нею необдуманный приказ напасть на важную крепость Сьюдад-Родриго без осадной артиллерии и по соседству с англичанами, которые передвинулись на север Португалии, мог привести только к пустой браваде. Маршал Ней только послал несколько ядер в стены крепости и затем предъявил ультиматум коменданту, ответившему на подобный вызов, как он того и заслуживал. Ней вернулся в Саламанку. Сюше, сочтя, что приказ выдвигаться на Валенсию согласован с Наполеоном и перевешивает приказ осадить Лериду, Мекиненсу и Тортосу, показался перед Валенсией. Он даже захватил предместье Грао и обстрелял город ядрами. Но сопротивление, оказанное валенсийцами, невозможно было одолеть без тяжелой артиллерии, и генералу пришлось отступить в Арагон.

Тем не менее в Андалусии нечего было опасаться с той армией, которую там собрали, и всё зло, хоть и великое, сводилось к обездвиживанию 80 тысяч опытных солдат. Французы полностью контролировали край, который был покорен и платил подати. Жозеф переезжал из города в город, и поскольку любопытство собирало вокруг него толпы, а усталость от войны доставляла новых приверженцев, придворные льстецы называли его поездку по стране триумфальной, а трезвомыслящие люди считали не имевшей никакого значения. Льстецы наперебой твердили, что король мягкостью и добротой добьется большего, чем Наполеон с его ужасными солдатами, и что если предоставить дело Жозефу, он скоро подчинит Испанию; при этом забывали, что их окружали 80 тысяч тех самых ужасных солдат, которые обеспечивали Жозефу возможность испытать свои чары на народе Андалусии. Король был доволен, и маршал Сульт полагал, что он немало прибавил в весе, что, несомненно, было нелишним перед суровым судом Наполеона.

Но пока они поздравляли друг друга с успехом Андалусской экспедиции, из Парижа грянул гром, обративший радость Жозефа в горькую печаль. Экспедиция в Андалусию заняла первые месяцы 1810 года, и в это самое время происходили серьезные распри с Голландией. Наполеон был недоволен не только королем Луи, но и королем Жеромом из-за Ганновера и невыполнения финансовых условий, связанных с уступкой этого края. Устав терпеть непрерывные затруднения из-за своих братьев, не желая признавать, что они лишь пассивные проводники сопротивления самой природы вещей, он горячо гневался на них, и не только за их ошибки, но и за свои собственные, ибо кто, как не он сам, желая повсюду добиться невозможного, породил в конечном счете все препятствия, с которыми теперь сталкивался на каждом шагу? Получив в таком раздраженном расположении духа множество донесений о речах, которые велись при дворе Жозефа, о системе, значимость которой там раздували, и в особенности о щедрости, выказанной в отношении некоторых фаворитов, Наполеон принял весьма жесткие меры, которые никак не облегчали положение Жозефа в Испании. Прежде всего, он крайне не одобрил, что генерала Сюше отвлекли от осады Лериды и направили без тяжелой артиллерии на Валенсию, что вынудило французскую армию дважды показываться впустую под стенами этого города. Он осудил Жозефа, осудил самого генерала и запретил ему впредь подчиняться каким-либо иным приказам, кроме тех, что исходят из Парижа. Он равным образом не одобрил приказа маршалу Нею неосмотрительно выдвигаться на Сьюдад-Родриго, и в этой ошибке также обвинил Мадридский главный штаб. Но это было еще не самое неприятное.

Одаривание деньгами фаворитов в то время, когда повсюду недостает ресурсов, – вот что не понравилось Наполеону превыше всего. «Поскольку нашлись средства для подачек бездельникам и интриганам, – сказал он, – должны были найтись средства и для содержания солдат, которые проливают кровь за короля Жозефа; а поскольку их нужды удовлетворять не хотят, я удовлетворю их сам». И после таких слов Наполеон превратил четыре провинции слева от Эбро – Каталонию, Арагон, Наварру и Бискайю – в военные губернаторства. Он постановил, что власть в этих губернаторствах – как гражданскую, так и военную – будут осуществлять генерал-губернаторы, которые будут собирать все финансовые поступления в армейскую кассу, а с мадридской властью иметь лишь отношения внешней почтительности, но никаких отношений подчинения или финансовых. Только ему одному командующие корпусами Ожеро, Сюше, Рейль и Тувено должны были давать отчет в своих действиях и от него одного получать инструкции. Обеспечив себе таким образом военное обладание территориями слева от Эбро, Наполеон тайно написал каждому из этих генералов, чтобы сообщить свой подлинный замысел, состоявший в присоединении левого берега Эбро к Франции, в возмещение жертв, на которые ему пришлось пойти, чтобы обеспечить испанскую корону Жозефу. Не желая еще, однако, объявлять о таком плане, Наполеон предписал и им молчать о нем; но в случае получения ими из Мадрида приказов, противоположных парижским, он разрешал объявить, что они получили запрет на подчинение испанскому правительству и приказание подчиняться только правительству французскому.

Подобное решение было весьма опасным не только для Испании, но и для Европы. Казалось, что Наполеон – ненасытный в мире, как и в войне, – когда не завоевывал мечом, хотел завоевать декретами. Он недавно присоединил к Империи Тоскану, римские земли, Голландию. Он подумывал сделать то же в отношении Вале и ганзейских городов. Добавление к этим приобретениям еще и территории до Эбро как будто прямо заявляло, что ничто не может ускользнуть от жадности французского императора и любая земля, на которую падет его свирепый взгляд, станет потерянной для ее обладателя, даже если таковым окажется его брат!

