Полная версия
Когда погасло солнце
– Тизерия, ты можешь сказать мне правду. Я не могу пропустить этот момент… Если вдруг тебе станет хуже.
Я опускаю голову и смотрю на свои руки, которые по-прежнему сжимают остывшую чашку. Желудок сжимается.
– Я не уверена, что мне хватит сил.
Я говорю это так тихо, буквально выдыхаю из себя. И хотя для вампирского слуха это не проблема, Харун все равно переспрашивает, и я повторяю свои слова.
– Нет, Тизерия, я услышал тебя. Я просто не понимаю, о чем…
Он замолкает, и я поднимаю голову, чтобы взглянуть на него. У Харуна такое растерянное выражение лица, что я отвожу глаза. Шея и уши горят.
– Тизерия, этого не будет, – отрезает он.
Я хмурю брови. Теперь я растеряна. Неужели Харун согласился на этот брак исключительно из-за жалости? Но разве я сама не пошла на это ради спасения своей жизни? Все внутри обрывается. Избежать смерти может мне и удалось, но вот обмануть надежду – нет. Особенно когда карие глаза полны беспокойства.
– Не тогда, когда ты человек, – продолжает Харун. – Особенно такой хрупкий. Это слишком опасно. Я могу убить тебя. Боюсь, этот брачный союз создавался не для того, чтобы сократить твою жизнь. Не думаю, что несколько дней сыграют большой роли.
Я отвожу взгляд. Чувствую себя так неловко, что готова провалиться сквозь землю.
– Тизерия, я говорил это не для того, чтобы смутить или обидеть тебя. Мне нужно знать, если тебе станет хуже, потому что я не хочу пропустить тот момент, когда я обязан буду тебя спасти. Поэтому прошу, будь честна со мной.
– Хорошо, – отвечаю я. – Сейчас я правда в порядке.
– Хочешь вернуться?
– Я обещала один танец брату.
– Не думаю, что танцы – это хорошая идея.
– Я обещала, – настаиваю я. – Я буду очень осторожной, и, если понадобится, сразу позову вас.
– Не нужно обращаться ко мне на вы, прошу, – смеется Харун. – Это только все усложняет.
Он поднимается на ноги, я встаю с дивана, но Харун не успевает даже дойти до меня, как начинает кружиться моя голова, и комната плывет. Лицо Харуна теряется среди этого водоворота, и я слышу его взволнованный голос.
– Мне нехорошо, – говорю я, как он и просил.
Руки Харуна подхватывают меня. В глазах темнеет, и мир гаснет.
– Моя маленькая Тизерия, – слышу я ласковый голос, и мягкие прохладные пальцы нежно касаются моей горячей щеки.
Я с трудом открываю глаза. В комнате царит полумрак, лишь свет от горевших в камине дров и одинокая свеча освещают комнату. Тяжелые шторы плотно закрыты, я не знаю, ночь сейчас, вечер или раннее утро.
Все тело ноет, и я опускаю тяжелые веки. Каждая кость в моем теле дает о себе знать. Я мечтаю скорее вернуться в сон и освободиться от невыносимой боли.
– Тизерия, – вновь зовет меня мягкий голос брата. – Тебе нужно выпить это.
Я моргаю несколько раз, привыкая к тусклому свету. Мирез сидит на краю постели, держа в руке чашку. Шумно выдохнув, я киваю. Мирез улыбается и помогает мне сесть. Мелкими глотками я опустошаю чашку и откидываюсь на подушки.
– Отдыхай, я навещу тебя вечером, – Мирез ласково гладит мою ладонь.
Он поправляет подушки и натягивает одеяло до подбородка, затем тихо выходит из комнаты.
Свеча рисует светом узор на потолке. Капли бегут из глаз по вискам. От настоя, что принес брат, боль немного ослабевает. Мышцы расслабляются, и мягкие объятья сна манят меня к себе. Перед тем как окончательно скользнуть в небытие, я на мгновение чувствую себя здоровой.
Сон мой неспокоен, я просыпаюсь и вновь проваливаюсь в темноту. Очнувшись, я едва могу открыть глаза. В меня вливают очередную порцию горького настоя, после чего я вновь засыпаю.
Мне снится мама, она зовет, протягивая руки. Холодный пот выступает на коже, рубашка противно липнет к телу, а ноги путаются в простынях. Тело знобит, и я перестаю различать реальность.
