Сказания Умирающей Земли: Волшебник Мазериан; Пройдоха Кугель

– В таком случае, – с достоинством поклонился Кугель, – я позволю себе безотлагательно расстаться с вами. Желаю вам провести остаток дня наилучшим образом – прощайте!

– Не торопись! – самым ледяным тоном приказал Фарезм. – Нарушен непреложный баланс. Для того чтобы соблюдался закон всемирного равновесия, требуется возмещение нанесенного ущерба. Серьезность ущерба можно определить таким образом: если бы я распылил тебя сию минуту на мельчайшие составляющие частицы, это не позволило бы компенсировать даже одну десятимиллионную долю того вреда, который ты мне нанес! Необходимо гораздо более суровое возмездие.

Донельзя огорченный, Кугель сказал:

– Я понимаю неприемлемость последствий моего поступка, но прошу вас учитывать, что мое присутствие здесь носит, по существу, чисто случайный характер. Я категорически заявляю, во-первых, о своей невиновности, во-вторых, об отсутствии у меня каких-либо преступных намерений и, в-третьих, о своей готовности принести глубочайшие извинения. Каковые…

Фарезм прервал его угрожающим жестом. Кугель замолчал. Чародей глубоко вздохнул:

– Ты не осознаешь размеров причиненной катастрофы. Я объясню – хотя бы для того, чтобы ты не слишком удивлялся невзгодам, уготовленным тебе судьбой. Как я уже упомянул в общих чертах, прибытие поглощенного тобой существа стало кульминацией моего многовекового труда. Я определил свойства этого феномена, изучив сорок две тысячи либрамов, заполненных тайными письменами на давно забытом языке, – на это ушло больше ста лет. На протяжении второго столетия я разрабатывал сочетание закономерностей, способное привести к материализации этого явления в концентрированном виде, и рассчитывал соответствующие точные технические условия и допуски. Затем я нанял бригаду камнерезов и в течение следующих трехсот лет воплощал модель сформулированных мной взаимозависимостей. Так как сходство порождается сходством, а подобное притягивается подобным, корреляция независимых переменных и коагуляция пересечений зон их влияния приводят к межпространственному каскадному ветвлению всех направлений, интервалов и характеристик с образованием кристорроидального завихрения, в конечном счете возбуждающего нуль-потенциацию протокоординационного канала. Сегодня имела место резонансная каденция поэтапного слияния: «существо», как ты его назвал, сфокусировалось в трехмерном пространстве – а ты, в припадке преступного идиотизма, сожрал его!

Оскорбленно выпрямившись, Кугель указал на то обстоятельство, что «припадок преступного идиотизма», как изволил выразиться разочарованный чародей, был вызван самым обыкновенным голодом:

– Как бы то ни было, в чем заключается невероятная ценность этой крапчатой медузы, распластавшейся на камне? Не менее уродливых тварей можно обнаружить в сетях любого рыбака.

Фарезм тоже выпрямился во весь рост, обжигая Кугеля возмущенным взглядом.

– Эта «тварь», – громогласно объявил он, – не что иное, как ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ! Ее центральная сфера заключает в себе бесконечное пространство-время, видимое в обращении. Трубчатые отростки сферы соединяют ее с различными эпохами, и ужасные последствия твоих тычков и уколов, а тем более дальнейших попыток поджарить и разжевать это воплощение всего, что было, есть и будет, невозможно себе представить!

– Как насчет воздействия пищеварительных соков? – деликатно поинтересовался Кугель. – Сохранят ли свои изначальные свойства различные компоненты пространства, времени и бытия по мере прохождения через мой желудочно-кишечный тракт?

– Чепуха! Бесплодная игра воображения! Достаточно сказать, что ты нанес чудовищный ущерб и создал опасные напряжения в онтологической ткани Вселенной. От тебя неизбежно потребуется восстановление устойчивого равновесия мироздания.

Кугель развел руками:

– Неужели нельзя предположить, что допущена какая-то ошибка? Что упомянутое «существо» – не более чем псевдо-ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ? Или что такое существо можно было бы приманить снова каким-либо другим способом?

– Первые две теории не выдерживают критики. В том, что касается последней, должен признаться, мне приходили в голову возможности извлечения ВЕЗДЕСУЩНОСТИ чрезвычайными методами. – Фарезм взмахнул рукой; ступни Кугеля снова опустились на каменистую почву, но приросли к ней намертво. – Теперь я направлюсь в синоптикум, чтобы в полной мере оценить значение последних достойных сожаления событий. В свое время я вернусь.

