Когда погасло солнце

– Благодарю вас, – слышен ее сладкий как мед, голос.

Кассиус не отрывает взгляда от второго мужчины. Тот продолжает сидеть на месте. Он нас подозревает, а все потому, что в этом неудобном платье актриса из меня никакая. Такие задания подходят Миате куда лучше. Мы с Кассиусом тоже сидим, уступая ему. Мужчина кивает в сторону выхода. Губы Кассиуса растягиваются в улыбке, и он медленно поднимается с места.

– Мы разве не должны быть… – раздается снаружи голос, но кавалер Миаты не успевает закончить фразу.

Кассиус резко подается вперед, в его руке, словно из ниоткуда, появляется кинжал. Мой кинжал спрятан на голени под слоем юбок, поэтому я выкидываю ногу вперед и прижимаю мужчину в дорожном костюме к сидению, упершись стопой ему в грудь. Мужчина обхватывает мою ногу руками, и кинжал Кассиуса прижимается к его горлу.

– Убери от нее руки, – говорит Кассиус ледяным голосом.

Мужчина отпускает меня, но продолжает смотреть на ногу, которая с силой вдавливает его в стенку кареты.

– Готово? – громко спрашивает Кассиус.

Снаружи раздается глухой удар, а затем в карете появляется довольное лицо Хинеша.

– Готово, – отвечает он.

Взгляд Хинеша останавливается на моей ноге, которая по-прежнему покоится на мужской груди. Хинеш ухмыляется. Кассиус хватает пленника за горло свободной рукой и передает мне кинжал, не отрывая взгляда от мужчины в дорожном костюме. Тот глубоко вдыхает, и я сильнее надавливаю на него.

– Чтобы вас больше не видели в Драморе, – тихо говорит Кассиус, – У нас много глаз и много рук. И какая-нибудь до тебя да дотянется. Ясно?

Мужчина кивает. Я убираю ногу, и пленник судорожно вздыхает. Кассиус хватает его за плечи и ударяет о стенку кареты. Мужчина теряет сознание. Кассиус выталкивает его к выходу, Хинеш подхватывает мужчину, и я выглядываю из кареты.

Мужчины лежат посреди темной дороги. Миата стоит возле богача и рассматривает его лицо. Поперек горла мужчины зияет свежая рана, кровь из которой капает на землю и растекается лужей по пыльной дороге.

– Хватило бы и твоего грозного предупреждения, – Миата глядит на Кассиуса.

– Меня бы хватил удар, – смеется Хинеш. – Когда он очнется, то уже не забудет твоих слов, да, Кас?

Кассиус не отвечает. Он откидывается на спинку. Я возвращаю ему кинжал и вновь вижу привычное суровое выражение на его лице.

– Поройся в его карманах, – говорит Хинеш.

– Нет, спасибо, мне чужого добра не надо, своих денег хватает, – разглядывая ногти, отвечает Миата.

Хинеш садится и, порывшись в карманах, достает толстый кошель. Подняв голову, он смотрит на Миату с улыбкой.

– Ты бы была ко мне более благосклонна, будь я богат.

– Даже если бы у тебя были все деньги мира, то вряд ли, – Миата ухмыляется.

– Будь у меня все деньги мира, милая, я бы выкупил нам обоим свободу.

– Когда это случится, тогда и подумаю, – сладким голосом говорит она.

– Поехали, – Кассиус выглядывает из кареты, и наши плечи соприкасаются.– Хватит болтать. Здесь могут быть лишние глаза.

– Вряд ли тут кто-то пойдет, – отвечает Хинеш, но послушно подходит к карете и подает Миате руку.

Она садится рядом со мной, и Кассиус закрывает дверцу. Для троих в карете теперь куча места. Она словно расширилась. Едва Хинеш трогается, и все остается позади, дышать становится легче, даже несмотря на узкое платье.

Все закончилось.

