Сказания Умирающей Земли: Волшебник Мазериан; Пройдоха Кугель

– Как вы сказали? – угрожающе расправляя широкую грудь, спросил Лодермульх. – Я не привык выслушивать оскорбительные насмешки!

– Никаких насмешек! Всего лишь суровое и беспрекословное опровержение вашей догмы! Мы утверждаем, что часть праха сдута ветрами в океан, часть стала пылью, взвешенной в воздухе, часть вымывается сточными водами через трещины в породе и оседает в подземных пещерах и еще одна часть поглощается деревьями, травами и некоторыми насекомыми, в связи с чем лишь примерно восемьсот метров древних отложений праха покрывают землю, ходить по которой – святотатство! Почему упомянутые вами отроги из праха не заметны повсеместно? Потому что бесчисленные люди испускали и выдыхали влагу на протяжении бесчисленных веков! В связи с накоплением этой влаги уровень океана повысился, поддерживая существующий баланс и стирая обрывистую границу между отложениями праха и океанскими глубинами. В этом основа вашего заблуждения.

– Чушь! – отвернувшись, пробормотал Лодермульх. – В вашей системе представлений скрывается фатальная ошибка.

– Ни в коем случае! – с лихорадочным упорством, свойственным его единоверцам, настаивал евангелист. – Посему, проявляя уважение к мертвым, мы ходим по воздуху, пользуясь канатами и выступами стен, а когда мы странствуем, мы надеваем особо освященную обувь.

Пока продолжался этот спор, Кугель вышел из трапезного помещения. Через некоторое время к паломникам приблизился круглолицый подросток в ливрее привратника. Обратившись к пилигриму с желтой бородой, он спросил:

– Вы – достопочтенный Лодермульх?

Лодермульх выпрямился на стуле:

– Это я.

– У меня для вас сообщение от должника, готового вернуть вам денежную сумму. Он ожидает в небольшом сарае на заднем дворе гостиницы.

Лодермульх недоверчиво нахмурился:

– Ты уверен в том, что этот человек желает видеть именно Лодермульха, провоста общины города Барлига?

– Именно так, сударь, – он назвал ваше имя.

– И как выглядит человек, передавший сообщение?

– Это высокий мужчина, сударь, в плаще с просторным капюшоном – он утверждает, что вы с ним хорошо знакомы.

– Кто бы это мог быть? – размышлял вслух Лодермульх. – Тызог, скорее всего. Или, возможно, Креднип… Но почему бы ему не обратиться ко мне непосредственно в трактире? Надо полагать, у него есть какие-то основания для того, чтобы здесь не показываться. – Тяжеловесный Лодермульх с трудом поднялся со стула. – Пожалуй, придется пойти и разобраться, в чем тут дело.

Провост вышел из трактира через парадный вход, обогнул здание гостиницы и заглянул в сумрачную глубину сарая:

– Эй, там! Тызог? Креднип? Выходите!

Ответа не было. Лодермульх зашел в сарай. Как только он сделал пару шагов внутрь, Кугель выскочил из-за угла, захлопнул дверь сарая и закрыл ее на засов, для надежности добавив еще дощатую перекладину.

Не обращая внимания на стук и приглушенные гневные восклицания, доносившиеся из сарая, Кугель вернулся в гостиницу и нашел ее хозяина:

– Обстоятельства изменились. Лодермульх вынужден был покинуть ваше заведение, его ждали срочные дела. Ему не потребуются сегодня ни комната, ни жареная курица, и он был настолько любезен, что предложил мне ими воспользоваться.

Трактирщик пригладил длинную бороду, вышел на крыльцо и взглянул на дорогу, после чего медленно вернулся за стойку:

– Ничего не понимаю! Он заплатил вперед и за комнату, и за ужин – и при этом даже не упомянул о возможности возврата уплаченной суммы.

– Мы с ним обо всем договорились к взаимному удовлетворению. Я готов доплатить еще три терция в качестве возмещения за причиненное вам неудобство.

Трактирщик пожал плечами и принял монеты.

– Мне-то что? Пойдемте, я покажу вам комнату.

Кугель осмотрел помещение и остался доволен. Через некоторое время подали ужин. Жареную курицу – так же как и другие блюда, заказанные Лодермульхом, – приготовили безупречно.