– К тому времени я ослабею от голода, – тревожно отозвался Кугель. – В самом деле! Корка хлеба и кусочек сыра позволили бы предотвратить все достойные сожаления события, в связи с которыми я подвергаюсь незаслуженным обвинениям.

– Молчать! – рявкнул Фарезм. – Не забывай, что размеры и характер твоего наказания еще не определены. Приставать с жалобами и упреками к тому, кто и так уже едва заставляет себя сохранять разумную сдержанность, – в высшей степени бесстыдная и опрометчивая дерзость!

– Позвольте мне сказать только одно, – упорствовал Кугель. – Если вы вернетесь и найдете на этой тропе мой окостеневший труп, вы только потеряете время зря, определяя размеры незаслуженного мной наказания.

– Возобновление жизнедеятельности – тривиальная задача, – обронил Фарезм. – Вынесенный тебе приговор вполне может предусматривать многократную казнь посредством применения контрастирующих методов умерщвления. – Чародей уже направился к синоптикуму, но обернулся и раздраженно подозвал Кугеля рукой: – Пойдем! Проще тебя накормить, чем возвращаться и воскрешать твое тело.

Кугель обрел свободу передвижения и последовал за Фарезмом по дорожке, широко огибавшей жилище чародея; дорожка привела их ко входу в синоптикум. В просторном помещении с расходящимися вверх наклонными серыми стенами, ярко освещенном трехцветными многогранниками, Кугель жадно поглотил пищу, появившуюся по мановению руки Фарезма. Тем временем чародей заперся в лаборатории и занялся прорицаниями. Шло время. Кугель начинал терять терпение; три раза он подходил к арочному выходу из синоптикума, и каждый раз ему являлось магическое предупреждение – сперва в форме призрака, загородившего путь, затем в виде зигзагообразного голубого разряда энергии и, наконец, в ипостаси жужжащего роя блестящих лиловых ос.

Отказавшись от мысли о побеге, Кугель присел на скамью и принялся ждать, уткнувшись локтями в колени длинных ног и опустив голову на ладони.

Наконец Фарезм появился снова – в мятой мантии, со взъерошенными волосами, торчавшими наподобие ореола из тонких желтых игл. Кугель медленно поднялся на ноги.

– Я определил местонахождение ВЕЗДЕСУЩНОСТИ! – произнес Фарезм, выделяя каждый слог подобно звонкому удару в гонг. – Возмущенная недостойным обращением, она покинула твой желудок и с отвращением удалилась на миллион лет в прошлое.

Кугель торжественно покачал головой:

– Позвольте выразить мои искренние соболезнования. Могу дать только один совет: никогда не отчаивайтесь! Возможно, в один прекрасный день это существо снова посетит ваш музей абстрактной скульптуры.

– Перестань болтать! ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ должна быть возвращена. Пойдем!

Кугель неохотно последовал за Фарезмом в небольшую комнату со стенами, выложенными голубой плиткой, и с высоким куполом из синего и оранжевого стекла. Чародей указал на черный диск посреди пола:

– Встань сюда.

Кугель мрачно подчинился:

– В каком-то смысле можно было бы утверждать…

– Молчать! – Фарезм приблизился. – Видишь этот предмет? – Чародей продемонстрировал шар оттенка слоновой кости, диаметром примерно в два кулака, покрытый исключительно сложной, микроскопически точной резьбой:

– Это трехмерный график закономерностей, послуживших основой моему гигантскому проекту. Он отражает символическое значение НЕБЫТИЯ, к которому ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ неизбежно должна испытывать притяжение – согласно Второму закону криптороидального филогенетического родства Кратинджея, с которым ты, возможно, знаком.

– Не могу сказать, что знаком со всеми его аспектами, – отозвался Кугель. – Но хотел бы поинтересоваться: в чем состоят ваши намерения?

На губах Фарезма промелькнула холодная усмешка:

– Я намерен попытаться применить одно из самых могущественных заклинаний, когда-либо сформулированных древними специалистами, – заклинание необратимое, но чреватое столь расплывчатыми последствиями и не поддающимися контролю погрешностями, что Фандаал, верховный чародей Великого Мофолама, запретил его использование. Если мне удастся справиться с этой задачей, ты вернешься на миллион лет в прошлое. Там ты и останешься, пока не выполнишь мое поручение, после чего сможешь вернуться в настоящее время.