Я балансирую между сном и бодрствованием, не в силах удержаться за какое-то одно состояние. Приходят люди, поят меня отварами, что-то говорят, но я не могу разобрать их слов, в голове все гудит, и я опять проваливаюсь в темноту. Из сна меня выдергивает напряженный голос. Вынырнув из небытия, я прислушиваюсь. В комнате кто-то тихо спорит.
– Ей уже ничего не помогает. Она либо спит, либо бредит, либо стонет от боли, – слышу я знакомый голос, но никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
Вновь цепкие пальцы боли тащат меня к себе. Я пытаюсь открыть глаза, хочу удержаться в сознании, понять, что происходит вокруг, но тьма уже затуманивает разум, тянет к себе, предлагая мне самое желанное – спокойствие, и я поддаюсь.
Не знаю, сколько проходит времени, я давно потеряла ему счет. Ледяные руки сжимают мое плечо. Я чувствую холод даже через рубашку. Неужели у меня такой сильный жар? Я собираюсь с силами, чтобы открыть глаза или сказать что-то важное брату, но мысли путаются, а во рту все пересохло так, что язык отказывается шевелиться.
Мягкие холодные губы касаются моего запястья. Я начинаю сомневаться, что это был Мирез. Я хочу одернуть руку, но меня держат крепко. Прикосновение такое нежное, что я отбрасываю все мысли. Я цепляюсь за это приятное ощущение. Оно длится лишь секунду, пока острые зубы не прокалывают кожу. Возможно, я слишком привыкла к боли, либо холодные губы так манят меня, что я не замечаю неприятного покалывания на коже.
Рука начинает гореть. Жар от нее поднимается все выше, к плечу и шее. А затем боль накрывает меня с головой. Я кричу, но самого крика не слышу. Оглушительная тишина обрушивается на меня. Ощущение, что я нырнула в раскаленные угли, не покидает меня.
Тело сжимается в тугой комок. Перед глазами сверкают красные круги и желтые звезды, а затем все гаснет.
Глава 4. Халеси
Внутри королевский замок ничуть не изменился за прошедшие восемь лет. Для тринадцатилетней меня все здесь было роскошным и величественным. Таким же оно и осталось. Война коснулась всего Грагоса, но не тронула замок.
Каменные ступени тщательно вымыты. Над широкой лестницей, как и прежде, большую часть стены занимает гобелен с гербом Грагоса. На синем фоне изображена желтая звезда, внутри которой находится оранжевое солнце. В гарнизоне этот рисунок украшает тысячи щитов.
Я шагаю за двумя королевскими стражниками. Они ведут меня по длинному коридору, в конце которого находится кабинет моего отца.
Здесь царит полумрак. Я игнорирую наползающие волны страха, стягивающие желудок в тугой комок. Через редкие маленькие окна, расположившиеся почти под самым потолком, поступает мало света, а большая часть ламп не зажжена. Сюда последствия войны все-таки успели добраться.
Я вхожу в кабинет одна, стражники остаются за дверью. Интересно, король так уверен в своих силах или не доверяет гвардейцам, раз не боится остаться с наемницей наедине.
Помещение залито солнечным светом. Мне приходится щуриться, пока глаза привыкают к яркости этой комнаты после темного коридора. В центре стоит длинный стол. Одну из стен полностью занимает шкаф, заполненный книгами в кожаных переплетах, стопками пергаментов и рядами пузырьков с разноцветной жидкостью.
Хилай сидит за письменным столом, спиной к окну. Он кивает на стул напротив. Я сажусь и укладываю руки на подлокотники.
Стол, разделяющий нас, – слишком маленькое расстояние.
На Хилае простая черная рубаха и жилет, по перстню на каждой руке. Черные волосы зачесаны назад, и я вижу седину на висках. Ни короны, ни мантии. Можно легко притвориться, что передо мной не король Грагоса, а мой отец. Пусть и не очень заботливый. Я не встречалась лицом к лицу с королем Хилаем несколько лет. Конечно, я видела его за эти годы. Уверена, и он видел меня.
Наши взгляды встречаются. Это то же самое, что смотреть в зеркало. Зеленые глаза, как и службу в гильдии наемников, подарил мне Хилай.
– Здравствуй, Халеси, – он нарушает тишину. – Как проходит служба?
– Я жива, – слова вылетают прежде, чем я успеваю задуматься, какого ответа ждет от меня Хилай. – Это можно считать успехом?
Я едва не прикусываю край губы, но успеваю себя остановить. Хилай не отрывает от меня глаз. Его лицо не выражает никаких эмоций. Но это спокойствие не предвещает ничего хорошо. Мне хочется поскорее получить задание и убраться отсюда.