Мы едем в тишине, и я радуюсь, что Хинеш остался снаружи, и мне не придется слушать его разговоры о чужих кошельках, об ужасе, который испытает мужчина, когда очнется и увидит своего товарища мертвым, о свободе, которую Хинеш выкупил бы. Но я знаю, что это только мечты. Будь у него даже все деньги мира, он бы не смог. Мы убийцы короля. Мы его грязные руки. Мы лишь часть его тела, которой отдают приказ. И выбора у нас нет. Подчинение или смерть. Как бы сильны мы ни были, тот, кто сверху, всегда сильнее.

Когда мы подъезжаем к воротам гарнизона, темнота сменяет сумерки.

Ворота открываются, и мы въезжаем внутрь. Я отодвигаю край шторы. Фонари освещают широкий двор. Карета останавливается, и Хинеш помогает Миате выбраться. Я вжимаюсь в сиденье и жду, когда выйдет Кассиус. Мне представляется, что чем дольше я просижу здесь, тем дольше смогу сохранить чувство, что я не останусь здесь, а поеду дальше.

– Мне нужно ехать, – говорит Кассиус.

Я киваю и затем пододвигаюсь к выходу.

– Доброй ночи, Халеси.

– Доброй ночи, – Не оборачиваясь, я вылезаю из кареты.

Просторный двор гарнизона кажется обманчиво пустым и тихим. Я вдыхаю прохладный летний воздух.

– Идем, – Миата тянет меня за руку. – Умираю от голода.

В столовой людей в разы меньше, чем обычно. В дальнем углу, как всегда, играют в кости. От запаха мяса желудок настойчиво сжимается, хотя аппетита нет. Миата набирает еды так много, что ее хватило бы накормить половину присутствующих. Каждый раз удивляюсь, как она при этом остается худой.

– Не могу забыть ту картину, – говорит Миата, покончив с последней порцией. – Он и правда был хорош собой. Ну, до того, как Хинеш…

Я поднимаю на нее взгляд и качаю головой.

– Ох, прости! – Спохватившись, Миата прикрывает руками рот.

Я возвращаюсь к своему блюду и продолжаю ковырять вилкой большой кусок мяса. Пахнет жаркое вкусно, но аппетита по-прежнему нет. Но мне нужны силы, поэтому я заставляю себя есть.

– О чем же нам говорить, если ничего другого у нас и нет? – вздыхает Миата, отставляя пустую тарелку в сторону.

Я пытаюсь придумать честный ответ, но ничего не приходит в голову, а врать совсем ей не хочется.

– Я буду ждать тебя в комнате, – Миата встает. – Может, пока буду одна, то смогу что-то найти.

Я улыбаюсь ей, и она уходит, собирая по пути похотливые взгляды мужчин. Быстро расправившись с едой, я встаю из-за стола. Сидеть здесь одной не хочется.

За восемь лет, что я живу здесь, гарнизон так и не стал моим домом. Скорее, это стало клеткой, из которой нельзя выбраться.

Яркая луна освещает пустующий двор. Гарнизон состоит из множества зданий и пристроек. Армия, королевская стража, убийцы – все мы живем вместе. Часть гарнизона, в которой обосновались королевские наемники, стоит с краю, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Но от нас и так все стараются держаться подальше. Они знают, что однажды нас могут отправить и по их душу.

Я останавливаюсь перед темным коридором и вслушиваюсь, а затем шагаю внутрь, быстрым шагом дохожу до нашей комнаты и три раза стучу в дверь.

– Входи, – раздается голос Миаты, и я толкаю дверь.

Она сидит за столом возле небольшого окошка и зашивает рубаху. Я задвигаю засов и дважды дергаю дверь.

– Всегда запирай дверь, Миата, – напоминаю я.

– Мы в гарнизоне. Я была и в местах похуже этого.

– Всегда запирай дверь, – повторяю я. – Всегда.

Миата откладывает рубаху и поворачивается ко мне.