Перед тем как удалиться на покой, Кугель потихоньку вышел на задний двор и убедился в том, что дверь сарая была надежно заперта и что хриплые возгласы провоста вряд ли привлекли бы внимание постояльцев или трактирщика. Громко постучав в дверь, он строго приказал:

– Тихо, Лодермульх! Это я, хозяин гостиницы. Перестань орать, ты разбудишь остальных – все уже легли спать.

Не дожидаясь ответа, Кугель вернулся в трапезный зал и завел разговор с предводителем паломников по имени Гарстанг, сухощавым бледным субъектом с хрупкой костлявой головой, полузакрытыми глазами и пронырливым носом, настолько тонким, что он просвечивал, если оказывался на фоне светильника. Обратившись к нему как к человеку знающему и эрудированному, Кугель спросил его, по какому маршруту лучше всего было бы направиться в Альмерию, на что Гарстанг ответил, что, по его мнению, Альмерия – воображаемая страна.

– Уверяю вас, Альмерия существует, – возразил Кугель. – Мне это доподлинно известно.

– Значит, вы знаете больше меня, – отозвался Гарстанг. – Мы на берегу реки Аск. Пустоши с этой стороны реки называют Судуном, а земли по другую сторону – Лелиасом. К югу отсюда находится Эрзе-Дамат, куда я советовал бы вам направиться, потому что оттуда вы могли бы повернуть на запад, пересечь Серебряную пустыню и выйти на берег Сонганского моря. Переплыв Сонганское море, вероятно, вы сможете встретить людей, способных дать вам дальнейшие указания.

– Я последую вашим рекомендациям, – сказал Кугель.

– Мы все – правоверные гильфигиты – спешим в Эрзе-Дамат, чтобы принять участие в обрядах очищения у Черного обелиска, – продолжал Гарстанг. – Так как нам предстоит идти в местах малонаселенных, мы собрались вместе. Эрбы и гидды не решаются нападать на многочисленные отряды паломников. Если вы пожелаете к нам присоединиться, чтобы пользоваться нашими привилегиями – соблюдая, разумеется, сопряженные с этими привилегиями ограничения, – мы будем вас приветствовать.

– Преимущества такого варианта очевидны, – согласился Кугель. – Но в чем именно состоят ограничения?

– Всего лишь в том, что паломник обязан выполнять требования предводителя отряда – то есть мои требования – и, конечно же, оплачивать свою долю расходов.

– Безусловно, я могу взять на себя такие обязательства, – сказал Кугель.

– Превосходно! Мы выступим завтра на рассвете. – Гарстанг указал на нескольких других участников похода: – Это Витц, наш толкователь, а там сидит теоретик Казмайр. Человек с железными зубами – Арло, а рядом с ним, в синей шляпе с серебряной пряжкой, – Войнод, кудесник, пользующийся высокой репутацией. В данный момент отсутствуют достопочтенный Лодермульх – к сожалению, агностик, – а также безоговорочно благочестивый Субукьюль. Возможно, они опять обсуждают догматы веры наедине, пытаясь убедить друг друга. Два игрока в кости – Парсо и Сайяназ. Дальше за ними – Хант и Крэй.

Гарстанг назвал еще несколько имен, кратко описывая характеристики соответствующих паломников. Наконец Кугель, сославшись на усталость, удалился в свой номер. Растянувшись на кровати, он мгновенно уснул.

Глубокой ночью покой Кугеля был бесцеремонно нарушен. Устроив подкоп под стеной сарая, Лодермульх сумел выйти на свободу и сразу же направился в гостиницу. Прежде всего он попытался открыть дверь в комнату Кугеля, которую Кугель предварительно позаботился закрыть на замок.

– Кто там? – позвал Кугель.

– Откройте! Это я, Лодермульх! Я заплатил за ночлег в этой комнате!

– Ничего подобного! – заявил Кугель. – Я заплатил невероятные деньги за то, чтобы переночевать в этой постели, и мне даже пришлось ждать, чтобы хозяин гостиницы выселил предыдущего постояльца. А теперь уходите! Вы, наверное, выпили лишнего. Если вам не терпится продолжать пьянку, разбудите кого-нибудь, у кого есть ключи от погреба.

Разгневанный Лодермульх удалился, а Кугель опустил голову на подушку.

