Империя. Том 3

Генерал Маршан, исполненный отваги своего командира и привыкший не считать испанцев, выдвинулся на Тамамес 18 октября и без колебаний атаковал позицию неприятеля тремя колоннами. Перед занятой испанцами позицией находилось несколько пушечных орудий, прикрываемых кавалерией. Французские кавалеристы в мгновение ока захватили эту артиллерию, порубив канониров, в то время как один из пехотных батальонов выдвинулся вперед, принял испанскую кавалерию на штыки и рассеял ее ружейным огнем. Но после этой легкой победы нужно было штурмовать саму позицию. Два полка на французском левом фланге, 6-й легкий и 69-й линейный, попытавшись вскарабкаться на высоты под огнем пятнадцати тысяч человек, воодушевленных своей позицией, тотчас понесли значительные потери и были отведены назад Маршаном, опасавшимся потерять в дерзкой атаке слишком много людей. Его попятному движению последовала вся линия, и непоколебимый 6-й корпус впервые оказался остановленным испанцами. Огонь был таков, что французы не смогли сохранить отнятую у неприятеля артиллерию, ибо все тащившие ее лошади были убиты.

Это незначительное поражение весьма воодушевило испанцев и подтолкнуло их к исполнению плана наступательной кампании. Впрочем, ничего более удачного, чем их массовое приближение, случиться и не могло, ибо, измученные мелкими боями, французы одерживали победы только в больших сражениях. Центральное правительство, и без того весьма расположенное, несмотря на советы генерала Уэлсли, вновь выдвинуть армию центра, после боя в Тамамесе без колебаний отдало приказ двигаться на Мадрид, чего горячо желали очень многие из тех, кто после ухода из столицы оказался заперт в Андалусии. Сочтя генерала Эгуйю слишком робким, центральная хунта заменила его доном Хуаном де Арейсагой, молодым офицером, отличившимся при Альканьисе в бою с войсками генерала Сюше. Деятельный и энергичный новый командир, считавший виноватыми в неудачах испанских армий отдельных офицеров, заменил некоторых из них более молодыми и привыкшими к тяготам нынешней войны. Его реформаторский дух всячески приветствовался и внушал надежду на скорое вступление в Мадрид, несмотря на презрительные предостережения генерала Уэлсли. Центральное правительство заявляло, что коль скоро англичане не желают действовать, оно прекрасно обойдется без них, и доходило в своей уверенности до того, что обсуждало, какие меры будут приняты после водворения в Мадриде.

Собрав на Сьерра-Морена войска Эстремадуры, которыми прежде командовал Ла Куэста, войска Ла-Манчи, которыми командовал Венегас, и подразделение валенсийцев, дон Хуан де Арейсага прошел в течение ноября через Ла-Манчу и вышел к Тахо выше Аранхуэса в окрестностях Таранкона. Под его командованием состояло пятьдесят с лишним тысяч пехотинцев, несколько более привыкших держаться на линии, чем другие солдаты Испании, восемьдесят орудий с отличной обслугой и семь-восемь тысяч добрых всадников. Вдобавок эту так называемую армию центра воодушевляла свойственная испанцам самоуверенность. В Мадриде о приближении испанцев также узнали с радостью и приготовились достойно их встретить.

Сульт, ставший начальником штаба Испанской армии после отъезда Журдана и обязанный руководить движением корпусов, поначалу никак не мог разгадать намерений испанского генерала, распознать которые было весьма непросто. Располагая большой частью войск за верховьями Тахо у Аранхуэса, маршал был в состоянии противостоять неприятелю на любых направлениях и мог не спешить с решением. Расположение его сил было следующим. Шестой корпус под командованием Маршана возвратился в Старую Кастилию, где, как мы видели, схватился с герцогом дель Парке в бою у Тамамеса. Второй корпус, которым командовал прежде сам Сульт, а теперь генерал Оделе, находился в Оропесе, за мостами Альмараса и Арсобиспо, наблюдая за дорогой в Эстремадуру. Пятый корпус Мортье располагался в Талавере и был готов поддержать 2-й. Четвертый корпус, которым прежде командовал Лефевр, а теперь Себастиани, был расставлен между Толедо и Оканьей. Первый корпус, которым по-прежнему командовал Виктор, находился перед Аранхуэсом, по ту сторону Тахо, охраняя равнины Ла-Манчи до Мадридехоса. Дивизия Дессоля и королевская гвардия Жозефа занимали Мадрид. Располагая 2-м, 5-м, 4-м и 1-м корпусами, Сульт мог собрать не менее 60 тысяч человек превосходных войск, и это было вдвое больше необходимого, чтобы разогнать любые регулярные армии Испании. При невозможности угадать планы неприятеля, который на самом деле их не имел, Сульт отдал соответствующие распоряжения, чтобы подготовиться ко всем возможным случаям. Он передвинул 2-й корпус от Оропесы к Талавере, с приказом не сводить глаз с дороги из Эстремадуры, по которой могли появиться англичане. Он отвел 5-й корпус от Талаверы к Толедо и сосредоточил 4-й корпус между Аранхуэсом и Оканьей. Первый корпус, стоявший за Аранхуэсом посреди Ла-Манчи, был отведен к Тахо. При таком расположении можно было за два марша соединить три корпуса из четырех, чтобы они действовали сообща в одном пункте.