– Халеси, – выдыхает она. – Я подумала… Может, нам стоит поговорить об этом?

В ее голосе больше нет сладости. Это Миата, которая не заигрывает и не притворяется. Это Миата, которая несколько месяцев назад выбралась из места, где она была лишь товаром, за который хорошо платили. Это Миата, которая была сломана. Это Миата, которая бы меня поняла.

Глядя в ее ясные глаза, я сжимаю губы. Ночь двухлетней давности всплывает в памяти и заставляет внутренности сжаться.

Я забыла запереть засов. Четверо наемников ворвались в мою комнату. Никогда не забуду ужас, что я испытала, когда осознала, зачем они пришли. Холод сковал тело, и сколько бы я ни билась и ни кричала, все оказалось тщетным. Я не смогла спастись, и никто не пришел мне на помощь. Уже тогда я была одной из лучших, но не могла справиться с ними.

Я борюсь с желанием покачать головой и киваю.

– Ты же видела, каким взглядом на тебя здесь смотрят. Не думай, что гарнизон – безопасное место. Были случаи, когда людей избивали свои же, а иногда и чего похуже. Если не начнешь запирать дверь, то и с тобой может что-то случится, – я сажусь на постель. – И мне не хочется пострадать из-за твоей беспечности.

– Я всегда буду запирать дверь, – Миата поворачивается обратно к столу и что-то ищет на нем.

– Может, теперь поговорим о том, сколько правды было в тех рассказах о твоем отце? – спрашиваю я.

– Все. Лучшая ложь всегда основывается на правде, – она поворачивается ко мне и протягивает мне конверт. – Тут для тебя письмо.

Я встаю, беру его в руки и подношу к лампе. На конверте – королевская печать. Я разрываю ее и достаю сложенный вдвое лист.

Мой отец хочет, чтобы завтра я явилась в замок.

Глава 3. Тизерия

Я лежу на огромной кровати, завернутая в полотенце и плед. Прикрыв глаза, я слушаю, как Лина раскладывает платье. Ткань шуршит еле слышно. Лина почти все делает быстро, осторожно и практически бесшумно. Но я несколько лет пролежала в кровати и просидела в кресле, вслушиваясь в происходящее вокруг, и научилась различать многие звуки. Я научилась различать людей по их шагам, научилась по голосу понимать их настроение, научилась, едва проснувшись, угадывать погоду, еще не посмотрев в окно. Вот что происходит с человеком, который слишком долго лежит, будучи предоставлен лишь сам себе. Конечно, многие люди пытались составить мне компанию – мой брат, бесчисленные лекари, горничные, гувернантки и учителя, но я быстро уставала, и мне требовался отдых, поэтому я лежала в своей постели, читала, пока в руках хватало сил перелистывать страницы, слушала звуки, доносящиеся из сада под окном, и очень много думала. А когда я уставала от мыслей, и поток в моей голове начинал уносить меня в страшные места, я словно отключалась и вновь прислушивалась к окружающему миру.

– Как ты себя чувствуешь? – голос Лины вырывает меня из воспоминаний.

Она уже стоит рядом, у изголовья моей кровати. Я приподнимаю голову, и в глаза бросается облако из белой ткани, которое висит на дверце шкафа.

– Я в порядке, – отвечаю я.

– Отлично. Пора собираться.

Дверь в комнату распахивается, и на пороге появляется горничная. Одна из тех, что помогала мне вчера принимать ванну. Мне кажется, что она тоже вампир.

– Наконец-то, – восклицает Лина, а затем поворачивается ко мне. – Это Агна, она поможет тебе одеться. Если понадоблюсь, я буду неподалеку.

Лина заправляет выбившуюся кудряшку за ухо и шагает к двери.

– Доброе утро, миледи, – кланяется Агна.

Прежде чем я успеваю сесть, рука Агны оказывается на моей спине. Сомнений нет, она – вампир. Горничная усаживает меня, опускается на колени и двумя быстрыми движениями надевает на мои ноги чулки и подвязывает их атласными лентами. Я смотрю на это и думаю, что скажет мой будущий муж, когда увидит эти чулки на моих тонких, исхудавших ногах.

Когда Агна заканчивает с бельем, она бережно поднимает меня на ноги, скидывает с меня плед и влажное полотенце. Воздух касается моей кожи, тысячи ледяных игл впиваются в мое тело, и я вздрагиваю. Агна надевает на меня белую шелковую сорочку и платье из парчи и бархата, верх которого вышит сверкающими белыми камнями, на рукавах и подоле – еще один слой из полупрозрачной ткани. Платье закрытое, с длинными рукавами и юбкой, но сверху остаются открыты мои ключицы и худые плечи.

Агна усаживает меня на стул у камина, расправляет юбку, чтобы она не измялась и подкидывает поленья в огонь. От камина исходит приятное тепло, и я стараюсь всем телом впитать его как можно больше, пока горничная колдует над моими волосами и лицом. Ее движения настолько быстрые и отлаженные, что я не успеваю устать, когда она заканчивает и ведет меня к зеркалу.

Я едва узнаю незнакомку в отражении. Платье моей мамы перешили, и теперь оно идеально сидит по фигуре. Я поворачиваюсь боком. К диадеме прикреплена фата из невесомой ткани. Волосы распущены и мягкими волнами струятся по спине. Глаза подведены черным, а губы и щеки подкрашены красным цветом, придающим жизнь моему лицу.

Иронично какой живой я выгляжу, учитывая, что жить мне осталось несколько дней.

Незнакомка в зеркале на мгновение улыбается, явно довольная чем-то.

– Спасибо, Агна, – голос мой дрожит.

Она подносит к моим губам чашку, и аромат трав ударяет в нос.

– Выпейте хотя бы пару глотков, миледи.

Я послушно глотаю. Теплый отвар согревает заледеневшие кости. От запаха и вкуса трав хочется поморщиться, но я опустошаю чашку и наслаждаюсь теплом, которое разливается по моему телу.

– Нам нужно пересечь один лишь коридор. Обопритесь на меня, миледи, иначе вы потратите все силы, – Агна шагает ко мне и подает руку.

Слова застревают у меня в горле, я улыбаюсь и опираюсь на нее. Как бы мне ни хотелось добраться до алтаря самой, приходится соглашаться на каждую помощь. Щеки горят от мысли, что толпа будет любоваться невестой, которая едва стоит на ногах. Болезнь продолжает вытягивать из меня жизнь, и я обращаю взгляд к потолку, моля небеса дать мне сил стойко пройти через этот день.

Мы неторопливо движемся к двери и выходим в коридор. Он кажется мне бесконечным. Пару раз мы поворачиваем направо, а затем налево. И наконец, впереди виднеются высокие тяжелые двойные двери. У каждой створки стоит по лакею, а между ними ждет отец. Один взгляд на него прогоняет все тревожащие меня мысли.

Мы останавливаемся в просторном холле с широкими лестницами, белыми стенами и обилием цветов и картин. Агна поправляет мне волосы. Отец поворачивается и смотрит на меня восхищенным взглядом. Мои губы расплываются в улыбке. В глазах отца собираются слезы.

– О, небеса, – шепчет он. – Тизерия, если бы не знал, что это ты, я бы тебя не узнал.

– Спасибо, папа. Я боялась, что ты не успеешь.

– Я заставил их гнал лошадей. Мне даже удалось поспать несколько часов, – ухмыльнувшись, он берет меня за руку. – Готова?

Я киваю. Лакеи распахивают перед нами двери, и отец ведет меня в огромный зал.

По двум сторонам от прохода сидят люди, которых я вижу в первый раз, впереди меня ждет жених, с которым я знакома всего два дня, но сейчас это все меня не заботит.