Вскоре до ушей Кугеля донеслись крики трактирщика – Лодермульх схватил его за бороду и беспощадно лупил. В конечном счете провоста выкинули из гостиницы, хотя для этого потребовались совместные усилия самого владельца заведения, его супруги, привратника, подростка-официанта и прочих, после чего Кугель с облегчением снова забылся сном.

Перед рассветом паломники – и Кугель вместе с ними – встали и приступили к завтраку. Покрытый синяками трактирщик явно находился в отвратительном настроении, но Кугеля он ни о чем не спрашивал, а тот, в свою очередь, не заводил никаких разговоров.

После завтрака пилигримы собрались перед гостиницей, где к ним присоединился Лодермульх, всю ночь расхаживавший по дороге взад и вперед.

Гарстанг подсчитал участников похода и подал пронзительный сигнал, дунув в свисток. Паломники гурьбой двинулись в путь, перешли через Аск по мосту и направились вдоль южного берега реки к Эрзе-Дамату.

2

На плоту по реке

Три дня пилигримы шли по берегу Аска, ночуя под защитой заграждения, возведенного кудесником Войнодом с помощью магического обруча с торчащими костяными иглами – необходимая мера предосторожности, так как за частоколом ограды, едва различимые в отблесках пляшущего пламени костра, собирались ночные твари, которым не терпелось прорваться к путникам: тихо скулящие от голода деоданды и снующие из стороны в сторону эрбы, как правило предпочитавшие прямохождение, но неспособные не бегать время от времени на четвереньках. Однажды гидд попытался перепрыгнуть через ограду; в другой раз три хуна старались вместе пробиться сквозь частокол – отбегая, разгоняясь и с низкими стонами одновременно сталкиваясь со вросшими в землю столбами на глазах у сидевших внутри и вздрагивавших при каждом ударе паломников.

Любопытствуя, Кугель подошел к частоколу и прикоснулся горящей ветвью к одной из навалившихся на ограду туш – хун яростно взвизгнул. Сквозь прореху между столбами протянулась мощная серая рука; Кугель едва успел отскочить. Но магическая ограда выдержала все атаки; через некоторое время хищники перегрызлись между собой и пропали в ночи.

Вечером третьего дня отряд приблизился к месту слияния Аска с большой, медленно текущей рекой, которую Гарстанг назвал Скамандером. Неподалеку начинался лес высоких пальдамов, сосен и кручедубов. С помощью местных дровосеков пилигримы повалили несколько деревьев, распилили стволы и подтащили торцованные бревна к самому краю воды, после чего соорудили плот. Собравшись на плоту, паломники, сообща навалившись на шесты, сдвинули его в реку, после чего тихо и спокойно поплыли по течению.

Пять суток они сплавлялись на плоту по широкому Скамандеру, иногда почти теряя из виду берега, порой дрейфуя рядом с окаймлявшими реку тростниковыми зарослями. Не зная, чем еще заняться, паломники устраивали продолжительные диспуты, причем их мнения по каждому вопросу расходились основательно и безапелляционно. Нередко они предавались обсуждению метафизических таинств, а также тех или иных тонкостей гильфигитского учения.

Субукьюль, самый набожный из пилигримов, подробно изложил свой символ веры. По существу, он придерживался ортодоксальной гильфигитской теософии, согласно которой восьмиглавое божество Зо Зам, сотворив космос, отрубило большой палец своей правой ноги, каковой палец стал Гильфигом, а восемь капель крови, пролитой в процессе ампутации пальца, стали восемью человеческими расами. Скептически настроенный Рормонд подвергал нападкам эту гипотезу творения:

– Кто в таком случае создал твоего гипотетического «создателя»? Еще один «создатель»? Не проще ли заранее предположить конечный результат творения: мигающее при последнем издыхании Солнце и умирающую Землю?

На что Субукьюль отвечал сокрушительными доводами, цитируя священное писание гильфигитов.

Паломник по имени Блунер упорно проповедовал собственный вариант сотворения мира. Он верил, что Солнце – не более чем клетка организма божества вселенских масштабов, сотворившего космос в процессе, аналогичном произрастанию лишайника на камне.

Субукьюль считал его гипотезу чрезмерно усложненной:

– Если Солнце – клетка организма, то чем тогда становится Земля?

– Земля – микроскопический паразит, извлекающий жизненные соки из клетки организма, – ответил Блунер. – Такие взаимоотношения живых существ встречаются повсеместно и ни у кого не вызывают удивления.