Кугель быстро отступил от черного диска.

– Я не тот человек, который мог бы выполнить такую задачу, в чем бы она ни заключалась. Настоятельно рекомендую вам воспользоваться услугами другого агента!

Фарезм игнорировал протесты:

– Задача, само собой, состоит в том, чтобы сферический символ НЕБЫТИЯ соприкоснулся с ВЕЗДЕСУЩНОСТЬЮ. – В пальцах чародея появилось нечто напоминающее комочек свалявшейся паутины. – Для того чтобы содействовать твоим поискам, я наделяю тебя этим средством, разъясняющим смысл любых имеющих значение звуковых сигналов, выраженных в соответствии с любой возможной системой кодирования. – Он вложил комочек в ухо Кугеля, где паутина тут же развернулась и прижилась так, словно всегда была неотъемлемой частью слухового аппарата. – Вот таким образом, – сказал Фарезм. – Теперь тебе достаточно прислушиваться к незнакомому языку всего лишь три минуты – и ты сможешь свободно владеть этим языком. А теперь еще одно средство, увеличивающее вероятность успеха: это кольцо. Обрати внимание на вставленный в него драгоценный камень: если ты будешь находиться на расстоянии менее полутора километров от ВЕЗДЕСУЩНОСТИ, бегущие внутри камня огоньки укажут направление и приведут тебя к искомому объекту. Все ясно?

Кугель уныло кивнул:

– Возникает еще один вопрос. Допустим, вы допустили ошибку в расчетах и ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ вернулась в прошлое лишь на девятьсот тысяч лет – что тогда? Мне суждено будет закончить свои дни в давно забытом столетии – возможно, среди каких-нибудь варваров?

Фарезм недовольно нахмурился:

– Для того чтобы возникла такая ситуация, погрешность расчета должна была бы составлять десять процентов. В моей системе прогнозирования ошибка редко выходит за пределы одного процента.

Кугель начал было подсчитывать в уме годы и века, но чародей, указав на черный диск, приказал ему снова встать на него:

– Назад! И не двигайся, а то хуже будет!

Кугель вспотел от страха, колени его дрожали и подгибались, но он вернулся на указанное место.

Фарезм отошел в дальний конец помещения, где он вступил в середину бухты гибкой золотой трубки, тотчас же туго обмотавшей его торс по спирали. Затем чародей взял со стола четыре небольших черных диска и принялся тасовать их и жонглировать ими с такой быстротой и ловкостью, что в глазах Кугеля диски превратились в смутные пересекающиеся траектории. Наконец Фарезм отбросил диски в сторону; вращаясь и кувыркаясь, они повисли в воздухе, постепенно приближаясь к Кугелю.

Фарезм взял белую трубку, прижал ее конец к губам и произнес заклинание. Трубка вспучилась, раздулась и превратилась в большой шар. Закрутив пальцами оставшийся открытым конец трубки, Фарезм прокричал громовым голосом еще одно заклинание, швырнул белый шар так, чтобы он столкнулся с плавающими в воздухе четырьмя черными дисками, – и все взорвалось. Что-то обволокло и схватило Кугеля, то пытаясь разорвать его во всех направлениях, то сжимая его с такой же безжалостной настойчивостью; в конечном счете он был выброшен в направлении, перпендикулярном всем трем измерениям, с усилием, эквивалентным энергии потока времени протяженностью в миллион лет. Искаженные видения и ослепительные огни стали мелькать у Кугеля в глазах – он потерял сознание.

Кугель очнулся в зареве золотисто-оранжевого света – никогда раньше он не видел такого сияния. Он лежал на спине, глядя в теплые, светлые, мягко-голубые небеса, непохожие на суровый темно-синий небосвод его времени.

Проверив, действуют ли его конечности, Кугель не обнаружил никаких повреждений, сел, а затем медленно поднялся на ноги, моргая в непривычно слепящих солнечных лучах.