К 15 ноября, когда неприятель полностью перешел с Севильской дороги на дорогу в Валенсию и, казалось, направлялся на левый фланг французов, Сульт передвинул 1-й корпус к Санта-Крус-де-ла-Сарсе и приказал генералу Себастиани начинать движение в том же направлении. Однако генерал Арейсага побоялся оказаться отрезанным от дороги на Севилью и отброшенным на Валенсию, что оголило бы Андалусию; поэтому он переменил направление и, двигаясь левым флангом, переместился на правый фланг французов к Оканье перед Аранхуэсом. Сульт, внимательно следивший за движениями неприятеля, отвел 4-й корпус слева направо и приказал Себастиани перейти Тахо у Аранхуэса по мосту, называемому Реина. Он подтянул 5-й корпус от Толедо к Аранхуэсу и, желая обеспечить единство командования, перевел 4-й и 5-й корпуса под командование Мортье и предписал им двигаться днем на Оканью. Виктору с 1-м корпусом он предписал перейти Тахо, к левому флангу Себастиани и Мортье, что представляло несколько несогласованное и не имеющее смысла, но не опасное перед лицом неприятеля движение. Сам Сульт отбыл из Мадрида вместе с королем Жозефом, его испанской гвардией и остатками дивизии Дессоля.

После полудня 18 ноября Себастиани подошел к Тахо с 5-м, 16-м и 20-м полками драгун Мило; еще два полка были посланы в разведку. Генерал по мосту Реина перешел реку со своей кавалерией, оставив позади пехоту, бывшую еще на марше. Когда от берегов Тахо отходят по дороге Ла-Манчи, приходится взбираться по довольно крутым склонам на край обширного плато, которое простирается, почти не прерываясь, от Оканьи до Сьерра-Морена и составляет так называемое плоскогорье Ла-Манча. Подойдя к дальнему краю плоскогорья, Себастиани заметил испанскую кавалерию, прикрывавшую основную часть армии Арейсаги. Это войско представляло силу примерно в 4 тысячи хорошо снаряженных и вооруженных всадников. Располагая только 800–900 драгунами, Себастиани оказался в весьма неприятном положении. К счастью, Мортье, прибывший в ту минуту в Аранхуэс, поспешил ему помочь и прислал 10-й егерский полк и польских улан. Себастиани получил в свое распоряжение около 1500 всадников.

Генерал Пари, командовавший 10-м егерским полком и польскими уланами, немедленно вышел на плато и произвел левым флангом наступательное движение на испанскую кавалерию, дабы захватить ее с фланга. До сих пор кавалерия выказывала твердость, но при виде угрозы с правого фланга попыталась развернуть часть своей линии. Генерал Мило, пользуясь случаем, атаковал ее в лоб с драгунами, в то время как Пари атаковал с фланга. В одно мгновение вся испанская кавалерия, поначалу столь внушительная, была опрокинута. Польские уланы уничтожили один полк почти целиком. Четыре-пять сотен всадников были убиты, ранены или захвачены. Французам достались около пятисот прекрасных лошадей. К несчастью, генерал Пари, лично участвовавший в атаке, получил смертельное ранение. Этот блестящий подвиг стал добрым предзнаменованием в отношении сражения следующего дня, приготовления к которому уже можно было заметить. В самом деле, за разорванным теперь занавесом испанской кавалерии различали основную часть армии Арейсаги, который двигался из Санта-Круса на Оканью, чтобы дать там сражение.