– Что в таком случае заставляет Солнце погибать? – презрительно хмыкнув, спросил Витц. – Еще какой-нибудь паразит, подобный нашей планете?

Блунер приступил к подробному разъяснению сущности своего органона, но его почти сразу же прервал Праликсус, высокий худощавый человек с пронзительными зелеными глазами:

– Послушайте! Мне все понятно, мое вероучение отличается предельной простотой. Существуют огромное множество возможностей и еще большее множество невозможностей. Наш космос – осуществление возможности, так как он существует. Почему? Время бесконечно, и, следовательно, со временем реализуется любая возможность. Таким образом, мы существуем в рамках конкретной реализованной возможности и не знаем никакой другой, так как рассматриваем свой космос как единственно возможный. На самом деле, однако, рано или поздно должна существовать, и не однажды, а многократно, каждая возможная Вселенная.

– Будучи благочестивым гильфигитом, я придерживаюсь при этом сходного мировоззрения, – заявил теоретик Казмайр. – Наше вероучение позволяет предполагать последовательность создателей, каждый из которых полностью независим от другого. Выражаясь словами уважаемого Праликсуса, если божество возможно, оно должно существовать! Не могут существовать только невозможные божества! Восьмиглавый Зо Зам, отрубивший большой палец своей ступни, вполне возможен и, следовательно, существует, о чем и свидетельствует священное писание гильфигитов!

Субукьюль моргнул, открыл было рот, чтобы возразить, – и снова закрыл его. Скептик Рормонд отвернулся, созерцая воды Скамандера.

Гарстанг, сидевший в стороне, задумчиво улыбнулся:

– А вы, проницательный брат Кугель? Вы что-то необычно молчаливы. Во что вы верите?

– Мои представления о мироздании еще недостаточно четко сформулированы, – признался Кугель. – Я поочередно рассматривал множество различных точек зрения, причем каждая из них в своем роде убедительна: я выслушал жрецов в Храме телеологов; я наблюдал за заколдованной птицей, вынимавшей клювом прорицания из коробки; я внимал словам голодающего анахорета, выпившего бутылку розового эликсира, который я предложил ему в шутку. Результирующие картины Вселенной противоречивы, но отличаются исключительной глубиной прозрения. Таким образом, мое понимание сотворения мира носит синкретический характер.

– Любопытно! – заметил Гарстанг. – Лодермульх, что скажете?

– Ха! – проворчал Лодермульх. – Обратите внимание – в моих штанах прореха. Никак не могу объяснить ее появление! Существование Вселенной озадачивает меня еще больше.

Со своими гипотезами выступали и другие. Кудесник Войнод определял известный человеку космос как тень другого мира, населенного призраками, существование которых, в свою очередь, зависит от потребления ими психической энергии людей. Благочестивый Субукьюль отверг эту теорию как противоречащую «Протоколам Гильфига».

Споры продолжались без конца. Они наскучили Кугелю и паре других паломников, в том числе Лодермульху; втроем они принялись коротать время, азартно играя в кости, в карты и в шашки. Ставки, поначалу условные, мало-помалу стали расти. Сперва Лодермульх понемногу выигрывал, но затем проиграл больше, чем выиграл, тогда как Кугель присваивал ставку за ставкой. В конце концов Лодермульх отшвырнул кости и, схватив Кугеля за локоть, встряхнул манжету его рукава, из-под которой высыпались несколько дополнительных игральных костей.

– Ага! – взревел Лодермульх. – Это у нас что такое? Я подозревал мошенничество – и вот доказательство! Сейчас же отдавайте мои деньги!

– Как вы можете предъявлять такие требования? – возмутился Кугель. – В чем, по-вашему, состоит мошенничество? Да, я ношу с собой игральные кости – что с того? Почему бы я должен был выбросить в реку все свое имущество перед тем, как приступить к игре? Вы порочите мою репутацию!

– Плевать я хотел на ваши оправдания! – заявил Лодермульх. – Отдавайте мои деньги!

– Не отдам! – отказался Кугель. – Вы много кричите и ругаетесь, но у вас нет никаких доказательств какого-либо нарушения правил с моей стороны.

– Доказательства? – ревел Лодермульх. – Какие еще нужны доказательства? Взгляните на эти кости – подпиленные, крапленые, у одних одинаковые метки на разных гранях, другие перевернуть почти невозможно, настолько у них одна сторона тяжелее остальных!