– Пожалуй, да, учитывая, что обоих моих наследников отняла у меня война.
Хилай рассматривает свои сцепленные в замок руки. Я стараюсь усидеть ровно на стуле.
Бессмысленная война с северянами за проклятый кусок земли длилась почти десять лет. Цена, которую заплатил король Грагоса за победу, оказалась высока. Три года назад погиб его старший сын, а через полгода второй сын попал в плен. То, что от него осталось, повергло даже самых отчаянных наемников в шок.
Два года назад, после окончания войны, Хилай женился во второй раз. Молодая королева родила ему сына. Третьего и единственного.
– Какое задание вы хотите мне поручить? – я прерываю паузу.
Хилай поднимает на меня зеленые глаза. Он качает головой, словно стряхивает с себя воспоминания.
– Никаких больше заданий, – он расцепляет руки и кладет их на стол. – Я решил признать тебя. Вчера я объявил об этом совету. Они не стали мне перечить и согласились, что это разумное решение. Моему наследнику только исполнился год, и если со мной что-то случится, я не хочу, чтобы моего сына лишили трона, пока он будет еще ползать под столом.
У меня с трудом получается вдохнуть. Я пытаюсь переварить его слова, но получается у меня с трудом. Я ожила чего угодно, но не этих слов.
«Ложь», – шепчет противный, давно забытый голос надежды.
Восемь лет я провела в гарнизоне, притворяясь, обманывая, убивая и воруя ценные вещи и информацию. Бастард, ненужная дочь, которую выбросили из замка, едва мне исполнилось четырнадцать.
– Халеси, через неделю я объявлю тебя своей дочерью, – продолжает Хилай. – Я должен был сделать это уже давно. Теперь мы будем вместе, и я постараюсь восполнить все потерянное время.
Мне хочется поверить ему, но я не могу. Не после восьми лет в гильдии наемников. Я сжимаю челюсти.
Если Хилай хотел быть мне отцом, он бы мог это сделать уже давным-давно. Но нет. Я просто нужна ему в качестве запасного варианта. Оберегать трон для его наследника.
– Почему ты не сделал этого раньше? – задаю я вопрос, за который сразу же начинаю себя презирать.
– Было опасно держать тебя в замке. Тогда никто не был готов к тому, чтобы король признал своего бастарда, тем более дочь. Сейчас другие времена.
– И другие обстоятельства, – добавляю я.
Хилай вновь сцепляет руки и неотрывно смотрит на меня таким знакомым, но таким чужим взглядом.
– Я бы правда хотел все исправить, – тихо говорит он. – И сделать это гораздо раньше, Халеси.
Я поджимаю губы и отвожу взгляд. Могу ли я доверять моему отцу? Могу ли я доверять королю? Ответов у меня пока нет, хотя в груди все предательски сжимается. Одно я знаю точно. Я выберусь из гарнизона. Выберусь из клетки, в которой провела восемь долгих лет.
– Но как примут остальные такую новость? – я окидываю взглядом комнату. – Не буду ли я в опасности здесь?
Хилай улыбается. Впервые с того момента, как я пересекла порог его кабинета. Но эта улыбка пугает меня сильнее, чем ледяная маска спокойствия.
– Тебе не нужно об этом переживать, – мягко говорит он. – Это моя забота, и я уже все продумал. Через несколько дней я объявлю о своем решении и представлю тебя двору. А затем ты уедешь из Грагоса. Народ примет тебя гораздо быстрее, если ты выйдешь замуж и послужишь нашему королевству на благо.
Выйдешь замуж.
Послужишь нашему королевству на благо.
Хилай никогда не станет мне отцом, пока он король Грагоса. Король ищет выгоду во всем.
Сейчас мне все равно. Чем дальше отсюда, тем лучше. Я заталкиваю обиду куда подальше. Лучше никакого отца, чем тот, что позволил мне провести столько лет в гарнизоне. Надеюсь, я не попаду в руки к человеку хуже, чем те, что держат меня здесь.
– Я нашел для тебя прекрасную партию, – продолжает Хилай. – Уверен, что вскоре ты обретешь свое счастье. А вместе с тем, ты послужишь своей стране, как истинная дочь короля. Этот союз очень важен для Грагоса, особенно в такие непростые времена.