Девятнадцатого ноября маршал Мортье, главнокомандующий объединенными 4-м и 5-м корпусами, составил диспозиции для сражения. Генерал Себастиани, как и накануне, получил руководство кавалерией. Генерал Леваль должен был командовать поляками и германцами 4-го корпуса, генерал Жирар – 1-й дивизией 5-го корпуса, единственной оказавшейся на линии, ибо вторая была еще в Толедо. Генерал Дессоль получил под свое командование, помимо части собственной дивизии, французские полки 4-го корпуса. Королевская гвардия держалась в резерве позади. Войска составляли в целом примерно 24 тысячи человек, которых было более чем достаточно, чтобы опрокинуть 50–55 тысяч генерала Арейсаги.

Городок Оканья, вокруг которого сосредоточилась испанская армия, расположен на краю возвышенного, пространного и почти ровного плоскогорья Ла-Манча. Единственный овраг, который отходит от плато к Тахо, тянется вокруг города, представляя собой его природное укрепление, которым и прикрывались испанцы. Овраг начинался на левом фланге французов, образуя поначалу почти незаметную складку местности, затем проходил перед центром и на правом фланге упирался в Тахо, постепенно превращаясь во всё более глубокую и обрывистую впадину. На другую сторону этого природного препятствия и нужно было идти побеждать испанскую армию. Маршал Мортье рассудил, что удобнее будет напасть на испанцев левым флангом, атаковав их правый фланг там, где легко перейти едва наметившийся овраг. Возглавить атаку он поручил генералу Левалю, который вел за собой поляков и германцев, дав ему в поддержку превосходные полки генерала Жирара. В центре Мортье поставил генерала Дессоля, чтобы тот вел обстрел через овраг и занимал таким образом испанцев с фронта. Вся кавалерия должна была следовать движению левого фланга, перейти овраг у его начала и обрушиться на испанскую армию, после того как ее прорвет пехота. Сражение, по всей видимости, должно было воспроизвести состоявшийся накануне бой. Сульту, прибывшему вместе с королем Жозефом во время выполнения этих движений, оставалось только подтвердить приказы Мортье.

В одиннадцать часов утра генерал Леваль, храбро атаковав правый фланг неприятельской армии, перешел овраг у его начала и предстал перед испанцами плотной колонной. Генерал Арейсага, разгадав намерение французов, передвинул на свой правый фланг всю артиллерию и лучшие войска. Артиллерия накрыла снарядами поляков и германцев, но не поколебала их. Однако испанская пехота, приблизившись к складке местности, через которую переходили французы, и ведя плотный ружейный огонь, добилась некоторых перебоев в движении рядов союзников. Генерал Леваль получил тяжелое ранение, двое его адъютантов были убиты; многие орудия вышли из строя. Тогда Мортье приказал генералу Жирару немедленно вступить в бой, пройдя через промежутки в первой линии. Тотчас построив колонной 34-й, 40-й и 64-й пехотные полки и выставив 88-й против испанской кавалерии, Жирар перешел овраг, затем прошел через бреши в строю поляков и германцев с замечательным самообладанием, под огнем неприятельской артиллерии, и решительно атаковал испанцев. Под его натиском испанцы начали уступать участок, отходя на Оканью. Полки 5-го корпуса продолжали атаку, и вскоре в неприятельской армии возник некоторый беспорядок.

В ту же минуту генерал Дессоль, до сих пор ограничивавшийся обстрелом через овраг, глубина которого в этом месте представляла препятствие, уже без колебаний начал переходить через него. Он совершил спуск, затем подъем и внезапно дебушировал на Оканью, которой ему удалось завладеть. Тем временем на противоположном крыле французская кавалерия ринулась галопом на испанскую конницу, прикрывавшую обозы у дороги из Санта-Круса в Оканью, опрокинула ее и устремилась в гущу прорванной и разбегавшейся пехоты. Вскоре повсюду воцарилась чудовищная неразбериха. Поскольку испанцы на сей раз пытались держаться стойко, их стало возможно догнать, окружить и захватить. За несколько минут под саблями и штыками французских солдат пали четыре-пять тысяч испанцев. Французам достались 46 орудий, 32 знамени и 15 тысяч пленных. Кроме того, было собрано множество обозов и не менее 2500–3000 верховых и тягловых лошадей.