Я иду по проходу, ведущему к концу моей жизни и началу новой, и чувствую бесконечную благодарность, что этот день настал. Через несколько дней, когда для меня навсегда погаснет солнце, я перестану чувствовать боль и обрету все, чего была лишена долгие годы. И если брак по расчету и отсутствие солнца – это моя цена, то сейчас я готова ее заплатить.

Перед глазами все плывет. Я едва различаю лица и звуки. И когда отец доводит меня до конца прохода и останавливается, я словно впервые вижу Харуна. Его каштановые кудри сейчас аккуратно уложены, вчерашний беспорядок исчез. Он улыбается, и эта улыбка лучше любых поддерживающих слов. Глаза Харуна такие теплые, что я смотрю в них до самого конца, пока от меня не требуется ответить «Согласна». Только после этого я отвожу взгляд. Но когда нам следует поцеловаться, я не в силах посмотреть на Харуна.

В зале играет музыка, и я замечаю это только теперь, когда смолкают все звуки у меня в голове.

Харун наклоняется ко мне и мягко кладет руку мне на талию. Сейчас он не улыбается, лицо сосредоточенное, и я боюсь, что его глаза прожгут меня насквозь, когда я, наконец, смотрю на него. А через мгновение его губы касаются моих. Всего одно касание, и мои ноги начинают дрожать. Рука Харуна крепче обхватывает меня, и я стараюсь выдохнуть так тихо, как только могу. Харун улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ, пока графа и графиню Грейкасл провозглашают мужем и женой. Гости вскакивают на ноги, со всех сторон раздаются аплодисменты и поздравления.

– Поздравляю, – Харун берет меня за руку и целует пальцы.

Я вздрагиваю, и туман рассеивается. Харун кладет мою ладонь себе на локоть, и мы идем прямо в толпу гостей. Отовсюду доносятся поздравления, толпа расступается перед нами. Музыка смешивается с голосами гостей, превращаясь в неразборчивый хор. Из гущи народа то и дело выскальзывает чья-то голова, чтобы взглянуть на нас. Здесь собралось не меньше сотни гостей. Трудно разобрать, вампиры они или люди. Я пытаюсь отыскать хоть одно знакомое лицо. Взглядом я нахожу Миреза и отвечаю на его широкую улыбку, а он посылает мне воздушный поцелуй.

Харун и я выходим из зала. Он ведет меня через помещение с широкой лестницей к двери напротив. За дверью оказывается небольшая гостиная, устланная мягкими коврами и обставленная бархатными диванами. Ноги не слушаются меня. По спине бегут мурашки, и предательские мысли начинают лезть в голову. «Я вышла замуж за незнакомца». Но разве не в этом участь королевских детей? Выбора не было в любом случае. Даже не вынуди меня болезнь спасать жизнь.

На одной из стен я замечаю дверь и теперь не могу избавиться от мыслей о том, что ждет меня за этой дверью. Ноги опять начинают дрожать. Кажется, словно я вечность жду того, что должно произойти дальше, но Харун останавливается и усаживает меня на диван. Словно из ниоткуда появляется Агна с чашкой знакомого отвара в руке.

– Поздравляю, миледи. Как вы себя чувствуете? – она передает мне чашку.

– Хорошо, – с улыбкой отвечаю я, и Агна улыбается в ответ.

– Продержишься еще пару часов, моя дорогая жена? – Харун усаживается в кресло напротив.

Я удивляюсь тому, насколько естественными звучат его слова.

– А что будет дальше? – спрашиваю я.

– Пару раз благодарно кивнуть на поздравления нашим гостям. Съесть пару закусок, выпить пару бокалов шампанского. Тебе ведь можно пить шампанское?

Я пожимаю плечами и делаю глоток травяного отвара. Вряд ли уже хоть что-то может навредить мне сильнее.

– И один танец, – продолжает Харун. – Со мной.

– Я давно не танцевала.

– Ничего, я буду крепко держать тебя и не дам упасть.

Я допиваю остатки отвара, и Агна забирает чашку. Харун встает и подает мне руку. Я хватаюсь за нее, и Харун ведет меня из комнаты, вновь через холл с широкой лестницей, но в другом направлении.

Когда мы заходим в просторный зал, гул из голосов, смеха и музыки оглушает меня. В помещении все стены украшены белыми цветами, горит множество ламп и свечей. В одном конце зала за длинным столом гости едят, пьют, рассказывают друг другу истории и смеются. В другой части зала играют музыканты, гости кружатся в танце так плавно, словно они парят над полом, а не танцуют.

Я наклоняюсь к Харуну, чтобы задать давно интересующий меня вопрос.

– Кто все эти люди?

Он смеется, словно ответ слишком очевиден, и я хмурю брови.

– Вампиры, – шепчет Харун, склонившись к моему уху, – Не все, конечно. Лишь часть, те, что живут в Старесе и ближайших городах. Остальные – это люди, иначе здесь не было бы этого, – он кивает на стол, за которым люди наслаждаются аппетитными блюдами и закусками. – Извини, Тизерия, не хотел тебя напугать.

Я отвожу взгляд. Пусть лучше думает, что меня пугает вампиры, чем правду о том, что от его губ у моего уха ноги вновь начинают предательски дрожать, и я не могу выбросить из головы вид той двери.

Музыка останавливается, и высокий мужчина выходит в центр зала.

– Леди и джентльмены, поприветствуем графа и графиню Грейкасл! – громко говорит он, и отовсюду поднимается такой шквал аплодисментов и криков, что хочется зажать руками уши.

Но вместо этого я улыбаюсь толпе. Улыбка растягивается на моем лице против воли. Я вдруг осознаю, что впервые за много лет я не сижу в углу, а стою в центре зала, и множество глаз касаются моего тела, лица и платья.

Мужчина машет руками гостям, чтобы те успокоились. На это у него уходит еще несколько минут, пока не начинает вновь играть музыка и гости не возвращаются к танцам и еде. Высокий мужчина идет к нам.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – говорит Харун.

Мужчина останавливается напротив нас. Он не настолько высокий, каким казался издалека. Мужчина всего лишь худощав для своего роста, поэтому издалека казался выше.

– Тизерия, это Райнер Белл, – улыбается Харун. – Человек, который спас мне жизнь.

– Человек? – ухмыляется он.

Харун смеется.

– Тизерия, поздравляю со свадьбой, – Райнер улыбается, и вокруг его глаз собираются морщинки.

Он наклоняется и целует мою руку.

– Благодарю вас, – отвечаю я, когда он выпрямляется. – Расскажите, как вы спасли жизнь Харуну?

– Как-нибудь в другой раз, когда у нас будет больше времени… и тишины, – отвечает он. – А сейчас прошу меня извинить, одна дама ждет, когда я приглашу ее на танец.

Он наклоняет голову, а затем разворачивается и уходит к девушкам, что сидят недалеко от кружащихся в танце пар, пьют вино, болтают и кокетливо обмахивают себя веерами, зазывая мужчин на танец.

Крепкие руки надежно поддерживают меня. Мы садимся во главе стола под аплодисменты и поздравления. Лакей наполняет высокие бокалы шампанским. Пузырьки отталкиваются от дна фужера и разбиваются, едва коснувшись поверхности. Харун поднимает бокал, я отвечаю ему, и мы одновременно делаем глоток шампанского.

Когда пузырьки перестают лопаться во рту, я наклоняюсь к Харуну и спрашиваю:

– Разве ты можешь пить что-то, кроме… – я боюсь произнести это слово вслух среди такого количества вампиров, поэтому показываю на шею.

Харун смеется и делает еще глоток, а затем отрывает одну виноградину у ближайшего блюда с фруктами и с наигранным удовольствием ест.