Скорее всего, прекрасная партия в понимании Хилая – это не доброта, красота и прочие важные качества супруга для любимой дочери. Для короля важна лишь выгода, которую он получит. А для меня важна выгода, которую смогу получить я. Убраться из гарнизона. Каким бы ни оказался мой будущий муж, сомневаюсь, что он хуже наемников, хуже чужой крови на руках, хуже петли, что стягивает горло и вынуждает подчиняться. Подчинение или смерть – вот и весь выбор. Мне нужно, чтобы выборов стало больше.
И сейчас для меня важна только одна вещь.
– Куда я поеду? – спрашиваю я.
Губы короля растягиваются в улыбке. По спине пробегает холод.
– В Тард.
Королевство Тард располагается на юге. Грагос и Тард на востоке разделяет горный хребет, а на западе – Шорк. И у края горного хребта три королевства встречаются в одной точке.
Я улыбаюсь в ответ. Чем дальше отсюда, тем лучше.
Вечер медленно опускается на город, когда я возвращаюсь в гарнизон. Сегодня здесь полно народу. Все площадки для тренировок заполнены. Отовсюду раздается лязганье железа. Чьи руки не заняты мечом или луком, заняты игрой в кости. По двору бесконечно снуют люди.
Я стараюсь пробраться в свою комнату незамеченной.
В комнате пусто. Миата, скорее всего, сидит в столовой в компании многочисленных тарелок с едой.
Заперев дверь на засов, я дважды дергаю ручку, а затем поворачиваюсь к небольшому окошку и окидываю взглядом нашу комнату. Две кровати, прижатые к стенам, стол у окна, два сундука, два табурета и полка над камином. Вот и вся комната.
Это моя последняя ночь в гарнизоне.
Я открываю сундук и перебираю одежду. Вряд ли что-то из этого мне понадобится. Со дна я достаю все самое нужное: травы, аккуратно разложенные по мешочкам, и склянки с микстурами и ядом. Нахожу несколько монет, спрятанные среди рубах, и пару камней.
Рядом со мной на полу образуется кучка вещей. Я складываю одежду обратно и закрываю крышку.
Отодвинув сундук, я добираюсь до тайника в полу и достаю мамин кулон. Подношу его к окну и долго смотрю на него. Изящную серебряную цепочку украшает лунный камень. Если повернуть его на солнце, внутри камня появляется голубоватый отблеск.
В нерешительности я кручу кулон в руках. Хочу ли я напоминание об этой жизни? А смогу ли я забыть ее? Я сжимаю камень в ладони, а затем отправляю его в сумку, к склянкам и монетам.
Миаты все нет. Я хожу из угла в угол и нарезаю круги по нашей комнатке. Через маленькое окошко проникают лучи закатного солнца и оставляют на полу и стенах яркие полосы света. Чем дольше не приходит Миата, тем сильнее стены начинают давить на меня, словно комната еще сильнее уменьшается в размерах.
Я прячу сумку в сундук и выскальзываю в коридор. В последний вечер в гарнизоне мне хочется попрощаться не только с Миатой.
Пройдя через небольшой двор, я сворачиваю направо. По этому пути я ходила тысячи раз. Я бы смогла пройти здесь в полной темноте. Ноги сами ведут меня к башне целителей, что стоит у южных ворот гарнизона. Раньше башней пользовались часто, но тяжелый подъем мало подходил раненым гвардейцам, поэтому лекари переместились в соседнее здание, а башню оставили для заготовки целебных трав и настоев. Возле крыльца я останавливаюсь и смотрю вверх, вновь прося у Богов сил.
Я захожу внутрь и поднимаюсь по винтовой лестнице. Все здание пропитано ароматом алоэ, календулы, мяты, ромашки, шалфея, чабреца и десятками, а может, и сотнями других растений. Запахи сливаются в один, если не прислушиваться и не пытаться отделить что-то одно.
Я поднимаюсь до конца лестницы и останавливаюсь, чтобы перевести дух. В помещении, прямо под крышей, пусто. Сюда добираются только запахи трав и солнечные лучи.
Я подхожу к проему в стене, служащим окном, и опираюсь руками. Столица простирается прямо передо мной. Я окидываю взглядом линию горизонта, на которой уходящий день оставил широкими мазками желтые, оранжевые и розовые полосы. От вида на закат все тревоги покидают мои мысли. Остается только это мгновение, эти несколько минут в тишине, когда вокруг никого нет, когда все люди остались внизу.
Теплый летний ветер касается моего лица и волос.