На бой, проведенный с великим самообладанием и мощью, хватило трех часов. Испанская армия могла считаться уничтоженной, ибо потеряла не менее 20 тысяч из 50 тысяч человек, и это еще не было окончательным результатом. На следующий день французы беспощадно преследовали остатки испанской армии. Менее враждебные к французам, нежели крестьяне других краев, крестьяне Ла-Манчи, не хотевшие, чтобы война поселилась у них дома, сами указывали французской кавалерии дороги, по которым уходили беглецы. Было собрано еще 5–6 тысяч пленных, что довело количество потерь дона Хуана де Арейсаги до 25–26 тысяч. За несколько дней всю армию разогнали, и в Сьерра-Морена вернулись только разрозненные кучки солдат, почти без артиллерии и кавалерии. Помимо огромного морального воздействия победы, французская армия приобрела множество обозов и несколько тысяч превосходных лошадей, в которых крайне нуждалась. Через Мадрид провели около 20 тысяч пленных, которых без промедления направили во Францию. Победе недоставало только одного: она была одержана не над англичанами.

Волнение в Севилье было, естественно, весьма велико. Дурные вести самым тревожным образом сменяли одна другую. В это самое время стало известно, что капитулировала Херона; что генерал Келлерман, соединившись с генералом Маршаном, отомстил за неудачу при Тамамесе и потеснил герцога дель Парке в бою при Альба-де-Тормесе; что Австрия подписала с Францией мир; что Наполеон вернулся в Париж победителем и направляет форсированными маршами на полуостров многочисленные войска; что англичане, как никогда осуждая опрометчивость последней кампании, уходят в Португалию. После стольких ударов хунта решила искать безопасного пристанища в самой глубине полуострова, за лагунами, прикрывающими Кадис, собраться в начале 1810 года на острове Леон и подготовить там созыв Кортесов к 1 марта.

Итак, несмотря на огромные трудности войны в Испании и все превратности 1809 года из-за скверного использования великолепных войск, собравшихся на Иберийском полуострове, можно сказать, что кампания заканчивалась с преимуществом и даже с блеском. Позволительно было надеяться на благополучное и, может быть, скорое окончание этой долгой и жестокой войны, при условии, что в 1810 году французы сумеют с пользой использовать подготовленные Наполеоном войска и он сам уделит достаточное внимание испанским делам, не позволив себе отвлечься от цели другими предприятиями.

Но, как обыкновенно и случается, замешательство и недовольство царили не только в лагере побежденных; довольно терзаний, обид и беспокойств испытывали и в Мадриде, при дворе ныне победившего короля. У Жозефа в Испании было не меньше тревог и споров с его могущественным братом, чем у Луи в Голландии, и если он не настолько же был ими взволнован, то лишь потому, что при меньшей энергии и чувствительности обладал бо́льшим здравомыслием и осмотрительностью. Можно заметить, что ссора Луи с Наполеоном повторялась в несколько иной форме и в Испании, и Наполеон не сильно выигрывал, используя братьев как орудия своего владычества, ибо помимо собственной воли они становились представителями интересов, которые он хотел принести в жертву своим замыслам. В лице Луи возмутился независимый и расчетливый дух голландцев, в лице Жозефа восставали страдания несчастной Испании. Приходилось опасаться, как бы не признаваемая в обеих странах сама природа вещей не восстала вскоре с мстительной энергией, весьма мягкими выразителями которой были не подозревавшие о том, как, впрочем, и сам Наполеон, его братья.

Как бы то ни было, Жозеф утешался в ту минуту победой при Оканье и взятием Хероны. Получив от андалусских эмиссаров заверение, что юг Испании устал от партийных раздоров и только и мечтает ему отдаться, Жозеф затаил надежду на близкое окончание тягот. Наполеон же льстил себя надеждой, что близятся к концу его собственные жертвы, ибо ожидал решающего результата от великих достижений 1809 года. Надежда умеряла отчаяние одного и повелительный гнев другого, и оба думали только о том, как сделать предстоящую кампанию наиболее плодотворной.

Жозеф намеревался начать кампанию с экспедиции в Андалусию. Его испанские министры, наслушавшись заверений севильцев о том, что Андалусия устала от правления хунты и готова сдаться новой монархии, воображали, что она сдастся без сопротивления, а Жозеф, благодаря своему искусству завоевывать сердца, станет единственным покорителем прекрасной провинции; что Гренада, Валенсия, а там и Кадис вскоре последуют примеру Севильи; что таким образом под прямой властью испанского короля окажется почти весь юг Испании и Жозеф сможет обрести там финансовые ресурсы, а благодаря этим ресурсам и отдаленности обретет и некоторую независимость от брата; словом, что он станет королем Испании в Андалусии и так свершится триумф его миролюбивой системы, его личности и его монархии. Жозеф, которого нетрудно было убедить в таком положении вещей, настоятельно просил у Парижа разрешения предпринять покорение Андалусии. Маршал Сульт, считавший это предприятие столь же легким, особенно после того, как англичане удалились в Португалию, и желавший этой победой изгладить память об Опорто, отстаивал перед Наполеоном идею экспедиции в Андалусию, и Жозеф, дабы поощрить его, вел себя по отношению к нему как покорный и преданный помощник.