– Любопытные сувениры, не более того, – объяснил Кугель. Указав на кудесника Войнода, следившего за происходящим, он сказал: – Вот человек наблюдательный и проницательный! Спросите его, заметил ли он какие-нибудь признаки обмана!

– Ничего подобного я не заметил, – подтвердил Войнод. – Насколько я понимаю, Лодермульх поторопился с обвинениями.

Подошел Гарстанг; ему объяснили сущность конфликта. Предводитель пилигримов произнес тоном одновременно рассудительным и успокаивающим:

– В такой компании, как наша, необходимость взаимного доверия невозможно переоценить. Все мы – товарищи, набожные гильфигиты. О каком-либо злонамеренном обмане не может быть и речи! Право, Лодермульх, вы составили предвзятое мнение о нашем добром попутчике Ку-геле!

Лодермульх издевательски рассмеялся:

– Если его поступки свидетельствуют о благочестии, мне поистине повезло в том, что я родился не таким, как другие! – С этими словами он уединился на углу плота, устремив на Кугеля ненавидящий и угрожающий взгляд.

Гарстанг огорченно покачал головой:

– Боюсь, что Лодермульх обиделся. Может быть, если во имя восстановления мира и спокойствия Кугель вернул бы ему выигранное золото…

Кугель решительно отказался:

– Это принципиальный вопрос. Лодермульх покусился на самое драгоценное, что у меня есть, – на мою честь.

– Ваши сантименты достойны похвалы, – сказал Гарстанг, – и Лодермульх повел себя бестактно. Тем не менее, во имя дружбы и товарищества… Нет? Что ж, в данном случае требования неуместны, я мог только попросить. Хм! Без мелких неприятностей дело никогда не обходится.

Покачивая головой, предводитель пилигримов удалился.

Кугель собрал выигрыш и не забыл спрятать крапленые кости, которые Лодермульх вытряхнул у него из манжеты.

– Неприятная вышла история, нечего сказать, – заметил Кугель, обращаясь к Войноду. – Лодермульх – какой грубиян! Оскорбил всех и каждого – ведь прекратить игру пришлось всем!

– Возможно, не в меньшей степени по той причине, что вы прикарманили все деньги, – предположил Войнод.

Кугель взглянул на свой выигрыш с притворным удивлением:

– И не подумал бы, что мне так повезет! Надеюсь, вы примете небольшую сумму, чтобы мне не пришлось таскать с собой все это тяжкое золото?

Кудесник согласился, и несколько монет перешли из рук в руки.

Плот продолжал спокойно скользить по течению – через несколько минут, однако, Солнце потемнело самым угрожающим образом. Поверхность дневного светила подернулась лиловой пленкой, вскоре растворившейся. Самые впечатлительные паломники стали лихорадочно бегать из одного угла плота в другой с криками:

– Солнце гаснет! Наступает вечный холод!

Гарстанг, однако, поднял обе руки успокоительным жестом:

– Не бойтесь! Солнце только подмигнуло и теперь светит как прежде!

– Подумайте сами! – энергично и серьезно поддержал предводителя Субукьюль. – Неужели Гильфиг допустил бы такую катастрофу, пока мы совершаем паломничество к Черному обелиску?

Пилигримы притихли, хотя у каждого нашлось свое объяснение случившемуся. Толкователь Витц увидел в солнечном припадке аналогию замутнения зрения, от которого можно избавиться, часто моргая. Кудесник Войнод объявил:

– Если в Эрзе-Дамате все пойдет хорошо, я посвящу следующие четыре года изобретению способа обновления жизнеспособности Солнца!

Лодермульх ограничился оскорбительным замечанием: по его мнению, Солнцу следовало погаснуть хотя бы для того, чтобы пилигримы пробирались наобум в темноте к месту проведения обрядов очищения. Но Солнце светило по-прежнему. Плот дрейфовал по просторному Скамандеру; теперь берега были настолько низкими и лишенными растительности, что казались не более чем далекими темными линиями. Вечером Солнце будто тонуло в реке, разливая по воде красновато-коричневое зарево, постепенно тускневшее и темневшее по мере исчезновения светила.