Топография окружающей местности изменилась несущественно. Северные горы стали выше, их силуэты были резче очерчены, и Кугель не мог определить, откуда именно он с них спустился (точнее говоря, откуда он с них спустится в далеком будущем). Пустынное плоскогорье каменоломни Фарезма теперь занимал низкорослый пролесок – роща деревьев с перистой светло-зеленой листвой, на ветвях которых висели грозди красных ягод. Равнина под плоскогорьем выглядела по-прежнему, хотя реки текли в других направлениях, а по берегам рек расположились три больших города – один поближе, два других дальше. Ветерок, поднимавшийся из долины, приносил странный терпкий аромат, смешанный со знакомыми с древности запахами плесени и затхлости – Кугелю казалось, что воздух наполняла какая-то необычная меланхолия. В самом деле, ему почудилось, что откуда-то раздавались тихие звуки музыки – медленная жалобная мелодия, настолько печальная, что от нее невольно слезы наворачивались на глаза. Кугель попытался найти источник этой мелодии, но она постепенно затихла и смолкла, пока он занимался поисками, и зазвучала снова только после того, как он перестал прислушиваться.

Наконец Кугель обратил внимание на утесы, возвышавшиеся на западе, и снова, еще сильнее, чем прежде в будущем, ощутил приступ дежавю. Кугель в замешательстве поглаживал подбородок. Так как он теперь смотрел на эти утесы на миллион лет раньше, чем в другой раз, в принципе теперь он должен был видеть их впервые. Но при этом, несомненно, он видел их во второй раз, так как в его памяти сохранилось первоначальное впечатление от этих утесов, воспринятое в будущем. С другой стороны, причинно-следственная логика времени была неопровержима, в связи с чем его нынешнее впечатление предшествовало изначальному.

«Парадокс! – подумал Кугель. – Воистину головоломка!»

Какое из двух впечатлений служило причиной неприятно щемящего ощущения давнего знакомства с ландшафтом, посетившего его в обоих случаях?..

Кугель решил, что размышлять на эту тему было бесполезно, и уже почти отвернулся от утесов, когда заметил краем глаза какое-то движение. Он снова присмотрелся к утесам, и воздух внезапно наполнился вибрирующей напряженной музыкой – той музыкой, которую он слышал раньше, музыкой скорби и возвышенного отчаяния. Кугель застыл от изумления. Высоко на фоне отвесного обрыва взмахивало крыльями большое белое существо в развевающихся на ветру белых одеждах. Его длинные крылья, с ребристыми прожилками черного хитина, состояли из натянутой серой мембраны. С почтением, граничавшим с ужасом, Кугель наблюдал за тем, как крылатое существо нырнуло в пещеру, зиявшую высоко в стене утеса.

Прозвучал удар гонга – откуда? Кугель не мог определить. По воздуху пронеслись гулкие волны обертонов; когда они затихли, неуловимая музыка стала почти осязаемой. Вдали над равниной появилось еще одно крылатое существо, несущее человека – какого возраста, какого пола? Кугель не мог определить. Воспарив почти к верхнему краю утеса, существо уронило свою ношу. Кугелю показалось, что он услышал при этом слабый отчаянный крик – печальная музыка стала торжественной и звучной. Утес был настолько высок, что падение тела казалось замедленным; наконец оно ударилось об основание обрыва. Отпустившее тело крылатое существо воспарило к уступу на вершине утеса, сложило крылья и встало на нем подобно человеку, глядя в туманную даль равнины.

Кугель спрятался, пригнувшись за скалой. Остался ли он незамеченным? Об этом трудно было судить. Он глубоко вздохнул. Ему не нравился этот скорбный золотистый мир прошлого – чем скорее он смог бы его покинуть, тем лучше. Кугель взглянул на кольцо, полученное от Фарезма, но вставленный в него камень оставался темным, как матовое цветное стекло, – никаких огоньков, которые указывали бы путь к ВЕЗДЕСУЩНОСТИ, не было. Опасения Кугеля оправдались. Фарезм ошибся в расчетах, и Кугелю не суждено было вернуться в свое время.

Хлопки огромных крыльев заставили его быстро взглянуть наверх и пригнуться еще ниже, сидя на корточках под прикрытием скального обнажения. Над головой пронеслась и затихла вдали волна скорбных звуков: озаренное лучами заходящего Солнца, крылатое существо повисло в воздухе на фоне утеса и сбросило вниз очередную жертву, после чего приземлилось на уступе и, шумно хлопая крыльями, скрылось в пещере.

Сгущались янтарные сумерки. Кугель поднялся на ноги и крадучись побежал вниз по тропе.

Тропа привела его в рощу, где Кугель задержался, чтобы перевести дыхание, после чего стал двигаться осторожнее. Он пересек возделанный участок земли, где стояла заброшенная хижина. Кугель подумал, что здесь можно было бы переночевать, но ему показалось, что из глубины хижины за ним следила некая темная фигура, и он решил обойти хижину стороной.

Тропа удалялась от утесов, петляя по низинам среди холмов, и как раз перед тем, как погасли последние лучи вечерней зари, Кугель увидел селение, ютившееся неподалеку от большого пруда.

Кугель с опаской приближался к небольшой россыпи человеческих жилищ, но ему придавали уверенности добротность построек и признаки умелого ведения хозяйства. В парке на берегу пруда виднелся павильон – возможно, предназначенный для исполнения музыки, представления пантомим или декламаций. Вокруг парка были рассредоточены небольшие дома с узкими фронтонами и крутыми крышами с высокими коньками, на гребнях которых торчали декоративные фестоны. Напротив, на другом берегу пруда, находилось строение покрупнее с фасадом, украшенным плетеными деревянными полосами и красными, синими и желтыми эмалированными плитками. Крыша этого здания состояла из трех высоких коньков, причем на гребне среднего была закреплена панель, украшенная замысловатой резьбой, а на гребнях боковых коньков – вереницы маленьких сферических голубых фонарей. Перед входом в здание была устроена просторная беседка с решетчатыми ограждениями и навесом; в беседке были расставлены скамьи и столы, а свободное пространство между ними освещалось огненными веерами, испускавшими языки красного и зеленого пламени. Вдыхая ароматические курения и распивая вино, здесь отдыхали местные жители постарше, пока юноши и девушки исполняли причудливый танец, высоко вскидывая ноги и капризно кружась под аккомпанемент дудочников и баяниста.

Ободренный мирным характером открывшейся перед ним сцены, Кугель приблизился к беседке. Жители поселка принадлежали к никогда не встречавшейся Кугелю расе: у большинства были крупные круглые головы и длинные руки, постоянно находившиеся в беспокойном движении. Кожа их отличалась насыщенным темно-оранжевым оттенком, наподобие кожуры спелой тыквы. У них были черные глаза и черные зубы, массивные подбородки и широкие скулы; их волосы, тоже черные, обрамляли лица мужчин гладкими, свободно висящими локонами и заканчивались каймой голубых бусин, тогда как женщины завивали волосы вокруг белых колечек и шпилек, сооружая таким образом довольно-таки сложные куафюры. Наружные уголки их широко расставленных глаз загибались вниз, как у паяцев, наложивших изображающий слезы грим. Их длинные носы и уши оживленно шевелились, явно подчиняясь мышечному контролю, что позволяло им строить всевозможные рожи и гримасы. Мужчины носили черные юбки в складку, коричневые камзолы и головные уборы, состоявшие из широкого черного диска, поверх которого были закреплены черный цилиндр и еще один черный диск меньшего диаметра, увенчанный позолоченным помпоном. Женщины наряжались в черные шаровары, коричневые блузы с эмалированными круглыми пряжками в районе пупка, а каждую из их ягодиц украшал искусственный петушиный хвост из длинных красных или зеленых перьев – цвет каковых, возможно, свидетельствовал о замужестве или девичестве.

Кугель вступил в круг, освещенный огненными веерами; все разговоры тут же прекратились. Подвижные носы замерли, глаза сосредоточились на незнакомце, уши с любопытством вертелись из стороны в сторону. Кугель с улыбкой раскланялся налево и направо, развел руками, тем самым дружески приветствуя всех присутствующих, и присел к незанятому столу.

Селяне, сидевшие за другими столами, изумленно что-то бормотали, но их слишком тихие слова не достигали ушей Кугеля. Вскоре один из старейшин поднялся, подошел к Кугелю и произнес какую-то фразу, но Кугель его не понял, так как объем лингвистической информации, зарегистрированной сетчатым прибором, вживленным Фарезмом в ухо Кугеля, очевидно, был еще недостаточен. Кугель снова улыбнулся и развел руками, изображая благожелательную беспомощность. Старейшина повторил вопрос, на этот раз значительно более резким тоном. Кугель снова пояснил жестами, что не понимает. Уши старейшины неодобрительно подернулись; он отвернулся. Кугель подозвал рукой хозяина заведения и, указывая на соседний стол, где лежал хлеб и стояла бутыль вина, пояснил без слов, что хотел бы, чтобы ему подали то же самое.

Трактирщик задал вопрос, который Кугель хорошо понял, хотя не разобрал ни слова. Кугель вынул из кармана и продемонстрировал золотую монету; удовлетворенный, трактирщик удалился.

Разговоры за соседними столами возобновились, и вскоре Кугель начал понимать значение произнесенных слов и фраз. Когда он поел и выпил вина, Кугель встал и подошел к столу старейшины, обращавшегося к нему раньше. Вежливо поклонившись, Кугель спросил:

– Не позволите ли мне присесть за ваш стол?

– Садитесь, если вам так угодно. – Старейшина указал свободное место на скамье. – Ваше поведение позволило предположить, что вы не только глухонемой, но и стали жертвой задержки умственного развития. Теперь по меньшей мере ясно, что вы можете слышать и говорить.

– Мне свойственна также некоторая сообразительность, – заверил его Кугель. – Я пришел издалека, мне незнакомы ваши обычаи. Поэтому я решил, что мне не помешало бы понаблюдать за происходящим несколько минут, чтобы не допустить случайно какое-нибудь нарушение приличий.

– Изобретательный, хотя и довольно-таки необычный подход, – заметил старейшина. – Так или иначе, ваши поступки не вступают в прямое противоречие с Каноном. Могу ли я поинтересоваться, какое срочное дело привело вас в Фарван?

Кугель взглянул на путеводное кольцо; кристалл оставался матовым и безжизненным – очевидно, ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ нельзя было найти поблизости.

– Мои родные места недостаточно цивилизованны. Я путешествую, чтобы изучать нравы и традиции более развитых народов.

– В самом деле! – Старейшина поразмыслил, после чего кивнул, выражая тем самым осторожное предварительное одобрение побуждений чужеземца. – Вы носите необычную одежду, у вас необычные черты лица – где находятся ваши родные места?

– В стране настолько далекой, – сказал Кугель, – что до сих пор я никогда не слышал о Фарване!

Старейшина удивленно прижал уши, как настороженный кот.

– Как? Славный Фарван неизвестен у вас на родине? Великие города – Импергос, Таруве, Раверджанд – вы о них даже не слышали? Неужели у вас не знают о знаменитых семберах? Не может быть! Семберы изгнали звездных пиратов, наполнили морскими водами Свайный Край! Роскошь их дворца в Падаре неописуема!

Кугель скорбно покачал головой:

– До моих ушей еще не доходили слухи о столь выдающихся достижениях.

Нос старейшины язвительно подернулся: перед ним явно был какой-то болван. Он сухо обронил:

– Я ни в чем не преувеличиваю.

– А я ни в чем не сомневаюсь! – возразил Кугель. – По существу, я признаюсь в полном невежестве. Но объясните кое-что еще – боюсь, мне придется провести некоторое время в вашей стране. Например, кто эти крылатые существа, обитающие в пещерах на утесах? Никогда раньше не видел подобных созданий.

Старейшина указал на небо:

– Если бы у вас были глаза ночного титвита, вы могли бы заметить темную луну – она кружится вокруг Земли, но люди видят ее только тогда, когда ее тень надвигается на солнечный диск. Ангелы смерти – обитатели этого темного мира; никто не знает, откуда они прибыли изначально и кто они такие по существу. Они служат всемогущему богу Елисею следующим образом: когда бы ни наступила пора мужчине или женщине умереть, норна умирающего оповещает об этом ангелов смерти отчаянным сигналом. Ангел забирает несчастного и возносит его к своей пещере, каковая на самом деле есть магический портал Безднума, обители блаженных.

Кугель откинулся на спинку скамьи, скептически приподняв дуги черных бровей.

– Конечно, как иначе? – произнес он тоном, который не показался старейшине достаточно серьезным.

– В достоверности излагаемых мною фактов не может быть никаких сомнений! На упомянутом аксиоматическом основании зиждется Канон, причем обе системы взаимно дополняют одна другую и, следовательно, вдвойне неоспоримы!