Наполеон, однако, колебался, что было ему несвойственно, когда речь шла о военных решениях. Он понимал выгоду обладания Андалусией и, быть может, благодаря притягательности ее примера, королевствами Валенсии, Мурсии и Гренады, что подчиняло ему разом весь юг Иберийского полуострова. Но его великое чутье подсказывало ему, что главным его врагом в Испании являются англичане; что прежде всего нужно постараться победить их и вынудить погрузиться на корабли; что после их ухода с Иберийского полуострова будет нетрудно обрушиться из Португалии, куда пришлось бы за ними идти, и на Андалусию, где у оставшихся без помощи испанцев не хватит ни сил, ни мужества для сопротивления; что если они и попытаются защищаться еще некоторое время, их оборона долго не продержится, ибо изгнание англичан неизбежно приведет к всеобщему миру, а после заключения всеобщего мира страсти испанцев станут подобны пламени, которое быстро угасает, лишившись горючего.

Двигаться незамедлительно и прежде всего на англичан – таков был наилучший и с политической, и с военной точек зрения план, и именно с этой целью Наполеон подготовил неодолимую массу сил. К несчастью, он дал себя отвлечь от этого спасительного плана заверением, что Ла-Манча и Андалусия будут захвачены без единого выстрела, после чего начнется беспрепятственный марш, который доставит ему все богатства Гренады и Севильи и даже Кадис и отнимет у англичан возможность водвориться в его порту. Наполеон еще не предвидел, сколь велик будет расход войск в Андалусии, когда они растянутся по этой испепеляющей местности. Он счел экспедицию в Андалусию лишь короткой прогулкой для прекрасных войск, располагавшихся вокруг Мадрида, прогулкой, которая позволит без промедления передвинуться от Севильи к Лиссабону, и согласился на экспедицию в Андалусию, не подозревая о последствиях этого рокового решения. Как мы знаем, он подготовил для Испании около 120 тысяч человек подкреплений и думал довести их численность до 150 тысяч.

Разрешая Андалусскую экспедицию, которую Жозеф должен был совершить с 70-ю тысячами старых солдат, Наполеон рассчитывал, что не менее 30 тысяч из них по окончании экспедиции можно будет отделить и передвинуть к Алентежу; что если эти 30 тысяч двинутся на Лиссабон по левому берегу Тахо, в то время как Массена двинется туда же по правому берегу с 60 тысячами человек Нея и Жюно, 15 тысячами гвардии, 10 тысячами всадников Монбрена, не говоря о резерве Друо, то англичане не выстоят перед столь подавляющей массой сил, их погрузка на корабли будет неизбежной и кампания 1810 года станет, быть может, последней в Испанской войне. Еще не зная из жестокого опыта, что творит с армиями климат Иберийского полуострова, можно было питать такие надежды даже при великой проницательности Наполеона!

Поэтому, не отказавшись от своей главной цели, каковой было изгнание англичан, Наполеон разрешил Андалусскую экспедицию, пока в Кастилии будут собираться части большой Португальской армии, которой назначалось двигаться на Лиссабон под водительством знаменитого Массена.

Согласившись на Андалусскую экспедицию, Наполеон предписал Жозефу ряд мер предосторожности в этой операции. Он приказал ему двигаться с тремя корпусами, 4-м корпусом Себастиани, 5-м корпусом Мортье и 1-м корпусом Виктора, оставив в резерве дивизию Дессоля. Что до 2-го корпуса, перешедшему от Сульта к Оделе, а совсем недавно – к генералу Ренье, ему было предписано оставаться на Тахо перед Алькантарой для наблюдения за англичанами, планы которых после отступления в Португалию оставались неизвестными. С этими тремя корпусами и старыми драгунскими дивизиями Жозеф располагал примерно 60 тысячами человек, а вместе с резервом генерала Дессоля, охранявшим его тылы, и наблюдательным корпусом генерала Ренье, следившим за правым флангом, его силы составляли не менее 80 тысяч человек. Этого было более чем достаточно, при состоянии сил испанцев, для захвата Эстремадуры, Андалусии и королевств Гренады и Мурсии. Удержание этих провинций было другой задачей, о которой в ту минуту пока не думали.