В сумерках пилигримы развели костер и собрались вокруг него, чтобы поужинать. Они все еще обсуждали тревожное потемнение Солнца, но теперь занимались главным образом эсхатологическими разглагольствованиями. Субукьюль возлагал всю ответственность за жизнь, смерть, будущее и прошлое на Гильфига. Гакст, однако, заявил, что он чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гильфиг впредь демонстрировал способность более эффективно управлять делами этого мира. После этого спор стал принимать напряженный характер. Субукьюль обвинил Гакста в поверхностном понимании всемогущества, а Гакст позволил себе такие выражения, как «легковерие» и «слепое поклонение». Гарстанг вмешался, указывая на то обстоятельство, что им еще не были известны все факты и что ритуал очищения у Черного обелиска мог бы прояснить ситуацию.

На следующее утро паломники заметили, что впереди реку перегородила огромная гать и что поперек единственной протоки, позволявшей плыть дальше, висела тяжелая чугунная цепь. Паломники подплыли к плотине так, чтобы оказаться как можно ближе к этому промежутку, после чего бросили за борт камень, служивший якорем. Из находившейся неподалеку хижины выскочил отшельник – смотритель гати – обросший субъект с длинными костлявыми конечностями, в оборванной черной хламиде и с чугунным жезлом в руках. Прыжками подбежав по гати к плоту, он наклонился, угрожающе глядя на паломников.

– Назад! Назад! – закричал он. – Я запрещаю спуск по реке! Никому не позволено плыть дальше!

Гарстанг выступил вперед:

– Прошу вас о снисхождении! Мы – паломники, направляемся в Эрзе-Дамат, чтобы совершить обряды очищения. Если вы взимаете сбор с проплывающих через плотину, мы могли бы заплатить такой сбор, хотя уповаем на вашу щедрость и просим избавить нас от излишнего расхода.

Размахивая чугунным жезлом, смотритель-фанатик хрипло расхохотался:

– Мой налог невозможно отменить! Вам придется казнить самого греховного из вас – если кто-нибудь из вас не продемонстрирует свою добродетель к моему удовлетворению! – Широко расставив ноги, отшельник стоял на плотине в развевающейся на ветру черной хламиде и грозно взирал сверху на плот.

Паломники почувствовали себя неудобно – все украдкой поглядывали друг на друга. Послышалось бормотание, вскоре превратившееся в сумятицу взаимных обвинений и претензий. Преобладали настойчивые возгласы Казмайра:

– Меня никак нельзя назвать самым греховным! Я всегда вел целомудренную, аскетическую жизнь и, даже если участвовал в азартных играх, игнорировал неблагородные преимущества!

Другой пилигрим воскликнул:

– Моя добродетель тем более неоспорима: я ем только вареные сухие бобы, опасаясь погубить жизнь какого-нибудь существа!

Третий провозгласил:

– Мое благочестие еще более очевидно, ибо я питаюсь исключительно шелухой тех же бобов, а также опавшей корой, опасаясь покуситься даже на растительную жизнь.

Четвертый откликнулся:

– Мой желудок не выносит пищу растительного происхождения, но я придерживаюсь тех же возвышенных идеалов и позволяю себе поглощать только падаль!

Пятый похвалился:

– Однажды я переплыл озеро, охваченное пламенем, чтобы оповестить пожилую женщину о маловероятности катастрофы, предчувствие которой вызывало у нее смертельный страх!

Кугель заявил:

– Вся моя жизнь – последовательность событий, воспитывающих смирение и скромность, я непоколебим в своей приверженности справедливости и равноправию, даже если мои усилия наносят мне ущерб.

Войнод исповедовал не меньшую стойкость:

– Правда, что я – кудесник, но я посвящаю магические навыки исключительно исправлению социальной несправедливости!

Наступила очередь Гарстанга:

– Моя добродетель – самого существенного свойства, так как она проистекает из квинтэссенции эрудиции, накопленной на протяжении столетий. Как я могу быть не добродетелен? Мне безразличны заурядные человеческие побуждения.

В конечном счете высказались все, кроме Лодермульха – тот стоял в стороне, горько усмехаясь. Войнод указал на него пальцем:

– Говори, Лодермульх! Докажи свою добродетель – в противном случае тебя сочтут самым греховным из нас и принесут в жертву сумасшедшему смотрителю!

Лодермульх рассмеялся. Повернувшись, провост совершил атлетический прыжок и приземлился на выступе ближайшей опоры плотины. Проворно взобравшись на парапет, он выхватил шпагу из ножен и приставил ее наконечник к горлу смотрителя: