Непридуманные рассказы о том, как Бог помогает людям

Рассказы о Бернадетте волновали всю местность. В соседних долинах, деревнях и городах только и разговоров было, что о ней. И хотя Госпожа не назвала Себя, все говорили: «Это Она, Пресвятая Дева, явилась девочке».

В Лурд начали приходить и приезжать люди из других мест, чтобы увидеть все происходящее у горы Масабиель своими глазами.

После первых же явлений Госпожи гражданские, а также полиция, начали преследовать Бернадетту и требовать, чтобы она прекратила посещение грота. Несмотря на угрозы и на свой страх перед властями, Бернадетта категорически отказалась подчиниться им. Не лучше было отношение к ней и со стороны духовенства. Так например, когда, по велению Госпожи она пошла к благочинному Лурда, Пейрамалю, и сказала, что в Масабиель должна быть построена часовня и организованы к ней процессии, то благочинный выговорил ей много резких слов и грубо выгнал от себя.

В одно из Своих явлений Пресвятая Дева велела Бернадетте копать в гроте землю. Ничего не понимая, Бернадетта старалась исполнить волю Госпожи и долго и неумело рыла песок, пока из-под него не появилась вода. К вечеру ее накопилось очень много. Кто-то из жителей углубил небольшую яму, сделанную Бернадеттой, и оттуда забил источник.

В четверг 4 марта 1858 года Пресвятая Дева в четырнадцатый раз явилась Бернадетте.

Двадцать тысяч людей собралось ко гроту из городов и деревень, чтобы видеть это небесное чудо.

Тридцать минут пробыла Пресвятая Дева в гроте и ушла, пообещав, что вернется вновь, но не скоро.

Очень тяжелая жизнь началась для Бернадетты. Ее мучали допросами светские и духовные власти, стремившиеся уличить ее во лжи; изводили любопытные, требовавшие повторения рассказов о ее встречах с Пресвятой Девой; пугали своим странным отношением родные, для которых она вдруг стала чужой и непонятной; мучило отчуждение школьных подружек и учителей.

А между тем количество воды в источнике, разрытом Бернадеттой, сильно увеличилось и начались случаи исцеления среди людей, пользовавшихся водой из него. Народ начал усердно посещать грот, среди посетителей было много приезжих, и слух о Лурдском источнике начал приобретать гигантские размеры.

Мэр города и полиция прилагали все усилия, чтобы воспрепятствовать популярности источника, но ничего не помогало.

Тогда вход в грот забили досками, а нарушителей, старавшихся проникнуть в него, арестовывали.

Прошло несколько месяцев. Бернадетта шла по улице, звонили колокола к вечерней службе. И вдруг она почувствовала, что Госпожа вернулась и ожидает ее. Забыв все на свете, Бернадетта бегом бросилась в Масабиель. Она бежала, не разбирая дороги, а за ней, все увеличиваясь, бежала толпа людей.

Подбежав ко гроту, Бернадетта опустилась на колени. Толпа остановилась, образовав вдали от нее огромный торжественный полукруг.

Госпожа стояла перед гротом (он был забит) прямо на грязной голой земле.

– Вы здесь последний раз? – спросила Ее Бернадетта.

Госпожа не дала ответа. Ее лицо говорило:

«Последний раз» – это не существует для таких, как Мы. Конечно, мы прощаемся надолго, ты останешься в мире, но и Я остаюсь в нем…».

Бернадетта смотрела, смотрела, стараясь запомнить и сохранить в себе все на всю жизнь. Она знала, что это было прощанье и что Госпожа давала ей запомнить Себя.

Наступила ночь. Свет от свечей, которые зажгли собравшиеся, делался все ярче, а облик Госпожи становился все бледней. Наконец, Ее не стало видно.

Встав с колен, Бернадетта повернулась к народу, но, сделав несколько шагов, потеряла сознание.

Несмотря на явные и многочисленные чудеса, светские и духовные власти долго не соглашались на открытие доступа к источнику. Потребовалось вмешательство самого Наполеона III, который дал распоряжение открыть грот после того, как водой, привезенной из Лурдского источника, был исцелен его сын.

Много мытарств прошла Бернадетта. Ее допрашивала специально созванная духовная комиссия, затем она была помещена в особый госпиталь, где за ее жизнью наблюдал сам епископ, и, наконец, отвезена в монастырь и пострижена в монахини. Там она провела подвижническую жизнь, полную тяжелого труда, болезней и притеснений со стороны не понимавших ее людей.

Умерла она светло и радостно, последние слова ее были: «Я люблю».