Отправив эти инструкции, Наполеон предписал генералу Сюше потратить время, которое Жозеф использует на покорение Андалусии, на взятие Лериды и Мекиненсы. Получая для выполнения этой задачи поддержку Ожеро, Сюше, в свою очередь, должен был помочь тому захватить Тортосу и Таррагону, а затем двинуться на Валенсию, где должно было завершиться покорение юга, начатое Жозефом. Маршал Ней в это время должен был организовывать в Старой Кастилии свой корпус, преследовать повстанцев Леона, оказывать помощь генералу Боне в Астурии, подготавливать осады Сьюдад-Родриго и Альмейды, с которых предстояло начать Португальскую кампанию, и за такого рода неутомительной деятельностью дожидаться, когда полностью соберутся все составные части португальской армии.

Получив разрешение на экспедицию в Андалусию, Жозеф испытал подлинную радость и устроил пышные сборы, подобные сборам Людовика XIV, двинувшегося на Фландрию со всем своим двором. Он взял с собой четырех министров, двенадцать государственных советников, множество придворных и бессчетное количество слуг. Он выступил в январе и две недели спустя подошел к ущельям Сьерра-Морена. Маршал Сульт, руководивший операциями, направил 4-й корпус по дороге из Валенсии на Сан-Клементе, дабы обойти слева главное ущелье Деспенья-Перрос, ведущее к Байлену. Пятый корпус он направил по большой Севильской дороге в само ущелье, а 1-й корпус – через Альмаден, дабы обойти ущелье справа и спуститься на Гвадалквивир между Байленом и Кордовой.

Хотя власть Жозефа над корпусами, не приданными непосредственно ему, была ненадежна, Сульт от его имени предписал генералу Сюше отказаться от осады Лериды и выдвигаться на Валенсию, дабы прикрыть левый фланг Андалусской армии. Направив приказ такого же рода маршалу Нею, он рекомендовал ему без промедления начинать осаду Сьюдад-Родриго, дабы привлечь англичан к северу Португалии и очистить правый фланг Андалусской армии, которую он защищал всеми способами, будто она подвергалась величайшим опасностям.

Приняв эти меры, выдвинулись на Сьерра-Морена с намерением атаковать 19 или 20 января 1810 года. Генерал Арейсага по-прежнему командовал испанской армией, наполовину уничтоженной в Оканье и рассеявшейся по многочисленным отрогам Сьерра-Морена. Генерал Ла Романа, которому поручалось реорганизовать эту армию, многое обещал и почти ничего не сделал. Она насчитывала от силы 25 тысяч человек, деморализованных и лишенных всего самого необходимого. Арейсага выстроил три дивизии этой армии перед проходами Альмадена, Деспенья-Перроса и Вилья-Маурике. Одна дивизия, присланная из Старой Кастилии под командованием герцога Альбукерке, перешла Тахо под Алькантарой и двигалась на Севилью, чтобы прикрыть столицу.

Восемнадцатого января маршал Виктор выступил из Альмадена на Сьерра-Морена по дороге, весьма неудобной для артиллерии, а 20-го двинулся через горы, намереваясь дебушировать на Кордову и обойти таким образом ущелье Деспенья-Перрос. На своем пути он встречал лишь разбегавшиеся войска, которые стремительно отступали к Кордове, не удерживаясь ни в одном пункте. Мортье 20-го подошел к ущелью Деспенья-Перрос, которое выводит на Каролину и Байлен. Заметив его приближение, испанцы взорвали несколько мин, которые отнюдь не сделали дорогу непроходимой, и стали отступать с высоты на высоту, стреляя издали и безрезультатно. Следуя за ними, маршал вышел к Каролине и Байлену, куда и вступил, захватив несколько пушечных орудий и тысячу пленных. Генерал Себастиани, дебушировав из Вилья-Маурике на перешеек Сан-Эстебан, встретил там чуть большее сопротивление, благодаря чему, однако, смог и добиться более значительных результатов, ибо захватил три тысячи человек, знамена и пушки. К вечеру 20 января вся французская армия соединилась на Гвадалквивире, и страшные места, овеянные столь ужасной славой, остались позади.