Завтра на рассвете я уеду отсюда, а эта башня будет все так же стоять здесь и хранить воспоминания обо всех горестях моей жизни. Восемь долгих лет она слушала меня. Вся злость, вся радость, все отчаяние и вся надежда остались здесь, на вершине. Сколько раз я смотрела вниз, размышляя, ради чего я продолжаю бороться? Вид на закатное солнце давал мне веру в то, что однажды я буду провожать солнце свободной.
– Халеси, – вырывает меня знакомый голос из раздумий. – Ты там?
Я подхожу к лестнице.
– Здесь, – Мой голос разносится по башне, отскакивает от каменных стен и эхом возвращается.
– Я сейчас поднимусь, – отзывается Миата.
Я сажусь у стены, прямо на холодный каменный пол, и поджимаю колени к груди. Голова Миаты появляется в проеме. Ветер отбрасывает ее светлые волосы назад.
– Мне будет не хватать тебя, – поморщившись от холода, Миата садится рядом со мной. – Но приятно, что башня будет целиком в моем расположении.
– Ты уже знаешь?
– Кассиус сказал. Еще добавил, что отрежет мне язык, если я проболтаюсь, – она поворачивает ко мне голову. – Он заходил и оставил для тебя одежду. Поздравляю, ты теперь помощник лекаря.
Я поднимаю брови, а затем ухмыляюсь. Разумеется, король не может признать свою дочь, а затем объявить, что все это время я жила в гарнизоне и убивала людей, зато может сказать, что я жила в гарнизоне и лечила людей.
– Ты не говорила, что ты дочь короля, – Миата щурит глаза. – Ох, прости, наверное, стоит теперь обращаться к тебе Ваше…
Я толкаю ее в плечо, не дав закончить предложение, и она валится набок, громко смеясь. Я улыбаюсь, наблюдая, как Миата садится и вновь прижимается спиной к стене.
Несколько минут мы молчим, смотрим, как оставшийся краешек солнца исчезает за горизонтом. Небо разгорается все сильнее. Мягкий оранжевый свет озаряет наши лица и стены помещения. Я сижу на каменном полу, но вовсе не чувствую холода в это мгновенье.
– Я не говорила, потому что в этом не было смысла, – я нарушаю тишину. – Я незаконная дочь короля, который оставил меня на воспитание гвардейцу. А когда он умер, я попала в гильдию наемников. В гарнизоне это был бы лишний повод обратить на себя внимание, а это худшее, что могло случиться, особенно когда ты наемник. Поэтому я предпочитала никому не говорить.
Миата берет меня за руку и сжимает мою ладонь.
– Ты же будешь навещать меня?
Я сжимаю губы. Видимо, не только солнце может подарить надежду. Самую сильную надежду дарят люди.
– Через несколько дней я уеду из Грагоса. Хилай… король выдаст меня замуж ради выгодного союза.
Голубые глаза Миаты округляются, а затем ее губы растягиваются в широкой улыбке.
– Я бы многое отдала, чтобы посмотреть на тебя в свадебном платье, – с ухмылкой говорит она. – Умоляю, скажи, кто этот везунчик.
Я разрываюсь между желанием снова толкнуть ее и закатить глаза. В итоге решаю не делать ни того ни другого. Я смотрю на Миату, и горькое осознание сдавливает грудь. Возможно, я вижусь с ней в последний раз. Последний раз мы сидим на вершине башни, в последний раз вместе ждем, когда погаснет солнце.
Я смотрю в окно. Закатное небо уже начало темнеть. Мысленно я обращаюсь к небесам и прошу у них маленькую просьбу, а затем поворачиваюсь к Миате.
– Это наследник короля Тарда, – отвечаю я.
Ее круглые глаза становятся еще шире. Миата прижимает пальцы к губам в тщетной попытке скрыть улыбку. Я уже готова толкнуть ее еще раз.
– О, небеса! – восклицает она. – Простите, Ваше Величе…
Я не даю ей договорить и толкаю ее в плечо. Падая набок, Миата разражается смехом, таким заразительным, что я смеюсь вместе с ней.
Таким я и запомню наш последний вечер на вершине башни.
Глава 5. Тизерия
Странно, но в теле не осталось боли.
Я лежу с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Я страшусь, что, если сделаю хоть малейшее движение – пытка вернется. В комнате тихо, слышно лишь монотонное движение стрелок часов.
Я сосредотачиваюсь на слухе и дыхании. Медленно вдыхаю и выдыхаю. Чувствую аромат чистого постельного белья, словно его только высушили, и кровать застелили пять минут назад. Запахи окутывают меня. Дерево, лак, лен и бергамот. Они становятся все ярче. Мне удается различить их по отдельности. Обонянию удается уловить даже запах краски на страницах книг, стоящих на полке.