В Лурде над гротом была построена церковь. Начались каждодневные процессии, воду из источника развозили и рассылали по всему свету, количество посетителей исчислялось сотнями тысяч.

О паломничестве к нему и будет идти речь в нижеследующем небольшом рассказе[3].

* * *

Здоровье мое становилось все хуже. Муж не жалел для меня денег, и у нас пере быв али все медицинские знаменитости Парижа. Приглашали даже какого-то индусского врача, который лечил меня особым видом массажа – он босой ходил по моей спине, нажимая на какие-то, ему одному известные, нервные узлы. Ничего не помогало… Нос мой распух и страшно болел от непрекращав-шегося уже несколько лет насморка, и мне приходилось пользоваться уже не платками, а специальными полотенцами, чтобы вытирать прозрачную жидкость, которая беспрерывно текла из него. Я почти никуда не выходила, кроме церкви, и лежала дома.

Однажды я проснулась в особенно подавленном состоянии. Подушка моя была мокрой от натекшей за ночь жидкости, мокрыми были сорочка и простыни.

– Мишель, – сказала я мужу, – моих сил больше не хватает! Земные врачи мне не помогли, и я иду в Лурд просить помощи у Царицы Небесной.

– Ты с ума сошла! – пришел в ужас муж. – Это не Россия, где люди ходят по святым местам пешком, это – Франция. Тебя засмеют, арестуют по дороге. И, наконец, с кем ты пойдешь?

– Я пойду с Петром Константиновичем.

– Кто это такой?

– Старичок, русский. Отпусти меня!

– Сначала я должен с ним познакомиться, узнать, что он за человек, да и согласится ли твой Петр Константинович на такой сумасбродный поступок?

– Согласится! – уверяла я, но в душе сомневалась, так как с Петром Константиновичем даже не была знакома и пришел он мне в голову потому, что накануне я его видела в нашей церкви и он меня очень заинтересовал своим поведением. Я расспросила о нем жену писателя Зайцева и узнала следующее.

Петр Константинович – сын русского генерала Иванова. В молодости он отличался необыкновенной красотой, считал себя писателем и атеистом и пользовался большим успехом у женщин. Женившись на одной из Морозовых, он взял за женой большое приданое, которое принялся проматывать с чрезвычайной легкостью.

Вращался он в среде писателей, артистов, художников, устраивал у себя литературные среды, на которые съезжался весь артистический цвет, много помогал начинающим талантам и просто способной молодежи и слыл меценатом.

После революции все изменилось – имущество было конфисковано, жена и дочь умерли от голодного тифа, родные и друзья – одни погибли, другие разбрелись по всему свету. Для Петра Константиновича начался период страшных лишений. Наконец, в 1927 году он уехал к брату в Берлин, а оттуда вместе с ним – в Париж.

В Париже брат дал Петру Константиновичу у себя на квартире маленькую каморку, распорядился, чтобы ему ежедневно выдавали тарелку супа, и на этом счел свои заботы исчерпанными.

Чтобы кое-как существовать, Петр Константинович давал уроки русского языка, а в свободное время читал. Читал он много и в основном интересовался вопросами религии, философии и истории. Еще в России его мировоззрение начало меняться, а в Париже он стал глубоко верующим человеком и, желая выразить свою любовь ко Христу, принял на себя подвиг помощи больным русским эмигрантам и ухода за ними. К этому времени он на семьдесят процентов лишился слуха.

В то время среди русских эмигрантов с необычайной силой свирепствовал туберкулез. Болела главным образом молодежь – бывшие гимназисты, кадеты, юнкера, студенты, солдаты, увезенные белыми генералами за границу.

Попав в чужую сторону без родных, без знания языка, без денег и специальности, молодые люди погибали. Они не могли стать ни конторщиками, ни продавцами, не говоря уже о более квалифицированных специальностях. Единицы попадали на фермы, а большинство шло на самую вредную работу в шахты или на заводы, где при самом изнурительном труде получали минимальную плату. Ее с трудом хватало на бедный угол и убогий стол где-нибудь в низкопробных харчевнях Парижа. Если к этому прибавить сознание полной бесперспективности, тоску по семье и родине, то станет вполне понятно, почему туберкулез косил эти молодые жизни.

Некоторые из более предприимчивых и знающих французский язык делались шоферами такси и одновременно учились, стараясь получить высшее образование и таким путем завоевать право на обеспеченную жизнь. Но в тех условиях, в которых они жили, это было невероятно трудно, и выдерживали в основном те, которые приехали с родителями, или же сумевшие жениться на состоятельных невестах.