– Как видишь, я и это могу, но только дело в том, что это меня никак не насыщает. Да и вкус не такой, как раньше. Или я забыл его за столько лет.

– А сколько тебе лет? – спрашиваю я.

– Поешь чего-нибудь, и я отвечу.

Я наугад тыкаю вилкой в тарелку и подхватываю кусочек ветчины, кладу в рот и жую.

– Мне сто двадцать три года, – невозмутимо отвечает Харун. – В этом году ровно сто лет, как я стал вампиром.

Я открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, но Харун кивает на мою тарелку и заводит разговор с мужчиной, который сидит рядом. Они обсуждают торговлю и сбор урожая, и по разговору я понимаю, что это управляющий замком. Я набираю очередную порцию еды и отправляю в рот, слушая, как идут дела в Старесе, пока тарелка не становится наполовину пустой.

Харун встает и подает мне руку.

– Потанцуем?

Мы идем в центр зала. Музыканты начинают медленную протяжную мелодию. Харун кладет руку мне на талию, одаривая спину мурашками, и мы начинаем медленно кружиться. Мои ноги почти не касаются пола. Кажется, что скоро я совсем оторвусь от паркета и улечу далеко-далеко, и Харуну придется полететь со мной, ведь его руки так крепко держат меня.

Постепенно другие пары присоединяются к нам. Харун медленно ведет нас к краю, наш танец скоро закончится, и я медленно спускаюсь обратно на землю. В одном из проплывающих мимо танцующих я вижу лицо брата, но даже не успеваю улыбнуться ему. Харун останавливается, но не убирает руки с моей талии. Наши тела так близко друг к другу, что у меня перехватывает дыхание и кружится голова.

– Тебе нехорошо? – спрашивает Харун.

– Нет, – Я пытаюсь задержать на нем взгляд и поймать его лицо не таким расплывчатым, и спустя несколько секунд мне это удается. – Просто немного устала.

Харун машет кому-то из толпы, и к нам подходит мой брат.

– Нужно увести ее, у нее кружится голова, – командует Харун. – Бери ее под вторую руку, только чтобы это выглядело естественно.

– Что с ней?

Мирез вцепляется в мой локоть, но, кажется, что он готов прямо сейчас подхватить меня на руки и бежать. Харун закатывает глаза.

– Я сказал «естественно». Не думаю, что Тизерии нужно еще больше внимания к себе сегодня. Просто держи ее и иди к выходу.

Мирез расслабляется. Я впервые вижу, чтобы этот упрямый человек кого-то слушал. Надеюсь, он не обменял свою свободу или беспрекословное послушание графу Грейкаслу взамен на мою жизнь.

К счастью, никто не останавливает нас, чтобы поздравить или побеседовать, и они доводят меня до гостиной. Агна по-прежнему здесь, с чайником, полным травяного отвара. Я выпиваю половину чашки мелкими глотками. Комната перестает вращаться и медленно останавливается.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает Мирез.

– Хорошо, просто немного закружилась голова. Наверное, это из-за танцев. Сейчас все хорошо.

Мирез всматривается в мое лицо, но, видимо, не находит в нем признаков для волнения. Харун кладет руку ему на плечо, привлекая к себе внимание.

– Я бы хотел побыть немного наедине со своей женой, – твердым голосом произносит Харун.

Мирез кивает и выходит. Агна уже выскользнула из гостиной незамеченной, и мы остаемся в комнате одни. Харун садится в кресло напротив и опускает руки на колени.

– Ты правда хорошо себя чувствуешь? Я заметил, что ты отвечаешь так словно по привычке, – его карие глаза блуждают по моему лицу.

Я знаю, что обычно случается в самом конце свадебного дня, пускай наш и был весьма коротким, но только так можно закрепить наш союз, в противном случае брак могут признать недействительным. Но я боюсь спросить, язык не шевелится, и я лишь шумно выдыхаю и чувствую, как краска приливает к лицу.