План присоединения четырех провинций невозможно было долго сохранять в тайне. Одного учреждения военных губернаторств в этих провинциях хватило бы, чтобы обнажить подлинный замысел Наполеона, и никто, как мы вскоре увидим, на этот счет не ошибся. К тому же Наполеон не остановился на этой мере. Он принял и другие, ограничившие королевскую власть Жозефа до самых ворот Мадрида. Помимо упомянутых губернаторств, он разделил действующие армии на три группы: Южную, Центральную и Португальскую. Во главе армии Юга он поставил Сульта, поведение которого в Опорто, поразмыслив, решил не расследовать, и вверил ему 1-й, 4-й и 5-й корпуса, занимавшие Гренаду, Андалусию и Эстремадуру. Центральную армию он составил из одной только дивизии Дессоля, добавив к ней батальоны депо, в основном находившиеся в Мадриде, и вверил ее Жозефу. Португальская армия формировалась из всех войск, уже собранных или только собиравшихся на севере, чтобы выдвигаться на Лиссабон под командованием Массена. Каждый из генералов, командовавший действующими армиями и обладавший реальной властью, должен был подчиняться только французскому правительству, то есть самому Наполеону, который уже присвоил себе звание Верховного главнокомандующего испанских армий и назначил принца Бертье начальником своего Главного штаба.

Таким образом, Жозеф не мог ничего приказывать генерал-губернаторам провинций Эбро и командующим трех действующих армий. Он имел право отдавать приказы только Центральной армии в качестве ее командующего, но она была самой малочисленной, имела незначительную задачу и состояла из 20–25 тысяч человек. Невозможно было сделать власть короля Жозефа более ограниченной и более номинальной, и это был, конечно, не лучший способ возвысить его в глазах испанцев. Более того, предписания относительно финансов оказались столь же суровы, как и предписания относительно военной иерархии. Все сборы в провинциях Эбро приписывались оккупировавшим их армиям. Действующим армиям следовало обеспечивать себе пропитание за счет страны, где они воевали, но поскольку они могли не найти наличных денег для жалованья, Наполеон согласился присылать в Испанию ежемесячно два миллиона. Теперь Жозеф был ограничен не только в отношении командования войсками, но и в отношении доходов, имея право только на то, что поступало прямо в Мадрид: налог на ввоз товаров в столицу. Ненависть, которую питали к нему испанцы, не из-за него самого, но из-за иностранного вторжения, представителем какового он являлся, могла превратиться в чувство еще более страшное – в презрение.

Жозеф получил эти известия в Севилье и был ими потрясен. После столь тяжкого удара он не захотел более оставаться там, ибо его присутствие уже не могло оказывать на его новых подданных ожидаемого воздействия. К тому же в Андалусии он оказался лишенным всякой власти, ибо главнокомандующим Южной армии сделался маршал Сульт. Жозефу также требовалось приблизиться к Франции, дабы переговорить с братом и объяснить ему возможные последствия последних мер, принятых в Париже. Поэтому он отбыл вместе со своими министрами, оставив абсолютным властителем Андалусии Сульта, весьма довольного тем, что он наконец избавился от номинального монарха, который теперь только стеснял его, монарха реального. Так, 80 тысяч лучших в Испании солдат оказались парализованы ради того, чтобы сделать королем Андалусии не Жозефа, а маршала Сульта!

Жозеф быстро и без всякой помпы проехал через Андалусию, по которой еще недавно совершал свои триумфальные прогулки. Тотчас по возвращении в столицу он поручил своей жене, находившейся в Париже, и собиравшимся туда министрам Азанзе и Эрвасу вступить в переговоры с его братом и дать ему понять, что потеря провинций Эбро обрушит на него ненависть и презрение испанцев и что лучше удалить его с Иберийского полуострова вовсе, нежели оставлять на таких условиях.

Наполеон принял испанских министров без суровости, но с некоторым пренебрежением, самым презрительным образом отозвавшись о политике Жозефа, который вообразил себе, что одними деньгами, без солдат, усмирит непреклонную испанскую нацию, хотя ей если и можно протянуть руку, то только после того, как сразишь ее. Он выказал непреклонность в отношении финансов, объявил, что не в силах справиться с военными расходами, и если войскам не платят, ему придется их отозвать, а поскольку Жозеф не умеет или не хочет извлечь из Испании имеющиеся там средства, ему придется это сделать руками своих генералов; что он собирается зорко следить за ними и обяжет переводить в кассы Жозефа всё, что будет превосходить нужды армий; что Жозефу остаются почти усмиренные Новая Кастилия, Ла-Манча и Толедо; что он ничего не может добавить к двум миллионам, которые обещал присылать из Франции, и уже не может изменить порядок командования войсками; что нужны лишь две большие армии, Южная и Португальская, чтобы содействовать изгнанию англичан, и он один способен ими руководить, а потому, оставив еще и армию Центра, он уступил всё возможное, вверив ее Жозефу, который может располагать ею по своему усмотрению; что, в конце концов, командующие армиями обладают властью лишь в отношении военных операций и содержания армий, а во всем остальном они просто гости короля Испании и обязаны чтить его как короля и брата императора.