Когда эти молодые люди заболевали, их увозили в госпитали для туберкулезных. Уход за ними поручался сестрам милосердия, большей частью девушкам без моральных устоев, которые пришли работать в госпиталь, привлеченные надеждой найти среди больных подходящего мужа. К таким больным они проявляли внимание и заботу, к больным же, которые не представляли собой для них никакого интереса, они были грубы и бессердечны.

Вот к таким, никому не нужным людям, и стал приходить Петр Константинович. Некоторых ему удавалось спасти от смерти, но очень немногих, так как личных средств у него не было и приходилось идти на сложные уловки, чтобы достать деньги и вырвать человека у смерти. Но если он редко спасал физически, то духовно старался поддержать всячески: и добрым словом, и тем, что приводил священника, а если его опекаемые отказывались от исповеди и причастия, то он все равно не оставлял их, ежедневно навещая и принося то яблоко, то кусочек шоколада, то просто свою ласку родного русского человека.

У него была особая книжечка с адресами всех парижских госпиталей, в которых лежали русские эмигранты. Приходя в госпиталь, он предъявлял свой мандат (выданный ему французским правительством на право ежедневного посещения русских больных в любое время дня) и просил дать списки больных. Из них он выписывал в свою книжку имена всех русских и не оставлял уже их до момента их смерти или выхода из госпиталя, но выйти оттуда пришлось немногим…

Всех умерших он вносил в длинный синодик, имевшийся у него, и поминал в церкви. За таким занятием я и увидела его в первый раз: он стоял на коленях возле поминального столика, где священник служил панихиду, и, весь поглощенный своим занятием, читал длинный список умерших. Когда окончилась первая панихида и началась другая, он вновь опустился на колени и возобновил прерванное чтение.

Вот, вспомнив его в трудную минуту своей жизни, я и подумала, что такой человек может быть моим спутником в Лурд.

О своем плане относительно Петра Константиновича я рассказала жене Зайцева и попросила нас познакомить. Через несколько дней знакомство состоялось, и я получила согласие Петра Константиновича.

В то время Петр Константинович был представительным пожилым мужчиной с прекрасными манерами и красивой внешностью; ему было пятьдесят четыре года, но выглядел он почти стариком. Одет он был в очень потертый, но опрятный костюм, а стоптанные ботинки были начищены до блеска.

Решено было, что до Дакса мы с Петром Константиновичем доедем по железной дороге, а остальную часть пути до Лурда (сто шестьдесят километров) пройдем пешком.

Я надела высокие ботинки на толстой подошве, простой дорожный костюм, за спину – рюкзак, а в корсаж юбки зашила деньги, данные нам на дорогу мужем.

Мы выехали солнечным июльским утром и к концу дня прибыли в Дакс. В поезде было очень жарко, а когда мы вышли из вагона, нас охватил аромат цветов и скошенного сена. Хотелось двигаться, и, соблазненные прекрасным шоссе, проходившим мимо вокзала, мы решили не останавливаться на ночь в Даксе, а сразу двинуться в дальнейший путь.

Дорога была очень живописной; мы оживленно разговаривали с Петром Константиновичем, несмотря на его глухоту, и совсем не заметили, как летние сумерки быстро сменились ночью. Мы стали плохо различать дорогу, которая привела нас в лес. Это было полной неожиданностью и не совпадало с тем планом местности, которым мы предусмотрительно запаслись в Париже. Но возвращаться обратно нам не хотелось, и мы вошли под густой покров деревьев. Тьма была полная, и идти приходилось ощупью.

Вдруг вдали блеснул яркий свет костра, послышались голоса и звуки музыки. Ничего не понимая, мы пошли на огонь и вышли на очень большую поляну, на которой ярко пылали костры и шумно веселились собравшиеся люди. Нас моментально окружила пьяная развеселая толпа черноглазых и черноволосых мужчин и женщин, говоривших на непонятном языке. Наконец, мне удалось выяснить, что это были баски, собравшиеся на ежегодную лесную ярмарку. Я попросила их указать нам ближайшую гостиницу, и, с трудом выбравшись на дорогу, мы пошли по указанному направлению.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Под этой фамилией Лидия Сергеевна опубликовала несколько «Непридуманных рассказов» в журнале Москва, №№ 2–4 за 1992 год.

2

Каверна – полость, возникающая в органе при разрушении и омертвении его тканей. – Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, – примеч. ред.

3

«Посещение Лурда – писал в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский), – привело меня к убеждению, что, действительно, это место благодатное, избранное Матерью Божией для благодеяний бедному человеческому роду» (Митр. Евлогий. Путь моей жизни. М., 1994, с. 525).