Где-то вдалеке раздаются торопливые шаги. За окном ухает сова. Мой слух улавливает то, чего сейчас не могут увидеть глаза.
Возможно, у меня просто разыгралось воображение. Мне хочется рассмеяться, но я тут же вспоминаю о жгучей боли и не решаюсь даже открыть рот. То спокойствие, в котором я нахожусь, кажется нереальным, но мне не хочется терять его.
Кто-то в комнате шевелится, и я слышу:
– Тизерия?
Я замираю. Страх приковывает меня к кровати так крепко, что я даже не дышу. Голос кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
– Тизерия? – вновь зовет меня бархатный голос.
Открыв глаза, я вижу резной потолок, деревянные балки и балдахин из струящейся ткани. Меня переместили в другую спальню.
Я медленно шевелю пальцами и застываю, ожидая очередную волну боли, но ничего не происходит. Я чувствую лишь мягкое прикосновение шелковой сорочки к телу. Я медленно сажусь.
Бархатный голос принадлежит Харуну, который сидит в кресле напротив кровати, положив локти на колени и подавшись немного вперед. Наши глаза встречаются, и я прижимаю край одеяла к груди. Харун отворачивается в сторону завешенного шторами окна.
– Не бойся, Тизерия. Ты в безопасности, – мягко говорит он. – И здорова.
Постепенно воспоминания о последних днях возвращаются ко мне. Я в Старесе, а мужчина, сидящий напротив моей постели, – мой муж, граф Грейкасл.
– Что с твоими глазами? – спрашиваю я и вздрагиваю от звука своего голоса. Он кажется непривычно мелодичным.
Харун поворачивает голову, и я вновь вижу его ярко-алые глаза.
– Так происходит, когда мы пьем человеческую кровь, – объясняет он. – Чтобы обратить тебя, мне пришлось выпить твоей крови.
Харун встает, берет висящий на спинке кресла халат и подходит ко мне.
– Пойдем, я кое-что тебе покажу.
Я отбрасываю одеяло и поднимаюсь на ноги. Получается легко и быстро, словно мое здоровье не просто вернулось, но и увеличилось в несколько раз. Харун помогает мне одеться, и я следую за ним.
Зоркие глаза подмечают каждую деталь в комнате. Шторы из зеленого бархата плотно закрыты, несколько ламп освещают спальню. Какое сейчас время суток, остается лишь гадать. Деревянные полы почти полностью покрывает мягкий ковер с причудливым повторяющимся узором. Напротив кровати стоит камин. Над ним в позолоченной раме висит картина, изображающая красочный пейзаж: зеленые луга, горы, небольшой кусочек леса, над которыми раскинулось яркое голубое небо.
Из комнаты ведут три двери, и Харун останавливается у одной из них.
– К тебе вернулось здоровье, но в твоем теле произошли некоторые… перемены.
Не дожидаясь от меня реакции, он распахивает дверь. Я заглядываю внутрь. За дверью оказывается гардеробная. Окна в ней тоже плотно зашторены. Я не могу отвести от них взгляда, и сердце болезненно сжимается от ужасного осознания. Я больше не увижу солнца, не почувствую теплые лучи на своей коже. Отныне солнце – мой опасный враг. Я отбрасываю эту мысль на потом. Главное, что я жива и здорова.
Я шагаю следом за Харуном в просторное, светлое помещение. В центре комнаты стоит пара кресел. На противоположной стороне от окна – длинный ряд шкафов с полками и вешалками, заполненные платьями, юбками, туфлями и прочими предметами женского гардероба.
– Все твои вещи перенесли, пока ты спала, – говорит Харун.
Он берет меня за руку и ведет к одному из кресел.
– Посмотри, – он останавливается и отходит в сторону.
Я вижу большое зеркало в деревянной раме, а в нем – себя в полный рост. Я по-прежнему худая и бледная, но удивительно лишенная болезненного вида. На лице все так же сильно выражены скулы, но кожа теперь гладкая, а под глазами нет синяков. А затем я вижу глаза, алые, как у Харуна.
– Мои глаза, – я подношу руки к щекам.
– Это временно, – Харун шагает ко мне. – Цвет будет таким ярким несколько дней, затем постепенно вернется к прежнему состоянию. Не волнуйся. Просто ты новообращенная, и человеческой крови все еще много в твоем теле.
Раздается стук в дверь.
– Войдите, – бросает Харун, и на пороге появляется Агна.